Текст книги "Социология"

Развитие схоластики (лат. schole – школа; scholastica – ученая беседа) как западноевропейской формы христианского духовного образования стало характерной особенностью средневековой оциокультурной жизни VIII–IX вв. Основными социально-просветительскими структурами, внутри которых развивалась схоластика, были итальянские, французские, немецкие, английские университеты и монастыри, а также придворная академия императора Карла Великого.

У истоков схоластики стояли такие мыслители-богословы, как Иоанн Дамаскин, Алкуин, Эриугена. Ее идеи развивали Ансельм Кентерберийский, Альберт Великий, Иоанн Дунс Скот, Уильям Оккам и др. Они преподавали, воспитывали преемников, создавали учебники, писали трактаты, вели ученые диспуты. Одно из важнейших направлений их теоретической деятельности состояло в том, чтобы развивать идеи «отцов церкви», использовать богатый интеллектуальный потенциал античной философии для обоснования христианских догматов и разработки теологической проблематики. Схоласты многое сделали для того, чтобы не дать разорваться связи времен, соединяющей античность со средневековьем. Благодаря им многие идеи Платона и Аристотеля обрели вторую жизнь в условиях христианской культуры.

Важную роль в развитии схоластической мысли сыграл продолжительный спор между реалистами и номиналистами о природе универсалий – общих понятий, характеризующих самые существенные свойства и признаки вещей. Представители реализма считали, что универсалии способны существовать самостоятельно, помимо мыслящих усилий отдельных людей, и указывали на несколько способов подобного существования: 1) универсалии как идеи, пребывающие в разуме Бога-Творца; 2) универсалии как формообразующие начала, содержащиеся в самих вещах в качестве порождающих их причин; 3) универсалии как общие понятия, существующие отдельно от индивидуума и его мышления, но способные, при необходимости, стать его достоянием. Номиналисты настаивали на исключительно антропогенной природе универсалий, на их неотъемлемости от рационального мышления конкретной человеческой личности.

Известный теолог XX в. П. Тиллих обратил внимание на морально-социологические аспекты теории реализма. «В ее основе, – писал он в книге „Мужество быть“ (1952), – лежит допущение, согласно которому универсалии логически, а коллективы актуально обладают большей реальностью, чем индивид. Частное (буквально: „составляющее часть“) обладает силой бытия по причине своего соучастия в универсальном. Самоутверждение, выраженное, например, в чувстве собственного достоинства индивида, становится самоутверждением в качестве вассала, преданного своему суверену, или члена гильдии, или студента из академической корпорации, или носителя какой-либо социальной функции, к примеру: ремесла, торговли или мастерства».

Ансельм Кентерберийский (1033–1109) родился в Италии, учился в Нормандии, жил в Англии. Был монахом-бенедиктинцем, имел сан архиепископа Кентерберийского, что позволяло ему во время отъездов короля управлять Англией. Спустя шесть столетий после смерти, в 1720 г., получил статус «учителя Церкви». Его основные сочинения: «Монолог», «Послесловие», «Диалог о грамматике» и ДР Ансельму принадлежит так называемое онтологическое доказательство бытия Бога. Оно опирается на постулат существования иерархии ступеней совершенства. Эта иерархия завершается высшей, совершеннейшей из всех форм. Она-то и есть Бог как самое совершенное существо из всего, что есть в мире. В качестве средоточия всех совершенств Бог абсолютен, вечен, бесконечен, всеблаг, вездесущ. Если отрицать существование Бога, то придется признать существование чего-то превосходящего Его во всех отношениях. Но поскольку это невозможно, то приходится признать бытие Божественного Абсолюта.

Человек может строить свое отношение к Богу на основаниях как веры, так и разума. Но эти две способности не равноценны: способность верить стоит выше способности понимать. Вера должна предшествовать познанию. Кредо Ансельма-теолога: «Верую, чтобы уразуметь». Слабость разума обнаруживается в том, что он не всегда способен постигать суть вещей, представляющих собой предмет веры. Но он полезен там, где требуется рациональное обоснование необходимости веры в абсолютные истины Священного Писания.

