Текст книги "Социология"

Ренессансно-барочная эпоха имела переходный характер и несла в себе все признаки тотальной аномии с падением нравов, разгулом преступности, отсутствием каких-либо внешних препятствий для проявления человеческого злонравия. На этом фоне становилась очевидной социальная ценность порядка, права, законов как необходимых составных частей единого миропорядка. В драме «Троил и Крессида» Улисс (Одиссей) говорит об этом с необычайной выразительностью: «О, стоит лишь нарушить сей порядок, / Основу и опору бытия, – / Смятение, как страшная болезнь, / Охватит все, и все пойдет вразброд, / Утратит смысл и веру. Как могли бы, / Закон соподчиненья презирая, / Существовать науки и ремесла, / И мирная торговля дальних стран, / И честный труд, и право первородства, / И скипетры, и лавры, и короны. / Забыв почтенье, мы ослабим струны – / И сразу дисгармония возникнет. / Давно бы тяжко дышащие волны / Пожрали сушу, если б только сила / Давала право власти; грубый сын / Отца убил бы, не стыдясь нимало; / Понятия вины и правоты – / Извечная забота правосудья – / Исчезли бы, и потеряли имя, / И все свелось бы только к грубой силе, / А сила – к прихоти, а прихоть – волчьей, / Звериной алчности, что пожирает / В союзе с силой все, что есть вокруг, / И пожирает самое себя».

Эти строки можно рассматривать как поэтическую вариацию на тему «Проповеди о послушании», опубликованной в Англии в 1547 г., в которой говорилось: «Ибо где нет надлежащего порядка, там господствует всеобщее злоупотребление, животное начало, гнусность, грех и вавилонское столпотворение. Уничтожьте королей, принцев, правителей, магистратов, судей и им подобные чины божественного порядка, и никто не сможет появиться на большой дороге и не быть ограбленным, ни один человек не сможет мирно спать в своем доме и своей кровати и не быть убитым. Никто не сбережет в спокойствии своей жены и детей и владений; все вещи станут общими, вслед за чем необходимо последуют всякое зло, полное уничтожение души и тела, всех благ и государства».

В мире должен править иерархический «закон соподчинения». Социальный порядок является составной частью единого миропорядка, а монархия – наиболее естественной формой правления, соответствующей устоям мироздания. Монарх – это центр, который сплачивает общество в единое целое; от него исходят все благие предписания, которым должна подчиняться жизнь государства.

Сознавая ценность порядка, права и его законов, Шекспир вместе с тем показывает уязвимость их устоев, их зависимость от конкретных человеческих индивидов, от уровня развитости их интеллекта, морального и правового сознания, от степени изворотливости их мышления, способного уходить из-под контроля правовой нормативности. В драме «Венецианский купец» ростовщих Шейлок дает купцу Антонио деньги в долг под залог в виде фунта мяса с живого тела купца. Незадачливый торговец разоряется и не может расплатиться, а озлобленный купец требует расплаты. В сложившейся ситуации даже сам дож Венеции не имеет возможности спасти Антонио, поскольку никто не может нарушать законы республики. Купца спасает от смерти его подруга, адвокат Порция, которая заявляет кредитору: «Твой вексель не дает ни капли крови; / Слова точны и ясны в нем: фунт мяса. / Бери ж свой долг, бери же свой фунт мяса; / Но, вырезая, если ты прольешь / Одну хоть каплю христианской крови, / Твое добро и земли по закону / К республике отходят».

Здесь сила человеческого интеллекта оборачивается спасением для главного героя, но она же в равной степени может рождать аргументы, оправдывающие злодеяния. Мастерски изображенная юридическая коллизия производит двойственное впечатление и свидетельствует о зыбкости, уязвимости, ненадежности юридических законов, создаваемых людьми, которые сами их устанавливают и сами же, при известной изворотливости ума, легко их обходят, а при наличии своевольной дерзости, грубо нарушают.

