Текст книги "Байки из мавзолея. Роман в анекдотах"

Ревизионист

В Леве Бронштейне поначалу никто ни марксиста, ни революционера не видел. Ну, ходит человек в кружок, и ходит. Сидит, слушает. Гривенник свой исправно приносит.

А он присматривался, приглядывался и однажды огорошил Владимира Ильича:

– Денежки-то у вас остаются!

– Коплю на революцию, – подтвердил Владимир Ильич. – Ожидаются значительные расходы: флаги, транспаранты, листовки.

– Оружие, – подсказал матрос-партизан.

– И оружие.

– Много спиртного, – вставил Цюрупа.

– Зачем?

– Чтобы в пролетарских криках «Ура!» было больше энтузиазма.

– Книжки записные понадобятся, – вмешался Дзержинский. – Карандаши, ручки, чернила.

– Для каких целей?

– Для записей. Кто как вел себя во время революции. Чтобы отличить друзей и сторонников от врагов.

– А еще лекарства, бинты в случае ранений, – подал голос Семашко.

– Видите, – наставительно сказал Бронштейн, – какие намечаются траты. А обеспечит ли их доходная часть?

– Что вы предлагаете?

– Надо все посчитать. Нужна коммунистическая пролетарская ревизия!

– Вы эти свои еврейские штучки бросьте, – посоветовал вождь. – Пророк Моисей сорок лет водил ваш народ по пустыне. И никто не спрашивал его: куда идем? Зачем? Почему?

– Он водил по пустыне, а не за нос! – выкрикнул оппонент. – А вы, вы…

– Что вы пытаетесь этим сказать?

– Свободные деньги нужно не держать под матрасом, а пускать в оборот.

– Какой?

– Построить, к примеру, завод.

– Водочный! – загорелся Цюрупа. – Я бы мог его возглавить. Очень доходное дело.

– И этим мы могли бы убить сразу двух зайцев. Заработать деньги на революцию. И, не дожидаясь ее прихода, ввести на заводе элементы коммунизма.

– Какие это?

– Допустить рабочих до участия в прибыли.

– Да они пустят все на зарплату! Это порочный путь. И потом: где здесь Маркс и Энгельс?

– Можно часть прибыли пустить на сувениры: открытки, посуда, трикотажные изделия. На них можно поместить портреты наших бородатых наставников и цитаты из их произведений. Рабочие будут знать, кому они обязаны благоденствием и процветанием.

– Это не наш путь, батенька! – вскричал Владимир Ильич. – Мы, марксисты, могильщики капиталистического строя. А вы хотите нас, революционеров, превратить во всамделишных капиталистов. А как же революция?

– А может она и не нужна? Революция – это стрельба, кровь, жертвы. А я предлагаю путь мирных перемен. Без бурь, катаклизмов и потрясений.

– Да вы настоящий ревизионист, батенька! Пролетариат не простит нам подобного предательства!

– Зря упрямитесь. Собственность можно оформить на подставных лиц. Пролетарии ничего не узнают.

– Нет, нет и нет! Не позволим!

– Не дадим! Направим деньги в фонд революции!

– А как же рабочие? Что им?

– Ощущение причастности к большому и важному делу!

Бронштейн развел руками и прекратил спор. Его даже хотели исключить из кружка. Если бы однажды его финансовые идеи не пришли марксистам на помощь.

Большой совет

Новый подход к деятельности кружка заметно двинул марксизм вперед. Число революционеров в кружке непрерывно росло. Их голоса день ото дня становились звонче и громче, аппетит улучшался. И на лицах заиграло выражение сытости, довольства и уверенности в завтрашнем дне.

Расширенное учебой сознание пролетариев породило удивительные результаты. Рабочие твердо вступали на революционный путь. Они не собирали булыжники для грядущих битв, не искали подручный материал для баррикад и вообще не рвались немедленно совершить революцию.

Они бросали работу, семью и оседали в кружке. В предвкушении обещанного им светлого будущего.

Занятия они не посещали, мотивируя глубоким знанием марксизма и верой в него, а появлялись непосредственно к застолью. Да еще и требовали революционных льгот – бесплатной водки и денег на карманные расходы.

