Текст книги "Байки из мавзолея. Роман в анекдотах"

Государева служба

Получение диплома изменило жизнь Владимира Ильича. Неожиданно для многих он устроился на государственную службу – помощником судьи.

– Испугался посадок, – шептали завистники.

На самом деле так и выглядело. Кружок он не бросил, но заметно охладел к нему и появлялся лишь за деньгами.

Соратники терялись в догадках. Что все это значит? И что будет дальше? И мало кто обратил внимание, что после выхода из тюрьмы Владимир Ильич побывал на родине, в Симбирске.

Мама, конечно, постарела, но оставалась по-прежнему бодрой и энергичной.

Сын вручил ей деньги.

– Вот, купи младшим что-нибудь сладенького.

– Спасибо, Вова, – обрадовалась Мария Александровна.

Она поняла все правильно: дело не в деньгах – она не бедствовала, – дело в подарке. В том, что сын стал взрослым человеком, самостоятельно зарабатывает. И зарабатывает прилично, раз выделяет на подарки. И вообще: он на правильном пути.

– А я хочу тебе тоже кое-что подарить!

Она вышла в другую комнату и возвратилась с небольшим сундучком, обитым железом.

– Ты можешь теперь хранить свои сбережения в надежном тайном месте, – сказала она, передавая сундучок. – А ключик повесь на цепочку и носи на шее.

– Спасибо, мама!

Владимир Ильич с чувством поцеловал родительницу в щеку.

– И еще: я бы посоветовала тебе потрудиться на государственном поприще.

– Зачем, мама? Ведь государство, как аппарат насилия и принуждения, мы, марксисты, непременно уничтожим.

– А если люди продолжат грабить, воровать, убивать? Как их наказывать?

– По закону.

– Правильно. А за его исполнением должны следить специальные службы: полиция, прокуратура, суд.

– Пожалуй, ты права.

– И учти: сразу везде хорошо не сделаешь. Если в одном месте будет хорошо, туда побегут из других мест, где плохо. А на всех хорошего не хватит.

– И что это значит?

– Свое надо защищать. Нужна и граница, и армия.

– Выходит, и после революции государство сохранится?

– Обязательно! И, если ты хочешь им руководить, иди на государственную службу и посмотри, как это все устроено и работает.

– Я подумаю, мама, – пообещал сын.

– Вот и спасибо. Хочешь, я принесу тебе кусочек вкусной домашней брынзы?

– Это же еврейская еда!

– Здесь тебя никто не увидит.

Мама ласково погладила по кудрявой голове своего революционного отпрыска.

И он последовал ее совету.

Государственная служба не глянулась ему сразу.

Прятаться и маскироваться было не нужно. Но платили немного. Клиенты несли. Но деньгами редко. В основном продуктами – куренком, яйцами, шматком сала. Или материалом – сатином, сукном.

Работать зато приходилось как проклятому – с девяти до шести. После обеда спать не давали. И, если опоздаешь или уйдешь пораньше – ругались.

Выслушивать приходилось чужое, а не говорить самому. И это чужое требовалось записывать. Даже когда не хотелось.

В общем, не работа, а бесконечная гребля на галерах.

Да и сама судебная система прогнила насквозь. В ней царили несправедливость и беззаконие.

Муж избил жену. Она заявила. Он изверг, рукоприкладчик. Его нужно расстрелять или впаять пожизненный срок, чтобы другим было неповадно.

А судья его отпускал:

– Ну, сорвался мужик. У него семеро по лавкам. Посади – семья по миру пойдет.

Или поймали воришку – малолетку. Спер с лотка сразу аж четыре пирожка с ливерной колбасой.

– Господин судья, – горячился в совещательной комнате Владимир Ильич. – Он же профессионал. Он же двумя руками хватал. Нужно изолировать его от общества.

А судья выносит условный срок:

– Он же от бедности, с голодухи. Определи его в тюрьму, он же с ворами и бандитами споется. Законченным разбойником из тюрьмы выйдет!

Отвращение к судебному делу у Владимира Ильича все накапливалось, накапливалось. В один прекрасный день он посчитал, сколько заработал на службе, сравнил с кружковскими доходами. И глубоко задумался.

Марксистский кружок не только давал веру в светлое будущее, но и приносил побольше денег в настоящем. Правда, постоянно угрожал тюрьмой. А деньги хороши не сами по себе, а полученными от них удовольствиями.

