Текст книги "Двенадцать месяцев. От февраля до февраля. Том 2"

Мы остались, и вроде всё у нас потихоньку стало получаться, и даже с работой как-то налаживалось. Первые ученики появились у мамы, да и папины знания древних мёртвых языков иногда пригождались. Я продолжил учёбу в местной гимназии. Болгарский язык стал первым иностранным, который мне помогал в жизни. Я выучил его за лето. Детям намного легче включиться в жизнь на новом месте, чем взрослым. У меня появились друзья, вот в общении с ними я и овладел болгарским. Задача моих родителей была прежней – дать мне нормальное образование, чтобы я не мыкался, как они сами. Это буквальные слова моего отца. К концу двадцатых, а скорее, даже к началу тридцатых годов я был уже взрослым, сложившимся человеком – романтиком в душе и прагматиком в делах.

Не знаю, кто мне посоветовал, а может, я сам до этого дошёл, сейчас вспомнить не могу, но в качестве основного дела, которое мне прежде всего нравилось, а кроме того, стало приносить некоторый заработок, я избрал туризм. Нравилось мне бродить по окрестностям и потом копаться в библиотеках в поисках ответов на возникающие вопросы: что это такое, как называется, когда появилось и такие вот прочие. Начал я с Варны и её округи, потихоньку уходя всё дальше и дальше. Возвращался и с таким напором, с такими горящими глазами рассказывал о том, где я побывал и что при этом видел, что находились любознательные смельчаки, которые просили отвести их туда же, чтобы они своими собственными глазами могли увидеть то, о чём я им с упоением рассказывал. Слухи об мне расходились, как круги по воде, всё чаще и чаще я получал заказы на такое сопровождение.

Я давно уже научился преодолевать границы между близлежащими странами, так что никакая пограничная охрана не могла мне помешать. Всегда можно найти такие тайные тропы и такие пути, о которых никто до тебя не додумался, даже старики-профессионалы. Иногда меня просили кого-то отвести в другую страну, а иногда и перенести туда какой-нибудь небольшой груз. Я стал своим среди контрабандистов, но сам их профессией овладевать не спешил, понимая, что всё это до поры до времени, а туризм будет только развиваться. Ну а если иногда, когда я шёл в качестве проводника с кем-нибудь из любопытных на гору Олимп в Грецию, а меня просили передать туда небольшую посылку и за это хорошо платили, зачем говорить «нет»? Больше всего мне нравилось ходить в Грецию, сам не знаю почему, возможно, жизнь в этой стране чем-то напоминала мне ту забытую уже жизнь в большом городе на берегу большого моря. Городом тем была Одесса, вот её я не забывал никогда.

Тем временем обстановка в мире накалялась. На западе Европы вовсю гремела война. Гитлеровские солдаты, правда одетые в болгарскую военную форму, ходили по улицам Варны. Везде слышался их отрывистый, словно лающий, говор. Слухи, в которые было страшно верить, о том, что творилось с евреями в самой Германии и оккупированных ею странах, ужасали. Я достаточно свободно перемещался по Болгарии и её соседям и даже в саму Германию, бывало, проникал. Для опытных путешественников перейти из страны в страну через малоизвестные горные перевалы не очень большая проблема. Тем более что я к тому времени свободно владел немецким языком, причём не просто немецким, а наиболее приветствовавшимся в стране берлинским диалектом. Ну а самое главное…

Петрос приподнял голову, покрутил ею из стороны в сторону и спросил:

– Вот если бы вы меня совсем не знали, первый раз увидели, скажите, на кого я похож? Можно ли меня принять за чистокровного еврея?

Он ждал нашего ответа с улыбкой на лице.

– Нет, конечно, – раздались голоса, – скорее на немца, но уж никак не на еврея. Я своих, как они ни пытаются замаскироваться, сразу вычисляю.

Последняя фраза принадлежала Саре Израилевне Маркушевской, профессору и известному педиатру. Это была пожилая, внешне довольно грузная, а на деле очень даже шустрая женщина с характерной еврейской внешностью.

Петрос улыбнулся.