Альберт Великий (род. между 1193 и 1207 – умер в 1280) – выдающийся немецкий мыслитель, ученый, церковно-общественный деятель, епископ. В миру, до вступления в орден монахов-доминиканцев, он носил титул графа Альберта фон Больштедта. Вступив на духовное поприще, он преподавал теологические дисциплины в университетах Парижа, Кельна, получил почетное звание «Doctor Universalis». Его непосредственным учеником был Фома Аквинский.

Основные сочинения Альберта: «Сумма о творениях» (1243), «Об интеллекте и умопостигаемом» (1250), «О душе» (1257), «Метафизика» (ок. 1262), «О причинах и о возникновении всего» (1270), «Сумма теологии» (1280).

Альберт оценивал философию как способ постижения сущего, опирающийся на низшую, рациональную, способность человеческого духа. Эту способность он считал низшей по той причине, что сравнивал ее со способностью к непосредственному усмотрению высших истин. Он полагал, что богословие может прибегать к услугам философии лишь в тех случаях, когда необходимо распространять теологические знания среди людей. Из всех философских направлений Альберт выше всех ставил аристотелизм. Он считал необходимым применять методологию аристотелевского рационализма к исследованию теологических вопросов и разрабатывал принципы согласования научного подхода с богословскими догматами.

Альберт отводил важную роль наблюдению как одному из главных направлений познавательной деятельности человеческого разума. Он полагал, что наивысшее состояние, доступное человеческому духу, – это стремление к Богу, к созерцанию Его и к растворению в Нем через освобождение от пестроты чувственных впечатлений.

Уильям Оккам (1285–1349) – английский мыслитель. Принадлежал к ордену монахов-францисканцев. Свои идеи он развивал в русле поздней схоластики. Его труды и учение были признаны еретическими, а сам он претерпел гонения от главы ватиканского престола папы Иоанна XII.

Наибольшую известность приобрело учение Оккама о двух истинах. Он отделял веру от разума и утверждал, что истины веры не зависят от рациональных аргументов, а там, где в них обнаруживается нужда, очевидным становится факт ослабления, угасания веры. Разум, в свою очередь, не должен быть связан догматами веры, которые способны лишь сковать его, лишить энергии и необходимой свободы. Таким образом, два вида истин, восходящих к вере и разуму, должны сосуществовать независимо друг от друга.

Особую популярность приобрело у потомков сформулированное мыслителем положение, названное «бритвой Оккама». Его суть заключается в следующем: разум должен в своих поисках истины стремиться к наиболее лаконичным, логически стройным и даже изящным теоретическим построениям. Ему не следует умножать сущности сверх необходимого. Он обязан беречь свою интеллектуальную энергию, не расходовать ее впустую и отбрасывать все, что чрезмерно усложняет изложение и затрудняет понимание сути исследуемого предмета.

Фома Аквинский (1225–1274) – крупнейший средневековый мыслитель-теолог, один из официально признанных Ватиканом «отцов церкви». Родился близ Неаполя, в аристократическом семействе. Имея графский титул, Фома, однако, предпочел стать монахом-доминиканцем и посвятить себя религиозно-философскому творчеству. Он учился у Альберта Великого, затем преподавал теологические дисциплины в монастырских школах Италии и в Парижском университете. Своей яркой одаренностью снискал широкую известность, получил степень доктора богословия и титул «ангельского доктора». Спустя 50 лет после смерти был причислен католической церковью к лику святых. Начиная с XIV в., учение Фомы Аквинского является официальной доктриной римско-католической церкви.

Основные сочинения Аквината: «Сумма философии, об истинности католической веры против язычников» (1264) и неоконченный труд «Сумма теологии» (1273).