Посему необходимо было отделить деньги из кружка от самого кружка. И когда такое решение нашлось, Владимир Ильич немедленно ушел из суда.

Революционный веник

Пока Владимир Ильич занимался государственной деятельностью, дела в кружке заметно ухудшились. Обнаружилось, что пролетариев стали растаскивать по другим кружкам. Все понимали, пролетарии – это сила. И каждый норовил этой силой воспользоваться.

Когда Владимир Ильич вернулся в свой кружок, лица его соратников были похожи на октябрьское небо – хмурое и пасмурное. И глаза их горели голодным блеском.

– Что будем делать? – выразил общее настроение матрос-партизан Железняк.

И все выжидающе посмотрели на вождя.

И он их не подвел. Он показал себя в полной марксистской красе.

– Товарищ Бонч-Бруевич, дайте мне, пожалуйста, веник.

– Вот! – передал тот веник.

Владимир Ильич водрузил веник на стол.

– Это наше будущее!

– Пойдем в дворники? Будем убирать за гужевым транспортом? Откроем баню с девочками? – наперебой строили догадки революционеры.

Владимир Ильич победно улыбнулся и отрицательно покачал головой.

– Нет!

А когда версии истощились, он торжественно объявил:

– Смотрите! Веник состоит из прутьев, каждый из них легко сломать. А связанные вместе, они обретают особую прочность и крепость.

– Да! – радостно подтвердил Бонч-Бруевич. – Я знаю. Я пробовал.

– А, понял! – закричал матрос-партизан Железняк. – Мы пролетариев свяжем, чтобы они никуда не разбежались. И поведем их по верному пути.

– Вроде тройки? С бубенчиками? Ха! Ха! Ха! – рассмеялся Владимир Ильич.

– Как же можно использовать идею веника? – спросил Троцкий.

– Представляете, что отдельный прутик – это марксистский кружок. А веник – это много прутиков. Много марксистских кружков. В разных городах. В разных местах. Отдельный кружок слаб, его легко разрушить, посадив, к примеру, руководство. А если кружков много, то остальные продолжат работу.

– Всех не пересадишь! – выкрикнул матрос-партизан Железняк.

– Тише! – поморщился Троцкий. – Объединяющая сила здесь – марксистское ученье?

– Архиверно!

– Но как практически реализовать эту идею?

– Да, как? – выразительно посмотрели на вождя соратники.

– Просто! В ряде городов уже действуют рабочие кружки. И наша задача – перестроить их на марксистские рельсы.

– Как?

– В каждый кружок высаживаем десант: руководителя – из числа проверенных товарищей, сотрудниц товарищ Якова, людей товарища Цюрупы со своими аппаратами, и подчиненных товарища Феликса – стоять на стреме.

– И что?

– Меняем условия для кружков. Пролетариям предлагаем дешевый коньяк, двухсменные встречи, бесплатный ночлег и возможность расплачиваться приносимым с работы. Местным активистам установим повышенное жалование.

– А нам?

– Остальную прибыль.

– Я не согласен! – объявил Цюрупа.

– Почему?

– Если я открою технологию изготовления моих фирменных напитков, они начнут варить их сами, без меня.

– Это легко поправимо. Ваши напитки можно готовить в одном месте, а в кружки только доставлять.

– Гужевым транспортом! – поддержал Троцкий. – В одну сторону их загрузят коньяком, а обратно пойдут с пролетарским товаром.

– Отлично!

– И никаких холостых пробегов. Если расставить везде своих пролетарских людей, может получиться хорошая торговая сеть.

– Вот видите!

– А как делить выручку? – подал голос Бонч-Бруевич.

– Половина останется в кружке, а половина пойдет нам, – снисходительно пояснил Троцкий.

– Нет, нет! – вмешался Владимир Ильич. – Самостоятельность непременно приведет к искажению марксистского ученья.

– Как же быть?

– Деньги должны поступать к нам, в центр. А взамен кружки получат методические материалы и сигналы о начале революции.

– Как же они будут жить?

– Мы отсюда, их центра будем направлять им необходимое количество средств. Это централизм. А поскольку деньги будем давать мы, народ, по-гречески – демос, то главный и основополагающий принцип нашей деятельности будет демократический централизм.

– Ура! – радостно поддержали своего вернувшегося верховода сподвижники.

Надежда константиновна

Поиски помощника

Владимир Ильич сильно увлекся написанием статей на марксистские темы.

