Текст книги "Искания на Святой горе. Служение и борение иеросхимонаха Антония"

Рецензия Хрисанфа

Весна на Афоне – половодье света. Ветры добрели, дарили теплом. И что за наказанье: радецензияость природы для отца Антония оборачивалась испытанием. Солнце даже через стены просачивается. Афонское. Приходилось надевать на голову черный бархатный мешок.

И тут вдруг снова объявился иеродиакон Николай, принес журнал Почаевской лавры «Русский инок».

Боли в глазах не было, и отец Антоний, посматривая на иеродиакона, листал номер. «Русский инок» издавал архиепископ Антоний (Волынский). Стало быть, что-то такое напечатано, но содержание четвертого номера было вполне будничным. «Слово о поминовении» преподобного Нила Сорского.

О чревоугодии. Об унынии. О тщеславии.

Мудрые изречения Нила Синайского.

Отец Антоний иные прочитал вслух: «Начало спасения есть – самого себя осуждение», «Лучше камень бросить наобум, чем слово». «От ушей и языка – великая беда».

– Вот здесь! – показал на раскрытую страничку иеродиакон Николай. – Это и есть рецензия инока Хрисанфа.

Отец Антоний перевернул страницу.

– Не подписано.

– Та самая! – махнул рукой иеродиакон. – В нашем скиту, в Новой Фиваиде, эту рецензию читали три года тому назад.

Рецензию предваряло слово от редакции «Особому вниманию иноков».

– Мне глаза нельзя утруждать. – Отец Антоний передал журнал брату Николаю. – Самую суть, пожалуйста.

– «Года два тому назад вышла в свет уже вторым изданием книга пустынножителя Кавказских гор о. Илариона под заглавием “На горах Кавказа”». – Спросил: – Читать с пропусками?

– Читайте все как есть.

– «Мысль эта, или, как выражается автор, новый им обретенный догмат, заключается в обоготворении имени Иисус». Дальше идет о рецензентах.

– Читайте! Читайте!

– «Один афонский инок, человек, проводящий внимательную жизнь и весьма начитанный в святоотечественной литературе, к тому же получивший в оно время высшее образование, отозвался на предложение о. Илариона и написал рецензию на его книгу». Это верно, – объяснил иеродиакон. – Батюшка Иларион просил дать отзыв на его книгу…

– Дальше! Дальше!

– «Рецензию рассматривал другой афонский инок, мастер богословия, питомец Казанской Духовной академии, и нашел ее правильной».

– Это о ком?

– Об отце Феофане. Он где-то в горах живет, – пояснил брат Николай и продолжил чтение: – «Владыка Антоний признал, что рецензию, или отзыв о книге На горах Кавказа необходимо напечатать в “Р. И.”. Отзыв признает правильным, а книгу неправильной и для иноков неполезной». Это от редакции. Теперь рецензия. «В предисловии этой книги о. Иларион выставил одно только многоглаголание и фразерство, с разными извращениями Св. Писания и изречений св. отцов, делая это с единственной целию, чтобы доказать, будто бы в Иисусовой молитве и в имени Иисус Сам Спаситель находится».

– Остановись! – попросил отец Антоний.

Стало слышно, как затрепетал кроной орех.

– Что-то уж очень воинственно. – Отец Антоний поднял с глаз край повязки, взял у брата Николая журнал, прочитал вслух: – «На слова Златоуста Непрестанно пребудь в имени Господа Иисуса, да поглоти сердце Господа и Господь сердце, и будут два едино автор говорит: “Видите, как Златоуст сливает воедино имя Господа с Господом и говорит нераздельно и совокупно, потому что оно так и есть, как он все перетолковывает на свой лад Златоуста, говоря об умной молитве, через которую в сердце своем стяжаешь Господа Иисуса, и тогда будет такое единение, что Господь и сердце два едино. Ведь Златоуст – не сказал, что тогда имя Иисус, и Сам Он, и сердце человеческое будут триедино, а только Господь и сердце двуедино. Автор же вместо сердца человеческого постановил имя Иисус. Такой же он делает неправильный вывод, лишь бы как-нибудь доказать свою суемудрую мысль о значении имени Иисус в обоготворяющем смысле. Вот до каких увлечений приводит самомнение».

Отец Антоний вернул журнал, опустил на глаза повязку.

