Текст книги "Запорожская вольница"

О Кальнишевском и его соловецком заточении можно услышать множество легенд и чудесных историй и на днепровских, и на беломорских берегах. Среди казаков, например, бытовало предание, что их ватагу удалось бежать в Турцию, где он женился и даже имел сына. Бывалые люди утверждали также, что атамана отправили на Дон, где он верховодил местными казаками. Рассказывают, что императрица после ареста поставила перед атаманом условие: «Получай волю и имение, только отрекись от казачества». На что запорожец ответил: «Нет, или воля вместе с казаками, или тюрьма». Весьма живописно, в казацком былинном духе было «обставлено» освобождение Кальнишевского. Царь якобы спросил старца, чего он хочет за перенесенные муки, на что атаман ответил, что почести его не прельщают, богатства ему тоже не нужно, а есть одно желание: пусть царь-батюшка прикажет выстроить для преступников настоящую тюрьму, чтобы они не маялись в душных и тесных казематах. Из старых преданий вырастают новые были и небылицы. Один бывший столоначальник весьма высокого полета, которого я встретил на Секирке (благодаря ему меня даже в закрытую на реставрацию церковь пустили), авторитетно заявил, что Соловки обязаны своими тюрьмами не кому-нибудь, а самому… Кальнишевскому. Прозвучало это так, что в тюремном прошлом соловецкой святыни виноваты сами заключенные. Охранник монастырского ботанического сада, который приютил меня на ночь в сторожке, угощая ароматнейшим чаем из местных трав, высказал предположение, что атаман не совсем по своей воле захотел остаться на острове. Он, дескать, знал некую монастырскую тайну. Она заключалась в том, что дюжие упорные иноки не только молились, но и занимались добычей… алмазов. Это происходило в подземелье под сушилом, как раз возле камеры атамана. И мельничные круги с подозрительно шероховатой поверхностью, вбитые в тюремный пол, и крест посреди залива Благополучия как раз напротив арестантских казематов – все это остатки старинных механизмов, обслуживающих алмазные шахты. На подсобных работах в них могли использоваться и колодники, имена которых после этого навсегда растворялись в «молчательном» небытии.

Почти сто лет в миру никто ничего не знал о монастырском житие Петра Кальнишевского. Через два года после дарованной свободы он тихо отошел в полумраке своей кельи, почив смертью «благочестивою доброю». Его без скорби и стенаний (это было не принято здесь), однако с прощальной напутственной молитвой похоронили на монастырском кладбище. Через полвека при деятельном и просвещенном архимандрите Александре на могиле появился надгробный камень с известной эпитафией. Архимандрит, который заботился о процветании монастыря и его доброй славе, недаром в конце надписи распорядился высечь свои инициалы. Смирение и сила духа, которые проявил здесь в святой обители бывший казацкий атаман, дожив до столь преклоннго возраста, были чудесны, назидательны и конечно же достойны увековечивания. Пройдет время, и подвиг запорожца прославит монастырь и саму Православную церковь.

Вслед за архимандритом Кальнишевского открыл (уже широкой обшественности) опальный историк П. Ефименко, который находился в ссылке в Архангельской губернии. Сначала о кошевом ему рассказали беломорские крестьяне. Потом в архиве местной канцелярии ему удалось отыскать дело военной коллегии, где сообщалось об отсылке в Соловецкий монастырь бывшего кошевого. В результате этих изысканий в 1875 году в ноябрьской книжке «Русской старины» была напечатана его статья «Кальнишевский, последний кошевой Запорожской Сечи». Чуть позже побывал в монастыре и своими глазами увидел эпитафию «певец запорожского казачества» Дмитрий Яворницкий. В тридцатые годы двадцатого столетия, когда весь Соловецкий архипелаг стал тюрьмой, кладбище было разрушено и плита была перенесена к Спасо-Преображенскому собору, где впоследствии был создан некрополь.