– Помнится, когда мы ещё в Одессе жили, к нам в соседи каким-то ветром, наверное, надуло новую соседку с экзотическим в то время именем Венера. Была она женщиной одинокой, уже далеко не первой молодости. Кто-то привёл её к нам во двор, а вот кто – никто потом вспомнить не мог, но ведь не сама же она заявилась в чисто еврейское гнездо, как она сама над собой иногда посмеивалась. Язык у неё был, как говорится, без костей. Всем она понадавала прозвищ, да таких метких, что на неё никто даже не обижался. А про меня она сразу заявила, что я ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца. Мама сердилась, говорила, что она верная жена, никогда мужу не изменяла, но тётка та была неумолима.

Вот то, что я был похож на чистокровного арийца, и давало мне возможность свободно ходить даже по территории рейха. Многие пограничные патрули в горах меня хорошо знали, я даже иногда их просьбы выполнял. Меня считали слегка помешанным на моих прогулках в горах, но совершенно безобидным. Я этим воспользовался и, полагая, что в Болгарии тоже начнутся еврейские погромы, решил увести родителей в безопасное место. Таким я полагал небольшую горную хижину на Балканах, прямо на границе Македонии и Греции. Я обнаружил её давно, всегда там останавливался, оказываясь в тех краях, вот и привёл туда родителей. Там мы с ними и прожили последние два военных года. Питались чем бог послал, чаще всего охотой и рыбалкой. За солью и сахаром я спускался вниз, то на одну сторону – в Македонию, то на другую – в Грецию. Обоими языками я владел свободно, в обеих странах меня за своего принимали.

Война закончилась, я решил, что нам лучше в Греции остаться. Тут как раз набирали народ на расчистку Коринфского канала, мы туда все вместе и отправились. Ну а дальше всё просто было. Греческое гражданство получили, так до сих пор и живём здесь. Туризм нас неплохо кормит, жаловаться не на что.

Он ещё раз осмотрел нас всех и вдруг по лбу себя хлопнул:

– Чуть не забыл! Помните, я рассказывал о соседке нашей одесской, Венере? Так вот эта Венера, как только немцы город заняли, всех наших бывших соседей тут же выдала. Про всех в подробностях рассказала. Все они после её доносов крематорским чёрным дымом в небеса улетели.

Мы все молчали. Что было говорить? Потом, когда все немного отошли от последних слов Петроса, он, слегка волнуясь, что отчётливо слышалось в его дрожащем голосе, задал вопрос:

– Ну так что? Писать мне дальше или бросить это дело?

Мнение всего автобуса было однозначным:

– Конечно, писать.

Точку поставила Эльвира Михайловна, полная седовласая профессор из института психиатрии имени Сербского:

– Вам, глубокоуважаемый Петрос, необходимо избавиться от чувства вины, которое вас явно беспокоит. Хотя откуда оно возникло, я не поняла, надо бы с вами подольше поработать и разобраться в ваших комплексах. Так вот вам, чтобы избавиться от этого чувства, следует все воспоминания на бумагу перенести, вам сразу легче станет. А мемуары это будут или роман, вам самому решать следует. С моей точки зрения, не как литературного критика, а как специалиста в области психологии, лучше писать роман. Все додуманные сцены и вымышленные персонажи потихоньку всё ваше негативное ощущение на себя заберут. Слог у вас хороший, рассказываете интересно, дай бог и писать будете так же. Если всё сложится, то и получится. Среди моих знакомых много людей, причастных к делам издательским. Напишете – перешлите рукопись мне, я постараюсь вам помочь. Возьмите, вот моя визитка. А надумаете в Москву приехать, заходите в гости, всегда буду рада вас видеть.

Наш автобус уже стоял, из остальных вышли почти все пассажиры, а мы всё ещё сидели на своих местах. Наконец Надежда дала команду, двери автобуса открылись, и мы дружно начали вылезать из него, чтобы сразу же пересесть на свои места в другие автобусы и начать знакомиться со столицей Греции.