Пролетарии скоммуниздили гектограф, притащили бумагу и краску. И печатали прямо на явочной квартире. Потом материалы распространяли среди рабочих за небольшие деньги. Которые Владимир Ильич справедливо забирал себе. И часть которых он выдавал своим соратникам к праздникам в виде поощрения.

И тут у пролетарского вождя обнаружился крупный недостаток: скверный – мелкий и неразборчивый – почерк. Наборщики волками выли, разбирая его каракули. Ему явно требовался помощник. И лучше всего на эту роль подошла бы аккуратная добросовестная барышня.

Барышень вокруг было предостаточно: и пролетарские работницы, и революционные дамы, и труженицы Якова Свердлова, которые со временем оседали в первой или второй группе.

Первые были тихи, милы, покладисты. И глуповаты. Вторые же, находясь в женском естестве, во всем старались походить на мужчин. Они курили, сплевывали через зубы и всех подряд называли:

– Товарищ!

Барышни активничали, занятия посещали аккуратно, старательно вели конспекты. И без устали крутили головами в разные стороны.

Барышни, ах уж эти барышни!

Нужны ли им были Маркс, Энгельс, классовая борьба и пролетарская революция? Звала и манила ли их борьба с царским самодержавием? И искали ли они свое будущее в демократических переменах?

Нет, разумеется, нет!

Будущее они видели по-своему, по-женски: просторное жилье, вкусная здоровая еда, много детей и непьющий, хорошо зарабатывающий муж.

Занятия в кружке располагали к поиску подобного спутника жизни. Водя глазами по сторонам, барышни старались угадать, кого из соседей ждет в будущем министерский портфель, кого – кресло директора завода, а кто, на худой конец, станет бригадиром комплексной бригады.

И в счастливом предвкушении этого прекрасного будущего широко раскрывались наивные девичьи глаза, зажигался румянец на щеках и губы сами складывались в мечтательную улыбку.

Революционные барышни были поумнее, менее простодушными. Они понимали, что руководящих мест на всех не хватит. И зорко всматривались в соратников, оценивая, кому выпадет жребий в будущем. Но не отбрасывали и настоящее.

И Владимир Ильич тут ходил в уверенных лидерах. Ясно было, что будущее его ждет замечательное. Как-никак вождь. Да и настоящее тоже привлекало. Именьице хоть и небольшое, в доле с братьями и сестрами, а все ж – доход. И с кружками финансово неплохо организовано.

Владимир Ильич своим положением пользовался охотно. Приглянувшихся барышень он частенько оставлял на явочной квартире на ночь для индивидуальных занятий. И нашел даже для этого свой веский марксистский повод.

– Человеком будущего, коммунистом можно стать лишь обогатив свою память богатством тех знаний, которые уже выработало человечество.

И он предлагал как раз и обменяться этими знаниями. При этом от продолжения встреч уклонялся.

– Я женатый человек.

– Кто же ваша супруга?

– Революция! – гордо сообщил он.

И вот в одну из инспекторских поездок в Москву Владимир Ильич обратил внимание на одну революционерку. У нее оказался крупный, разборчивый каллиграфический почерк. И к тому же весьма привлекательная внешность.

Словом, барышня ему вполне подходила. Но подойти к ней он никак не решался. С ней всегда рядом находилась худая чернявая подруга с большим, как перезрелый огурец, шнобелем. И в очках.

И все-таки их знакомство состоялось.

Оценка

Надежда Константиновна давно заметила, что вождь постреливает глазами в ее сторону. И поняла это по-своему. Но события не торопила.

К моменту их знакомства она была далеко не юной девой – ей подкатывало к тридцатнику. К тому же она была дочерью офицера и хорошо усвоила главный воинский маневр: тот, кто поднимается в атаку последним, имеет наилучшие шансы праздновать победу.

Поэтому она не спешила.

Если честно, по-женски он ей приглянулся сразу. Росточка невысокого, картавит, лысоват – такой наверняка налево не побежит.

А какой находчивый и храбрый!..

Как-то на заводском митинге он с деревянного ящика держал речь. А перед этим пообедал седлом молодого барашка.

На приманочный запах к нему потянулась стая собак. Своих они не трогали – их от машинного масла рвало.

Другой бы, узрев опасность, закричал бы, засуетился, запаниковал. А Владимир Ильич – нет. Не растерялся.

– Сомкнем плотные ряды, товарищи! Станем плечом к плечу!

Рабочие сдвинулись. И собаки перед преградой отступили.