Я поинтересовался у своей провожатой, кто еще из казаков с берегов Днепра, Дона, Кубани мог содержаться в казематах «первотяжкой» тюрьмы после Кальнишевского. Мы выбрались из камеры, и Марина подвела меня к нише, в которой были помещены таблички с именами арестантов. Среди них я нашел атамана Петра Отяева, хорунжего Василия Шулякова, казачьего сына Ивана Панасенко. Из каких пограничных краев, за какие прегрешения попали они сюда? Неизвестно. Как неведома вина моего земляка, который на балке полусгнившей кровли над Святым колодцем оставил корявую надпись: «Сидел на Анзере с 32 г., возыв воду, украинец». Это уже другой Соловецкий остров – Анзерский, другое время – тридцатые годы XX столетия. Однако одна судьба, одна крестная дорога. Я бродил по ее каменистым мертвым обочинам – пытался представить, повторить, воскресить. Не получалось. Молчали вросшие в песок, холодные (полярное солнце так и не смогло прогреть их) валуны. Блестели открытые морские дали. В лужицах, оставшихся после отлива, барахтались какие-то рачки. Чайки, проносясь над островами, роняли в тихие лагуны жалобные вопросительные вскрики…

Перед отъездом я зашел в некрополь, постоял над плитой, потом еще раз (уже в одиночку) спустился вниз в первотяжкую. Именно здесь я и хотел попрощаться с «батькой Кальнишом». Рядом с казематом – его портрет. На нем лицо глубокого изможденного старца с седыми космами, которые спадают на плечи. Это совсем не тот волевой грозный атаман, бюст которого установлен наверху в некрополе. Щеки ввалились, нос заострился, усы обвисли, прикрыв впалый рот. Однако из-под тяжелых век смотрят глаза человека, который вытерпел все, всех пережил и до конца прошел свой крестный путь. В усталом и слегка замутненном взгляде нет скорби и страдания, есть дума (уже не тяжкая и обреченная!) и понимание некоего высшего смысла, разгадка запредельной тайны. Не все он уже помнил из далекой казацкой жизни, не в его власти было воскресить прошлое, не обо всем мог (да уже и не хотел) судить даже с вековой высоты, куда вознесла его судьба, однако был уверен, твердо знал, что ждет его впереди. Ждет всех нас?

Афонская обитель

Я стоял на вершине Горы возле огромного креста. Мир вокруг – вся островная земля внизу и легкие полупрозрачные облачка рядом – был освещен слабым оранжевым светом уходящего солнца. Было ощущение беспредельной воли и поднебесного парения. Мышцы еще были напряжены и тверды, ныла ссадина на колене, однако на душе было удивительно светло и покойно. За спиной на востоке из земного погружающегося в темноту мира выросло большое туманное облако. На нем отразилась пирамидка Горы. В ее глубине зажглась звезда.

Что заставило меня проделать этот долгий и жаркий путь от днепровских берегов до средиземноморских оливковых рощ и диких афонских скал? Чей зов слышался мне в рокоте прибоя, жестком шелесте сухой листвы, пение заморских птах? Чьи следы я искал на пыльной обочине тернистой дороги к афонским святыням? Полуостров Халкидики в Греции называют «ладонью, возлежащей на море». Ладонь эта трехпалая. Полуостров заканчивается тремя выступами-пальцами. Самая восточная фаланга и есть знаменитый Агион-Орос или Афон. Вообще Халкидонский полуостров – земля легендарная. События, которые в доисторическое время произошли здесь, возможно определили лик планеты. Как считали древние греки, в небе над Халкидикой произошла битва чудовищных великанов с олимпийскими богами. Титан Афон в пылу сражения вырвал из земли огромную глыбу и метнул ее в Посейдона. Так и остался этот кусок тверди лежать во владениях морского бога. В виде знаменитого полуострова и одноименной горы, возвышающейся над ним. Другие времена – другие божественные предания. После Вознесения Христа апостолы стали распределять места для своих проповедей. Богородице досталась Иверия (Грузия). Однако в пути ее застиг шторм. Корабль прибило к неведомой чудесной стране. Огляделась Матерь Божия окрест и вдруг услышала глас своего сына: «Да будет место оное уделом твоим, садом твоим и раем, а также гаванью спасительной для желающих спастись». С тех пор полуостров стал «сияющим Афоном», «святой землей», «садом Богородицы».