Глава восьмая
28 ноября 1973 года (продолжение)

На последнюю экскурсию в этом круизе в качестве гида нам досталась небольшого росточка смешливая англоговорящая девчушка. У неё был такой задорный вид, она так высоко задирала свою маленькую курносую пуговку, пришлёпанную на место классического греческого носа, что невольно вызывала ответные улыбки. Надежда сразу же, как уселась рядом с этой девицей, принялась чесать языком, и они обе так увлеклись этим занятием, что даже водитель осмелился их окликнуть. Они приподняли свои головы и от удивления, что мы стоим, а все остальные автобусы уже начали скрываться за поворотом, отстоявшим от нас метров на двести с лишним, так дружно и громко ойкнули, что мы все даже рассмеялись, а водитель тронул автобус с места, не дождавшись привычного сигнала.

– Как, вы думаете, могут звать молодую симпатичную девушку, что будет нашим проводником по этому древнему городу? – спросила Надежда.

– Афиной, наверное, – тут же не раздумывая откликнулся Виктор.

Надежда даже носик свой сморщила:

– Да ну вас, Виктор, вечно вы всё испортите. Небось, наш разговор подслушали. Ну, не могли же вы сами догадаться.

– Надежда Аполлоновна, вы бы, чем говорить гадости туристам, которых вам доверили, поделились с этой милой девочкой информацией, что вашего папу зовут Аполлон, а вы, его дочь, собираетесь с Афиной по Афинам разгуливать. Такое, мне кажется, намного реже встречается, нежели просто современная Афина, пусть и с высоко поднятой головой, в Греции.

В автобусе послышался смех. Надежда улыбнулась, согласно кивнула и начала о чём-то рассказывать молодой гречанке, затем обе рассмеялись, и экскурсия началась. Мы много чего успели увидеть за то короткое время, которым располагали. И здание парламента, и смену почётного караула у могилы неизвестного солдата, и Плаку – самый древний район Афин, даже прошлись там по улице Адриана, считающейся одной из древнейших улиц на планете, сохранившей своё направление с античных времён, и, разумеется, побывали на Акрополе, где подивились на развалины, оставшиеся там бог знает с какого тысячелетия. Нас даже на гору Лекавитас успели свозить, откуда мы полюбовались видом на древние и современные Афины. Действительно, как и говорил Петрос, для знакомства с этим древним, но в то же время вечно молодым городом вполне достаточно тех трёх часов, что имелись в нашем распоряжении.

Всё было замечательно, кроме одного: лично меня этот город не смог зацепить, как сделали Барселона или даже Марсель. Да, он разноликий, и седая древность здесь искусно переплетена с современностью, он шумный и молчаливый, весёлый, но в то же время с каким-то неясным – откуда что берётся – налётом скорби и печали, а в общем и целом обычный город, хорошо знакомый всем ещё с начальной школы по многочисленным фотографиям его основных достопримечательностей.

В какой-то мере нас не поразил, а несколько удивил развод почётного караула у могилы неизвестного солдата. Непонятно во что одетые вояки в странных башмаках, картинно делая ногами многочисленные несвойственные человеку движения, абсолютно не торжественно, а скорее театрально прошагали и остановились, после чего к ним начали подходить туристы, чтобы сфотографироваться. На Красной площади, у мавзолея Ленина, такое желание даже возникнуть не может, так там всё торжественно и печально. Но у всех свои тараканы в голове, решили мы и, наверное, оказались совершенно правы.

Когда мы ещё только подъезжали к Акрополю, обратили внимание, что из туристического автобуса, замершего на стоянке, вылезали пожилые люди, практически одни старики. Это оказались американские туристы. К ним подскочили шустрые греческие парни со складными инвалидными колясками, усадили в них американцев и бегом помчались в гору. Мы даже огорчились, что американцы нас опередили и будут постоянно мелькать перед глазами, загораживая всё вокруг. Каково же было наше удивление, когда мы с ними встретились – они уже спускались вниз, а мы ещё только карабкались в гору. Оказалось, что они всё успели осмотреть и больше там, на самом верху, им делать было нечего. Мы тоже не потратили много времени на осмотр древностей на холме и готовы были спуститься вниз по первому знаку Надежды, но некоторые члены нашей группы очень долго фотографировались на фоне останков исторических зданий и сооружений.

