Текст книги "Великая армия Наполеона в Бородинском сражении"

Активизация процессов «глобализации» в конце ХХ в. и пришедшийся на это же время распад Советского Союза причудливым образом сказались на американской историографии Бородинского сражения. Среди американских историков появились два имени историков, родившихся на пространствах бывшего СССР, – А. Микаберидзе и Э. Вовси.

Александр Микаберидзе, грузинский историк, работающий в США, посвятил свою докторскую диссертацию, защищенную в Государственном университете Флориды, жизни П. И. Багратиона. В дальнейшем Микаберидзе сосредоточился, главным образом, на истории русской армии в эпоху Наполеоновских войн[540]540
  Mikaberidze A. The Russian Officer Corps in the Revolutionary and Napoleonic Wars, 1792–1815. Staplehurst, 2005; Idem. The Battle of Borodino. Napoleon against Kutuzov. Barnsley, 2007; Idem. The Battle of Berezina. Barnsley, 2010: Idem. The Burning of Moscow. Barnsley, 2014; etc.


[Закрыть]. Представленная им картина военных действий 1812 г. характеризуется широким использованием документов и литературы русскоязычного происхождения (работ Л. Л. Ивченко, А. И. Попова, В. М. Безотосного, С. В. Шведова, Д. Г. Целорунго, А. А. Васильева, В. Н. Земцова) и стремлением равным образом представить обе борющиеся стороны. На этом основании вывод автора о французской победе под Бородином, с точки зрения «технической», выглядит достаточно убедительным.

Значительно расширить наши представления о французской документальной базе Бородинского сражения предложил в 2010–2012 гг. Эман (Эммануил) Вовси. Уроженец Риги, один из подвижников движения военно-исторической реконструкции в Латвии, эмигрировавший впоследствии в США, Вовси защитил в Государственном университете Флориды магистерскую и докторскую диссертации по истории Наполеоновских войн[541]541
  Земцов В. Н. Власть и семантика мундира. Рец. на кн.: Вовси Э. М. Трансформация униформы и снаряжения французского пехотинца 1791–1812 гг. М.: Изд-во «Мастерская Vanderhoff & 15-e legere», 2012 // Запад, Восток и Россия: символика Власти: Вопросы всеобщей истории. Вып. 15 / Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 2013. С. 290–293.


[Закрыть]. Обратившись к документам архива Исторической службы министерства обороны Франции, Вовси обнаружил оригиналы сводок сведений о численном составе Великой армии, составленных накануне Бородинского сражения и которые в свое время опубликовал Пеле. Обратившись к вопросу о потерях армии Наполеона в сражении, автор указал на заметные расхождения между данными Мартиньена и архивными документами, а также попытался восстановить реальную картину того, как происходил сбор подобных сведений наполеоновскими штабами. В целом, по его мнению, данные выписок 2–3 сентября можно считать результатом корпусных перекличек конца августа и что общая численность армии в день генерального сражения не превышала 130–132 тыс. человек в строю. Что же касается численности потерь, то, по словам Вовси, они составили до 20 тыс. убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести[542]542
  Вовси Э. Великая армия Наполеона накануне Бородинского сражения: новые цифры и факты (по материалам французских архивов) // Эпоха 1812 года. Исследования. Источники. Историография. М., 2010. Т. 9. С. 151–161; Его же. Состав и потери Великой армии в Бородинском сражении (по материалам французских архивов) // Французский ежегодник. 2012. М., 2012. С. 37–46; и др.


[Закрыть].

Суммируем особенности американской традиции в исследовании Бородинского сражения. Во-первых, обращает на себя внимание то, что интерес в США к Бородину, вспыхнув в 1812–1813 гг. не без участия русских официальных представителей в Америке, вскоре быстро иссяк. Он возродился только на рубеже XIX–XX вв., когда американцы начали задумываться о кардинальном пересмотре своего места и своей роли в мире. В рамках обновленного американского самовосприятия, которое к середине ХХ в. оказалось связанным с идеей супердержавности, интерес к природе «русской силы» оказался вполне естественным. Столь же естественным стало стремление ответить на вопрос о характере стратегических и тактических ошибок, допущенных предводителем объединенной европейской армии в борьбе с Россией в 1812 г. Поскольку к концу ХХ в. с Россией как со сверхдержавой было покончено, интерес американцев к Бородинским событиям заметно стал ослабевать. Во-вторых, американская историография оказалась в ХХ в. во многом связана с британской традицией изучения русской кампании Наполеона. Это, в частности, проявилось в попытках найти новые ракурсы и, до некоторой степени, новые методики в исследовании Бородина. В-третьих, сохраняя известную беспристрастность в характеристике событий 1812 г., американские авторы, вместе с тем, подобно своим британским коллегам, пренебрегли масштабным использованием первоисточников, ограничиваясь, в лучшем случае, опубликованными документальными материалами. Беспристрастность, нередко в соединении с холодной отстраненностью (счастливым исключением является, пожалуй, только книга Кэйта), не позволяла американцам понять, почувствовать и проникнуть в человеческий контекст событий русской кампании Наполеона. В-четвертых, начало XXI в. ознаменовалось ростом интереса американской историографии к событиям 1812 года в России и к Бородинскому сражению в том числе. Можно допустить, что это связано не только с появлением в Америке двух историков, которые являются выходцами из бывшего СССР, но и с процессами своеобразной «глобализации» и интернационализации в рамках рассматриваемой нами тематики, а также с новыми, порою неожиданными внешними вызовами, с которыми сталкиваются США сегодня.