Затратная часть быстро росла. Кружку грозил финансовый крах, марксизму – тишина и забвение.

Владимир Ильич попытался поднять входную плату с гривенника на пятиалтынный. Тут возроптали пролетарии:

– Почему такое неравенство? – возмутились они. – Мы отдаем последнее, а бездельники и дармоеды проходят бесплатно.

– Это ошибочное мнение, – вступился за своих вождь гегемонов. – Революционеры вовсе не бездельники и дармоеды. Они – приводные ремни революционного процесса.

– А кто же мы? – опешили пролетарии.

– Вы – двигатель революции.

– В чем же разница?

– Они готовят революцию, а вы будете ее совершать. Но сейчас вы работаете и получаете деньги. А они трудятся на вашу победу задаром. А ведь им надо еще и одеться, и обуться, и курить недорогие папиросы.

Пристыженные пролетарии умолкли. Взгляды их продолжали выражать недовольство. Владимир Ильич созвал соратников на большой совет.

Все устроились за длинным узким столом, посередине которого стоял графин с водой и стакан.

Расселись спокойно. Только Свердлов с Железняком устроили бузу.

– Что у вас? – недовольно спросил Владимир Ильич.

– Не дает мне сесть, – пожаловался матрос.

– В чем дело, товарищ Свердлов?

– Я предлагаю ему место с края, а он хочет на председательское, к центру.

– Почему, товарищ Железняк?

– Там же вода, – указал матрос на графин. – А я моряк. Душа просит.

– Врет он! – убежденно заявил Свердлов. – В начальники метит. Кто у графина – тот главный.

– Да я тебе за революцию!..

Матрос полез с кулаками на хлипкого сына сапожного мастера.

– Тише, товарищи! – урезонил спорщиков вождь. – Товарищ Железняк может устроиться и с краю.

– А?

– Налейте ему в стакан воды и передайте. У нас в повестке наиважнейшие вопросы.

Матрос, недовольно бурча, отправился на место. Инцидент был исчерпан. Революционеры приступили к обсуждению главной проблемы.

– Я мог бы поставлять вместо водки коньяк, – первым предложил вариант выхода Цюрупа.

– А что это дает?

– Коньяк – благородный напиток для состоятельных людей. Это привлечет пролетариев.

– А не дороговато ли обойдется? – засомневался Владимир Ильич.

– Я ж его сам приготовлю. Разбавлю самогон шоколадом.

– А если распознают подделку?

– Кто? Пролетарии? Да они сроду такого не пробовали. Слетятся как мухи на мед!

– Что ж – можно попробовать.

– Я хотел бы развернуть производство на явочной квартире.

– Опасаетесь конкурентов?

– Ищу пути удешевления производственного процесса. И к тому же сохранится секрет изготовления.

– Ладно. Кто еще?

– Я мог бы привести несколько человек, – сообщил Свердлов. – Только женщин.

– Бляндинок давай! – выкрикнул со своего места хулиганистый матрос-партизан Железняк. – Бурнетки надоели!

– Товарищ, блондинки, брюнетки – для революции все равно.

– Для революции может и все равно, а для меня – нет, – вполголоса пробормотал матрос.

– Есть одна задумка, – кашлянул Зиновьев.

– И не требует больших вложений, – поддержал Каменев.

– Ну-ка, ну-ка!

– Сейчас мы по вашему совету играем в шахматы, – начал Зиновьев.

– Но партия длинная, много не заработаешь, – добавил Каменев.

– Предлагаете вернуться к картам?

– Да нет.

– Так что же?

– Рулетку надо открыть! – выпалил Зиновьев.

– Да, да! – закивал головой Каменев. – Шарик крутиться, в дырочку падает. Честная игра, никакого мухлежа.

– Выпивка, девочки, рулетка! Да это не марксистский кружек, а какой-то притон получается! – возмутился Владимир Ильич.

– А может с пролетариями надо просто поговорить? – задумчиво произнес Дзержинский, поигрывая щипцами для удаления зубов.

– Как?

– Хорошо поговорить. Убедительно.

– Немедленно верните мой инструмент! – взвизгнул доктор Семашко.