Многими героями исторических хроник и трагедий движет воля к власти, и большинство преступлений совершаются ими в ходе борьбы за власть. Это не случайно, поскольку шекспировская эпоха – это время возникновения в Европе национальных государств, утверждения новых монархий.

Для драматурга источниками сюжетов служили фундаментальный, многотомный труд английского историка Р. Холишэнда «Хроники», сочинение Т. Мора «История Ричарда III» и труд Д. Чика «Вред мятежей и их печальные последствия для государства».

В драмах «Король Генрих VI», «Ричард III», «Макбет» драматург изобразил разнообразные коллизии борьбы за престол и корону монарха. Предельно жестокие формы этой борьбы в «Ричарде III» обусловлены, в добавок ко всему, особенностями личности главного героя. Ричард III отличается непомерным честолюбием и властолюбием, сильной волей и явным приоритетом интеллектуальных качеств над моральными. Эти свойства позволили ему в борьбе с королем и законными наследниками престола «расчистить путь кровавым топором», завладеть короной, стать монархом-узурпатором. Все свои силы и способности он употребляет во зло окружающим и к нему более, чем к кому-либо из представителей эпохи Возрождения, подходит определение «титан». Превосходя многих из своего окружения воинскими доблестями, коварством, способностью к изощренным злодеяниям, он демонстрирует демонический имморализм, предстает порождением не космоса, а хаоса, не света, а тьмы. Изуродованное от рождения тело Ричарда пребывает в союзе со столь же изуродованным духом, и все его крайне дисгармоничное существо находится в вопиющем разладе с гармонией Вселенной. Пребывая в состоянии жестокой обиды на обделившую его природу, считая себя посланцем ада и хаоса, он готов пойти войной на весь мир: «Меня природа лживая согнула / И обделила красотой и ростом. / Уродлив, исковеркан я до срока… / Стал я, как хаос… / Всю жизнь мне будет мир казаться адом… / Раз небо мне такое дало тело, / Пусть ад и дух мой так же искривит… / Против меня был Бог, и суд, и совесть, / И не было друзей, чтоб мне помочь, / Один лишь дьявол, да притворный вид».

В трагедии изображено хаотическое, доправовое состояние английской государственности, при котором доминируют произвол, «право» сильных на нарушения права, их «право» на кровь, насилие и вседозволенность. Когда Ричард решает устранить с пути старшего брата Кларенса, заключает его в тюрьму и посылает к нему убийц, тот в последние минуты жизни вопрошает: «В чем мое преступление? Где доказательства вины? Где законное следствие и вердикт присяжных суровому судье? Кто вынес смертный приговор бедному Кларенсу? Пока я не осужден законом, угрожать мне смертью – высшее беззаконие». Когда же убийцы говорят ему о приказе короля, Кларенс возражает: «Но ведь великий царь царей начертал на скрижалях заповедь „Не убий“». Но ничто не спасает его от злобного коварства Ричарда, который утверждает, что мог бы быть учителем самого «кровавого Макиавелли». Это признание, верное по сути, следует считать литературным недоразумением, возникшим по недосмотру автора: Шекспир не учел, что Ричард был убит в 1484 г., когда Макиавелли исполнилось только пятнадцать лет. У Шекспира Ричард предстает английским Цезарем Борджиа, макиавеллистом до Макиавелли и ницшеанцем до Ницше, уверенным в том, что закон, совесть, право – это измышления тех, кто слаб, чтобы с их помощью обуздать сильных, лишить их способности к борьбе, отнять у них возможность победы и господства: «Про совесть трусы говорят одни, / Пытаясь тем пугать людей могучих… / Пусть наша совесть – будут наши руки, / А наш закон – мечи и копья наши!»

