Текст книги "Из архивов памяти"

Первая труба Советского Союза
(автобиографическая повесть)

Памяти Андрея Товмасяна

De mortuis aut bene, aut nihil[1]1
  О мёртвых либо хорошо, либо ничего.


[Закрыть].

Глава 1

В мае 1956 года мы переехали в новую квартиру. Пришлось менять школу. Учил я французский, поэтому и школу мы искали с преподаванием этого языка. Такая нашлась, но очень далеко – более получаса пешком, да ещё на другой стороне железнодорожной линии. Вечером 31 августа я выдержал настоящую битву с мамой, доказывая, что уже вырос и провожать себя завтра в школу не позволю, но проиграл. Пришлось согласиться на компромисс: до школы мы дойдём вместе и к директору войдём так же. Дальше я сам, а мама возвращается домой.

– Мама, сколько можно повторять? Я туда уже несколько раз один ходил, надо же было посмотреть, где буду учиться. Как видишь, ничего со мной не случилось. Жив и здоров.

– Там через железную дорогу надо перебираться. И переулков очень много, можно заблудиться.

– Вовсе не перебираться, а спокойно перейти. Ведь над «железкой» переход возведён. Ты же сама всё это хорошо знаешь. Вначале надо подняться по ступенькам, затем спуститься. И переулки там нормальные. Заплутать невозможно. Так и быть, вместе пойдём, но обратно ты лучше младшего брата забирай: Серёжка первоклашка. Заблудиться не заблудится, но порядок есть порядок. Его и встречай. А тётя Соня, как проводит его, пусть домой идёт.

Утром я был спокоен и сосредоточен. Надел новенькую форму. Мы её с мамой буквально накануне купили. Немного великовата была, так мне казалось, но мама уверяла, что всё в порядке:

– Ты за лето, смотри, как вытянулся. Старые форменные брюки щиколотки не закрывают. Надо, чтобы эту форму ты хотя бы до конца учебного года доносил.

Новая гимнастёрка мне очень нравилась. Долой отложной воротник – я ведь уже большой. Поэтому воротничок-стойка с двумя блестящими пуговками – это то, что нужно. Ремень тоже новый, с такой блестящей пряжкой, что на солнце от него будут солнечные зайчики во все стороны прыгать, а вокруг все удивляться станут, откуда они взялись. Переложил из своих домашних штанов в новые брюки всё, что нужно. Набралось, правда, немало: кое-какая мелочь – вдруг придётся в «пристенок» или «расшибаловку» поиграть? Ножик складной, чтобы в «земляной город» резаться. Рогатка и пара шариков из подшипника? Это ясно – какой пацан без рогатки жить может? А ворону или галку из неё сбить таким шариком – плёвое дело. Карманы немного оттопыриваться стали, но гимнастёрка длинная, их прикрывает. Теперь полный порядок. Портфель я осматривать не стал – ясно и так, что мама уже всё проверила.

Я ей хоть и сказал, что на новую школу посмотреть ходил несколько раз, но обманул. Собираться собирался – это правда, но во дворе постоянно какие-то интересные дела творились, так что времени на прогулку туда не хватило. Поэтому я с мамой шёл и пытался запомнить переулки: Карелин, Угловой, Порядковый… Сколько же их здесь? Как бы действительно не запутаться. Да ещё портфель этот руку оттягивает. Мама порывалась его забрать, но я так вцепился в ручку, что не оторвёшь. Она и отстала.

К школе мы подошли чуть ли не за полчаса до начала уроков. Школа как школа: серое здание, четыре этажа. В ней ещё было совершенно пусто. Мама сказала, что кабинет директора находится на первом этаже. В конце вестибюля виднелась женщина в синем халате, моющая пол. Но мы пошли совсем в другую сторону: мама ведь здесь уже была, когда договариваться ходила, чтобы меня взяли. Вот она и шла уверенно и спокойно. Ну а я всё вокруг разглядывал, в каждый уголок на первом этаже стремился заглянуть. Мама меня не торопила, понимала, что мне осмотреться необходимо. Так, это раздевалка, совсем пустая, только чьё-то пальто в самом дальнем углу. Наверное, техничка там переодевается. А здесь что? Спортзал – точно такой, как и у нас в старой школе был. Шведская лестница к стене приколочена, канат с потолка спускается, кольца висят, турник, да конь с козлом со стопкой матов в углу стоят. Два щита с баскетбольными кольцами, и больше ничего. В общем, всё как везде, наверное. Ага, вот и дверь с табличкой, на которой написано: «Директор Друченко Мария Васильевна».