– Ну вот, на Акрополе я побывал, галочку поставил. Больше меня сюда никакими пирогами не заманишь, – выразил, наверное, общее мнение Виктор.

Экскурсия завершилась на широкой и прямой, как стрела – вспомнил я слова Петроса о Коринфском канале, – улице, которая скрывалась вдали.

– У вас целый час, чтобы пройтись по этой торговой улице и закупить сувениры, если кто-то до сих пор не успел это сделать, – распорядилась Надежда. – Впереди большая площадь, там надо повернуть направо, и через сотню метров, тоже с правой стороны, увидите автобусную стоянку, где до трёх часов вас будет ждать наш автобус. Учтите, что «Армения» должна покинуть Пирей не позднее шести часов. За каждый миг простоя здесь берут такой штраф, что о-го-го. Так что опоздавших мы не ждём. Рядом со стоянкой вход в их подземку, по-нашему – метро. Сядете на поезд, который идёт в Пирей, там всё ясно, переводчик вам не понадобится. Порт, как выйдите на улицу, направо. Минут десять ходьбы – и вы на месте. Всем всё ясно? Тогда вперёд, автобус здесь долго стоять не может, штрафы за нарушение правил дорожного движения тут тоже будь здоров.

Мы сразу отстали от основной группы: на первом же углу нашёлся часовой магазин, у витрины которого Вадим с Виктором зависли. Между ними начался не то чтобы спор, а скорее очередное выяснение отношений. До меня долетали только отдельные слова, одни и те же, сказанные на повышенных тонах: «Я тебе говорил…» – «Нет, это я тебе говорил…» А всё остальное, что они говорили обычным голосом, я не слышал. Было так смешно на них смотреть. Вот Виктор взмахнул руками, сейчас он в очередной раз прокричит: «Ведь я же тебе именно это и говорил». И до меня моментально доносились эти слова. А затем Вадим ему ответит: «Нет, ну какой ты, ведь это я тебе говорил». И всё, дальше я мог видеть лишь их шевелящиеся губы, остальное заглушал уличный шум. До тех пор, пока Виктор вновь не взмахивал руками. И всё повторялось раз за разом.

Меня абсолютно не интересовало, о чём они говорили. Дима тоже спокойно стоял в сторонке, прислушиваясь скорее к себе, к своим мыслям, чем к тому, о чём так эмоционально спорили два таких разных, но при этом таких похожих друг на друга человека. Всё-таки совместная работа, так же как и совместная жизнь, накладывает свой отпечаток и на внутренний, и на видимый мир людей. Наталья стояла рядом с Вадимом, но, похоже, она тоже была вся в своих мыслях и совсем не слушала ВиВов.

– Вань, подойди сюда, – послышалось от витрины.

«Ну вот, и до меня они добрались, хотят в качестве третейского судьи использовать», – лениво подумал я и так же лениво двинулся в их сторону. Тут боковым зрением я заметил, как Дима поднял с земли свой кофр, забросил его за плечо и даже успел сделать пару шагов дальше, но вновь застыл. Больше я его видеть не мог. «Жаль, на затылке глаза у человека отсутствуют», – почему-то успел подумать я, но сделал ещё шаг и подошёл к ВиВам почти вплотную.

Они, размахивая руками, начали меня о чём-то спрашивать, я им даже что-то отвечал, а сам думал о Диме: «Стоит он или дальше пошёл?» Почему-то именно эта мысль меня занимала всё больше и больше. «Надо обернуться, надо обернуться…» – билось и билось в голове, но Виктор с такой силой вцепился в мою руку и так близко подтащил меня к витрине с часами, что об обернуться можно было забыть. Но тут послышался голос Наташи:

– Дима, подожди ещё минутку. Они сейчас наспорятся, и мы дальше пойдём.