Среди тех, кто решил обрести покой в этом саду, было и запорожское воинство. У «маститого историка Запорожья и Новороссии» Аполлона Скальковского в его труде «История Новой Сечи или последнего Коша Запорожского» есть строки о том, что в афонских монастырях «большая часть монашествующих была от российского роду, наипаче же от православно-именитые страны запорожские». Между прочим, в сечевой церкви запорожских казаков долгое время совершал богослужение греческий епископ Анатолий Мелес. Он и другие священнослужители (многие из них, как сообщают старинные книги, попали в Запорожье из Греции – греческими хатами в Сечи называли дома для проживания иностранных послов) правили службу и молитвословие в казацких монастырях и церквях «по уставу святой горы Афонской». Так что ее вершина всегда была перед взором степного рыцаря. Он четко знал и твердо помнил: если в конце земного пути у него хватит сил добраться до этой Земли обетованной, то израненное тело его еще получит частицу земной благодати, а душа навсегда успокоится.

Долгие месяцы пробирался к афонским святыням уставший от битв, крови и пограничных неурядиц запорожец. Скакал на коне, плыл на корабле, однако чаще всего своими шагами мерил он длинную дорогу к Афону. Приходил не на пустое место, не в безлюдную глушь. Кстати, и названия знакомые тут встречались. Самарью называлась одна из афонских пещер. А, как известно, днепровский приток Самара была для запорожцев святой рекой. Из разных земель на Афоне еще в VII веке обосновались те, кто решил отречься от мирской суеты и затвориться для спасения души и соединения с Богом. Афонские иноки принимали казаков как братьев. Дело в том, что многие запорожцы любили, как выражались сечевики, жить «по-монастырски» – отдельно от шумного товарищества, наедине с природой и Богом. Плавневые хуторки казаков-зимовчаков в чем-то даже были похожи на афонские скиты – такое же отшельничество, замкнутый островной мирок, каждодневная молитва, свое натуральное хозяйство. Афонские старцы были понаслышаны и о знаменитых казацких характерниках-пустынниках, у которых многому можно было поучиться.

День набирал силу. Кораблик заворачивал в афонские бухточки с удивительно чистой водой, и паломники разбредались по монастырям. Сегодня на Афоне существуют 20 действующих монастырей и множество более мелких монастырских обителей и подворий. Это своеобразная монашеская страна со своими границами, визами, таможенными правилами, государственным, экономическим и культурным устройством. Есть даже своя полиция, которая следит за тем, чтобы ни монахи, ни паломники не нарушали монастырских уставов, «общежительных» правил. Некоторые из них наверняка пришлись по душе запорожским казакам. На Афон, например, так же, как когда-то на Сечь, запрещен въезд женщинам – насельниками «сада Богородицы» (она, кстати, и определила этот запрет) могут быть только мужчины. Где-то через час мы сошли на пристани Свято-Пантелеймонова монастыря… Русские на Афоне обосновались еще в XI веке. В горах находится полуразвалившийся, заросший плющом Старый Руссик – первая обитель русских монахов. В XVIII веке им был передан нынешний монастырь у моря. Еще с борта мы увидели целый город с крепостными стенами, башнями, церковными куполами, колокольнями. Когда-то здесь кипела жизнь – Свято-Пантелеймонов монастырь был одним из самых больших и оживленных на полуострове. Две тысячи монахов не только усердно молились, но и работали на огородах, в садах, кузницах, столярных и иконописных мастерских, ловили рыбу, торговали и даже плавали на парусных судах. Сегодня в монастыре не больше ста монахов. Много иноков с Украины. Мы расспрашивали про нелегкую, однако одновременно и ответственную, сурово-торжественную монашескую службу ребят из Мариуполя, Житомира, Луцка. Разные судьбы, разные пути на Святую землю. Заведующий монастырской библиотекой отец Максим родом из Тернополя. Свою миссию на Афоне он видит в переводе старых богословских трудов на украинский язык. Встретили мы среди монахов и своего земляка из Запорожья отца Исидора. Узнав, что я ищу на афонской земле следы запорожских казаков, он заметил: «Казаки побеждали на поле брани, а сюда приходили, чтобы победить себя. Это главная победа». Отец Исидор рассказал нам, что в получасе ходьбы от Пантократорского монастыря находится скит пророка Ильи. Здесь когда-то стояла келья, отданная в 1757 году выдающемуся (так дословно написано в греческом путеводителе по Афону) украинскому монаху и реформатору Паисию Величковскому (один из запорожских куреней, был назван в честь Величковского). Он и преобразовал келью в общежительный скит. Вполне возможно, что именно в этом ските в конце жизни и спасались запорожские казаки. Украинцам во всем мире нужно «до головы» хоть небольшой, но булавы. Отец Исидор заведует в монастыре церковной лавкой. На прощание иеромонах подарил мне открытку с видом монастыря, благословлением и надписью: «Стяжи мир душевный, и вокруг тебя спасутся тысячи». Не об этом ли думали запорожцы, совершавшие паломничество на Святую Гору?