Главная книга Аквината, трактат «Сумма теологии», содержит, наряду с разнообразной религиозно-философской проблематикой, учение об обществе и государстве. В отличие от Аристотеля, считавшего государство естественной формой человеческого общежития, Фома видел в нем создание человеческого гения, подобное произведению искусства. В его понимания процесс управления обществом и государством аналогичен тому, как Бог правит миром, а душа руководит телом.

Главной объединяющей силой, без которой государство распалось бы, является воля правителя. Начало, консолидирующее все усилия граждан государства, должно быть единым, поэтому наилучшей формой правления является монархия. Поскольку власть государя производна от божественной власти, то монархия – это высший тип государственного устройства. Правитель, чья воля приводит в движение социальную жизнь, подобен Богу, творцу и миродержцу, представляя собой реальное олицетворение коллективной личности народа. Если главная задача государя – быть умелым кормчим, то главная добродетель народа состоит в том, чтобы повиноваться воле кормчего.

Однако, при всей социальной значимости светской власти, она стоит в христианской иерархии ниже власти церковной. Правители христианских государств обязаны подчиняться власти папы римского, который получил ее через апостола Петра от самого Христа.

Рассуждая о социальном и правовом порядке, Аквинат различает три разновидности права – вечное, естественное и человеческое. Вечное право – это совокупность принципов божественного руководства миропорядком. Естественное право следует из законов вечного права, распространяется на всех живых существ, включая человека. Оно предписывает чтить Бога и осуществлять его волю в земных делах. Человеческое право изменчиво и отмечено печатью случайности и скоротечности, завися от природы конкретного государства, характера правления и множества других, самых разных, в том числе случайных, факторов.

Данте Алигьери (1265–1321) – великий итальянский поэт-мыслитель, создатель величайшего из творений средневековой художественной культуры – поэмы «Божественная комедия». Родился во Флоренции, в семействе, где традиционными занятиями были медицина и фармацевтика. Являлся учеником известного писателя и юриста Брунетто Латини. В юности обнаружил поэтические способности, что привело его в круг литераторов школы «нового сладостного стиля» во главе с Гвидо Кавальканти.

Возмужав, Данте решил испытать себя на политическом поприще. Он выполнял дипломатические поручения правительства Флорентийской республики, был членом совета приоров, руководивших государством, участвовал в военных действиях. В 1301 г., когда власть во Флоренции захватила партия гвельфов (сторонников власти папы римского), политических противников тогдашнего правительства, Данте, принадлежавший к партии гибеллинов (сторонников светской власти), оказался в изгнании и был заочно приговорен к смерти. Долгие годы он вынужден был провести в скитаниях, узнав, как «горек чужой хлеб и круты чужие лестницы». В изгнании Данте написаны трактаты «Пир», «Монархия» и его грандиозная поэма. В этих произведениях чувствуется влияние аристотелевской и неоплатонической философских традиций. Умер и похоронен Данте в Равенне.

В центре «Божественной комедии» – нравственная судьба человечества. Под влиянием христианского принципа троичности Данте разделил поэму на три части – «Ад», «Чистилище», «Рай». Каждая вмещает по 33 песни. Правда, есть еще дополнительная первая песня «Ада», служащая вступлением к поэме и позволившая довести общее число песен до ста. Троичность просматривается и в том, что поэма написана трехстрочными строфами – терцинами.

Поэма пронизана сложной символикой. Данте прямо говорит о необходимости понимать ее содержание не буквально, а символически: «О вы, разумные, взгляните сами. / И всякий наставленье да поймет, / Сокрытое под странными стихами». В своем трактате «Пир» Данте описал четыре возможных способа понимания текстов – буквальный, аллегорический, моральный и анагогический. В применении к «Божественной комедии» эта типология обнаруживает крайне сложную семантику ее содержания. Так, поиск буквальных смыслов предполагает наивную доверчивость читателей, склонных верить, будто поэт действительно совершил путешествие по загробному миру. О таких читателях свидетельствует предание, согласно которому современники поэта, встречая его на улицах, со страхом перешептывались за его спиной: «Он был в аду».

