Текст книги "Социология"

Для Аристотеля государства, как и люди, – это живые организмы, соединяющие в себе различные, в том числе противоположные, свойства и качества. Они неоднородны, в зависимости от степени выраженности положительных или отрицательных свойств. Аристотель выделяет шесть наиболее распространенных форм государства – три положительные, служащие общему благу, и три превратные, не служащие ему. К первым он относит монархию, аристократию и политию, а ко вторым – тиранию, олигархию и демократию.

Монархия – самая древняя из всех форм политического устройства, выросшая из патриархальной семьи. Она божественна по своей сути, ибо на самом Олимпе существует монархический порядок, подчиняющийся единоличной воле мудрого Зевса.

Аристократия отличается от монархии тем, что в ней власть сосредоточена в руках не одного человека, а целого ряда лиц, обладающих явно выраженными достоинствами и добродетелями. В тех государствах, где люди сами по себе отличаются высоким уровнем нравственности и способны ценить личные достоинства, власть легко обретает аристократическую форму.

Полития предполагает, что у власти находится большинство граждан, обладающих воинскими доблестями, и их коллективный политический разум принимает все наиболее важные для государства решения. Это форма народовластия, открытая для тех граждан, кто владеет оружием и вместе с тем изъявляет готовность подчиняться законам государства.

Тирания представляет собой в глазах Аристотеля такую форму государственного устройства, которая противоречит высшему предназначению человека. Внешне она похожа на монархию, но имеет своей целью не общее благо, а выгоды одного лишь правителя, власть которого не знает ни политических, ни нравственных ограничений. Как форма недолжного тирания подлежит искоренению. Поэтому в условиях тиранического гнета, по утверждению Аристотеля, больше чести не тому, кто убьет вора, а тому, кто убьет тирана.

Олигархическая форма правления, как и аристократия, предполагает власть меньшинства. Но, в отличие от аристократии, здесь у власти находятся не самые достойные, а наиболее богатые. Это происходит в результате того, что, хотя в выборах участвуют все граждане, но выбирать они вынуждены из людей высшего имущественного слоя. Во времена Аристотеля таким был государственный строй в Карфагене. Олигархическая власть может обрушиться в результате двух причин. Первая – это грубое притеснение олигархами народной массы. Вторая – раскол в среде олигархов, когда власть сосредоточится в руках меньшей части, а другая, будучи оскорблена, прибегнет к содействию народа.

Демократия – это власть в руках народного большинства из числа свободных граждан. Ее отличительная особенность состоит в утверждении принципа равенства, препятствующего тому, чтобы богатые имели какие-либо преимущества по сравнению с бедными, и открывающего всем гражданам доступ к управлению государством. В условиях демократии власть может опираться на закон, но она же может оказаться и в руках демагогов, потакающих капризам толпы, и превратиться в «охлократию» – власть толпы. Аристотель не исключает такой опасности, когда народовластие начнет использовать деспотические методы управления. В таких случаях лучшие граждане окажутся жертвами демагогов и вертящихся вокруг них льстецов, а демократия станет напоминать тиранию.

Аристотель провел разграничение между естественным правом и условным. Первым он называл неписаное право, которое повсеместно имеет одно и то же, общее для всех значение, независимо от того, признают ли его люди, и от того, как они его толкуют. Естественное право выступает проводником всеобщей справедливости. Условным правом являются конкретные, частные, зависящие от обстоятельств времени и места, письменно зафиксированные законоположения, принимаемые людьми, а также строящиеся на основе этих законов отношения между ними.

Позднее в Европе через стоиков, а затем древнеримских юристов эта идея разграничения права на два вида будет развиваться, при этом возникнет традиция называть аристотелевское условное право положительным, или позитивным. Естественное право допускает и защищает естественное превосходство одних людей над другими и требует, чтобы одни господствовали, а другие повиновались. Так, взрослый имеет право господствовать над ребенком, мужчина – над женщиной, свободный – над рабом, эллин – над варваром. От этого разграничения окажется производным и разделение Аристотелем справедливости на естественную (устанавливаемую самой природой и имеющую для всех людей одинаковую силу) и политическую (объединяющую только тех, кто принадлежит к конкретному сообществу). К условному праву восходит и третий тип справедливости, именуемой законной, поскольку она определяется конкретными законодательствами, отличающимися друг от друга в разных государствах.

Люди поступают несправедливо по отношению друг к другу из-за нескольких причин: во-первых, это может быть имущественное неравенство; во-вторых, неравенство в получаемых почестях; в-третьих, по причине соперничества из-за жизненных благ и удовлетворения своих желаний. Аристотель, как рационалист и политический прагматик, считал, что в сфере политики и права можно считать справедливым лишь того, кто творит справедливые дела. Положительные душевные качества человека не имеют значения для окружающих, если они не проявились в конкретных делах. В общественной жизни, как на олимпийских играх, одобрения и наград достоин не тот, кто сильнее, а тот, кто победил.