Итак. Историческая память о Бородинском сражении являет собою ряд самостоятельных историографических традиций, тесно связанных с особенностями исторического развития каждой нации. Несмотря на многократно провозглашавшееся стремление к «исторической объективности», мы чаще всего имеем дело с набором во многом замкнутых национальных традиций и интерпретаций памяти о Бородинском сражении. И все же преодоление «ловушек» национальной памяти, по нашему мнению, возможно. Во-первых, путем их выявления и идентификации, что мы и попытались сделать в 1-й главе. Во-вторых, путем обращения почти исключительно к первоисточникам, старательно обходя тем самым «капканы», возникшие в национальных историографиях. В-третьих, через процедуру «внутреннего включения» в характер жизни, чувств и языка сражавшихся на Бородинском поле людей.

Отечественная традиция изучения войны 1812 г. и Бородинского сражения длительное время находилась, большей частью, под влиянием и контролем властных институтов (монархическо-патриотических или советско-патриотических). Методами изучения были, в лучшем случае, позитивистско-традиционалистские или, в худшем варианте, – иллюстративно-восторженные. Человеческий аспект исследований был подчинен задаче последовательного воспроизведения заранее заданной схемы, которая, в свою очередь, покоилась на причудливом переплетении мифологем, освященных властью. С середины 1980-х гг. начался процесс быстрого расширения исследовательского инструментария, стали предприниматься попытки к постановке проблем, идущих вразрез с устоявшейся традицией. Параллельно с этим заметно усилилась и тенденция к чисто спекулятивному, поверхностному воспроизведению реалий 1812 года.

Зарубежные традиции изучения проблем 1812 года представлены несколькими национальными сегментами, нередко имеющими исключительно свою, неповторимую логику развития. Как правило, обращение к событиям Русской кампании Наполеона оказывалось связанным с особенностями того или иного этапа национальной истории французов, немцев, поляков, итальянцев, британцев, американцев и других народов. В конце ХХ – начале XXI в., наряду с ростом разнообразия методологических подходов и «интернационализацией» тем, одновременно обозначилось и стремление к сужению источниковой базы и поверхностному, нередко беллетризированному, подходу в описании событий 1812 года.

Двухсотлетний юбилей 1812 года вызвал определенный всплеск интереса к истории войны[543]543
  О противоречивости воздействия юбилейных мероприятий на результативность изучения событий 1812 года см.: Земцов В. Н. Память, убивающая прошлое (О праздновании юбилеев Большой европейской войны 1812–1814 гг.) // Запад, Восток и Россия: историческая политика и политика памяти. Вопросы всеобщей истории. Вып. 16. Екатеринбург, 2014. С. 208–223.


[Закрыть]. Прошел ряд важных конференций, в том числе международного характера, как в России, так и за рубежом, на которых неизменно подчеркивалась, во-первых, необходимость соединения достижений российской историографии, в особенности, последних двух десятилетий, с методологическими и презентационными поисками зарубежных коллег, а во-вторых, важность использования, наряду с новыми методологическими подходами и тематическими ракурсами, традиционных, позитивистско-фактологических, методов в изучении феномена 1812 года и Бородинского сражения в частности.

Глава 2
Армия Наполеона и ее солдат
Человеческое измерение социального организма

Армия Наполеона и ее солдат…

Что заставляло наполеоновского солдата идти в бой, драться и умирать под Бородином? При всем многообразии проявлений индивидуальных чувств, характеров и мотиваций существовала и некая общая для всех схема поведения, заставлявшая многотысячные массы людей действовать так, а не иначе. Каково было устройство и действие этой сложнейшей машины социо– и психовласти? Каковы были социокультурные установки наполеоновского солдата? Из чего состояли тело и душа Великой армии? Только на фоне этой общей матрицы поведения и чувств можно понять и оценить те поступки живых людей, из которых, собственно, и оказалась соткана история Бородинского сражения.

2.1. Историография темы

Предметом научного интереса армия Первой империи стала с середины XIX в. Однако вплоть до ХХ в. внимание исследователей было сосредоточено на описании чисто военных структур и слабо затрагивало социальный, социокультурный и психологический уровни проблемы[544]544
  См., например: Sicard M. F. Histoire des institutions militaries des française. P., 1834. T. 3; Susane L. Histoire de l’ancienne infanterie française. P., 1849; Idem. Histoire de l’ancienne infanterie française. P., 1850–1853. T. 3–8; Idem. Histoire de la cavalerie française. P., 1874. T. 2–3; Idem. Histoire de l’artillerie française. P., 1874; Dussieux L. L’armée en France. Histoire et organization. Versailles, 1884. T. 1–3; Belhomme V. Histoire de l’infanterie française. P., 1895. T. 4; Picard L. La cavalerie dans les guerre de la Révolution et de l’Empire. Saamur, 1895–1896. T. 1–2; Jaquier L. La cavalerie française de 1800 à 1815. P., 1899; Fallou L. La garde imperiale. 1804–1815. P., 1901; Picard E. L’artillerie française au XVIII siècle. Paris; Nancy, 1906; etc.


[Закрыть]. Только в 1904 г. вышла первая работа, автор которой капитан (позже – генерал) Тикси, выступивший под псевдонимом Ж. Морван, попытался дать антропологическую картину наполеоновской армии[545]545
  Morvan J. Le Soldat imperial. 1800–1814. P., 1904. T. 1–2. Были не лишены интереса и работы А. Шюке и Ф. Массона, в которых в бóльшей степени, чем у Морвана, присутствовал личностный элемент: Chuquet A. Épisodes et portraits. Plusieurs portraits de soldats de l’Empire. P., 1910; Masson F. Cavaliers de Napoléon. P., s. a.