Язык иносказаний позволил поэту передать суть многих отвлеченных философско-этических идей при помощи доступных созерцанию художественных образов. Аллегорична преамбула поэмы, в которой Данте рассказывает о том, как, перешагнув возрастной рубеж распятого Христа, «земную жизнь пройдя до половины», он очутился в «сумрачном лесу» глубокого экзистенциального кризиса. Ему не удавалось избавиться от ощущения неправедности того пути, по которому он двигался до сих пор. Все, чем он жил прежде, представилось ему чем-то вроде дикого, дремучего леса, в котором он заблудился, окутанный тьмой и опутанный ложью. И чем дальше он размышлял о своей судьбе, тем сумрачнее становилось у него на душе. Смятение, страх, чувство безысходности теснили душу, запутавшуюся в сетях грехов, в «путах зла», плененную пороками сладострастия, гордыни и корыстолюбия. Аллегории этих грехов – рысь, лев и волчица – стояли перед его умственным взором. Именно этих зверей он изображает поджидающими его у входа в Ад. Они теснят его к краю бездны, чтобы столкнуть в кромешную тьму зла, откуда уже нет спасения. Если бы Данте не имел тяги к творчеству и не обладал поэтическим даром, он, вероятно, не избежал бы нравственной гибели. Но искусство, поэзия спасают его, помогают духовно «возвыситься над повседневной былью». Ему в воображении является его любимый поэт Вергилий и подсказывает выход из тупика. Чтобы «от зла и гибели уйти», Данте должен показать, что произошло после смерти с теми, кто не устоял перед греховными искушениями и преступными соблазнами. Изображение адских мук грешников, преступников может помочь и самому Данте и многим другим уйти от зла и избежать нравственной гибели.

Такова аллегорическая преамбула «Божественной комедии», позволяющая предположить, что воображаемое путешествие поэта по девяти кругам Ада было продиктовано поставленной перед самим собой экзистенциальной сверхзадачей. Он обязан был преодолеть в себе все темное и пройти тяжкий и страшный путь, чтобы, усвоив нравственный урок, оставить позади все ложное и неправедное и выйти к свету, к новым духовным рубежам. Таким образом, картина Ада, куда спускается поэт, – это аллегория его собственной души в состоянии нравственного помрачения.

В герменевтической типологии Данте имеются, кроме буквальных и аллегорических толкований, еще и моральные. Под ними поэт подразумевает назидательные смыслы и значения, отыскиваемые читателями и имеющие воспитательную направленность. Важнейшая из этических категорий в ценностно-нормативной иерархии Данте – это категория справедливости. Принцип воздающей справедливости, логика возмездия за содеянное при жизни стали для поэта базовыми нравственно-правовыми основаниями распределения посмертных наказаний грешникам и преступникам, находящимся в Чистилище и в девяти кругах Ада. Данте в сопровождении тени поэта Вергилия перешагнул черту, отделяющую земной мир от потустороннего, загробного, и они начали спускаться вниз по кругам Ада. Представляющий собой гигантскую воронку, простирающуюся до центра Земли, Ад изображается поэтом как грандиозное исправительное учреждение. Души грешников и преступников несут здесь наказания за то, что они совершили при жизни. Здесь находятся сладострастники и гордецы, завистники и алчные скупцы, еретики и разбойники, самоубийцы и насильники. На самом дне воронки стоит вмерзший до середины туловища в лед озера Коцит Сатана-Люцифер. У него три лика и три пасти, в каждой из которых – предатель. Это Брут и Кассий, предавшие Юлия Цезаря, и Иуда Искариот, предавший Христа. Морально-правовая позиция Данте исполнена бескомпромиссной наступательной патетики. Каждому виновному он посылает соответствующую меру расплаты муками голодом, холодом, огнем, кипятком, расплавленным металлом и т. п. Каждый его новый шаг по загробному царству оборачивается все новыми картинами возмездия, которые действуют на воображение читателей «Божественной комедии» убедительнее призывов, увещеваний, доводов рассудка и логики.