Подразделяя право на естественное и условное, Аристотель, однако, сознавал относительность этого деления и ясно видел пункты их соприкосновения. Так, для него была очевидна их общая родословная, восходящая к обычаям старины, т. е. к обычному праву. Поэтому он считал условное право важным средством поддержания уважения к обычаям. Вся сила закона, утверждал он, должна быть направлена на то, чтобы заставить людей склонить головы перед существующими обычаями. Силой, которая движет процессом создания законов, утверждением прав и порядка, является мощное энергетическое начало, именуемое Аристотелем энтелехией. По своему смыслу и содержанию понятие энтелехии наиболее близко понятию деятельной причины. Это присущая людям духовно-практическая энергия, приводящая социальный мир в движение и переводящая различные возможности в состояние воплощенной действительности. Энтелехия создает, структурирует, изменяет, совершенствует строй социальной реальности, придает ей необходимую степень упорядоченности и цивилизованности.

Аристотель не проходит мимо проблемы саморазрушения государства. Он говорит о том, что в каждом виде государственного устройства содержатся деструктивные начала и государство вынуждено в целях самосохранения активно противодействовать им.

Наибольшую опасность для государственного организма представляют вспышки внутренних междоусобиц и посягательства на существующий строй с целью его замены на другой. Аристотеля как серьезного и глубокого аналитика интересуют, в первую очередь, причины этих явлений. На первое место среди них философ ставит настроения людей, готовящих государственный переворот. Ими может двигать сознание ущемленности своих прав и стремление занять в государстве такое же место, какое занимают те, что наделены в изобилии разными правами. Другая категория мятежников состоит из людей, стремящихся к власти из сознания собственного превосходства над другими, желающих занять в государственной иерархии подобающее им место.

Среди причин вспыхивающих распрей Аристотель называет множество отрицательных человеческих качеств – наглость, жажду непомерного возвышения, страх, презрение, зависть, корыстолюбие, несправедливость тех, кто властвует. Поводами к таким вспышкам могут служить самые незначительные мелочи, скрупулезно перечисляемые Аристотелем. Рассуждения Аристотеля о способах государственных переворотов как бы предуведомляют будущие наблюдения Макиавелли в его «Государе». Автор «Политики» подразделяет перевороты на две разновидности – на те, которые совершаются путем обмана, и те, что происходят в результате применения насилия. Но, несмотря на различия, между ними всегда просматривается очевидная связь. Так, зачинщики могут обмануть народ и с его согласия произвести переворот. Но потом, по прошествии времени, они способны начать применять, уже помимо воли народа, насилие. Оно им необходимо, чтобы удержать власть в своих руках. В государствах, где правит демократия, перевороты чаще всего возникают как результат необузданного поведения демагогов, натравливающих массы на достойных людей. Последние могут объединиться и решительными действиями упразднить демократию. Олигархия способна пасть в тех случаях, когда власть имущие станут злоупотреблять притеснениями народной массы или же внутри самой олигархии начнутся серьезные распри, которыми воспользуются ее противники и покончат с ней.

Говоря о внешних и внутренних причинах нарушений социальной стабильности, Аристотель обращается и к проблеме тех спасительных средств, которые способны воспрепятствовать нежелательным деструкциям. Суметь постичь суть нарождающегося зла в самом его начале, говорит он, – дело не первого встречного, а опытного государственного мужа. Он предостерегает, указывая на то, что губительные опасности обычно прокрадываются в механизмы власти незаметно. Своей малостью и кажущейся незначительностью они могут поначалу не вызывать серьезных опасений. Но те, кто по-настоящему озабочен задачей сохранения существующего государственного строя, должны быть наготове и обязаны заранее пресекать любые попытки противодействия законопорядку.

Аристотель предлагает активно использовать правовые средства, существующие законы для пресечения социальных распрей в их начальной стадии. Законоположения необходимо использовать для того, чтобы не позволить никому слишком возвыситься над остальными своим богатством и могуществом. Если же это происходит, то лучше всего, по мнению Аристотеля, удалять таких людей за пределы государства. Законы государства не должны позволять должностным лицам чрезмерно наживаться. За этим власти должны следить особенно тщательно. При олигархическом правлении следует предоставлять неимущим доходные должности, а тех, кто посмеет их оскорблять, подвергать строгим наказаниям. Этими и другими подобными им рекомендациями Аристотель преследует одну цель – при любом государственном устройстве изыскивать все возможные средства и способы для поддержания социального равновесия и правового порядка внутри общества и государства. Мир он ставит выше войны, стабильность – выше социальных распрей, правопорядок – выше дисномии. И основную надежду он возлагает на законы, на их способность предупреждать взрывы недовольств, контролировать исполнение гражданами их прямых обязанностей, регулировать многообразие складывающихся между ними отношений. Делая ставку на правовое регулирование социальных процессов, Аристотель не упускает из виду и другие, внеюридические, средства предупреждения дисномии. Важную роль он отводит воспитанию граждан в духе уважения к существующему государственному устройству. Умело организованный воспитательный процесс способен в не меньшей степени, чем хорошие законы, поддерживать государственный механизм в должном состоянии и препятствовать его преждевременному разрушению.