– Нет, нет, батенька! Отдайте! – испугался Владимир Ильич. – Никакого принуждения. Только по согласию.

– А что если вообще отменить плату за вход? – неожиданно заявил Лев Бронштейн.

– Да это же разорение!

– Отменить денежную часть. Пусть несут продукцию со своих заводов.

– Это же воровство!

– Это приближение революции. И возможность убить сразу трех зайцев.

– Поясните, батенька.

– Во-первых, если с завода что-то унесут, он будет работать хуже и ослабеет. А с ним – вся промышленность. И весь нынешний строй. Что ускорит приход революции.

– Интересная мысль!

– Во-вторых, прибыль от продажи унесенного получит не капиталист, а мы, марксисты. И употребим ее на борьбу с прогнившим царизмом.

– Архиинтересно! А где третий заяц?

– Своими действиями мы вовлечем рабочих непосредственно в революционную борьбу.

– Здорово!

– Голова!

– Ай да Лева-еврей!

– Стоп, стоп, стоп! – успокоил соратников Владимир Ильич. – А что мы будем делать с этой самой продукцией?

– Я мог бы ее продавать и вкладывать деньги в кружок, – скромно предложил Лева.

– Что ж – попробуем! – подвел итог пролетарский вождь. – Кстати, тут у нас еще вопрос с товарищем Железняком. Я давно замечаю его стремление к лидерству.

– Рвется в командиры!

– А давайте сделаем его начальником караула. С правом на ношения оружия.

– Правильно! Правильно! – загомонили соратники. – И достойно, и мешать не будет.

– Я согласен, – расплылся в довольной улыбке матрос-партизан.

Матросские будни

Едва матроса Железняка определили в караульные начальники, как поведение его сильно изменилось.

Откуда-то со свалки он приволок старый и ржавый пулемет «Максим» с кривым дулом и все свободное время посвятил восстановлению разбитого оружейного агрегата. Он его вычистил, выкрасил, смазал солидолом колеса. А искривленный ствол аккуратно выправил деревянной киянкой.

Он приделал к пулемету длинную ручку и катал по конспиративной квартире, словно выгуливал на поводке любимую собачку. Когда же садился, то ставил пулемет у ноги справа прицелом вперед, словно сторожевого пса.

В случае тревоги он научился мгновенно разбирать его и определять в мешок, который с помощью каркаса внутри походил на обычный мешок с картошкой.

И это еще было не все.

На занятиях он вел себя беспокойно.

Он прятал руки под стол и ритмично двигал ими, раскачиваясь всем корпусом. Время от времени он затихал, откидывался назад, и на лице у него появлялась блудливая улыбка.

Лева обратил на это внимание вождя.

– Получаете удовольствие? – осведомился марксистский вожак у активного матроса.

– Ага! – подтвердил тот. – Полирую!

– Что-то вы, батенька, раненько. Революция-то еще впереди.

– А я к ней и готовлюсь.

– Как?

– А вот!

Матрос-партизан распахнул пиджак, и все увидели, что вместо брючного ремня талию обнимает пулеметная лента с торчащими головками боевых патронов, отполированных до зеркального блеска.

– Чтобы точнее стрелять, – пояснил он.

Матрос-партизан потер о бархотку очередной патрон и вставил его в обойму за поясом.

Красный сатин

Помнится, распевали мы в юном возрасте забавную пионерскую песенку:

 
Как получишь галстук,
Береги его.
Он ведь с красным знаменем
Цвета одного.
 

И действительно – так и было. Пионерский галстук, если кто не застал, имел цвет флага – красный.

Галстук был треугольным. У него имелось два острых конца – они как бы символизировали пионерию и комсомол. И тупой – он обозначал как бы партию.

Если кто-то углядит в подобной схеме намек – напрасные хлопоты. Зря стараетесь. Тупой угол применительно к партии вовсе не намекает на тупость партийных рядов.

Тупой – это в смысле широкий, большой. А острые углы – это углы маленькие. Понятно, что большой – это больше маленького. А стало быть, партия, которая соотносится с тупым углом – это партия крупная, значительная. А пионерия и комсомол – углы острые – пониже и пожиже.