[Закрыть]. На основе главным образом мемуарной литературы и документов из «Корреспонденции Наполеона» автор предпринял попытку осветить такие проблемы, как порядок конскрипции, деятельность администрации, материальное стимулирование солдат и офицеров, роль маршей и сражений в жизни наполеоновского солдата, природа его энтузиазма и морали. На фоне достаточно поверхностного представления о наполеоновской армии, которое было широко распространено благодаря трудам Тьера, Мишле, Вандаля и др., работа Морвана предлагала критический взгляд на механизм функционирования армии Первой империи.

С 1930-х гг. берет начало просопографическое направление. Ж. Сис представил уникальный словарь генералов и адмиралов эпохи Революции и Первой империи[546]546
  Six G. Dictionaire biographique des généraux et amiraux de la Révolution et l’Empire. P., 1934. T. 1–2. Сегодня это направление блестяще продолжают Д. и Б. Кюнтэны: Quintin D. et B. Dictionnaire des colonels de Napoléon. P., 1996.


[Закрыть]. Завершались 1930-е годы выходом книги генерала Ш. де Голля, в которой автор попытался вписать армию Первой империи в историческую эволюцию вооруженных сил Франции[547]547
  Gaulle Ch., de. La France et son armée. P., 1938; Idem. Vers l’armée de métier. P., 1934.


[Закрыть]. С начала 50-х гг. изучение структур наполеоновской армии возобновилось[548]548
  Godechot J. Les institutions de la France sous la Révolution et de l’Empire. P., 1951; Brunon J. Grenadiers de Napoléon. P., 1955.


[Закрыть], после чего на протяжении 60-х и 70-х гг. вышла целая серия работ[549]549
  Brunon J. et R. La Grande Armée de 1812. Marseille, 1960–1962; Baldet M. La vie quotidienne dans les armées de Napoléon. P., 1964; Choury M. Les grognards et Napoléon. P., 1968; Houdaille J. Les officiers de la Grand Armée: etude par sondage sur l’âge, l’origigne régionale et le destin des officiers // Révue de l’Institute Napoléon. CVIII (1968); Idem. Pertes de l’armée de terre sous le Premier Empire, d’après les registres matricules // Population. Revue bimestrielle de l’institut national d’études démographiques. 1972. N 1; Lucas-Dubreton L. Soldats de Napoléon. P., 1977; Blond G. La Grande Armée (1804–1815). P., 1979; Tulard J. Napoléon et la noblesse l’Empire suivi de la liste complete des members de la noblesse imperiale. P., 1979.


[Закрыть], осветивших не только социальное происхождение воинов Первой империи, их возрастную, образовательную структуры, роль военных в пополнении наполеоновского дворянства, но также затронувших проблему социальной ориентации и социальных связей внутри армии. Теперь армия Наполеона выглядела уже не как безмолвный механизм в руках великого диктатора, но как сложнейший, во многом самовоспроизводящийся и воздействующий на самого Наполеона организм.

Последними в ряду работ французских историков могут быть названы книги А. Пижара[550]550
  Pigeard A. L’armée napoléonienne. P., 1994; Idem. Dictionnaire de la Grande Armée. P., 2002.


[Закрыть], впрочем вызвавшие и критические отклики, работы Ж.-П. Берто (проанализировал социальный облик наполеоновского солдата, его чаяния, надежды и мотивы поведения)[551]551
  Bertaud J.-P. Quand les enfants parlaient de gloire. L’Armée au Coeur de la France de Napoléon. P., 2006.


[Закрыть], Ж.-Ж. Брежона (представил общую картину эпохи 1812 года, соединив элементы войны, политики, социальной жизни и культуры)[552]552
  Bregeon J.-J. 1812: La Paix et la Guerre. P., 2012.


[Закрыть], а также монументальный обобщающий 4-томный труд директора Фонда Наполеона Т. Ленца[553]553
  Интересующий нас период и проблематика представлены в 3-м томе: Lenz T. Nouvelle histoire du Premier Empire. P., 2007. T. 3.


[Закрыть] и работы Н. Петито[554]554
  Petiteau N. Lendemains d’Empire: les soldats de Napoléon dans la France du XIXe siècle. P., 2003; Idem. Guerriers du Premier Empire. Experience et memoires. P., 2011; etc.


[Закрыть].

Не менее интересно идет исследование армии Наполеона в англоязычной историографии. После того как в 1937 г. А. Вагтс поставил проблему милитаризма, выведя за рамки этого явления наполеоновскую систему цезаризма[555]555
  Vagts A. The History of Militarism. N.Y., 1937.


[Закрыть], в Британии и США не утихают споры вокруг армии Первой империи. Интересным примером этой дискуссии стал спор о «движущих пружинах» наполеоновской армии, начатый в 1989 г. британским историком Дж. Линном. По его мнению, французская армия в конце XVIII – начале XIX в. прошла трансформацию из армии «добродетели» в армию «чести». При этом функционально армия стала играть ту же роль, которую играла аристократия при Старом порядке. Основным мотивационным фактором этой новой аристократии стала честь, понимаемая автором как соединение чувства воинской доблести с персональной материальной заинтересованностью в социальном продвижении и обогащении. При этом Наполеон, выступая как бог войны, как средоточие и источник этой воинской чести, тем самым легитимизировал свою власть. Американский историк О. Коннели немедленно выступил с критикой позиции Линна. По его мнению, переоценивать роль военной корпорации в управлении жизнью Франции и Империи не стоит. Точно так же не стоит воспринимать наполеоновскую армию как некую модель, которая навязывалась Наполеоном всему европейскому сообществу[556]556
  Lynn J. A. Toward an Army of Honour: The Maral Evolution of the French Army. 1789–1815 // French Historical Studies. Vol. 16. 1989. № 1. P. 152–173. Возражения американского профессора О. Коннели (O. Connely) см. в том же номере (Р. 174–179).