В сочинении «Никомахова этика» Аристотель рассматривает как социально-этические, так и философско-правовые вопросы нормативной регуляции общественной жизни. Пятая книга этого труда посвящена анализу категориальной антитезы «правосудность – неправосудность». Правосудностью Аристотель именует законопослушание, справедливость, а неправосудностью – несправедливость, своекорыстие, склонность преступать закон. Законы, которые уже по самой своей сути правосудны, призваны обеспечивать общественное благополучие. Они стоят на страже порядка и добродетели и запрещают драться, браниться, блудить, насильничать и т. д. Их требования адресованы ко всем сразу и к каждому в отдельности. Если правосудность – это часть добродетельности в целом, то неправосудность – составная часть порочности. Тот, чьи действия соответствуют определенным порокам, действует неправосудно, противозаконно.

Аристотель считает, что целые группы отдельных неправосудных дел можно возводить к какому-либо главенствующему пороку. Для разнообразных форм прелюбодеяний, например, таким исходным пороком является распущенность. Если человек в соответствии с сознательным выбором, т. е. преднамеренно, причиняет вред кому-либо, он поступает неправосудно. Тот же, кто оказывается жертвой неправосудного поступка, по выражению Аристотеля, «терпит неправосудие» против своей воли. Говоря о распределяющей справедливости, Аристотель относит ее к проявлениям правосудности. Когда же она нарушается и распределяющий уделяет одним больше, а другим меньше, то его действия неправосудны.

Субъективным источником всех неправосудных деяний выступает свободная воля. Когда, к примеру, совершается убийство, то нельзя говорить о неодушевленном предмете, которым убита жертва, а также о руке, наносившей удары, и даже о слуге, выполнявшем приказ хозяина (если убийца – слуга), что они действовали неправосудно. Все они служили орудиями, у которых нет возможности свободно, самостоятельно принимать решения. Можно обвинять в неправосудности судью, который намеренно, своекорыстно, ища благодарности или добиваясь мести, выносит несправедливое решение. Но если судья чужд всем этим соображениям и одновременно пребывает в неведении относительно тех или иных обстоятельств дела, то вынесенное им судебное решение является неправосудным только по отношению к осужденному. Применительно же к самому судье оно не может быть названо неправосудным.

Аристотель утверждает, что люди ошибаются, полагая, будто только от них зависят правосудные или неправосудные деяния. Даже располагая свободой принятия решений, они вынуждены считаться с множеством обстоятельств, которые с силой воздействуют на их поведение, а также с существующими обычаями, нормами морали. Так, человек в бою, даже если бы он и хотел бросить щит и бежать от врага, не действует таким неправосудным образом, поскольку находится во власти жестких моральных обязательств. Для Аристотеля неправосудность проявляется не только как противозаконная деятельность отдельных субъектов, частных лиц, но и как неправовые действия органов, призванных осуществлять правосудие. Сводя правосудность к добродетельности, а неправосудность к порочности, он тем самым рассуждает в русле естественно-правовой парадигмы, для которой этическое первичнее правового и шире его по объему.

Аристотель убежден, что даже в условиях единообразия внешних условий жизни люди будут сохранять присущие им от рождения различия характеров, темпераментов, наклонностей. Психологическое разнообразие индивидуальностей всегда будет порождать массу всевозможных проблем, противоречий и конфликтов. Перебранки и оскорбления действием, драки и убийства вряд ли удастся устранить. Очаги аномии будут продолжать существовать в любом новообразовавшемся социальном пространстве. Никаким, даже самым грозным, законам не под силу сделать человека иным, чем он есть по своей природе. А его природа предназначила ему быть «политическим животным», т. е. существом, хотя и предрасположенным к государственной, политической, цивилизованной жизни, но продолжающим оставаться «животным», существом, способным впадать в дионисийное безумство, сеять вокруг себя разрушения и гибель.