Рука моя оказалась свободной, я резко повернулся и увидел лишь Димину голову, мелькнувшую между спинами прохожих, которых оказалось неожиданно много, как будто в соседнем доме закончился киносеанс и оттуда вывалила толпа народа. Дима словно растворился в этой толпе. Мы все вчетвером бросили надоевшую мне витрину и почти бегом направились вниз по улице.

– Вон он! – воскликнул Виктор и прибавил шаг.

Дима стоял на перекрёстке, как бы ожидая нас, но когда зелёный человечек на светофоре, стоявшем напротив него, замигав, ускорил своё движение, он тоже как сорвался с места и вместе ещё с парой пешеходов быстро перебежал на другую сторону, но там вновь замер. Он стоял в ожидании, пока мы не оказались на той стороне, но перевести дух нам не дал, а снова пошёл вперёд. Ещё два раза он перебегал встречавшиеся на пути улочки на мигающий зелёный свет и два раза застывал на том берегу, ожидая нас. А на третий раз перебежал и исчез. На другую сторону широкой улицы, по которой мы шли, он перебраться никак не мог, мы бы это увидели – значит, он отправился или прямо, и туда устремился Виктор, или направо, куда побежал Вадим. Мы с Натальей остались на перекрёстке. Я успел хорошо осмотреться вокруг и запомнил всё, что сумел заметить. Срез большого нежно-розового окорока со слезой на витрине магазина рядом с перекрёстком, а на другой стороне широкой улицы – вертикальную вывеску с надписью латинскими буквами «Hotel Atlantic». Вскоре вернулись ребята и развели руками.

– Времени уже много, – сказал Вадим, – пойдём к автобусу, наверное, он туда побежал. В нашем распоряжении всего пятнадцать минут.

Мы ускорились и уже через пять минут были на стоянке автобусов. Наш стоял немного в отдалении, около него из стороны в сторону ходила Надежда.

– Наконец-то. Все уже собрались, одних вас ждём, – резко сказала она и посмотрела на часы. – Хотя, – тон её моментально изменился, – в вашем распоряжении ещё минут пять осталось, можете покурить.

– Надя, – непривычно обратился к ней всегда очень корректный Вадим, – Дима вернулся?

– Нет, – удивлённо ответила она, – он же с вами был.

– Был, да сплыл, – вклинился со своей шуточкой Виктор.

– Как сплыл? Куда? – забеспокоилась Надежда.

– Знали бы – нашли, – загадочно ответил Виктор, а Вадим объяснил:

– Понимаешь, через боковую улочку перешёл на мигающего человечка и как сквозь землю провалился. Мы всё вокруг обежали – он исчез.

– Так… – Надежда помрачнела, но продолжала держать себя в руках. – Наташа, садись в автобус, а вам, ребята, придётся разделиться. Ваня, присядь вон там на скамейку и сиди здесь, а вы, – кивнула она ВиВам, – идите туда, где он пропал, и ждите там. К пяти возвращайтесь и спускайтесь в метро. Вон в него вход. Видите, в кружочке точка и три наклонные единицы, или что-то на них похожее. Увидели? Молодцы. Денег у вас, конечно, нет. Вот вам всё, что у меня имеется.

Она достала из сумочки кошелёк, высыпала на ладонь всю мелочь, что там была, и протянула её Вадиму.

– Вы старший в группе, – сказала ему Надежда, – с вас и спрос будет. В шесть кровь из носу, но вы все должны быть в порту. Ясно?

– А если денег на проезд на всех не хватит? – жалобно, как мне показалось, спросил Вадим.

– Должно хватить, – резко, как отрубив, ответила группенфюрер. – Не хватит – придумаете что-нибудь, не маленькие.

И так посмотрела, что меня даже дрожь пробила. Совсем другая женщина стояла перед нами. Решительная, собранная, вся вытянувшаяся вверх, с настолько крепко сжатым ртом, что губ почти не было видно, только узкие щёлочки вместо её слегка припухлых, весьма аппетитных губок. Она ещё пару секунд пристально смотрела на Вадима, потом кивнула ему головой и, сказав всего одно слово:

– Действуйте, – направилась к автобусу.

Дверь лязгнула, автобус как-то нехотя выехал со стоянки, затем набрал скорость и скрылся за поворотом.