– Суемудрие, самомнение… Чем же нас одарят в продолжении?

– Все тем же!

– Все тем же, – повторил отец Антоний. – Кто он, Хрисанф?

– Беглый.

– Что означает «беглый»?

– Схимонах Ильинского скита. Но он из тех, кто бомбы мечет. В губернаторов, в полицейские чины…

– Нигилист.

– Вот-вот! Нигилист.

Отец Антоний положил пальцы на виски.

– Видимо, и другой глаз воспалился. Ничего! Терпимо. Однако то, что вы сказали, похоже на недобрый наговор. Он же схимник – Хрисанф. Нигилистам, метавшим бомбы, не Святая гора, а Шлиссельбург.

– Про Шлиссельбург не знаю, но Господь на Хрисанфа указал.

– Каким это образом?

– Знамением змия!

Отец Антоний удивился.

– Мы в каливе нашей о знамениях не слышали.

– У нас, у нас это было! В Андреевском скиту. Эконом отец Диодор раздавал милостыню пустынникам, а один старец в очереди не стоял, стоял в сторонке, творил Иисусову молитву. Ему-то и открылось. Смотрит – со стороны Ильинского скита заходит черная туча. Пригляделся, а тьма совсем не туча, но – дракон. Башка с пароход, на каком Наталья приезжала. Смрадом потянуло, ибо прескверное сие существо зависло над нашим скитом да и выблевало мерзкое зелье. Потом, изворотясь всем телом, кинулось в небо, через хребет, и туда, где Пантелеимонов монастырь. Говорят, подобное записано в книге «Мужей апостольских» апостола Ермы – ученика верховного апостола Павла. Ерма поведал о явлении дракона в Риме, и означал сей дракон – ересь, поразившую римских христиан.

– Рецензия Хрисанфа сама – и дракон и змей. Схимонах опустился до поношения старца, такого же схимонаха, как и сам.

– В «Колоколе» тоже статейку пропечатали о наших простецах. Монах Денасий, из братии Пантелеимонова монастыря, хулу на старцев Фиваиды возвел.

– Я «Колоколу» ответил, – сказал отец Антоний. – Не напечатали.

– Денасий у отца Агафодора секретарь. Ох, батюшка! Старцы за тебя Бога молят. Тебе, батюшка, – здравия, здравия, здравия!

Кланялся горячо, но не видел этих поклонов отец Антоний, на глазах черный мешок. Увы! Тьма не избавляла от боли в глазах.

Болел одиноко. Гости не тревожили, келлия стала тюрьмой. За порогом свет Божий, но для глаз нестерпимый.

Молился. Но даже слез не намолил: велико окаянство, нажитое в мире.

Предупреждение

Болезнь отступила ради праздника и вернулась: воспаление сосудистых оболочек. Снова келлия, закрытые окна и мешок на голове. Тьма. В книге «Моя борьба с имяборцами на Святой горе» иеросхимонах Антоний напишет в 1917-м: «В полном одиночестве и бездеятельности я, пребывая в темной келлии, конечно, сосредотачивая мысль свою на захватывающем душу предмете». Предмет – имя Божие.

Имя Божие. Имя человека. Имя монаха…

«Антоний» переводится с греческого как «приобретенное взамен». Взамен ротмистра лейб-гвардии Его Величества – иеросхимонах Святой горы.

У судьбы случайностей нет.

Хуления на имя Господне – всполох сражения неба и ада. Всполох, подготовляющий приход антихриста.

Для Агафадора, для Мисаила, Хрисанфа и прочих поклонников Натальи имя Иисус – тварный звук, тварные буквы. Рабы образования, рабы своего ума, рационалистически расщепляют имя Иисус на ипостась Бога и человека.

Во время ночного сна у отца Антония ясно сложилась мысль: «Аз есмь истина, и истина есть Аз. Имя Божие есть истина о три ипостасной истине, ибо Аз есмь истина, и Отец Мой истина есть, и Дух Святый есть Дух истинный».

Очнулся. Нашел ощупью на табурете лист бумаги и карандаш. К этому себя приучил: рождающееся во сне уходит безвозвратно, если не записать.

Пальцами определил края листа, записал пришедшую во сне мысль об истине. Мысль – не сон, а явь. Ключ к разрешению тайны Божества имени Господня.