А уж хозяйственный!..

Сама лично убедилась. Он так отчитал на кухне своего ближайшего соратника!

– Товарищ Троцкий, что вы делаете?

– Жарю колбасу.

– Это поразительное безобразие! Бессмысленное транжирство! Немедленно прекратите!

– Почему?

– Колбаса – вареная. Это готовый продукт. А вы подвергаете его повторной обработке. Расходуете и ресурсы, и время.

– Я так люблю. Это же вкусно!

– Хорошо. Дожарьте и принесите мне. Я лично проверю результат.

А уж какая перспектива проглядывалась!..

Понятно, что руководитель кружка – это только ступенька. И она – эта ступенька – лишь одна из многих в длинной лестнице, ведущей наверх, наверх, наверх…

Дело оставалось за малым: сделать так, чтобы их знакомство не ограничилось изучением никем не проверенных марксистских истин.

Знакомство

Очередное занятие подошло к концу. Пролетариев распустили по домам. Революционеры устроились за столом и налегли на еду и выпивку. Застучали ложки и вилки, зазвенели бокалы. А когда ход инструментов для еды успокоился, Троцкий дал отмашку баянисту:

– Давай!

Чернявая барышня двинулась к Владимиру Ильичу.

– Потанцуем?

– Охотно.

– Я – Землячка! – представилась та, прильнув к вождю жестким, как стиральная доска, телом.

– Вы из Симбирска? – обрадовался Владимир Ильич.

– Нет, товарищ! – скривилась та. – Я не из Симбирска. Землячка – это мой псевдоним. Зовут меня Роза.

– А я Владимир.

– Очень приятно.

– Мне тоже.

– Товарищ, а вы не против вместе посумерничать?

– Зачем?

– Мы обменялись бы знаниями. Развили в себе коммунистическое начало. И стали бы ближе к светлому будущему.

Владимир Ильич успел перед едой выпить. Но немного. Барышня казалась подходящей для революции. Но не для обмена знаниями. Однако обижать соратницу вождь не стал.

– Скажите, товарищ Роза, а что вы знаете об электричестве?

– Ничего.

– Тогда вам, безусловно, нужен товарищ Глеб. Он крупный специалист в этом вопросе.

– Чем же он интересен?

– О! У товарища Глеба есть превосходная эбонитовая палочка. Он покажет ее в действии.

– Эбонитовая палочка! – расширила глаза Роза. – Да вы что!

– Если ее потереть, она может заряжаться снова и снова.

– И я сама могу это попробовать?

– Непременно! Вон товарищ стоит в уголке.

– Спасибо, товарищ! – с чувством произнесла соратница и двинулась в указанную сторону.

Владимир Ильич проследил за ней взглядом. Роза ошиблась. И подошла не к Кржижановскому, а к матросу-партизану Железняку, который стоял рядом. Владимир Ильич хотел поправить ее, но пара так увлеченно заговорила друг с другом, что он решил им не мешать.

Розина подруга в это время в одиночестве ковыряла вилкой в тарелке. И Владимир Ильич решился.

– Не одолжите ли мне простой карандаш? – попросил он у приглянувшейся барышни. – Хочу подчеркнуть некоторые места из третьей главы «Капитала» Маркса.

– С удовольствием! – отозвалась та. – Могу предложить вам химический карандаш. Если вы его послюнявите, черта выйдет яркой и заметной. И сохранится долго.

– Спасибо. А вы не желаете вечерком позаниматься отдельно.

– Чем, товарищ?

– Володя.

– А я – Надя. Так чем?

– Мы могли бы вместе законспектировать «Манифест Коммунистической партии».

– Сегодня, к сожалению, нет. Я еще должна агитировать женщин на фабрике «Белая роза»

– Я мог бы с вами. И подождать.

– Нет! Нет! Это в раздевалке после смены. Мужчинам туда нельзя.

– Жаль… А если завтра?

– Не получится. Митинг у сталеваров и мне еще надо подготовиться. Мы могли бы встретиться через три дня, в пятницу…

– Хорошо. А где?

– В Александровском саду. У Кремля. В восемь.

– Прекрасно! Непременно приду! – обрадовался Владимир Ильич. – А не налить ли вам винца?

– Нет, нет! Это кагор. Церковное. Я такое не пью.

– Может водочки?

– Лучше бы пивка…

– Его нет. Хотя при встрече…

– Кстати, а конспект «Манифеста…» у меня есть. Могу одолжить.