Нормы морали и права не обладают для Ричарда регулятивной, предписательной и запретительной силой. Их долженствовательного потенциала недостаточно, чтобы заставить его подчиниться. Злая воля к власти, тиранические методы политического правления попирают их как мелкие, несущественные условности. В этом обнаруживается своя историческая логика: тирания как система неправовых методов правления является промежуточной формой, располагающейся между двумя полюсами – естественным состоянием «войны всех против всех» и правовым состоянием цивилизованной государственности. Тирания возникает на ранних ступенях государственности, когда злая воля правителя имеет возможность на каждом шагу пренебрегать законами и справедливостью как ради объективных целей государственного строительства, так и ради субъективных целей, диктуемых деспотическим своенравием тирана. В этом совпадении объективных и субъективных факторов – одна из причин успешного продвижения Ричарда к вершинам власти. Будучи сильной личностью, он перехватывает инициативу у слабого, больного короля Эдуарда, не способного укреплять государство, раздираемое распрями и погрузившееся в стихию беззакония.

В «Ричарде III» есть важный аспект, имеющий прямое отношение к шекспировской антропологии, – это внутренняя, экзистенциальная драма человека, униженного самой природой. Сознание своей физической неполноценности деформирует мировосприятие Ричарда, превращает его во врага всех нормальных людей, сообщает его злодействам особую, антропогенную мотивированность: «Я родился ногами вперед, чтоб спешить, с зубами, чтоб рвать и грызть». Его переполняют злобная энергия и решимость взять реванш у жизни и подчинить своей власти всех, к кому природа оказалась благосклонна: «Чем в этот мирный и тщедушный век / Мне наслаждаться?.. / Решился стать я подлецом и проклял / Ленивые забавы мирных дней». Ричард – истинный титан Возрождения, но его титанизм, в отличие от титанизма Леонардо или Микеланджело, лишен творческого начала, имеет борджианскую, разрушительную природу. Языческий титанизм соединяется в нем со средневековым демонизмом, превращая Ричарда в «черного маклера ада». Несмотря на общую негативную суть образа Ричарда, мудрость гениального художника заставила Шекспира внести в демоническую картину штрихи, заставляющие временами испытывать нечто похожее на сострадание к этому изгою природного и человеческого миров. Читатель и зритель начинают ощущать его, слыша ночной монолог Ричарда: «Скорее сам себя я ненавижу, / За зло, что самому себе нанес! / Подлец я! Нет, я лгу, я не подлец! / Шут, похвали себя. Шут, не хвались. / У совести моей сто языков, / Все разные рассказывают сказки, / Но каждый подлецом меня зовет! / Я клятвы нарушал – как много раз! / Я счет убийствам страшным потерял. / Грехи мои – чернее нет грехов – / В суде толпятся и кричат: „Виновен!“ / Отчаянье! Никто меня не любит. / Никто, когда умру, не пожалеет».

Многие из властолюбивых героев Шекспира руководствуются в своей борьбе теми приемами и принципами, которые красноречиво описал Макиавелли в трактате «Государь». Среди этих принципов первое место занимает максима «цель оправдывает средства». Политический макиавеллизм шекспировских властолюбцев не был результатом творческих измышлений драматурга, не являлся плодом чистого сочинительства. Современная ему социально-политическая практика превратила проблему этической неравнозначности цели и средств в неотъемлемый атрибут внутригосударственной борьбы. Политическая борьба за власть в европейских государствах XV–XVII вв. давала обширный материал для наблюдений и выводов, и потому ни Макиавелли, ни Шекспир не имели недостатка в фактах и обобщениях. Прямого влияния идей итальянского мыслителя на творчество английского драматурга не было. Оба они, обладая проницательностью, глубоким умом, пришли к сходным выводам о неизбежности политического имморализма. Только Макиавелли как прагматик был склонен оправдывать его, а Шекспир как христианский художник-гуманист относился к нему резко отрицательно.