Забот у чернецкой (монашеской. – Примеч. ред.) братии сегодня хватает. Скудную сухую афонскую землю, которая кормит насельников, нужно рыхлить и поливать, монастырское хозяйство требует надлежащего ухода, громоздкие многоэтажные постройки – ремонта, а храмовые богатства – бдительного ока. Кроме того, надо встречать и провожать паломников. Это давняя традиция здешних монастырей. Афонская благодать не только для черноризников…

Первым делом в архондарике (монастырской гостинице) нас угостили анисовой водкой, белыми и черными сухарями (на выбор), лукумом – обсыпанными сахарной пудрой виноградными кубиками – и родниковой водой (во время постных трапез она впоследствии будет постоянно присутствовать на столе). Это традиционный неизменный в веках ритуал. Потом нам определили келью – светлую комнату с высокими потолками, откуда видны были врата, пальмы, колонны, золотистые луковки храма. Архондаричий отец Философ – строгий монах с худощавым твердым лицом – был немногословен: «Вас Господь зачем-то сюда привел. Может быть, чтоб со стороны посмотреть на себя…» После этого началась жизнь по монастырскому расписанию.

Вообще все необычно в жизни монаха – все переиначено, кажется, парадоксальным, странным, в то же время очень много разумного и полезного. Это касается и службы, и работы, и отдыха. Многочисленные поклоны во время молитвы (чем больше, тем лучше), например, «дают телесное здравие, удаляя плесень изнеженности». Молиться лучше всего в уединении – его безмолвие очищает душу, утончает ум и освобождает сердце, плененное суетным миром. Нередко, кстати, само безмолвие является своеобразной молитвой, глубоким проникновением внутрь себя. Однако здесь нужна осторожность и мера, чтобы, как говорят монахи, «не впасть в прелесть», то есть не сойти с ума. Бог создал нужное не трудным, а трудное не нужным. Поэтому работа должна быть простой, неспешной, не тяжелой. Желательно, чтобы ноги и руки при этом двигались «сами», почти механически, «не имея нужды в помощи ума». Это не касается духовной жизни, которая, как воскресение без распятия, невозможна без напряга, даже боли. Спать нужно на твердой деревянной кровати, употреблять однообразную грубую пищу. Жирная еда засаливает душу, а соусы и консервы разжижают тело. Полезно грызть сухари, пить в малом количестве вино, употреблять по утрам разбавленный с теплой водой мед. Наверное, запорожским казакам несложно было приспособиться к строгим афонским правилам. Суровая казацкая жизнь закалила их, в какой-то мере подготовила к афонской аскезе.

Мы бродили по монастырю – никто не обращал на нас внимания. У каждого своя цель и свой путь. Что привело тебя на Афон? Кем ты был в миру, чем занимался? Здесь не принято об этом спрашивать. Как в свое время и при вступлении в казацкий орден. Желающий остаться в монастыре с согласия его старцев становится трудником – проходит испытание молитвой и трудом. Через год ему дают рясу и куфью (шапочку), через некоторое время он уже почти член монашеской общины – послушник, черноризник. Потом только (года через три) ему торжественно вручают мантию, он принимает постриг, получает монашеское имя и полноправный иноческий статус. Примерно так все было и у запорожцев. И испытательный срок, и своеобразный постриг в виде чуба – оселедца и новое имя-прозвище.