Утром болящего навестил игумен Иероним. Отец Антоний сказал:

– Мне получше, и я, пусть урывками, готовлюсь к Апологии. Убежден: мое утверждение сильнее отрицания, да к тому же ругательного.

Игумен благословил.

В тот же день невольного затворника посетил монах Пантелеимонова монастыря. Старец Иов. Ревнитель Иисусовой молитвы негодовал на слепоту начальствующих в монастыре и в скитах: умудряются отделять имя Иисус от Бога.

– Сие разъединение имени Спасителя, распределение, отколупывание – обернется для русского народа бедами, уму непостижимыми.

Старец Иов принес отцу Антонию свои выписки из святоотеческих творений. Иные прочитал:

– «Имя Божие свято само в себе». Выписано из Большого катехизиса: «Великое имя Божие заключает в себе Божественные его свойства, никакой твари не сообщаемые, но Ему единому собственные, как то: единосущие, присносущие, всемогущество, благость, премудрость, вездесущия всеведения, правду, святость, истину, духовное существо и проч. Сии собственные свойства открывает нам Дух Святый в слове Своем». Из сочинения святителя Тихона Задонского. А вот что писал Варсонофий Великий: «И молися Святому имени Божию, глаголя сие: Господи Иисусе Христе, помилуй мя». У меня тут много. А в этой тетради записи наших старцев. Принесли для передачи тебе, отец Антоний. Истина в сих изречениях, разуму доступная. Вот Василий Великий. «Ипостасей не отметайте, Христова имени не отрицайтесь». Святитель Игнатий (Брчнчанинов): «Имя Господа Иисуса Христа содержит в себе особенную Божественную силу».

– И после этого злая ругань Хрисанфа. Ревизия веры афонских старцев.

– Правда останется за правдой, – сказал Иов, прощаясь.

Он за порог, а в дверях еще один гость: инок Меркурий.

Говорил долго, говорить ему нравилось. Отец Антоний молчал. Наговорившись, брат Меркурий распрощался. Но в прихожей сказал-таки о главном, с чем пришел:

– Образованные люди, голубая кровь Афона, должны быть едины во всем, ибо в мире грядет торжество лапотников.

Отец Антоний не удержался, открыл тетрадь старца Иова.

– «Венец славы соплетает Он праведным, уповавшим на имя Его и во спасение Его». Святой Ефрем Сирин. А это из Деяний «Ради веры во имя Его, имя Его укрепило сего… и вера, которая от Него, даровала ему исцеление».

Меркурий стоял, смотрел. Мотнул головой и вылетел за дверь, будто сам себя выкинул.

Отзыв архиепископа

Первого мая, в день праздника весны – в Москве, в Санкт-Петербурге, – на сад и на каливу, как привет из России, полчаса лил серебряный дождь.

Отец Антоний не смог усидеть в четырех стенах. Чуть отодвинув повязку, чтоб видеть землю, вышел в сад и, вдыхая влагу, такую русскую, такую драгоценную, добрался до беседки.

Сидел, ни о чем не думая, ничего не держа в голове. Дышал запахом дождя. Запах все еще стоял в воздухе, хранимый среди ветвей и листьев сада.

Вдруг быстрые шаги.

– Благословите, отче!

Голос иеродиакона Николая.

– С чем? – спросил отец Антоний.

– С «Русским иноком». Отзыв владыки Антония на возражения отцу Хрисанфу старца Илариона. Рецензию Хрисанфа перечитать?

– Зачем? Читай, брат, отзыв.

– Тут немного, – и вздохнул. – Стыжусь, что у меня бас, такое для карканья вороны. «Защита автора вовсе не основательна: он пишет о пользе Иисусовой молитвы, но это не касается его обожания имени Иисус. Пишет о святости имен Божиих, но это говорит против исключительной силы имени Иисус, а усваивает различным именам Триединого Бога, Спасителя, Богородицы и святых. Самое имя Иисус не есть Бог, ибо Иисусом именовались и Иисус Навин, и Иисус, сын Сирахов, и первосвященник Иисус, сын Иоседеков. Неужели они тоже боги? Сообщение автора о том, что многие, прочитав критику на его книгу, перестали творить Иисусову молитву, либо вымысел (потому что сею молитвою всегда занимались люди, и не разделявшие суеверия автора), либо весьма отрадное – если сию молитву перестали творить те, кто соединял с нею нелепое суеверие и, следовательно, творил молитву, будучи в прелести».