[Закрыть].

В 1995 г. британский исследователь Ч. Дж. Исдейл, по сути, развил идеи Линна[557]557
  Esdail Ch.J. Op. cit.


[Закрыть]. Во Франции к началу XIX в., как он полагал, образовалась мощная группа, интересы которой были связаны с перманентной войной и которая втянула в систему грабежа и милитаризированной экономики массы французского населения. Таким образом, Исдейл оценивал Великую армию как своего рода предшественницу армий тоталитарных обществ ХХ в.

Пожалуй, наиболее крупной работой в англо-американской историографии, посвященной феномену наполеоновской армии, является исследование Дж. Р. Элтинга, впервые вышедшее в 1988 г.[558]558
  Elting J. R. Op. cit. Далее цит. по изд. 1997 г.


[Закрыть] Автор попытался скрупулезно осветить все основные стороны жизни Великой армии – от ее происхождения до функционирования отдельных родов войск. Несмотря на энциклопедичность труда, Элтингу все же не удалось создать убедительной цельной картины. Работа американца Дж. Нафзигера, специально посвященная Великой армии 1812 г. и вышедшая в один год с книгой Элтинга, тоже представляла интерес[559]559
  Nafziger G. Op. cit.


[Закрыть]. Однако чисто военно-исторический подход автора к материалу не позволил ему увидеть внутренний механизм функционирования наполеоновской армии.

Среди работ последнего времени особенно выделяется несколько беглая, но небезынтересная книга Р. Блауфарба «Французская армия 1750–1820»[560]560
  Blaufarb R. The French Army 1750–1820. Careers, Talent, Merit. Manchester, 2002.


[Закрыть], труд А. Форреста, британского историка, попытавшегося на основе изучения эпистолярного наследия периода Революции и Наполеоновских войн проникнуть в сознание и душу французского солдата[561]561
  Forrest A. Napoleon’s Men: The Soldiers of the Revolution and Empire. L., 2006.


[Закрыть], книга Б. Мартина, обратившегося к теме солдатской дружбы, роли женщин, семьи, воспитания детей и к сфере сексуальности в эпоху Наполеона[562]562
  Martin J. Napoleonic Friendship: Military Fraternity, Intimacy, and Sexuality in Nineteenth-Century France. New Hampshire, 2011.


[Закрыть], и книга американца М. Хьюза с говорящим названием «Выковывание Великой армии Наполеона: мотивация, военная культура и мужественность во французской армии, 1800–1808 гг.»[563]563
  Hughes M. Forging Napoleon’s Grande Armée: Motivation, Military Culture, and Masculinity in the French Army, 1800–1808. N.Y., 2012.


[Закрыть].

Отечественные исследователи обратились к изучению наполеоновской армии относительно недавно. На протяжении XIX – середины ХХ в. не вышло ни одной серьезной работы, посвященной этой проблеме. Отдельные сюжеты были затронуты только М. И. Богдановичем, Баскаковым, В. А. Бутенко, А. М. Васютинским, Е. В. Тарле[564]564
  Богданович М. И. Отечественная война 1812 года. Т. 1; Баскаков. Наполеон. СПб., 1904; Бутенко В. А. Состав «великой армии» // ОВиРО. Т. 3. С. 40–50; Васютинский А. М. Наполеоновский солдат // Там же. С. 50–55; Его же. Военачальники Наполеона // Там же. С. 55–63; Его же. Наполеон и его маршалы в 1812 г. М., 1912; Тарле Е. В. Наполеон. М., 1941; Его же. Нашествие…


[Закрыть]. При этом ни один из авторов не претендовал на оригинальность в освещении феномена наполеоновской армии. В 1962 г. Л. Г. Бескровный, пожалуй, впервые в отечественной историографии попытался охарактеризовать вооруженные силы Франции в комплексе – от организации и тактики до комплектования, боевой подготовки и управления войсками[565]565
  Бескровный Л. Г. Отечественная война 1812 года. С. 252–269.


[Закрыть]. Однако на «антропологизм» не было и намека. Наполеоновский солдат как элемент сложнейшего социального организма остался за пределами картины, предложенной советским историком.

В 1980-е гг. отечественные исследователи заметно меняют ракурс своих работ. В зоне внимания все более оказываются внутренние структуры наполеоновской армии. Большое значение в этой связи имели работы Д. М. Туган-Барановского о происхождении наполеоновского режима и политических настроениях в армии Первой империи[566]566
  Туган-Барановский Д. М. Наполеон и республиканцы (Из истории республиканской оппозиции во Франции в 1799–1812 гг.). Саратов, 1980; Его же. У истоков бонапартизма. Происхождение режима Наполеона I. Саратов, 1986; Его же. Наполеон и власть. Балашов, 1993.