Мама постучала и, услышав «входите», открыла дверь. Лицом к нам около стола стояла женщина в синем костюме. Она опёрлась обеими руками на стол и, низко наклонив голову, что-то читала. Лица её мы не увидели, только чёрные-пречёрные волосы – так низко наклонила голову директор. Но вот её пиджак или, скорее, полувоенный китель был виден прекрасно. Больше всего меня заинтересовала орденская колодка, приколотая с левой стороны. Я насчитал целых пять ленточек. Ну, с предпоследней всё было ясно: медаль «За победу над Германией» неоспоримо свидетельствовала о том, что её владелица воевала на фронте, а не работала в тылу. Первая – это орден Отечественной войны II степени, затем орден Красной Звезды и медаль «За оборону Москвы», а вот пятая ленточка была мне неизвестна. Чтобы её получше рассмотреть, я сделал пару шагов вперёд. Интересно: совсем незнакомая ленточка, зелёная с чёрной полоской посередине. Нечасто женщины с таким количеством боевых наград встречаются. Я её сразу же зауважал и даже улыбнулся.

– Сумел разобраться? – услышал я глуховатый низкий голос и поднял голову.

Пожилая женщина с усталым лицом внимательно смотрела на меня. Такое выражение бывало у папы, когда он под утро возвращался со службы. Мы тогда жили в маленькой комнате, а спал я очень чутко и почти всегда просыпался, когда он тихонько входил и садился на стул, чтобы отдохнуть.

«Но директор же не могла всю ночь в школе работать?» – подумал я, но ничего не сказал, а стоял молча. Вся моя решительность, с которой я шёл к школе, куда-то исчезла. Хорошо, что со мной была мама, без неё я бы точно не справился, скорее всего, убежал бы, и всё. Мама протянула директору пачку документов. Та их пролистала и сказала:

– Поняла, кого вы привели.

Я не знал, куда мне деться, сто раз уже, наверное, переступил с ноги на ногу. Сесть бы, но стулья стояли далеко у стены, а сделать шаг в сторону сил не было.

– Да не волнуйся ты так, Вова, – сказала директор. – Класс у вас, в общем, неплохой, хотя есть небольшая группа переростков, но с этим ничего поделать нельзя. Им тоже надо получить образование. «Дети войны», если можно так назвать то, что с ними случилось.

Наступило странное молчание.

Я совсем не понял ни кто такие переростки, ни что означает «дети войны». Но она на нас даже не глядела, а смотрела в сторону окна. Затем опять повернулась и повторила первый вопрос:

– В наградах моих разобрался?

Я кивнул.

– Последнюю только не знаю. Понимаю, что медаль… Но за что? Наверное, за освобождение или взятие чего-нибудь? – предположил я, замолчал, но не выдержал и спросил: – Простите, а две нашивки за ранения, и обе – за тяжёлые, – указал я глазами на две ленточки золотистого цвета, приколотые с левой стороны пиджака, – как это получилось? – спросил, осёкся от своей смелости и вновь опустил голову.

– В октябре сорок первого тяжёлые бои были. Немцы рвались к Москве, а там, где наши особо сильно упирались, назад откатиться не желали. Тогда меня первый раз и ранило. Собирались вообще комиссовать, да я начальника комиссии уговорила: руки-ноги целы, глаза на месте, а осколок, который где-то там, внутри, сидит, воевать не мешает. Вот меня и оставили. За те бои я свои первые награды и получила – вначале Красную Звезду, а много позднее медаль, вот эту, – и она указательным пальцем коснулась ленточки медали «За оборону Москвы». – На фронт вернулась лишь в конце сорок третьего – почти два года из госпиталя в госпиталь перебиралась. И сразу в самое пекло угодила. Как раз к форсированию Днепра и освобождению Киева поспела. Я тогда в диверсионном отряде радисткой была. Нас регулярно в тыл к фашистам забрасывали, мы там им вредили как могли: в основном штабы, в лесных массивах расположенные, гранатами забрасывали, но раз одного немецкого генерала чуть было в плен не взяли. И всё вроде в порядке было, но он ухитрился из наших рук вывернуться, пистолет из-за пояса выхватил и застрелился. Нас потом за это по головке не погладили. Вообще всю группу чуть не расформировали, – и она опять задумалась.

Мы с мамой застыли: первый раз нам довелось слушать такие воспоминания. Два дядьки, которые с войны вернулись, как сговорились, ничего о ней не рассказывали. Говорили только, что воевали, и всё. Лишь медали, которые они по праздникам надевали, были свидетелями, что они не просто воевали, а отлично с врагами сражались. А тут такой рассказ.