Казак оставался казаком и здесь на Афоне. Вкушая благодать Святой земли, не расслаблялся, не почивал на лаврах. Различные телесные и душевные испытания для него были правилом жизни. Доказывая свою рыцарскую запорожскую сущность, он неизменно добирался и до вершины. Как бы ему это ни было трудно. И сегодня восхождение на гору Афон для паломников – и проба сил, и ритуал, и обретение своей жизненной высоты. Вместе с вереницей мулов, нагруженных тюками и ящиками, от пристани, куда от монастыря привез нас все тот же кораблик со святым названием, по ступенькам мы поднялись до скита Святой Анны. Ступеньки вверх продолжились и дальше. Утверждают, что это самая длинная в мире лестница. Я досчитал до пятисот. Потом сбился со счета. По пути попадались обихоженные роднички, каменные хижины, кресты. Мы отдыхали возле них и продолжали подъем. Уже по глинистой узкой тропе. Она то петляла между скал, то вилась по щебнистым осыпям, то ныряла в тенистые леса. Иногда нас обгоняли шустрые молодые крепкие паломники с огромными, набитыми современной туристской всячиной рюкзаками, чаще мы обгоняли других. В метрах пятистах перед вершиной последний приют – часовня Панагия. Строение разделено на две половины: в одной – печь и колодец, в другой – ночлежка. Пол устлан циновками, матрацами, одеялами, старыми спальниками. Живи, ночуй, отдыхай, набирайся сил перед последним рывком к вершине. К ней ведут красные указатели. Мы сошли с тропы и рванули напрямик – торопились успеть до захода солнца. В некоторых местах склон был покрыт арчевником. Нога вывертывалась, соскальзывала с его крепких, как железо, веток и проваливалась в пустоту. Из трещин в скалах торчали пучки незабудок. Хотелось схватиться за них, подтянуться. Перед самой вершиной на одном из выступов во время короткого отдыха я оглянулся и с высоты Афона охватил взором и мыслью все, что оставил внизу. Море слилось с небом. Островные земли вокруг были «подмыты» солнечным светом – видны были только их верхушки. Земные острова стали небесными обителями – приютами для ангелов и спасшихся душ. Здесь, на высоте двух тысяч метров, ты как будто примеряешься к существованию в другой ипостаси, заносишь ногу над священной чертой, за которой нет ни жизни, ни смерти, ни греха, ни спасения. А есть лишь вечный благовест, вечное ангельское парение…

Солнце окончательно скрылось. Из нижнего мрака подул холодный ветер. Однако наверху в небесных пределах еще было светло. Мой спутник настаивал, чтобы мы здесь переночевали. В маленькой часовенке под крестом, где мы только что записями в толстой гостевой книге и печатями в блокнотах засвидетельствовали свое присутствие на вершине, были и спальники, и продукты. Однако я все же решил спускаться вниз. К вершинам стремятся, их покоряют, однако на поднебесных высотах не живут. На небе засияли звезды, а в земных обителях зажглись свечи и лампадки. И оттуда потянуло вкусными дымками. К ним мы и ушли…

Лесбос, Мальта, Беларапия… далее везде

…Солнце поднялось над покрытыми оливковыми рощицами холмами. По бирюзовой глади Эгейского моря пробежала рябь. Я стоял на пустынном пирсе маленького курортного городка и вглядывался в золотисто-дымчатую даль. Не мелькнет ли где парусник? Не покажется ли характерный силуэт быстроходной казацкой «чайки»? Среди множества островков в Эгейском море выделяется своими размерами и удобными для стоянок судов обширными бухтами остров Лесбос. В его восточной части находится город Митилини (так же называется и узкий пролив, отделяющий остров от турецкого побережья). В XVII веке тут был порт Метелино. В 1627 году по дороге в Египет в лесбосской гавани бросила якорь эскадра турецкого адмирала Касимбека. На борту галер было много невольников, в том числе и казаков с берегов Днепра. Еще по пути до Лесбоса запорожцы подстрекали галерных гребцов к восстанию. И вот, воспользовавшись ситуацией (адмирал и большая часть команды сошли на берег), невольники перебили охрану и захватили флагманский корабль. Исход короткой отчаянной схватки решили бесстрашие и удаль запорожцев. Их подвиг описан в думе про Самойла Кошку, который, по преданию, и был инициатором восстания на галере. Судно, захваченное казаками (среди них были выходцы и из других земель), взяло курс на Италию. Обогнув Пелопоннес, повстанцы остановились возле маленького островного архипелага Строфадес, где проживали греческие монахи. Пополнив здесь запасы провианта, пресной воды и поделившись с православными монахами частью добычи, казаки отправились дальше. Наконец беглецы прибыли на Сицилию, где в честь своего спасения заложили часовенку. Сицилийцы радушно встретили морских скитальцев, предоставив им кров и пищу. С Мессины бывшие галерные невольники перебрались в Палермо, а оттуда уже направились в Рим, где их принял сам папа римский. Уже в следующем, 1628 году история эта появилась на страницах занимательной брошюры, изданной предприимчивым итальянцем Марко Марнавизио.