В драмах Шекспира, не склонного к благодушным иллюзиям, крайне мало политических деятелей, которые действуют вразрез с тактикой макиавеллизма. Один из них – герцог Хэмфри Глостер («Король Генрих VI»), о котором историк Р. Холишэнд писал, что это был умный и справедливый политик, свободный от чрезмерной гордости и честолюбия, направлявший все усилия к выгоде государства. У Шекспира Глостер прям, честен, не приемлет лжи, ненавидит интриги и стремится действовать в соответствии с логикой справедливости и принципами законности. Но судьба его складывается трагически: он гибнет, пав жертвой макиавеллистской тактики его недругов, которые обвинили его в нарушении законов, заключили в тюрьму и там тайно убили. Шекспир достаточно подробно воссоздает макиавеллистскую аргументацию противников герцога, готовящих политическое убийство. Трагическая участь Глостера служит подтверждением той печальной истины, согласно которой в условиях тотальной аномии все иные приемы политической борьбы, кроме макиавеллистских, не могут иметь успеха. Однако сам Шекспир с его нравственно-правовыми воззрениями – ярый противник макиавеллизма, защитник принципов гуманности и справедливости. Монологи его героев, исповедующих макиавеллизм, нельзя отождествлять с позицией драматурга, как нельзя приравнивать философию Достоевского к философии Раскольникова. Лучшим доказательством тому является неизбежность возмездия, настигающего короля Клавдия, Ричарда III и Макбета.

В трагедии «Макбет» Шекспир изобразил крупную личность с сильным характером, способную на большие чувства, готовую на самоотверженные, героические поступки. Но как истинно ренессансный тип Макбет двойствен и в равной мере предрасположен как к подвигам, так и к преступлениям. В глубинах его «я», в низинах его внутреннего «подполья» существуют темные страсти, самая сильная из которых – жажда власти – пребывает в ожидании своего часа, т. е. событий, которые сорвали бы запоры, отворили врата и выпустили бы эту неукротимую страсть на волю. И вот из сфер темной метафизической реальности являются ведьмы-искусительницы, которые своими предсказаниями указывают на ждущий Макбета впереди трон монарха.

В трактовке Шекспиром судьбы героя проявляется барочная метафизичность авторского мышления. Все происходящее с Макбетом свидетельствует о том, что погружение человека в пучину преступлений далеко не всегда является результатом свободного выбора между добром и злом. Момент свободы, возможность выбора присутствуют только в самом начале каждого нового жизненного этапа, когда погружение в пучину зла еще не началось, не обрело необратимого характера и есть возможность устоять перед его соблазнами. Это очень трудно, поскольку зло обладает мощной способностью искушать и заманивать человека в свои сети. И если тот поддается темному влечению, его покидает способность к свободным волеизъявлениям, он становится заложником своей страсти, рабом обстоятельств, игрушкой роковых сил. Все это происходит с Макбетом, который, совершив одно злодеяние, обнаруживает, что надо совершить второе, затем третье и так до бесконечности. В итоге зловещая масса преступных средств превращает достигнутую цель в источник не радостей, а нескончаемых страхов и страданий. Устрашающие ночные видения, мрачные призраки начинают мучить убийцу и его жену, причастную к преступлениям мужа. Высшая власть, обретенная путем злодейств, приносит ее обладателю не счастье, а гибель. Так обнаруживает себя главная нравственно-правовая идея драмы: неспособность человека устоять перед искушением преступного восхождения к вершинам чревата для него нравственной и физической гибелью.

В трагедии «Гамлет» Шекспир изобразил морально-правовую и экзистенциальную коллизию, связанную с темой двойного преступления – братоубийства-цареубийства и отмщения как восстановления растоптанной справедливости. Принц Гамлет, ведший до тридцатилетнего возраста жизнь созерцателя, книжника, философа и привыкший ценить свои мысли и грезы выше окружающей его реальности, внезапно оказался перед чередой ошеломляющих событий – таинственной смертью отца, скоропалительным замужеством матери с вероятным убийцей и явлением призрака с известием о совершенном преступлении и призывом отомстить. Ему, государственному человеку, сыну государя, имеющему университетское образование, обладающему развитым интеллектом и чутким нравственным сознанием, хорошо знающему, что такое законы государства, ясна противоправная природа мести. Не приемлет кровной мести и христианство, заветам которого не чужд Гамлет и которые требуют: «Прощайте врагов ваших». Но для принца очевидно и другое: в его государстве не существует правового механизма, позволяющего законным образом наказать Клавдия, братоубийцу и узурпатора королевской власти. Кроме того, Гамлет не ощущает в себе присутствия духовных сил, позволяющих твердо верить в неизбежное и суровое возмездие, которое уготовано Клавдию в аду после его смерти. Следовательно, остается единственный путь восстановления попранной справедливости – отмщение за преступление. Он приходит к выводу, что, не имея юридического права на месть, он обладает нравственным правом на отмщение, на восстановление справедливости. Более того, после продолжительных раздумий и сомнений мысль об отмщении обретает в его сознании характер морального долга перед убитым отцом и государем, который он обязан выполнить любой ценой. Экзистенциальный кризис превращает обыкновенного интеллектуала в героическую личность, масштабы которой возрастают вместе с крепнущим, мужающим духом принца.