– Спасибо. Я сам.

Владимир Ильич глянул туда, куда он отправил Розу. Та стояла с матросом-партизаном и довольно улыбалась. Матрос широко махал руками и что-то увлеченно ей рассказывал. Видимо, как участвовал в морских сражениях и пересекал океаны и моря.

Первое свидание

Они встретились в Александровском саду. Она бережно держала в руках толстую сумку. Он нес с собой фельдшерский саквояж.

– У вас там, наверное, маскировочные средства? – уважительно спросила она.

Надежда Константиновна знала, что революционеры иногда носят с собой парики, накладные усы, бороды и даже пролетарскую одежду, чтобы прямо в подворотне можно было в короткое время изменить внешность.

– Не угадали, – улыбнулся Владимир Ильич.

– Ну тогда, наверно, труды Каутского, Струве и Юма, которых вы собираетесь критиковать за отступление от марксизма?

– Ха! Ха! Ха! – звонко рассмеялся Владимир Ильич. – Представьте себе: вовсе нет. Там у меня пиво из волжского местечка Жигули. И вобла. Пролетарии привезли с оказией.

– Спасибо! – поблагодарила она его за пиво. – Какой вы заботливый!..

– Пойдемте! – потянул он ее в кусты.

– Как? Прямо здесь?

– Если мы будем пить пиво на видном месте, полицейские нас заберут в участок за нарушение порядка и оштрафуют.

– А-а!

Они забрались в гущу кустов. Он обстукивал воблу о каблук сапога и зубами ловко срывал пробки со стеклянных бутылок. Они пили прямо из горлышка и закусывали солеными рыбьими спинками.

А как пахла цветущая сирень!.. Как она пахла!..

– Пи! Пи! Пи! – громко выводила одинокая пичужка.

Кого звала? Что не договаривала?..

Потом они долго бродили вокруг Кремля, по Красной площади и восхищались творением предков – Лобным местом.

– Если поставить виселицу, то она хорошо будет видна со всех сторон.

– А если казнить отрубанием голов, то кровь легко смыть по Васильевскому спуску в Москву-реку.

Предметом их обсуждения стал и Кремль.

– Мы должны разрушить эту колыбель монархии, гнездо царизма, оплот самодержавия – символ угнетения и подавления пролетарских масс.

– Нет! Нет! Я думаю надо оставить как есть.

– Как памятник нашей победы?

– Как прекрасное место для явочных квартир. Это же крепость. Даже если враг подойдет близко, мы спокойно можем заниматься марксизмом. Высокие стены – это превосходная преграда от наших противников.

– А укрывшись за его стенами, не потеряем ли мы связь с народом? И широкими пролетарскими массами?

– Нисколечко! Наоборот! Мы оградим часть Красной площади и устроим там кладбище для наших лучших людей. И будем там проводить торжества и празднования.

– Гулянки на кладбище – не кощунственно ли это?

– Вовсе нет! Мы сломаем это устаревшее людское представление о кладбище, как месте скорби и печали. Разрушим этот человеческий стереотип. И эта перемена станет одним из элементов нового нашего мира.

Говорили они о разном.

– А как вы относитесь к учению иностранного профессора Дарвина, что все люди произошли от обезьян? – спросил Владимир Ильич.

– Знаете, – неуверенно произнесла Надежда Константиновна, – я помню свою бабушку. Она мне рассказывала о своих родителях. В общем, я сомневаюсь.

– Ха! Ха! Ха! Совершенно напрасно сомневаетесь! А как же остатки волосяных покровов на различных частях тела? Это и есть следы наших далеких предков.

– Да, да! Это вы верно заметили!

– Кстати, давайте я поношу вашу сумочку.

– Нет, нет!

– Мне кажется в ней что-то тяжелое.

– Там «Капитал».

– Зачем?

– Вдруг вы что-то захотите законспектировать, а у вас не найдется под рукой первоисточника.

Гуляли они не очень долго. Пиво хорошо для споров и дискуссий. Или где-нибудь в трактире или ресторане, а не для городских прогулок. Уличных кабинок тогда еще не было.

И вести на явочную квартиру он ее тоже не мог. Лева Троцкий агитировал там даму народнического толка за переход в социал-демократы и просил не спешить.

Да и вдруг все сведется к конспектированию Карла Маркса?

Они уговорились встретиться на следующий день. И встретились еще несколько раз. Но развитие отношений внезапно грубо и резко прервалось.