Характерно, что не только огнем и мечом отмечено пребывание запорожцев на средиземноморских островах. Вряд ли на Сицилии сохранилась заложенная казаками часовенка, а вот на соседней Мальте туристы до сих пор переступают порог собора Иоанна Богослова, чтобы рассмотреть необычную фигуру чубатого молодца-славянина. Католический храм, расположенный в столичной Валетте, гордится скульптурной группой, выполненной итальянским мастером Джованни Баптистой Феджини. В центре ее – бюст принца Николо Конеро, над ним завис ангел, трубящий в горн славы, а чуть ниже – многочисленные трофеи, добытые в жестоких боях с турецким султаном. Все это в самом низу несут два человека, один из которых выглядит как настоящий запорожец – мускулистый, суровый, с характерным чубом – оселедцем и длинными усами. И на мальтийских берегах, оказывается, побывали днепровские казаки. Их недаром в различных источниках именовали рыцарями, а само казацкое братство – Рыцарским орденом Днепра. В 1530 году на Мальту высадились рыцари ордена иоаннитов (члены рыцарского ордена, основанного в Палестине крестоносцами в начале XII века), которые позднее стали именоваться мальтийскими рыцарями. Вместе с запорожскими казаками мальтийские крестоносцы сражались против Османской империи. В различных ее уголках (вплоть до Беларапии – египетских земель) можно было встретить отряды мальтийцев, в состав которых могли входить и запорожцы. Есть сведения, что экипажи «чаек» во время морских рейдов высаживались на Мальте и других островах Средиземноморья. И даже в беларапских землях (так в народе называли африканские страны) встречаются следы чубатых молодцев. Египет поразил и тут же опечалил беспредельностью и безысходностью пустынных пространств. Казалось бы, ничего похожего на наши – хоть и тоже опаленные зноем и открытые ветрам, однако живые, меняющие цвет, – ковыльные степи. И все же, наблюдая за парящими в вышине птицами и бредущими через пески караванами бедуинов, я нет-нет да и переносился мысленно к берегам Днепра, от которых по пыльным полуденным шляхам двигались к морю чумацкие «валки», нет-нет да и вспоминал выносливость и неприхотливость запорожцев, их удивительную способность (ее ныне демонстрируют те же бедуины в пустыне) легко переносить степной «жар немерный», который в Диком поле нередко был даже более жесток, чем африканский пустынный зной.

Связь славянских предков казаков в украинских землях с беларапскими народами увидел украинский писатель Сергей Плачинда. «Не следует забывать и про древнеукраинское племя сварогов, которое царица Иванна вывела из-под четвертого ледника в Центральную Сахару, где их теперь называют туарегами», – писал он. Есть у писателя-исследователя (с ним согласны и некоторые ученые мужи) и конкретное указание на древнюю связь народов Нила и днепровских казаков. В гробнице египетского фараона Хоремхеба найдено горельефное изображение воина с казацким оселедцем на темени и длинной косой, что спадает на плечо. Кто это? Четыре тысячи лет назад на территории нынешней Украины существовало развитое государство Ориана (Аратта). Орианское племя гетитов (здесь и далее речь идет о хеттах – индоевропейском народе, образовавшем древнее государство в Малой Азии. Происхождение от них украинцев и казаков, с точки зрения науки, более чем проблематично. – Примеч. ред.), которые носили косу-чуб (признак касты воинов), переправились через Босфор и на малоазийском пятачке основали Гиттию. Отдельные отряды древнеукраинских казаков-геттитов достигли даже берегов Нила. На египетских монументах и сегодня встречаются их изображения. Есть даже общие утверждения историков, что египетские фараоны переняли у ориан-гетитов колесницу, умение управлять конем, обычай носить косу. Гетиты – полоняники, военные навыки которых очень ценились в египетской армии, становились даже приближенными фараонов. Со временем они даже составили костяк мамлюкской (состоящей из бывших рабов) гвардии. Все это, конечно, догадки, предположения, простительные для писателей-романтиков натяжки, однако есть и документально подтвержденные свидетельства о пребывании украинских казаков в Африке.