– Ну что, мужики, – обратился к нам Вадим, – ЦУ получены, пойдём их в жизнь воплощать. Ты, Ваня, действительно посиди тут. Если этот охламон, дай бог, появится, держи его за руку, одного не оставляй и глаз с него не спускай, а мы пойдём ещё раз по улочкам тем пробежимся.

Он повернулся. Мне показалось, что его от какой-то немыслимой тяжести даже к земле пригнуло, и они быстро пошли назад.

Я отошёл в сторону, туда, где стояли скамейки, все занятые сидящими людьми. Но всё равно лучше стоять там, вдруг какая освободится, чем торчать посреди площади. Пока подходил, одна из скамеек действительно неожиданно освободилась, и я, опередив какого-то человека, по внешнему виду местного, уселся там и начал внимательно осматриваться вокруг.

Просто так сидеть было скучно, вот я и принялся считать автобусы, один за другим прибывающие туда с пассажирами. По всей видимости, это была какая-то конечная станция, поскольку из автобусов выходили все, кто там находился, включая водителей, они некоторое время стояли пустыми, а затем водители вновь появлялись, автобусы переезжали к длинной цепочке пассажиров неподалёку, быстро заполнялись и отъезжали, освобождая место следующим, и всё повторялось и повторялось. Ничего нового я там не увидел, у нас всё точно так же происходит, за одним исключением: у нас люди всей толпой на автобус налетают, толкаются, пытаясь залезть в него в числе первых, а здесь терпеливо занимают очередь и стоят друг за другом, не тратя силы на толкотню. А может, это оттого, что у них круглый год тепло, а у нас постой-ка на морозе даже десять минут, вот и привыкли штурмом брать транспорт.

Когда к остановке медленно двинулся очередной, уже тридцатый автобус, я увидел Вадима с Виктором. Они быстро шли в сторону метро. Вадим махнул мне рукой, я вскочил со своего насиженного места и устремился за неразлучной парочкой. Денег на билеты хватило без проблем, даже четыре монетки остались нам на память: одинаковые алюминиевые кругляшки с дыркой посредине, три маленькие – с пшеничным колосом с одной стороны и надписью «5 лепта», а одна чуть побольше – с виноградной лозой вместо пшеничных колосков и надписью «10 лепта».

– Чтобы не было споров, большую я себе возьму, ведь я назначен старшей женой, а вам каждому… – Вадим задумался, ведь нас осталось только трое, и скорректировал свою реплику: – Ну а вам с Натальей по маленькой.

– Мне без разницы, – ответил я, – главное, чтобы я свою лепту смог внести в семейный бюджет.

За подобными разговорами мы незаметно доехали до конечной. Там вышли, поднялись на поверхность, осмотрелись и пошли, как нам было велено, направо. Вскоре появились портовые сооружения, а затем мы заметили большую группу людей, внимательно смотрящих в нашу сторону. Среди них выделялась грузная фигура нашего директора, рядом с которым, опустив голову, стояла Надежда, а кроме того, Петрос и несколько совсем незнакомых личностей.

Когда мы подошли, Надежда указала на нас:

– Вот они вместе шли.

– Ничего нового? – спросил директор.

В ответ мы отрицательно мотнули головами.

– Бегом на судно, – получили мы приказ, – обедать, вас там ждут, и минут через двадцать возвращайтесь сюда.

Мы действительно чуть ли не бегом помчались – в туалет хотелось до невозможности. В ресторан заходили поодиночке, там нас действительно ждали, и там мы были в полном одиночестве, ну, если не брать во внимание официантов, которые готовили столы к ужину. Настя, наша постоянная официантка, с каким-то сочувствием, очень аккуратно ставила перед нами тарелки. Складывалось впечатление, что у нас троих случилось какое-то горе, вот все вокруг и выказывали нам своё сочувствие.

Очень быстро мы съели всё, что перед нами поставили. Не ели, а просто мели всё подряд, как образно сказал Виктор, когда мы спускались по трапу на причал. Заметно стемнело. Вроде и были-то в ресторане всего ничего, минут десять, от силы четверть часа, а вот на тебе, солнце зашло – и сразу же резко темнеть начало.