– Ну а второй раз меня ранило уже в Югославии. Немцы там на одном перевале сильно укрепились. В лоб не выбьешь. Вот нас и послали кружным путём со спины к ним подобраться. Мы их гранатами закидали, и одна в ящики со снарядами артиллерийскими попала. Они и сдетонировали. А заряжены были, по всей видимости, картечью. Почти все наши ребята погибли, как и немцы, которые из окопов подняться пытались. Перевал мы взяли. Из нашей группы лишь я да ещё один боец случайно уцелели. Его в бою ранило, и он лежал в сторонке с автоматом наизготовку, чтобы отход наш прикрыть. Рана у него серьёзная была, идти не мог, донести его тоже не смогли бы. Вот он и решил: чем так помирать от боли и потери крови, – а он прямо в её луже лежал, – свою жизнь подороже продать. По счастливой случайности перед взрывом я в сторонку с рацией отошла – сообщить, что перевал свободен. Но получила тяжёлую контузию и снова в госпитале оказалась. После лечения меня комиссовали. Больше на фронт не попала.

А бойца этого взрывом вообще не задело. Его удалось спасти, доставить в госпиталь, и он выжил. До Берлина дошёл, да и сейчас ещё жив-здоров. Всю нашу группу к званию Героя представили, но наверху решили только нашему командиру, мужу моему, Ване, эту награду дать посмертно. А нам с Петром, так того солдата зовут, ордена Отечественной войны II степени вручили. А уже после войны мне вот эту медаль – «За взятие Белграда» – дали. Эта награда нечастая, поэтому ты и не узнал её. А в остальном молодец. Вижу, хорошо с этой темой знаком. Теперь здесь «воевать» продолжаю, – неожиданно закончила она и к маме обратилась: – Я смотрю, вы сына не предупредили, что класс, в котором он учиться будет, не совсем обычный. Что там, кроме нормальных детей, переростки учатся.

Мама отрицательно помотала головой:

– Я решила ему не говорить. Пусть сам разберётся.

– Послушай меня, Вова. Седьмой класс у нас один. Учеников там много. Ты будешь тридцать вторым. И уж точно последним. Всего шестнадцать парт в классе. Больше не влезает: пытались семнадцатую втиснуть, но у доски очень тесно становится, не развернуться. Пришлось от этой затеи отказаться. Так вот. Среди твоих новых товарищей несколько человек старше, чем положено, по возрасту. Так получилось, что они учиться вовремя не смогли. Война помешала. Почти все они с родителями в Германии сразу после окончания войны оказались. Там их отцы служили в военных комендатурах. Школ там не было, вот они и не учились. Сейчас нагоняют. Так что придётся тебе привыкать с более взрослыми общаться. Не боишься?

Я только плечами пожал – мол, мне-то что, а сам подумал: «Они же сильней, вдруг драться полезут?» Я это дело очень не любил.

Директор тем временем из-за стола вышла и к двери пошла. Мы с мамой за ней направились. Я маме ручкой помахал, и она пошла по первому этажу, а мы вверх – на четвёртый. Тут звонок прозвенел – значит, уроки сейчас начнутся. Поднялись. Обычный школьный коридор, уже почти пустой. Мы к третьей по счёту двери подошли. Табличка извещала, что здесь седьмой класс находится. Директор открыла дверь, мы вошли. Загремели откидные крышки парт, и все привычно встали.

– Садитесь, – сказала директор. Все начали садиться, и опять крышки застучали. – Ребята, это ваш новый товарищ. Его зовут Володя, фамилия Жестков. Он к нам из другой московской школы перешёл. Прошу, как говорится, любить и жаловать. Да, Володя, познакомься: это Полина Борисовна, классный руководитель. – И она глазами показала на темноволосую женщину небольшого роста, которая стояла у учительского стола.

Директор ещё что-то говорила, но я уже не слушал, рассматривая класс. На первых партах сидели мои сверстники, а вот на задних – здоровые такие ребята, а девчонки – так просто коровы с сиськами огромными. Вон как на меня одна такая уставилась. И они все в обычной одежде, наверное, школьная форма на них налезть не может.

Ладно, что здесь, впереди? Какая симпатичная девочка смотрит на меня так внимательно! Глаза карие, волосы тёмные, но не чёрные, а просто тёмные, фартук белый, галстук алый, шёлковый и две косички, вперёд переброшенные, с большими красивыми белыми бантами.

Тут меня кто-то за рукав дёрнул. Смотрю, это директор.

– Ты слышал, что я говорила?

Я машинально головой кивнул, а она продолжила:

– Ну тогда делай, что я сказала.