Готовясь к поездке в Египет, я ознакомился со старинными заметками путешественников, которые побывали в южных странах. В докладе артиллерийского офицера Максима Качкакова князю Потемкину о борьбе египетских беев против турок я нашел такие строки: «Касум-бек является сыном бахмутского казачьего атамана и выдающимся борцом в Египте. Ибреим-бек и Мурад-бек весьма его почитают». Так что, по крайней мере, один казак был среди правящих мамлюкских беев. А вообще (и тому есть документальные подтверждения) в XVIII веке в мамлюкских войсках Египта среди младших командиров-кашифов (не говоря уже о рядовых воинах) находилось много грузин, русских, украинцев. Особой боевой выучкой и выносливостью среди мамлюков-славян выделялись запорожские казаки, которые, воюя против турок, нередко становились их пленниками.

Кому бы ни приходилось «продавать» свое военное мастерство, куда бы ни забрасывала казака судьба, он везде оставался казаком – бесстрашным, находчивым, решительным. Шведский король Густав-Адольф ІІ, например, стараясь привлечь казаков к службе в своей армии, называл их «вражескими дьяволами». В составе различных воинских формирований запорожцы побывали почти во всех европейских странах. Выстрелы из казацких пистолей, «рушниц» и пушек звучали на полях сражений и на Балканах, и в Польше, и в Чехии, и в Австрии, и в Испании, и во Франции. Где казак, там и слава – на всем континенте военный престиж днепровских рыцарей был чрезвычайно высок. Особенно проявили себя казаки во время Тридцатилетней войны, участвуя в осаде и взятии Дюнкерка – важного порта при входе с Северного моря в Па-де-Кале и центрального опорного пункта испанцев во Фландрии. Военные операции командующего французскими войсками талантливого полководца принца Конде, как правило, завершались успехом благодаря участию в них наемников-запорожцев. Одним из организаторов этой казацкой экспедиции во Францию, кстати, был Богдан Хмельницкий.

Казацким мореходам, воинам, дипломатам, разведчикам, послам приходилось пересекать границы самых различных полуденных государств. Мне нередко в прошлом довелось бывать на Кавказе. И вершины гор покорял, и через хребты с рюкзаком переваливал к морю, и на стены древних крепостей подымался, и через бойницы сторожевых башен осматривал окрестности. Однажды даже пешим ходом одолел Военно-Грузинскую дорогу из Орджоникидзе до Тбилиси. Крутые зеленые склоны, сверкающие ледники, стремительные реки, чистое прохладное небо и серая лента шоссе, по которому я шел почти неделю. Шагал и повторял как заклинание: «Выхожу один я на дорогу…». Из стихов, как из песен и старинных дум, слов не выкинуть. Как не стереть из памяти имен поэтов, купцов, воинов, пастухов, паломников – всех тех, кто в одиночку одолевал эти кавказские километры. Итальянский путешественник Пьетро делла Вале в начале XVII века через кавказские перевалы пришел в Персию, где в столичном Фергабаде на берегу Каспия встретил казака Степана. Запорожец попал сюда тем же путем. Степан рассказал путешественнику, что совершил этот рискованный переход по поручению товарищей, которые остались ждать его в черноморском порту Каполетте. Дело в том, что правители Грузии часто принимали у себя казаков, которые на «чайках» возвращались после походов к Анатолийским берегам. В благодарность опытные казацкие мореходы сопровождали грузинские суда, которые везли товары в европейские страны. Воевавшим с турками персам тоже хотелось привлечь на свою сторону запорожцев. Казаки не прочь были завязать дружественные отношения с персами. Для переговоров с персидским шахом и был послан казак Степан. Итальянский путешественник в своих мемуарах рассказывает, что шах, которому прямо на улице передал обращение казаков их посыльный, воскликнул: «Вы не знаете, что это за люди, не знаете, какая цена этих людей и как надо себя с ними вести. Это те, что властвуют над Черным морем, что добыли столько городов, что сотворили туркам так много беды. Они могут оказать нам громадную услугу». Обласканный шахом казак Степан отправился в обратный путь к черноморским берегам. Через горные перевалы и стремительные реки, мимо заснеженных вершин и древних сторожевых башен. По своим старым, еще не затоптанным следам…

По ним и нам, быть может, предстоит пройти.