[Закрыть]. К. Г. Бочоришвили, обратившийся к французской армии как общественно-политической силе, проанализировал социальные аспекты военного законодательства Наполеона и роль военных в формировании имперского дворянства[567]567
  Бочоришвили К. Г. Французская армия как общественно-политическая сила…; Его же. Орден Почетного Легиона при Наполеоне I // Французский ежегодник. 1981. М., 1983. С. 210–220; Его же. Итальянские эмигранты…; Его же. Карьера наполеоновского солдата // ВИ. 1985. С. 181–186.


[Закрыть]. Бочоришвили пришел к достаточно спорным выводам о том, что к 1812 г. французская армия переживала процесс «внутреннего разложения» из-за, по его мнению, неоправданно широкой системы материального стимулирования, которая «обуржуазивала» армию и пропитывала ее духом «пошлого рационализма». И все же этот, один из первых в отечественной историографии, опыт углубления в проблематику социальных структур Великой армии нельзя не признать полезным. В 1990-е гг. эти опыты были продолжены О. В. Соколовым и В. Н. Шикановым[568]568
  Соколов О. В. Офицерский корпус французской армии при Старом порядке и в период Революции 1789–1799 гг. Автореф. дисс… канд. ист. наук. СПб., 1991; Его же. Капитан №. Происхождение младших офицеров армии Наполеона в 1812–1814 гг.; Его же. Армия Наполеона; Его же. Офицеры короля. Командный состав французской армии при Старом Порядке // Империя истории. 2001. Июль/август. С. 60–73; Его же. Аустерлиц: Наполеон, Россия и Европа: 1799–1805 гг. М., 2006. Т. 1–2; Его же. Битва двух империй. 1805–1812. М.; СПб., 2012; Шиканов В. Н. Под знаменами императора. Малоизвестные страницы наполеоновских войн. М., 1997; Его же. Созвездие Наполеона; Его же. Генералы Наполеона.


[Закрыть]. В их работах наметилось явное стремление, отойдя от жесткой запрограммированности выводов, что было характерно для советской историографии, обогатить свой методологический и тематический потенциал идеями и наработками французских историков. Наиболее крупным достижением в этом ряду стала, конечно, работа Соколова «Армия Наполеона», представляющая подлинную энциклопедию жизни наполеоновского солдата по содержанию и произведение искусства по полиграфии. Соколов впервые в отечественной историографии использовал в обосновании своих выводов широкий комплекс документов архива Исторической службы министерства обороны Франции.

В целом историческая наука прошла немалый путь в исследовании феномена наполеоновской армии и заложила серьезную базу, во-первых, для создания обобщающей и, по возможности, непротиворечивой картины функционирования социальных и морально-психологических структур Великой армии 1812 г., а во-вторых, для выявления общих мотивационных установок наполеоновского солдата, которые во многом определили его действия на Бородинском поле.

2.2.Великая армия: происхождение, комплектование, состав

Было бы серьезным просчетом писать об армии Первой империи, не затрагивая периода Французской революции. Но еще бóльшей ошибкой стало бы игнорирование тех процессов, которые происходили в армии Старого порядка. Та модель принуждения-стимулирования человека, которая действовала в годы Первой империи и блестяще проявила себя в день Бородинского сражения, была предопределена в своих общих чертах еще до Французской революции, в эпоху Разума и Просвещения.

К 1789 г. армия Франции состояла из трех элементов:

1) королевской гвардии, списочный состав которой насчитывал 7278 человек, из которых 2300 человек составляли швейцарцы;

2) регулярных войск, включавших 102 полка линейной пехоты (из них 79 французских, 11 швейцарских, 8 немецких, 3 ирландских и 1 льежский), 12 батальонов легкой пехоты, сформированных только в 1788 г., 2 полков конных карабинеров, 24 полков тяжелой кавалерии, 18 драгунских, 12 конноегерских, 6 гусарских полков, 7 полков артиллерии и инженерного корпуса. Общая численность колебалась от 150 до 170 тыс. человек;

3) милиции, разделенной на 13 полков «королевских гренадер», 12 провинциальных полков и 80 гарнизонных батальонов, общей численностью более 75 тыс. человек. При учете жандармерии и отрядов береговой стражи общая численность французской армии составляла примерно 270 тыс. человек[569]569
  Susanne L. Op. cit. 1849. P. 309–310; Sicard M. F. Op. cit. P. 7 –31, 97 –108, 133–135, 151–155, 242–259, 339–342, 458–463; Bertaud J.-P. La Révolution armée, les Soldats citoyens et la Révolution française. P., 1979. P. 35–36; Scott S. F. The response of the royal army to the French Revolution. The role and development of the line army (1787–1793). Oxford, 1978; etc.


[Закрыть].

Комплектование рядовым составом происходило на основе вербовки и во многом по «феодальному» принципу, когда офицер сам заботился о рекрутировании в свое подразделение или часть. За 100 или 120 (для иностранных полков) ливров солдат должен был отслужить 7 или 8 лет. При повторном поступлении на службу (обычно на 2–4 года) выплачивалось от 25 до 50 ливров, в зависимости от срока нового контракта. После 24 лет службы вновь поступивший мог получить не более 20 ливров. Для тех, кто становился капралом или сержантом, предусматривались дополнительные денежные суммы[570]570
  Belhomme V. Op. cit. P. 421; Leverrier J. La Naissance de l’armée nationale. 1789–1794. P., 1939. P. 17–20.


[Закрыть]. Иначе формировалась милиция. Она комплектовалась на основе жеребьевки среди неженатых крестьянских парней в возрасте от 18 до 40 лет. При этом богатый крестьянин мог нанять вместо себя или своего сына бедняка. В мирное время эти милиционные полки собирались нерегулярно, как правило, на «сборы» в 15 дней. Командовали полками милиции отставные офицеры или старые дворяне[571]571
  Bertaud J. P. La Révolution armée… P. 36; Матьез А. Как победила Великая французская революция. М., 1928. С. 26.