– Поели? Молодцы, – сказал директор. – Господину Шварцемакису удалось договориться, чтобы «Армения» простояла в порту без дополнительной оплаты до 23 часов 59 минут. Уже с нуля часов пойдут штрафные санкции.

Поэтому времени у нас немного. Познакомьтесь: посол СССР в Республике Греция и первые лица посольства.

Нам кивнули те незнакомцы, которых мы увидели среди встречающих. Рук нам никто не протянул, ну и мы свои тоже придержали.

– Нам объяснили, – продолжил директор, – что вы сможете своего приятеля узнать хоть спереди, хоть сзади, поэтому каждый из вас должен покататься немного по Афинам, заглядывая в разные криминальные места – вдруг он где-нибудь засветится. Давайте, товарищи, не тяните, по машинам.

Мне в качестве водителя достался первый секретарь посольства, моложаво выглядевший мужчина лет сорока с небольшим. Автомобилем, на котором мы ездили, была моя любимая «двадцать четвёртая» «Волга» чёрного цвета. Два с лишним часа мы крутились по улочкам современных Афин, и если не знать, где находишься, можно было подумать, что это какой-то русский курортный городок типа Алушты или Алупки. Почти одинаковые небольшие домики с палисадниками, где росли фруктовые деревья, успевшие сбросить свою листву, и опутавшие всё вокруг виноградные лозы, на которых кое-где виднелись несорванные грозди винограда, да пологие горные склоны вдали – тут действительно легко ошибиться.

Алексей Николаевич – так представился мне первый секретарь – ехал очень осторожно и в основном молчал. Лишь пару раз ко мне обратился: первый – чтобы узнать, во что был одет Дима, а во-второй – спросить, не было ли у него каких-нибудь вредных привычек. В первом случае я ответил вполне исчерпывающе, а когда упомянул насчёт тяжёлого кофра на ремне через плечо, он понимающе кивнул:

– Вот из-за такой чепухи человек мог пострадать. Там, где вы шли, район благополучный, но всякое бывает. А тяжёлый кофр – для грабителей весьма заманчивая, притягивающая к себе взоры вещь.

Афины оказались не таким уж и большим городом, как это виделось с горы Лекавитас, мне даже показалось, что по некоторым улицам мы проехали с десяток раз. Наконец, когда стрелка часов добралась до цифры девять, мы вновь направились в порт. Там стояла всё та же компания, лишь Надежды среди них не было.

– Иван Александрович, – обратился ко мне директор, – идите на судно, только пить сегодня не смейте, а так никаких ограничений, ведите себя как обычно, но постарайтесь никому ничего не рассказывать, особенно про исчезновение вашего приятеля. Ясно? – И он посмотрел на меня так же, как Надежда несколько часов назад, когда меня в дрожь бросило.

В каюте никого не было. Я тщательно умылся, как будто надеялся, что вода смоет волнение, беспокойство, тревогу и прочее, что мучило меня и обволокло со всех сторон так, что даже глубоко вдохнуть не давало. Сам не понимал, как это может быть, чтобы у человека не получалось вдохнуть полной грудью, как будто какой-то комок застрял в горле и мешал это сделать. Я хотел уж на полку свою залезть, лицом в подушку зарыться, но, почувствовав, что к глазам у меня начинают подкатываться слёзы, решил выбраться на палубу и найти там ребят. Одному мне с этой ситуацией было сложно справиться.

На палубе собрались почти все туристы, и всё вокруг было занято. На лежаках сидело по два, по три, а то и более человек. Погода была прекрасной, на небе ни облачка, тепло, как у нас летним вечером, яркие фонари, висевшие на высоченных мачтах вдоль всего причала, освещали всё вокруг, пытаясь выдать себя за ушедшее отдыхать солнышко. В такую пору хорошо во дворе или на даче сидеть и ничего не делать. Вот на палубе и было почти как во дворе. Играла музыка, слышались громкие разговоры, смех, на носу хором пели русские народные песни, протяжные, но такие любимые. Круиз считай что закончился, завтра последний день в море, а уже послезавтра мы с утра должны пришвартоваться в Одессе. Всё вроде бы хорошо и в то же время просто отвратительно – пропал Дима. Пропал на наших глазах, улицу перешёл – и исчез. Где он? Что с ним? Смех, звучащий со всех сторон, мешал мне сосредоточиться. В глазах у меня вдруг потемнело, моментально закружилась голова, я покачнулся и чуть было не упал на палубу, но меня подхватил Виталий Петрович.