Существует еще один вид истолкований – анагогический. Он предполагает внимание читателя к присутствующим в тексте метафизическим «сверхсмыслам», раскрывающим суть высших истин бытия. Изображаемые картины представляются истинными и в буквальном и в метафизическом значениях. Так, Данте искренне убежден, что посмертное воздаяние ожидает каждого человека и никто не избегнет его. Он также верит, что все прошлые, нынешние и будущие поколения людей связаны воедино общей судьбой. Эта связь, не очевидная в физическом мире, обнаруживает себя в мире сверхфизическом, где нет времени, отделяющего поколения друг от друга.

Живому человеку недоступно посещение загробного мира. То, что предпринял Данте, – это путешествие его духа, совершенное в воображении. В то время пока его витальное «Я» дышало воздухом земли, а его социальное «Я» пребывало среди современников, друзей и недругов, его духовное, метафизическое «Сверх-Я» путешествовало по Чистилищу, Аду и Раю. Пока поэт вел земную жизнь, его двойник, его «тень» пребывала в загробном царстве. Пережив страхи и испытав катарсис, освободившись от всего темного, она в итоге взошла к райским высотам духовного света. В замысле такого путешествия проявилась трансгрессивность предренессансного духа. Чтобы переступить черту, отделявшую существование от несуществования, нужна была невиданная духовная отвага. Ею будут в полной мере обладать гении Возрождения. И Данте – первый в генерации титанов духа Ренессанса.

Понятием антроподицеи (греч. anthropos – человек и dike – право, справедливость; традиционно переводится как «оправдание человека) обозначается культурно-историческая парадигма, сложившаяся в эпоху Возрождения на фоне кризиса христианской теоцентрической картины мира и питавшая затем на протяжении Нового времени философскую, социальную, политико-правовую, этическую, художественную мысль Запада. Ренессанс привел к радикальным изменениям в европейском нормативно-ценностном сознании, способствовал упрочению парадигмы антроподицеи, распространению нового социокультурного типа личности с явно выраженными трансгрессивными наклонностями.

Герой антроподицеи, обуреваемый непомерной гордыней, которая в традиционной, теоцентрической, картине мира и культуры занимала первое место в иерархии из семи смертных грехов, вообразил себя стоящим выше всего сущего. Он увидел перед собой необычайно раздвинувшееся пространство свободы, где грех мог превратиться в доблесть, а доблестями могли стать высокомерное пренебрежение абсолютными запретами и дерзкое своеволие, заставляющее разум оправдывать все, что угодно, даже преступления. То, что прежде казалось непреложным и незыблемым, теперь становится сомнительным и зыбким.

С отвержением абсолютных религиозных критериев воцаряется шаткость в представлениях о добре и зле, о должном и запретном и одновременно утрачивается истинное понимание человеческого предназначения. Воображаемая свобода от всеобщего религиозно-нравственного закона заставляет смотреть на всех тех, кто подчиняется ему, как на существа низшего разряда. В индивидуальном и общественном сознании возникают причудливые сочетания вполне исправных ментальных структур с деформированными и полуразрушенными этическими структурами.

Главный персонаж антроподицеи – человек, рвущийся к неизведанному и запретному, исполненный честолюбия и авантюристических амбиций, рассчитывающий только на себя и на фортуну. Новатор, исследователь, мореплаватель, землепроходец, он проявляет во всех своих предприятиях необычайную энергию и изобретательность. При этом вместо христианского смирения он демонстрирует неодолимую гордыню, вместо преданного служения Богу – дерзкие порывы к освоению и покорению мира. Регулярным христианским размышлениям о смерти он предпочитает жизнелюбие во всех возможных видах. Смысл жизни он видит не в служении религиозным святыням, а в самореализации своих задатков и в самоутверждении своего «Я». Перед ним открывается безграничное пространство социальной свободы, в том числе значительные возможности в социальном самоопределении, выборе занятий, творческой самореализации.