[Закрыть].

Что представляло собой «тело» армии? Для рекрутируемых в пехоту был установлен минимальный рост чуть более 1,65 м. Однако реально почти 1/5 не в швейцарских полках линейной пехоты была ниже этого минимума. У швейцарцев число солдат, имевших рост ниже минимального, было 12 %. Что касается батальонов легкой пехоты, то они большей частью состояли из низкорослых людей. Появление этих батальонов во многом было связано со стремлением государства использовать весь имеющийся человеческий материал. Рост людей в кавалерии и артиллерии должен был составить не менее 1,7 м. 2/3 людского состава этих родов войск (исключение составляли полки легкой кавалерии) было примерно этого роста. В линейной кавалерии, как правило, обычно не обращали внимания на рост совсем молодых людей или «специалистов»[572]572
  Belhomme V. Op. cit. P. 421; Scott S. F. Op. cit. P. 11–12; Bertaud J.-P. Valmy, la démocratie en armée. P., 1980. P. 165.


[Закрыть]. Солдаты, за исключением унтер-офицеров, были молодыми людьми: половину составляли лица в возрасте между 18 и 25 годами; 5 % – моложе 18 лет; менее 1 % – моложе 15 лет (как правило, это были сыновья солдат или офицеров, служившие барабанщиками). В целом до 90 % солдат всех родов войск были моложе 35 лет! Но это сочеталось с достаточной профессиональной опытностью: к 1789 г. в линейных частях более 60 % служили 4 года и более, 1/5 –2 года или более, и только 1/8 – менее 2 лет. Унтер-офицеры, комплектовавшиеся из тех, кто прослужил не менее 7 лет, тоже, в целом, были достаточно молодыми людьми.

Французская армия к 1789 г. во многом еще не приобрела ярко выраженного национального характера. Подобно многим другим профессиональным армиям XVII–XVIII вв., в ней был велик процент иностранцев. Служили не нации, служили государству и сюзерену. Напомним, что в линейной пехоте из 102 полков 23 были иностранными. Но и во французских полках было много иностранцев. Так, в линейной пехоте до 8 % рядового состава были немцы, в кавалерии – 3 % немцев. Меньше всего иностранцев было в артиллерии[573]573
  Scott S. F. Op. cit. P. 7 –12.


[Закрыть]. Столь многонациональный состав армии одновременно сочетался с принципом землячества. В составе полков французской пехоты, стоявших гарнизонами на севере и востоке (а их было не менее половины), 1/3 солдат родилась в тех же районах. В кавалерийских полках, стоявших здесь же (до 3/4 кавалерии), число местных уроженцев составляло 1/2. Еще бóльший процент был в артиллерийских полках (в приграничных провинциях на севере и востоке стояло 6 из 7 артиллерийских полков) – до 3/4[574]574
  Ibid. P. 11.


[Закрыть]. Полки носили названия французских провинций или городов. Тем самым как бы сохранялась связь между жителями отдельных местностей. При всем «феодализме» этой практики нельзя не признать за ней известные позитивные моменты, которые в дальнейшем будут использованы Наполеоном. Что касается иностранных частей, то в них соблюдался принцип многонационального рядового состава, а в отношении офицерства допускались значительные исключения[575]575
  К примеру, когда незадолго до Революции, в 1787 г., формировался Льежский полк, было установлено, что солдаты будут все льежцами, офицеры на ¾ будут состоять из льежских дворян, а на ¼ из дворян Лоррейна и Эльзаса (Belhomme V. Op. cit. P. 409).


[Закрыть].

Весьма показательно социальное происхождение солдат Старого порядка. До 35 % солдат линейной пехоты происходило из городов с населением более 2 тыс. жителей, 20 % – из городов с населением более 10 тыс. И это при том, что 80–85 % населения дореволюционной Франции жило в сельской местности! Основную массу этих 55 % составляли те, кто в гражданской жизни был ремесленником или сыном ремесленника. Помимо этого, многие солдаты происходили из тех районов, где военная служба уже являлась как бы традиционным занятием[576]576
  Bertaud J.-P. La Revolution armée… P. 37; Scott S. F. Op. cit. P. 18–19; Elting J. R. Op. cit. P. 14.


[Закрыть]. Конечно, не следует забывать о том, что армия наиболее интенсивно пополнялась в «голодные» годы, а нередко и за счет «пены» общества – авантюристов разного рода, дезертиров из армий других стран, бывших преступников и т. д. Но одновременно очевидно и другое: человеческий материал армии Старого порядка в своей массе был достаточно молод, энергичен, более интеллектуально развит, чем значительная часть населения Франции. Нередко в полках царил корпоративный дух маленькой родины, и одновременно с этим армия представляла собой многонациональный организм, где народы не просто перемешивались, но взаимодействовали друг с другом как важные элементы одного и того же огромного механизма.

Что представлял собой офицерский корпус? Можно считать доказанным факт значительной неоднородности французского офицерства к началу Революции[577]577
  См.: Léonard E. G. La question sociale dans l’armée française au XVIII siècle // Annales: Economies, sociétés, civilizations. 1948. № 2; Bien D. D. La reaction aristocratique avant 1789: l’exemple de l’armée// Ibid. 1974. N 1–2; Corvisier A. Armées et sociétés en Europe de 1494 à 1789. P., 1976; Bodinier G. Les officiers de l’armée royale combatants de la guerre d’Indépendance des Etats-Unis. Vincennes, 1983; Соколов О. В. Офицерский корпус…; и др.