– Барин, – обронил отец Антоний.

Иеродиакон помолчал, покашлял. Продолжил:

– «Скорблю о том, что из-за этой книги произошло на Афоне великое смятение и ссоры, выражающиеся в резкой брани последователей отца Илариона против отца Алексия и других. Это никого не радует, кроме диавола, воспользовавшегося высокоумием малоучившегося богословию автора и исполнявшего его и его последователей таким гневом. Из этого гнева познайте, братия, что дело сие суть не от Бога: гнев мужа не творит правды Божией, не является плодом страстности и крепости. Господь да оградит нас от козней врага. А. Антоний».

– Архиепископ Антоний (Храповицкий) Волынский.

– Уж очень это нехорошо… Отца Илариона, схимонаха, в дьявольскую свору спихнул.

– Не повторяй дурного за дурнословными. – Отец Антоний закрыл ладонями глаза поверх повязок. – Отведи меня в келлию.

Горько! Так хотелось дождинку губами снять с листочка.

За здоровьем – к преподобному Нилу

Глаза стонали. Вслушиваясь в боли, понял: стонет душа – в глазах боль аукается.

Рецензия Хрисанфа наглая. Отзыв архиепископа Антония – архиерейская высокомерность. Выпорол отца Илариона за веру в Христа, в имя, данное Сыну Божию – Троицей. Заодно с «высокоумным малоучкой» раздавил лапотников Афона. Догмат изобрели: имя Иисус – Сам Бог. Огородил, видите ли, от козней врага ученых-богословов: отца Алексия, отца Хрисанфа, духовника Агафодора, игумена Мисаила и себя – высокопреосвященного.

Богословие в отзыве – сан архиерея, но ведь знаменит на всю Россию: великий публицист, великий духовный авторитет. Одним словом – Антоний (Храповицкий). На дворе время просвещенных владык.

Первенствующий митрополит Антоний (Вадковский) населил Синод и всю Русскую Церковь архиереями, игуменами, протоиереями не только с образованием, но образованными. А коли так, возражать на все премудрые хуления здесь, на Афоне, некому. В России, где церковная власть у двух Антониев, – тем более.

И почему-то сказал себе:

– А ведь ты тоже Антоний.

Репрессиям Агафодора и Алексия (Киреевского), хулам Хрисанфа и Динасия, а теперь владыки Антония ответом должно быть – слово. Апология.

За месяц богословской науки не одолеть, а ведь ошибиться нельзя даже в порядке слов… Где он, Златоуст?

Отчаянье для схимника – недопустимо: но даже читать лишен возможности!

Стонал. Слышал свой стон. И пел псалмы, творил Иисусову молитву, вызывая перед внутренним взором крест с образом Теклы Хайманота с отсохшей ногой за семь лет стояния.

На полунощной молитве вдруг увидел на полке рукопись своего перевода книги преподобного Нила Мироточивого. Представил страницу, прочитал, как по писаному:

– «Когда же подвижник запутается в паутине, как муха или как рыба, пойманная в сеть, то отчаивается и говорит: “Нет у меня теперь тела, чтобы летать, нет у меня крыльев, чтобы удержаться на воздухе, нет у лица моего очей, дабы возвести их на небо, чтоб умолить за мою несчастную душу, теперь мне не спастись, ибо поработился я греху”».

И тотчас пыхнула заревом еще одна сторона: «Воспряни, не бойся, ибо Бог претерпел Крест ради спасения твоего!»

Приложился к образу Матери Божией Владимирской. Натянул легкие свои сапоги, взял палку, подобранную в саду, с естественной удобной рукоятью. И пошел… В ночь.

Звезды Афона – светят.

Млечный Путь впадает за горизонтом в море.

Шел тропой, кусты вдоль тропы с обеих сторон, как стольные города, – светлячки указывали дорогу. А дорога даже для Афона дальняя. К вершине Агион-Орос, 2200 метров над уровнем моря. Пещера Нила Мироточивого не на Афонском заливе, где монастыри Святого Пантелеимона, Ксенофонт, скит Новой Фиваиды, и не на берегах залива Стримонского: здесь Эсфигмен, Ватопед, Ивер, Каракал, лавра Святого Афанасия. Пещера на самом Эгейском море.