Общая же связанность всех углов в одном галстуке означает единство, неразрывность и общность людей, сплоченных этими организациями. При главенстве партии тупого конца.

Вот казалось бы: обыкновенная косынка, бабы головы покрывают, а обвяжи ею шею, привлеки марксизм – и каким глубоким смыслом все наполняется!

Галстук цвета флага – это понятно и объяснимо. А почему флаг красного цвета? На это говорили, что, мол, потому что кровь красная.

И вот тут появляется целый ворох вопросов.

Если флаг цвета крови, то крови чьей?

Крови врагов? Мы хотим показать свою безжалостность и беспощадность? Что готовы все вокруг залить ради достижения своих идеалов кровью врагов? Не слишком ли много чести врагам? Да и перебор с кровожадностью.

Или наоборот. Пожертвовать своей кровью, что бы добиться своей цели? Мы, мол, если надо, за ценой не постоим?

И тоже как-то не очень. Людей бы беречь надо. А не пускать в расход по случаю и без.

Так все-таки, почему наш флаг стал красным?..

Инициативу Бронштейна рабочие приняли на ура.

Одно дело отдать гривенник – денежка хоть и небольшая, а своя. И уже в кармане лежала. И совсем другое – унести что-то с работы. И чужое, и там его много.

И пролетарии понесли все подряд.

Лева удачно торговал и менял принесенное на живые деньги. Пролетарии радовались экономии. Довольны были все.

Поскольку процесс этот активно приближал к будущей счастливой жизни, которая звалась коммунизмом, то и назвали его созвучно – скоммуниздить.

Пролетарии коммуниздили все, что плохо лежит. Бронштейн превращал это в деньги. Марксистская жизнь в кружке цвела и пахла. Однажды мануфактурная работница принесла тюк красного сатина. Бронштейн, как обычно, хотел забрать его себе. Но Владимир Ильич не позволил.

– Пойдет на нужды трудовой революции! – решительно заявил он. – Сделаем повязки, по которым будем различать своих.

– Но революция еще неизвестно когда произойдет.

– Ничего. Пусть пока полежит.

– А что если пустить его на шторы в конспиративную квартиру? – предложил Свердлов. – Всегда под рукой, на виду. И моль не сожрет.

– Это – хорошая мысль! – одобрил Владимир Ильич. – И никто не подглядит в окно, чем мы занимаемся.

– Да! Да! – дружно поддержали соратники.

И так и сделали.

Барышни Свердлова скроили занавески. Рукастые пролетарии соорудили карнизы. Шторы повесили. В вечернее время окна светились ровным багровым цветом.

И это привело к неожиданным результатам. Народ ломанулся в кружок.

– Марксистские идеи проникают в широкие массы! – радовался Владимир Ильич. – Мы на правильном пути!

При этих словах Лева Бронштейн хмыкнул и отвернулся. Остальные заулыбались в ладошки. Феликс Эдмундович тихонечко пояснил вождю:

– Дело в гривеннике за вход.

– Не понимаю.

– Нашу конспиративную квартиру с красными шторами приняли за подпольный бордель. Причем очень дешевый.

– А знаете, батенька, в этом что-то есть.

– Что?

– Пролетариев привлекает красный цвет. А это – цвет крови, без которой революция невозможна. Поэтому красный цвет мы можем сделать одним из символов нашей борьбы. Например, флага.

– Здорово! Правильно! Замечательно! – поддержали соратники.

– А девочек добавьте! – шепнул Владимир Ильич Свердлову. – Нагрузка увеличилась. Им тяжело.

– Сделаем! – пообещал разом повеселевший сын сапожника.

ТЮРЬМА

Посадка

Как веревочка не вейся, а не змея, не уползет. Как ни маскировали марксисты свои сборища под пьянки-гулянки, а управа на них нашлась.

Революционеры проводили очередную сходку, когда туда ворвались царские жандармы.

Пролетарии еще не разошлись по домам. Но стол был накрыт. Мужик в косоворотке наяривал на балалайке. Барышни Свердлова в кокошниках и сарафанах хороводили народные танцы.

– Свадьба что ли? – спросил филер.

– Ага! – дружно подтвердили революционеры.

– Горько! – крикнул один из них.