[Закрыть]. Во-первых, продолжала существовать возможность получения офицерского чина путем выслуги из рядовых. Такие офицеры назывались «офицерами фортуны», с опытом которых государство не просто считалось, но полагало его важным элементом для поддержания боеспособности армии. Во-вторых, несмотря на серию министерских циркуляров, сохранялась практика торговли офицерскими должностями[578]578
  А. Корвизье приводит даже фиксированные цены на офицерские должности: Corvisier A. Op. cit. P. 115–117.


[Закрыть], что обеспечивало приток в офицерский корпус представителей состоятельных буржуазных семей. Хотя служба в армии и не являлась для буржуа XVIII в. главным каналом получения дворянства, но продолжала, тем не менее, в этом плане играть все же заметную роль. Эдикт 1750 г. предусматривал после истечения определенного срока службы для каждого офицерского чина получение дворянства. Дворянство получали также и в случае отставки по ранению. Наконец, в-третьих, основную массу офицерских должностей продолжали занимать потомственные дворяне. В 1781 г. эта часть служилого дворянства сумела добиться принятия ордонанса о необходимости представления доказательств происхождения на «четыре четверти» из дворянства, чтобы получить офицерский чин. Это был удар по офицерству «от прилавка», но не затрагивал «офицеров фортуны». В связи с процессами, которые развивались внутри и вокруг офицерского корпуса, к 1789 г. обозначилось сразу несколько конфликтов: между традиционным дворянством и выходцами из буржуазных кругов, между малоимущим и богатым знатным дворянством и монархией[579]579
  Эти проблемы наиболее хорошо представлены в следующих работах: Chaussinaud-Nogaret G. La noblesse au XVIII siècle: De la Féodalité aux Lumières. P., 1976; Goubert P. L’ancien Régime. P., 1972. T. 2; Furet F. Penser la Révolution française. P., 1978 (русский перевод: Фюре Ф. Постижение Французской революции. СПб., 1998); Пименова Л. А. Дворянство накануне великой Французской революции. М., 1986. Несмотря на полемику, которую Пименова вела со сторонниками концепции «революции элит», выводы ее работы, по нашему мнению, в своей основе не противоречили концепциям Ж. Шоссино-Нагаре, Ф. Фюре и других французских историков.


[Закрыть]. Все это дополнялось отнюдь не блестящим материальным положением почти всех слоев офицерства, так как сама служба не давала возможности обеспечить достойное существование[580]580
  См.: Sturgill C. C. De l’argent pour les généraux (1768–1789). Le Soldat, la strategie, la mort. P., 1986.


[Закрыть], что и порождало глубокое недовольство. Нередко при этом импульсы недовольства, идущие как от разных групп офицеров, так и от солдат, порожденные разными причинами, переплетались между собой[581]581
  Отметим, что в 1788 г. во французской армии служило в общей сложности 12 тыс. дворян, из них 3 тыс. солдатами (Пименова Л. А. Указ. соч. С. 134).


[Закрыть] и накладывались на идеи всеобщего переустройства общества на основах Разума и Справедливости.

«Историки идей обычно приписывают философам и юристам XVIII столетия мечту о совершенном обществе, – отмечал крупнейший мыслитель и историк ХХ в. М. Фуко. – Но была и военная мечта об обществе: она была связана не столько с естественным состоянием, сколько с детально подчиненными и прилаженными колесиками машины, не с первоначальным договором, а с постоянными принуждениями, не с основополагающими правами, а с бесконечно возрастающей муштрой, не с общей волей, а с автоматическим послушанием»[582]582
  Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М., 1999. С. 246–247.


[Закрыть]. Действительно, армия Старого порядка несла в себе идею создания новой системы воздействия на человека, которая столь блестяще была позже реализована Наполеоном. Главный смысл этой идеи проявился в поисках более тонкой, чем существовала ранее, взаимосвязи между отдельными мельчайшими составляющими военной машины ради резкого повышения ее эффективности. Это было связано и с широким распространением ружья, заменившего мушкет, когда техника масс должна была уступить место тонкому искусству распределения людей, и с совершенствованием техники контроля над деятельностью отдельного человека, когда власть научилась устанавливать ежеминутный надзор за поведением людей, и с распространением идей свободы, которые причудливо переплетались с проектами идеально дисциплинированного общества. Армия Старого порядка, как никакой другой институт дореволюционной Франции, энергично осваивала искусство делать из «непригодной человеческой плоти» «требуемую машину», в которой «рассчитанное принуждение медленно проникает в каждую часть тела, овладевает им, делает его послушным, всегда готовым и молчаливо продолжается в автоматизме привычки»[583]583
  Там же. С. 198.


[Закрыть].

Наиболее ярким проявлением того, как энергично овладевала армия техникой новой дисциплины, являются многочисленные уставы, которые, начиная с середины XVIII в., стремились подчинить все движения человека жесткой схеме, навязывая ему такой ритм, который превращал его в послушный автомат[584]584
  Великолепным примером этих уставов является «Extraits du Réglement militaire de 1786», своего рода выписка из устава, предназначенная для обучения рекрутов младшими офицерами, переведенная в 1996 г. О. В. Плужниковым.