А я стою дурак дураком и не знаю, что мне нужно делать. Тут один мальчик с третьей парты у окна мне рукой махнул – иди, мол, сюда. Я и пошёл, угадав, что именно это от меня и требовали.

– Андрей, – мальчик протянул мне руку, и я её пожал. – Товмасян моя фамилия. Себя можешь не называть, я на всю жизнь запомнил. У меня знаешь, какая память! Всё что хочешь запомню. Такой, говорят, ни у кого нет! Вот какая.

Директор ушла, начался урок. Это была математика.

Но начался урок совсем не так, как обычно первого сентября во всех школах. Полина Борисовна как-то совсем по-домашнему, но чётко и достаточно громко, чтобы слышали все, хотя в классе была полная тишина, сказала:

– Ну что, ребята, событие переварили? Ведь не каждый день у нас в классе новые ученики появляются, да ещё мальчики. Надеюсь, что вы подружитесь. А теперь начнём. Прежде всего, поздравляю вас с новым учебным годом.

Все сразу зашумели, но учительница приподняла руку, и опять наступила тишина.

– Вы все выросли и повзрослели на целый год, – продолжила она. – Поверьте, год – это очень много. Пройдёт время, и вы будете, вспоминая школьные годы, осознавать, что это было самое счастливое и безмятежное время в вашей жизни. В этом году мы с вами продолжим изучать алгебру. О пользе этой науки все вы хорошо знаете, повторяться не буду. Но вот о новом предмете – геометрии, – который тоже является одной из составных частей математики и который мы с вами начнём постигать в этом году, хочется сказать несколько слов.

И она увлечённо начала рассказывать, какая это замечательная наука, какие великие учёные древности разрабатывали её законы. Все сидели, чуть ли не рот открыв, – так было интересно. Даже непоседа, как я сразу понял, Андрей перестал крутиться и застыл как приклеенный. Почти целый урок продолжался рассказ Полины Борисовны и о геометрии, и о том, чем мы будем заниматься в первую четверть, а закончился он прямо перед звонком. Я всегда удивлялся: откуда в то время, когда часов почти ни у кого на руках не было, учителя узнавали, что сейчас прозвенит звонок?

Вот и в тот памятный для меня день Полина Борисовна сказала:

– Я заканчиваю. Дальше будем не разговаривать, а учиться. Сейчас прозвенит звонок, а после уроков проведём небольшое классное собрание. Надо старосту выбрать, с редколлегией вопрос решить и о прочих классных делах поговорить.

Именно в эту секунду прозвенел звонок.

Первым делом я помчался в туалет. На нервной почве, что ли, но так я никогда ещё в туалет не хотел, терпеть просто невозможно уже было. К концу урока я даже зубы крепко сжимал, чтобы не опозориться и руку, как первоклашка, вверх не поднять. Мол, можно я в туалет схожу. В первый день допустить такое? Как потом в глаза всему классу смотреть? Это же позор настоящий будет.

Я уже выходить из туалета собрался, как туда Андрей зашёл:

– Подожди меня. Сейчас вниз во двор пойдём, я тебя с остальными пацанами познакомлю. Да и объяснить тебе надо, куда ты попал.

За школой был настоящий сад. Яблони росли, вишни, сливы. На некоторых яблонях даже плоды на самых верхних ветках сохранились. Я хотел рогатку достать да каким-нибудь камешком яблочко сбить, чтобы меткость свою проверить, но Андрей подвёл меня к группе мальчишек. Некоторых я запомнил, пока директриса меня представляла.

– Знакомься, – начал Андрей и указал на ближайшего ко мне мальчишку небольшого роста, щуплого, но внешне такого, знаете, жилистого. Есть такая порода мужская. Говорят, что на таких вот жилистых вся Россия держится.

– Борис Новиков, – с открытой улыбкой приветливо произнёс высоким, практически ещё детским голосом мальчик и добавил неожиданно: – Я здесь рядом живу.

– Да мы тоже все неподалёку проживаем, – с усмешкой, баском проговорил, протягивая мне руку, крепыш среднего роста с короткой стрижкой. – Игорь Павлушкин меня зовут.

Так по одному они подходили ко мне, протягивая руку, представлялись и, кто с улыбкой, кто – просто глядя в глаза, выражали разными словами своё доброжелательное отношение ко мне: мол, им приятно со мной познакомиться и «добро пожаловать в наш класс».

Память у меня хорошая, особенно на имена и фамилии, но вот зрительная сильно подводит всю жизнь. И, что удивительно, книги, я имею в виду обложки и корешки, запоминаю, а вот лица – с трудом. Но лица тех мальчишек запомнились: уж очень они по-доброму и открыто на меня смотрели.