Аристотелевское определение человека как «политического животного» может показаться оксюмороном, соединением взаимоисключающих друг друга противоположностей, вроде «живого трупа» или «горячего снега», но это не так. То, что логически несовместимо в пределах одного суждения, может оказаться вполне совместимым в жизненной практике в пределах одного объекта. Человек в этом отношении – самый характерный образец таких совмещений. Если аполлонический или дионисийный принцип может быть только сам собой и не в состоянии выступать одновременно в качестве того и другого, то человек способен нести их оба в себе. Подтверждением тому и выступает антропологическая дефиниция Аристотеля: «политическое животное» – уникальный субъект, расположенный (если воспользоваться терминологией Ницше) и к аполлонической, и к дионисийной моделям социального поведения. Констатируя это, Аристотель выступает как реалист, далекий от того, чтобы питать благодушные и несбыточные иллюзии о переделке человеческой природы. Но тот же трезвый реализм позволяет ему ясно сознавать, что противоречие между аполлоническим и дионисийным началами в человеке не есть некая застывшая антитеза или хорошо сбалансированное равновесие двух чаш весов. Для него очевидно наличие в этом противоречии ведущей и ведомой сторон. Он в своих социально-философских трактатах не устает говорить о том, что смысл и цель человеческого бытия – не в поисках чувственных наслаждений, не в безумных оргиях и не в том, чтобы предаваться порочным пристрастиям, разрушительно воздействующим и на самого человека, и на цивилизованную среду вокруг него. Смысл жизни для человека – в добродетельном и законопослушном существовании. Быть добродетельным – это значит следовать не зову страстей, а предписаниям просвещенного и воспитанного разума.

Согласно Аристотелю, три ведущих фактора делают людей добродетельными: 1) природа как возможность родиться с необходимыми телесными и духовными свойствами; 2) привычки как способность развить прирожденные качества в лучшую сторону и прочно закрепить их образом жизни и социального поведения; 3) разум как способность повиноваться в первую очередь его голосу, а не зову чувств, вожделений и страстей.

Аристотель столь высоко ставит граждан, обладающих добродетелями, что утверждает, будто для наиболее совершенных из них, чья мудрость уподобляет их божествам, не нужны законы, поскольку каждый из них сам воплощенный закон. И когда обычные, т. е. обладающие и добродетелями и пороками, люди станут для них сочинять законы, то окажутся в смешном положении. Чтобы граждане имели возможность получать хорошее воспитание и образование, в обществе должны функционировать соответствующие этим задачам законы. Их созданием и контролем за их практическим осуществлением должно заниматься государство. Но его благие намерения и практические усилия будут постоянно наталкиваться на то обстоятельство, что человеческая природа несовершенна, что страсти зачастую вырываются из-под контроля разума и толкают людей к порокам и преступлениям. Государству не под силу переделать человеческую природу и формировать абсолютно совершенных граждан. Правители должны понимать это и им не следует требовать невозможного. Их удел – довольствоваться тем, чтобы граждане повиновались законам государства. На этом пути, говорит Аристотель, формулируя принципиально важную мысль, следует требовать относительного, а не абсолютного единства как семьи, так и государства. Если это единство зайдет слишком далеко, то и само государство будет уничтожено; если даже этого и не случится, все-таки государство на пути к своему уничтожению станет государством худшим, все равно как если бы кто симфонию заменил унисоном или ритм одним тактом.

В рассуждениях Аристотеля тесно связаны между собой политико-правовая и социально-этическая проблематика. Эта сознательно проводимая им связь обусловлена отчетливым пониманием того, что благо государства и состояние правопорядка прямо зависят от моральных качеств граждан. Будучи существом несамодовлеющим и несамодостаточным, человек относится к государству как часть к целому. Его назначение состоит в том, чтобы жить в государстве, а для этого ему необходимо постоянно соотносить свое поведение с требованиями разума и морали, во всем следовать мере и «золотой середине», избегая опасных крайностей в мыслях и поступках. Те же, кто живет вне права и законов, – это наихудшие из всех людей, использующие данную им природой умственную силу дико и нечестиво, т. е. в направлении, противоположном должному.

Назначение человека – в разумном и моральном поведении, привычка к которому образуется в результате обретения не столько отвлеченных знаний, сколько практического социального опыта. Если отвлеченные знания касаются самых общих положений, то опыт всегда конкретен. Когда судьбе приходится судить, а врачу лечить не человека вообще, а конкретного индивидуума, то это требует учета множества частных факторов и соответствующего практического опыта. Истинным гражданином является тот, кто рожден от свободных родителей, воспитан, просвещен, добродетелен, рассудителен, способен властвовать над собой, подчиняться воле государства, участвовать в народном собрании, суде и управлении. Его социальную роль Аристотель сравнивает с функциями моряка, чья задача – способствовать благополучному плаванию.