Революционеры стали истово целоваться друг с другом. Одна свердловка даже накинулась на жандарма.

– Да ты чо! – оттолкнул он ее руками. – Отстань, шалава!

И может быть и в этот раз все сошло бы с рук, как сходило раньше, если бы не попался один въедливый и дотошный опер.

– А где же жених и невеста? – поинтересовался он.

– Свадьба была вчера, – объяснили ему находчивые кружковцы. – А сегодня гуляем день рождения.

– И чей же? А предъявите ваши документы!..

Проверив бумаги и не обнаружив там заявленного дня, смекалистый полицейский грозно вопросил?

– Ну, так и чей?

Повисла тишина. И тут матрос-партизан Железняк вскочил с лавки и рванул на груди рубаху, обнажив свою затертую моряцкую майку.

– День рождения нашего доблестного военно-морского флота!

Сейчас каждый знает, что это главный мужской праздник, выходной день. И отмечают его двадцать третьего февраля.

Полицейские, разумеется, тогда и слыхом не слыхивали про столь замечательную дату. Мало того, не все из них знали про существование флота. Да и само наличие моря вызывало у них серьезные сомнения.

Реки они знали и видели. Реки у них были перед глазами. А вот то, что реки впадают в море, им не очень верилось.

Предположим, впадают. А что дальше? Куда вода девается? Река-то течет беспрерывно. Почему же море не переполняется? Ведь каждый знает: четверть в стакан не перельешь. И почему вода в море якобы соленая, если в реке – пресная?

Полицейские в объяснения бравого моряка не поверили. Но вида не подали. И зашли с другого конца.

– А почему это на вашем народном гулянье наблюдается такой перекос: спиртного и закуски вволю, а на посуде – некомплект: вилок – семь, тарелок – пять, а стаканов – одиннадцать? И это на ораву в двадцать восемь человек! Ар-рестовать всех!..

С некомплектностью посуды история для кружковцев понятная. Пили не все. Некоторые только харчились. А кто выпивал – не сильно налегал на закуску. Чтобы шибануло сильнее.

Потому в посуде такая разномастица и наблюдалась. Но не объяснять же все это жандармам!..

Когда революционеров в кандалах и наручниках повели в околоток, матрос-партизан Железняк громко запел:

– Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает!

– Про всех – не надо! – прошипел Бронштейн. – Сейчас каждый сам за себя.

Уклончивый Лева

Есть у русского человека замечательное качество: желание оценивать любое событие с двух сторон. Как захочется, под настроение, как на душу ляжет.

Вот к примеру: говорят, тюрьма – разлучница. А ведь она еще и сводница. В ней люди собираются.

Или вот еще. С одной стороны, третий – лишний. А с другой – куда без него? Ведь самая мужицкая компания – на троих. Классика жанра! Куда без третьего?

Вот и история иной раз выкидывает такие коленца!.. Каким могло бы стать будущее, не случись в тюрьме то, что случилось? Произошла бы революция? Построили бы социализм? Вырыли ли ему потом глубокую бездонную яму? Остается только гадать.

А случилось то, что при посадке пути двух главных российских марксистов едва не разошлись. Едва. Но не разошлись. Вместо этого в их узкой командирской компании возник третий персонаж.

А случилось вот что.

В то время политических и уголовников селили отдельно. Боялись, видимо, царские сатрапы их смычки или чувствовали, что при скрещивании марксизма с бандитизмом возникнет неодолимая сила. Поэтому их разводили.

При посадке в тюрьму революционеров погнали в их камеру. И тут Лева Бронштейн учудил. Он отступил в сторону. Уклонился. Потом он объяснил, что якобы замешкался, потому что развязался шнурок.

– А ты что не идешь? – удивился вертухай. – Ты разве не с ними?

– Вообще-то я как бы с ними, – объяснил Лева. – Но моя концепция отличается. Наши разногласия носят идейный характер, что подтверждает отсутствие консенсуса по принципиальным вопросам. Поэтому вполне уместна оценка, что я не с ними.

Тюремный человек очумело покрутил головой:

– Ну, раз так!.. Шагай!

И втолкнул бедного Леву в камеру уголовников.