Профессор внимательно посмотрел на меня, приобнял и повёл на корму, где стояли и курили ВиВы с Натальей. Я увидел их и обрадовался:

– Вспомнил, зачем я сюда пришёл. Я вас искал.

– Ему плохо стало, – сказал Виталий Петрович, – последите за ним, а я в каюту сбегаю.

Через несколько минут он вновь появился. Вид у него был деловитый, шаг широкий, на шее болтался фонендоскоп.

– Виталий Петрович, – спросила Наталья, – может, мы его к доктору отведём?

– Милочка, – последовал ответ, – доктор перед вами, кто вам ещё нужен? Я ведь перед серьёзной плановой операцией минимум два дня должен за пациентом понаблюдать. Я в это время и терапевт, и кардиолог, и невропатолог, и ещё чёрт-те знает кто. Помолчите секунду, я его послушаю.

Фонендоскоп приятно холодил кожу, мне стало покойно, и я даже глаза закрыл.

– Эй, – услышал я, – глаза открой, на меня смотри. За пальцами моими следи, нечего головой вертеть. Как себя чувствуешь? Нормально, говоришь? А в глазах как, темнеет или перестало? Снег черный идёт или нет? Не было снега, говоришь? Это хорошо. Так, посмотрим, что у тебя с давлением. Нормальное какое? Девяносто на шестьдесят? Гипотоник, значит. Сейчас восемьдесят на шестьдесят.

Он порылся у себя карманах, достал потрёпанную книжечку с чеками и протянул её Наталье:

– Сбегай-ка, милочка, в бар, принеси нам большую чашку двойного кофе с тремя кусочками сахара. Ты, Ваня, как к кофе относишься? Любишь, говоришь? Пьёшь его много? Это хорошо, – задумчиво протянул он. – Ну, что скажу… Возбудимый ты, Ваня, очень. Всё близко к сердцу принимаешь. Сейчас кофейку выпьешь, свежим воздухом подышишь – тебе получше и станет. Не думаю, что с Димой произошло что-то страшное. Скорее всего, ему, как и тебе, поплохело, и его в больницу куда-нибудь отвезли. Надейся, Ваня, что там всё хорошо, и тебе лучше станет.

Я стоял среди друзей, пил горьковатый крепкий горячий кофе, а когда сделал последний глоток и отдал пустую чашку Наташке, Виктор положил свою руку мне на плечо и прижал меня к себе. Я даже через две рубашки, его и мою, почувствовал, как равномерно бьётся его сердце. Затем Вадим начал меня слегка похлопывать ритмично по спине, и мне стало совсем хорошо.

Как оказалось, пока мы катались по Афинам, все успели поужинать. Мы решили, ну и пусть, обойдёмся, но уже около одиннадцати нас нашла Надежда и повела за собой в маленький ресторан, где был накрыт стол на четверых.

Она села вместе с нами – оказывается, тоже осталась без ужина, пока торчала около таможни. Надежда ни о чём не спрашивала и ничего не говорила, сидела и ела, как и все. Но оттого, что она сидит на Димином месте, что это место не пустует, мне стало ещё легче, ещё спокойней.

После ужина мы снова стояли на палубе и смотрели на ярко освещенный крупный портовый город – последний иностранный город, который мы увидели в этом путешествии. За забором таможни была Греция, и где-то там находился наш Дима. Группа людей, стоявших перед таможней, значительно поредела. Мне был виден лишь директор круиза – его полная фигура была освещена. Кто там ещё оставался, я так и не рассмотрел – все остальные скрывались в полумраке.