[Закрыть]. Военные кадры стали выращиваться с юных лет. В 1760-е гг. открывается Парижская военная школа, затем появляются подобные заведения и в провинции. По ордонансу 1787 г. при замещении вакансий субалтерн-офицеров должен был устраиваться конкурс среди молодых дворян, предпочтение отдавалось тем, кто заканчивал военный коллеж[585]585
  Belhomme V. Op. cit. P. 408.


[Закрыть]. В каждом полку были организованы начальные школы, в которых все солдаты должны были научиться читать, писать и считать. Это было необходимое условие для того, чтобы новая регламентация жизни, новая дисциплина проникли в каждую клеточку армейского организма. По тому же регламенту 1787 г., который вводил солдатские школы, было предписано завести в каждой роте книгу приказов, куда должны были записываться все детали, которые касались действий каждого солдата роты и где должен был вестись подробнейший учет состояния кожаного снаряжения и оружия[586]586
  Ibid. P. 422


[Закрыть].

С той же целью наиболее эффективного использования человеческого материала создавалась сеть госпиталей и устанавливались штаты медицинских служителей. Для старых солдат были организованы роты инвалидов, которые использовались для гарнизонной службы. Армия пыталась соединить заботу о человеческом индивидууме с непременным превращением его в эффективный элемент военной машины. При этом всякие попытки повысить эффективность этой машины за счет «немецкой дисциплины», то есть через телесные наказания, армией отвергались. Введенная военным министром Ш. Л. Сен-Жерменом в 70-е гг. XVIII в. прусская система наказаний не прижилась. Против выступила не только солдатская масса, но и унтер-офицеры и офицеры.

Большое влияние на французское общество оказало сочинение Ж. Сервана «Солдат-гражданин», во многом развивавшее идеи Ш.-Л. Монтескьё об эффективности всеобщей воинской повинности, которая существовала в Древнем Риме[587]587
  [Servan J.] Le Soldat citoyen ou vues patriotiques sur la manière la plus avantageuse de pourvoir à la defense de royaume. Neuchâtel, 1780.


[Закрыть]. Подобные настроения затронули и профессиональных военных мыслителей. Наиболее известный из них граф Ж.-А. де Гибер (1743–1790) рекомендовал распространить военное обучение во всех классах населения, вплоть «до самых бедных деревень». «Любовь к оружию и к воинским упражнениям, привитая дворянству, – считал он, – вскоре передастся народу…» Это, по мнению Гибера, лучше организует нацию[588]588
  Guibert J.-A. Essai général de tactique, precede d’un Discours préliminaire sur l’état actuel de la politique et de la science militaire en Europe. Londres, 1772.


[Закрыть]. В этих проектах Сервана и Гибера, как блестяще показал современный автор Ж. де Пюимеж, проявлялся миф о «солдате-землепашце», рожденный памятью о военизированном обществе Римской республики и реализованный европейским обществом в XIX и ХХ вв.[589]589
  Пюимеж Ж. Шовен, солдат-землепашец. Эпизод из истории национализма. М., 1999. С. 152–153.


[Закрыть] Таким образом, еще в дореволюционную эпоху во Франции были созданы многие предпосылки для появления новой армии, причудливо соединившей дух свободы с изощренной формой подчинения человека военной и государственной машине.

Эволюция французской армии в годы революции хорошо исследована. Среди наиболее крупных зарубежных работ отметим труды Ш.-Л. Шассена и Л. Энне, Ж. Жореса, А. Собуля, Р. Кобба, Ж.-П. Берто, С. Ф. Скотта, Р. Блауфарба, А. Форреста[590]590
  Chassin Ch.-L., Hennet L. Les volontaires nationaux pendant la Révolution. P., 1899–1906. T. 1–3; Jaurès J. L’armée nouvelle. P., 1910; Soboul A. Les Soldats de l’an II. P., 1959; Cobb R. Les armées révolutionnaires des departments du Midi. Toulouse, 1955; Idem. Les armées révolutionnaires, instrument de la Terreur dans les departments. P., 1961–1963. T. 1–2; Bertaud J.-P. Valmy…; Idem. La Révolution armée…; Idem. La vie quotidienne des Soldats de la Révolution. 1789–1799. P., 1985; Scott S. F. Op. cit.; Blaufarb R. Op. cit.; Forrest A. Napoleon’s Men.


[Закрыть]. Среди отечественных авторов – В. А. Бутенко, А. К. Дживелегова и О. В. Соколова[591]591
  Бутенко В. А. Реформа французской армии при революции и Наполеоне // ОВиРО. Т. 1. С. 118–138; Дживелегов А. К. Революционная армия и ее вожди. М.; Пг., 1923; Соколов О. В. Высшие офицеры французской армии и революционное правительство в 1792–1794 гг. // От Старого Порядка к Революции. Л., 1988; Его же. Офицерский корпус…; Его же. Армия Наполеона.


[Закрыть]. Армия восприняла начало революции в целом положительно. Несмотря на создание Национальной гвардии, которая должна была во многом составить противовес регулярным частям, армия в первые месяцы приветствовала происходившие перемены. Однако с конца 1789 г. начал разрастаться конфликт внутри самой армии, вследствие чего наметился рост дезертирства, в том числе и среди офицерского состава. Как отметил 4 июля 1790 г. военный министр де ла Тур дю Пен, офицеры покидали части, нередко эмигрируя за границу, главным образом в связи с развитием «армейской демократии», выразившейся в отказе рядовых и унтер-офицеров от соблюдения субординации[592]592
  Scott S. F. Op. cit. P. 97.


[Закрыть]. Однако те офицеры, чья карьера зависела от революционных изменений, предпочли оставаться со своими полками.