Психодинамика внутрисюжетного развития личности Гамлета не лишает его склонности к аналитическому рационализму. Явление призраков из метафизического мира не служит для него достаточным основанием практических действий и нуждается в подкреплении эмпирическими фактами. Шекспир как современник Ф. Бэкона, ставившего на первое место эмпирические методы познания, заставляет принца провести «следственный эксперимент» под названием «Мышеловка». В результате его опыт увенчался успехом, и он стал свидетелем зрелища, уличающего убийцу. То, что представлялось невероятным, обрело достоверность.

Трагический финал драмы с гибелью всех главных действующих лиц явился художественно-нравственным доказательством этической безвыходности той ситуации, в которой оказался Гамлет. Насилие, противопоставленное насилию, убийства, противопоставленные убийству, не вывели героя из нравственного тупика, не восстановили справедливость во всем объеме, а лишь уравновесили чаши весов. Но мир, «лежавший во зле», так и остался пребывать погруженным в него.

Гуго Гроций (1583–1645) – голландский социальный мыслитель, теоретик права. Родился в Дельфте. Одаренный выдающимися способностями вундеркинда, сумел в 11 лет поступить в Лейденский университет. В 15 лет защитил в Орлеанском университете диссертацию и стал обладателем степени доктора права. В 24-летнем возрасте назначен генеральным адвокатом Голландии. Бурные политические события в стране, связанные с борьбой против владычества Испании, привели к тому, что Гроций был приговорен к пожизненному заключению, а затем, после побега, оказался в эмиграции во Франции. Король Людовик XIII назначил Гроцию пенсию, а Гроций в ответ посвятил королю свой главный труд «О праве войны и мира» (1625).

Научно-теоретическая деятельность Гроция ознаменовала начало нового этапа в европейской социальной мысли, связанного с активной разработкой идей общественного договора и рационального юридического мировоззрения. Гроций предложил новый, в противоположность традиционному, теологическому, подход к обоснованию права как естественного, так и положительного (волеустановленного), господствующего в государстве в форме гражданских законов. Последние представляют собой обязательства, принятые людьми по взаимному соглашению. Это договорное основание имеет прочность только потому, что волеустановленное право опирается на универсальные принципы естественного права, требующие от людей выполнения принятых обязательств.

Общее благо и выгода всех людей состоят в том, чтобы жить в государстве под защитой и покровительством надежных законов. Естественное право опирается не на божественную волю, а на предписания здравого человеческого разума, отчетливо видящего разницу между благом и злом, истиной и ложью. Оно выступает для волеустановленного, государственного права в качестве основания. Соответствующее природе вещей естественное право способно сохранять свою значимость для разных государств в разные периоды истории и не может быть изменено даже волей всемогущего божества. Гроций предложил два способа доказательства существования естественного права. Первый, априорный, предполагает его соответствие изначальным требованиям разумности и потребностям человеческого общения. Второе, апостериорное, доказательство обусловлено наличием его элементов у всех цивилизованных народов, что позволяет прийти к заключению о его всеобщей природе. Естественное право не противоречит принципу справедливости, составляя с ним фактически единое целое.