С самого начала парадигма антроподицеи обнаруживает свою амбивалентность: открывая перед человеком простор для самоутверждения, возводя его в статус абсолютной ценности и «меры всех вещей», она одновременно разрушает нормативно-ценностную структуру традиционной теоцентрической модели миропорядка. Оборотной стороной ее утверждения оказывается логика «теомахии» («убийства Бога») и превращение картины мироздания в метафизический «натюрморт», а точнее, «теоморт», где место «мертвой природы» занимает «мертвый Бог».

Двойственность антроподицеи проявляется и в этической сфере: наряду с апологией человеческого достоинства и творческой свободы она несла в себе дух мифического, иллюзорного всемогущества человека, зерна философии тотального имморализма и полной вседозволенности. То, что прежде казалось незыблемым и непреложным, становится сомнительным. Исчезают абсолютные критерии нравственных оценок, утрачиваются представления об истинном человеческом предназначении. Обнаружив в себе энергетические резервы, пребывавшие дотоле в невостребованном виде, и упорствуя в иллюзии собственного величия, человек видит себя в роли преобразователя социальной реальности и творца истории. Его не прельщает возможность творить из себя нравственно совершенное существо. На практике оказалось, что расширившееся пространство свободы, раздвинувшиеся нормативные рамки открыли простор для распространения авантюрно-криминальных умонастроений.

Ренессансный человек, а затем и человек Нового времени, встав на путь самообожествления, сознавая себя не частицей мироздания, обязанной существовать по его законам, а хозяином, который никому не подотчетен, вообразил себя пребывающим выше всего сущего. Одновременнно он во всей полноте обнаружил свое свойство постоянно увлекаться и нарушать меру. В результате выявилось, что чрезмерность во всем – одна из основных особенностей его негармоничной, «фаустовской» души.

Трансгрессивный дух западного человека, безмерно возгордившегося, преисполнившегося самомнения, оказывается в центре социально-философских концепций Нового времени, которые вместе с трудами художников, писателей, поэтов составили за несколько веков истории грандиозную антроподицею. Она наполнена не только дифирамбами «венцу Вселенной», но и мучительными поисками путей спасения возгордившегося человека, его защиты от самого себя, от тех темных, разрушительных сил, потенциал которых в его природе чрезвычайно велик.

В этих трудах присутствует готовность не ставить человеку в вину явные несовершенства его природы, слабости и порочные наклонности, готовность оправдать его и вместе с тем поверить в него, в его духовные возможности, нравственные способности, возложить на него вместе с надеждами еще и ответственность за все, что он делает и будет делать на социальном поприще.

На этой культурной почве веры в человека приобретают глубоко «антроподицейный» характер складывающиеся естественно-правовые принципы и, в первую очередь, принцип неотъемлемости естественных прав. Человек проходит процедуру оправдания перед лицом возвышающейся над ним громады государства. Появляются разнообразные формы аргументации, стремящиеся доказать, что не государство дарует человеку права и свободы, а что он уже самим фактом рождения в качестве человека становится их обладателем. Поскольку государство в его традиционных формах, которые еще не позволяли ему именоваться правовым, выступало, как правило, противником парадигмы естественного права и негативно реагировало на формулы антроподицеи, возникали сложные морально-правовые коллизии. В этих условиях аксиоматика естественных прав человека, пронизанная духом антроподицеи, позволяла вносить ограничительное начало в понимание статуса государства, давала возможность очерчивать нормативные пределы этатистского активизма по отношению к личности.