Шушенское

Наказание

Словно чернильное пятно расползался марксизм по несчастной России.

Как неутомимый жук-древоточец проделывает разнообразные ходы в древесной толще, разрушая ее; как весенний ручеек, из года в год протекая по одному месту, вырывает глубокий овраг; как рыжая ржа медленно и неуклонно съедает стальную твердь; как…

Метафор и гипербол не хватает, чтобы описать, как Владимир Ильич с соратниками упрямо и безостановочно разваливал царский строй.

Подобный гадеж не мог оставаться безнаказанным. Вождя пролетариев и его подельников ловили и определяли в тюрьму. Хватали и сажали. А они выходили и продолжали.

Тогда-то и решено было вырвать разложенцев строя из питательного пролетарского бульона. Коль тюрьма не привела их в чувство, велено было отправлять их куда подальше: в Сибирь, в тайгу, в село, к медведям!

Здесь хочется сделать паузу. Понять и разобраться: что происходит? В трепет вгоняют поступки самодержца. В недоумение и головные боли.

Дядя Коля! Николай Александрович! Гражданин Романов! Ты же царь всея Руси! А что творишь?..

Ну, вспомнил бы дедушку своего. Замечательный был дедушка – тоже царь, добрый, благородный. Крепостное право отменил, освободил крестьян от рабства.

И что ему за это устроили революционеры? Правильно – они его взорвали! Вот такая это публика. Разве можно такое не помнить? А он забыл. Все забыл!

Судите сами.

Да, отправил главного вождя в ссылку. Это вроде бы наказание. Только ой ли?

Отослал далеко. Но не на каторгу же. Не в кандалах, не пешком по этапу. А в кибитке, за государственные деньги.

Как вам такое путешествие? И куда?

В тихое уединенное место. Где ни шума, ни гвалта, ни городской суеты. Со свежим, не загаженным дымами заводов и фабрик, воздухом. С чистыми, не испорченными отходами, реками. Райское место! Курорт! Хоть и не южный.

А на каких условиях!

Жить не в тюремной камере, а в деревенской избе. Спать не на шконке, а на кровати с периной. Питаться не баландой с краюхой хлеба, а полноценной крестьянской едой.

И все это – не за свои кровные. Все за чужой, то бишь государственный, счет. Корова тогда стоила четыре рубля, а ссыльным на месяц выдавалось – восемь!

И вольница, вольница-то какая!

Никаких принудительных работ, никакого насильственного режима. Встал – когда захотел. Делаешь – что хочешь. Решил – собирай грибы, охоться, рыбачь, гуляй. Прискучило – пиши статьи и книги, общайся с себе подобными, двигай дальше ученье Маркса. А из всех возможных ограничений – лишь одно – нельзя покидать село, уезжать из него.

И как вам это? Наказание? Или творческая командировка?

А ведь это отнюдь не все. Ну-ка, вспомните, как Владимир Ильич якобы что-то писал в тюрьме молоком. Писал, не писал – вопрос спорный. Тут важно другое: в тюрьме, за решеткой противникам строя выдавали молоко. Настоящее коровье. Порошкового-то тогда не было. А прокисшим ничего не напишешь.

Сохранять молоко свежим – это такая морока. А тюремщики даже не для себя, для своих врагов так старались.

А возьмите такую коллизию.

Где это, скажите, видано, чтобы человеку, отсидевшему в тюрьме, политическому отщепенцу давали право свободно сдавать в университете экзамены? Да еще экстерном? Да еще и позволили после отсидки трудиться на государственной службе?

И это еще не последнее.

Человека наказали, отправили в ссылку, он – преступник. И вдруг он захотел жениться. И не на какой-нибудь расконвойной вольняшке, а на такой же, как сам: преступнице, ссыльной. Которая, к тому же, не рядом, а совсем в другом месте – в Уфе.

И что же?

Его просьбу выполняют. Даму сердца привозят. Жениться позволяют и разрешают жить вполне обычной, семейной жизнью. М-да!..

Смотришь на все это отсюда, издалека и диву даешься. Николай Александрович!

Как можно! Как можно! Творить такое!

Да еще и умудриться при всех этих делах заработать прозвище Кровавый.

Воистину невообразимы дела твои, Господи!

Да вот что бывает, когда в русских императорах оказывается человек, в котором русской-то крови одна маленькая капелюшечка. Немчура! Европеец! Чужак!