Воды отец Антоний напился в Ивере, трапезничал у иноков Каракала, подремал возле источника Святого Афанасия, а в лавре Афанасия ужинал и принял от иноков хлеб, вяленую рыбу, мешочек изюма.

Узкими тропами по отшлифованным ходоками камням и по каменному крошеву шел над морем. Море казалось изумительно синей каплей, натекшей с неба. Вот только упасть этой капле некуда, разве что в душу.

Солнце наполовину потонуло в море, когда тропа вывела, наконец, к скале с пещерой преподобного Нила. Каменная пена, устремившаяся к небу, застыла уж очень высоко над землей. Пустынник нашел себе приют в расселине, у самой вершины. Некогда огненной.

Сил уже никаких, но оставаться внизу нельзя. Наверх ведут и каменные ступени, и кое-где деревянные лестницы, может и сгнившие: во тьме хождение опасное.

– Вот мой волк, – сказал себе Антоний, поднявшийся до подошвы скалы. – Вот они, мои скачки, – с минуту сидел на каменном выступе. – Вот мои Энтото и Барро.

Отдых секунд на десять.

– Хребет Императора Николая II. И дальше озеро Рудольфа. Третье путешествие по Абиссинии. Маньчжурия. Токио. Уход в запас. Рясофорный. Васька. Афон…

Слава Богу – лестница из тесаных досок ведет к дверям келлии.

– О лицее забыл помянуть.

В келлии темно, зажег свечу. Прошел к ложу преподобного Нила. Хотел сесть, а усталость как рукой сняло.

Приложился к образу преподобного. Тончайший, едва уловимый запах мира. Борода у старца до пояса.

Зажег лампаду. Молился Богу о Боге.

Когда единственная защита – Сам Иисус Христос, а защитить надобно отрекшихся от мира старцев, проведших в молитве по сорока, по пятидесяти лет, – усталость не смеет касаться человека: ни ног его, ни спины, ни век.

Не искал отец Антоний у Бога правды, указывая на неправду архиереев, игуменов, духовников. Богу ведомо, чему быть. И будет. Ничего не просил. Предстоял. Отче Нил был рядом: подвиг преподобного – молитва. Одинокая, на неприступной скале, где гнезд не вьют даже орлы.

Лег подремать. И во сне уже вспомнил: глаза ни разу не потревожили, а ведь весь день на солнце. В зеленых очках, разумеется, но под вечер очки снял. Потому и видел: море – синяя капля.

Пробудившись до света, отец Антоний смотрел из пещеры на горы, на море. Он и сам был молитвой. Почему-то вспомнил имя Варлаам. Среди знакомых иноков Варлаама не знал.

Утром, сойдя с горы, вдруг понял: вчера он ничего не ел и даже воды не выпил.

Тропа повела к лавре Святого Афанасия.

Снова вспомнил имя Варлаам и, будто отгораживаясь от Варлаама, другое имя – Савва.

И тут показалась лавра. Все встало на свои места. Неподалеку от монастыря – скит Святого Саввы Зографского. В этом скиту жил в уединении святитель Григорий Палама. Из скита его взяли в Эсфигменский монастырь, где он был игуменом. А коли Григорий Палама, то, стало быть, и Варлаам. Святитель – это исихазм, а ученый инок Варлаам – нынешний Алексий (Киреевский). Вооружась догматом о непостижимости существа Божия, Варлаам осмеял исихазм. Издевался над духовными озарениями. Фаворский свет объявил тварным. И был собор в храме Святой Софии. Григорий Палама природу Фаворского света защитил от нападок Варлаама. Собор принял толкование святителя Григория: Бог, недоступный в Своей сущности, являет Себя в энергиях, которые обращены к миру, доступны восприятию, как Фаворский свет. Дивный этот свет является не чувственным и не сотворенным. Учение Варлаама собор осудил: ересь.

– Ах, вот почему я забыл о пище и о воде! – осенило отца Антония. В храме во имя святителя Григория Паламы он служил литургию.

Вечером третьего дня нежданного похода в пещеру Нила Мироточивого отец Антоний был уже в своей каливе.

Четверть часа на сон. Час на молитву, и за машинку. Первая глава. «Общий взгляд на ересь имяборствующих».

Все расщепляющие имя Христа, отделяя Бога от человека, – имяборцы. Стало быть, еретики, ибо Иисус Христос един в двух Своих ипостасях, Бога и Человека.