Вот эти ребята, как я их запомнил.

Толя Бакин. Симпатичный парень, вечно улыбающийся, да так приятно, что в ответ у самого рот невольно в улыбке расползался. Но себе на уме, не так и прост, как выглядит. После седьмого класса, точнее, после того, как его исключили из школы, он ушёл в ремесленное училище, но в памяти остался.

Эдик Липкович. С ним мы быстро подружились. Когда в седьмом учились, я иногда в их дворе оставался чуть ли не до вечера. Ну и чудили мы в то время. Хотя Эдик серьёзно занимался спортом – академической греблей, – время на «гульки» мы находили.

Юра Сахаров. Второй после Павлушкина крепыш в классе. И это неудивительно: оба в одной секции вольной борьбой занимались, при этом с успехом. Но если Игорь после седьмого в ремесленное училище ушёл, то Юрка с нами после выпускного по Красной площади шатался, причём шатался во всех смыслах – и от счастья, что впереди начинается совсем другая, уже взрослая жизнь, и от выпитого до, во время и после выпускного.

Володя Нахилов. Среднего роста, очень рыхлый парень. Складывалось впечатление, что на нём кожа с мясом на размер больше надета.

…Познакомились. Ребята на меня смотрят, я на них, запомнить пытаюсь, как кого зовут, и жду, что дальше будет: первая переменка короткая – всего десять минут. Молчание продлилось недолго. Через несколько секунд Андрей говорить начал. Я решил было, что он лидер в классе, но оказалось, что там девчонки всю «власть захватили», а из ребят никто не выделяется. А говорить именно Андрей начал, потому что он складней других это умел.

– Класс у нас странный, мы о подобном даже не слышали, и он на всю школу один такой, – рассказывал мой сосед по парте. – Учимся вместе с первого класса, и всё нормально четыре года было, а в пятом классе у нас девять новеньких появилось, да не обычных, а намного старше нас. Все они, за исключением Лидки Новиковой, из Германии приехали. Там первые четыре класса окончили, а доучиваться в Москву отправились. Живут все вон в том доме. Видишь кусок крыши железной? Это общежитие, в котором надзиратели Бутырской тюрьмы проживают. Вот их отцы такой работой и заняты. Сам понимаешь, нормальные люди редко на неё соглашаются, лишь от безысходности. Но в Москве работы полно, а эти пошли. Значит, у них в характере есть склонность к насилию. В войну они в заградотрядах служили и стреляли в тех, кто испугался и в атаку не пошёл или назад побежал. Справедливо говорят: яблоко от яблони недалеко падает. Вот и детишки их на родителей своих похожими оказались. Вначале ещё ничего было, а сейчас один наш одноклассник совсем разошёлся. Его прозвище – Сокол, поскольку фамилия Соколов. Он с парой дружков всю школу терроризирует. В самой школе ещё ничего, тихо себя ведёт. Потому что МВД ему чётко сказала: одна жалоба – и она его в спецшколу отправит.

– Прости, – перебил я, – МВД – это что?

– Не «что», а «кто». Это наша директриса. Её же Мария Васильевна зовут, а фамилия Друченко, вот и получилась МВД. Понял?

Я, конечно, понял, но мне немного обидно за директора стало. Такая мировая тётка, орденоносец, а её так прозвали. Но говорить ничего не стал – не разобрался ещё, что здесь и как. Так что выступать было преждевременно.

– Но стоит ему выйти на улицу, – продолжил Андрей, – как он начинает ко всем приставать. Участковый – друг его отца, и все его выходки прикрывает. Поэтому мы выходим из школы всей толпой, провожая тех, кому далеко идти, и лишь после этого расходимся по домам. Ты в каком доме живёшь?

Когда я объяснил, что живу у метро «Белорусская», Юра Сахаров присвистнул:

– Ничего себе, далековато тебе до дома добираться. Но в ту сторону Сокол ходить опасается: он с ребятами с Углового переулка разругался. Те пообещали его на ленточки порезать и ими его же собственные ботинки зашнуровать, если он решится на их территорию зайти. Так что тебе ничего не угрожает, тем более что дорога до твоего дома проходит мимо дома Новиковых. Ты полпути с ними пройти можешь, а там Сокол не страшен.

Прозвенел звонок, мы вернулись в школу, начался следующий урок. На каждой перемене мы выходили во двор. Я познакомился со всеми девочками, запомнил, правда, не всех, но это естественно, ведь их было больше, чем мальчишек. Собрание после уроков прошло очень быстро, я даже толком разобраться не успел, кого и куда избрали. Помню только, что это одни девчонки были. Вот так и прошёл мой первый день в новой школе.