Лева переступил порог и поприветствовал своих будущих сокамерников привычным жестом – вскинул руку и дружелюбно произнес:

– Здравствуйте, товарищи!

– Здорово! – удивленно отозвались те. – Ты какой масти-то будешь?

– Я – революционер! – гордо сообщил Лева, не вполне понимая, куда он попал.

– Какой гусь! – изумились уголовники, впервые наблюдая столь дивную фигуру. – А деньги у тебя есть?

– Нам, революционерам деньги не нужны. Мы сражаемся за идею.

– Плохо! – констатировали преступные элементы. – Придется отрабатывать.

И они скопом двинулись на него.

– Вы что? Вы о чем? – нервно вскричал Лева.

– Подождите! – осадил сокамерников усатый кавказец с рябым лицом. – Скажи, а что такое революция?

– Это свержение царского строя!

– Царя не будет?

– Не будет.

– А кто вместо него?

– Будет власть народа.

– Мужиков?

– Рабочих и крестьян.

– Значит, мужиков. А кто в начальниках?

– Выбранные всем народом люди.

– И нас могут выбрать?

– Всех! – уверенно заявил Лева и блудливо отвел глаза в сторону. – Потому что все будут равны.

– Как? Не будет ни мужиков, ни паханов?

– Нет.

– А богатые?

– Исчезнут. Их богатство раздадут на всех.

– Выровняют? – уточнил рябой.

– Именно так.

– А откуда же мы будем брать деньги? – заволновались уголовники. – Как добыть себе на жизнь и пропитание?

– Работой! Исключительно работой!

– Постой, братва, он же хочет всех нас превратить в мужиков и шестерок!

– И лишить куска хлеба!

– А если не будет царя, кто даст амнистию?

– Опустить его! Запетушить! Его место у параши! – угрожающе загудели сидельцы.

– Постойте! – снова остановил всех рябой. – Сказка про революцию – это плохая сказка. А пусть расскажет нам хорошую.

– Да! Пусть расскажет! Хорошую!

– Какую еще хорошую! – возмутился Лев. – Революция – это не сказка. Это реальный исторический процесс!

– Хорошую давай! – взревела братва.

– Я не знаю никаких сказок!

– А расскажи эту… Про трех мушкетеров, – порекомендовал кавказец.

– Да я! Да вы знаете! – раскипятился Лева.

– Не советую спорить, – покачал головой кавказец. – Я ведь знаю – у тебя деньги есть.

– Откуда?

– Ты в лавках торгуешь. Мои ребята тебе после эксов товар носят.

– Но сказка про трех мушкетеров длинная!

– А мы не спешим.

– Сделай нам театру, – потребовали аборигены.

– Что это – театру?

– С выражением, в лицах, – ласково подсказал усатый. – Ну!

Бедный Лева огляделся по сторонам и не увидел ни одного приветливого лица. И ему пришлось смириться.

Весь день до глубокой ночи пересказывал он бессмертное произведение Александра Дюма. К вечеру у него сел голос, дрожало в груди и гудело в голове. И все же он остался доволен вниманием, которое выказали ему слушатели. Которые тоже были удовлетворены.

– А ловко этот стекляшки стибрил…

– А ихнего главного попа как надули…

– А этот, этот!.. Как его? Атас…

– Правильная сказка, – подвели итог слушатели.

В знак уважения Леве выделили верхнюю полку прямо над вожаком. Уснуть он никак не мог.

– Товарищ – свесил он голову вниз. – А что мне завтра делать?

– Продолжать.

– Я же все рассказал.

– Есть еще «Двадцать лет спустя…». И три раза по «Десять…». Устрой людям праздник.

– Каким людям! Какой праздник! – взвизгнул измученный революционер и неожиданно продекламировал: – «Кавказ подо мною…»

Усатый кавказец внимательно посмотрел на него.

– Жаль!

– Что жаль?

– Поэта, – пояснил тот. – Великого русского поэта – Михаила Юрьевича Лермонтова. Столько мог сделать, а прожил так мало…

После этих слов кавказец шумно зевнул, повернулся к стене и очень скоро задышал ровно. А бедный, несчастный Лева всю ночь не мог сомкнуть глаз. Зато наутро у него было готово решение.