Подзаголовок: «Древнее почитание имени Божия». «Да исповедятся имени Твоему великому, – призывает Псаломник Церковь, и ветхозаветную и новозаветную, – яко страшно и свято» (Пс. 98, 3). Первые два поколения людей от Адама до Еноса не дерзали совсем призывать имя Божие, даже в молитвах, и совершали жертвоприношения свои молча: столь страшным и святым было для них имя «Бог», и столь жива была в них вера в то, что «имя Божие есть Сам Бог», и только праведный Енос, как свидетельствует Писание, – «сей упова призывати имя Господа Бога» (Быт. 4, 26).

Перечитал.

– Начато.

И лег спать.

А в ответе – народ

Подглавка называлась сурово: «Анафема, коей подлежат имяборствующие». «На стороне “Русского инока”, – ложились на бумагу слова, – стоят наиболее интеллигентствующие монахи и начальники некоторых монастырей, не имеющие опытного ведения силы и величия имени Иисус; на сторону же о. Илариона стали все подвижники и все простые и верующие сердца… Общими усилиями святогорцев и были найдены свидетельства святых отцов, которые приведены здесь в некую систему и предлагаются как оружие и противоядие против пагубного учения о том, что имя Божие не есть Бог. И имя Иисус есть имя, принадлежащее Ему лишь по человечеству Его и относящееся лишь к человеческому Его существу».

Напечатал, окликнул брата Павла.

– Вот ведь как складывается жизнь наша: вчера служил в храме Святителя Григория Паламы, а сегодня пишу об этом. Лжеучение Агафодора и высокопреосвященного Антония Волынского – не есть учение новое. Я в пещере Нила Мироточивого ни с того ни с сего вспомнил имя Варлаам. Оказывается, и с того и с сего: этот Варлаам был уличен в ереси святителем Григорием Паламой. Прыткий мудрец Варлаам отрицал Божество Фаворского света. Продиктуй мне, брат Павел, определение против Варлаама. П ятое.

И машинка снова стучала.

«Также тем, кои думают и говорят вопреки Божественным словам святых и образу мысли Церкви, что только об одном существе Божием говорится имя Бог, и не исповедуют того, что отнюдь не меньшим почитается Божественное действие, как тому научают нас Божественные тайноводители, почитающие во всех отношениях одинаковыми как существо Отца и Сына и Святого Духа, так и действие Их, анафема, анафема, анафема!» (5-е определение; переведено с Греческой постной Триоди).

Машинка умолила.

Брат Павел отложил тетрадь с записями.

– Это ведь и на владыку…

– А думают ли начальствующие о громаде беды, какую воздвигают ладно бы на афонских старцев – на всю православную Россию? – Отец Антоний смотрел на брата Павла, тот побледнел.

– Царское своеволие аукается на нашем народе.

– А ведь цари у нас – самодержцы.

– Помазанники! – согласился брат Павел. – Оттого и должны бояться Бога вдесятеро против страха Божия в подданных.

Отец Антоний подошел к иконам, поклонился.

– Деяния Иоанна Грозного привели к пресечению рода Рюриковичей. То же самое можно сказать и о Петре Великом. Сын Алексей в тюрьме замучен, внук, Петр Алексеевич, растленный с детства, сгорел в огне оспы четырнадцати лет. На нем ниточка родства с Романовыми по мужской линии оборвалась. Сын Анны Иоанновны Карл Петр Ульрих – герцог Гольштейн-Готторпский, поименованный Петром III, убит женой, но успел родить Павла. От жены, Софьи Фредерики Анхальт-Цербстской. Павел убит сыном. А нам Господь послал защитить от хулы сильных мира сего имя Господа нашего. Искушение? Или подвиг. Наивный, чистый, а потому – по искренности – детский. Стало быть, угодный Господу.

– Я подобрал ясную мысль у апостола Павла: «Действие Божие есть Сам Бог», – сказал брат Павел.

– Спасибо. Но пошли в сад. Для новой главки нужна свежесть и в голове, и в теле.

Брат Павел взял под руку отца Антония, ибо тот закрыл лицо своим бархатным мешочком. И остановился.

– Что бы ни было завтра, мы исполняем Божию волю. Это в сердце. А с умом нашим уж как-нибудь разберемся.