Текст книги "1917. Разложение армии"

№ 168. Рапорт начальника 132-й пехотной дивизии генерал-майора Перцева и председателя дивизионного комитета Платонова в Ставку от 24 сентября 1917 года о братании солдат 63-го Сибирского полка (132-я дивизия, 1-й Сибирский корпус, 10-я армия ЗФ)

Сегодня в девятнадцатом часу были произведены стрелками 10-й роты и ротами 2-го батальона 63-го Сибирского стрелкового полка попытки братания с немцами на участке позиции против западной окраины Сморгони. Часть братавшихся стояла открыто у своих окопов с флагами, а некоторые стрелки пытались сойтись для встречи с немцами [на] междуокопной полосе. В противолежащих окопах были видны также открыто с флагами стоявшие немцы, некоторая часть которых перебегала навстречу стрелкам 63-го Сибирского полка.

Как только стало известно о случившемся, был открыт артиллерийский огонь по району целей 25 и 26 и ружейный огонь правофланговыми ротами 528-го полка; братавшиеся и стоявшие у окопов русские и немцы немедленно разбежались по своим окопам и попрятались. Братавшиеся стрелки угрожали стрелявшим ротам 528-го полка расправиться с ними за стрельбу по братавшимся. Пока выяснено, что два стрелка 63-го Сибирского полка остались у немцев. Дознание производится. Донесено по всем инстанциям.

(Революционное движение в России в сентябре 1917 г. Общенациональный кризис: документы и материалы. М.: Изд-во АН СССР, 1961. С. 443. Публикуется по: Антивоенные выступления… С. 239–240.)

№ 169. Рапорт начальника 2-й Финляндской стрелковой дивизии генерал-майора Е.М. Демидова командиру 22-го армейского корпуса (7-я армия ЮЗФ) генерал-лейтенанту А.А. Безрукову от 26 сентября 1917 года

Командиры 6-го и 8-го [Финляндских стрелковых] полков доложили мне по телефону:

Сегодня днем разведчики 6-го Финляндского стрелкового полка, переправившись через Збруч [в] районе села Зеленая-Австрийская, на западной окраине этого села у кладбища поставили плакат с надписью «Долой войну». Из окопов противника к нашим разведчикам вышло четыре немца, которые вступили в переговоры с разведчиками. Туда же из наших окопов помимо разведчиков собрались и некоторые стрелки 6-го и 8-го полков. Сборище было разогнано нашим артиллерийским огнем. Возвратившиеся разведчики показали, что немцы были 173-го полка и что один из них сказал, что они придут завтра в село Зеленая-Австрийская с музыкой и офицерами. Немцы говорили с нашими солдатами, что они не хотят войны, но что воевать их заставляют паны.

Вечером командир артиллерийской бригады доложил мне, что на батареи явились стрелки с требованием, чтобы батареи больше не стреляли. Командир 8-го полка доложил, что солдаты полка требуют немедленного расформирования 100 человек ударников 1-го революционного полка, приданных 8-му полку для разведки, причем 25 человек ударников ушли в роты 8-го полка. Дознание производится. Подробности будут донесены дополнительно.

(Революционное движение в России в сентябре 1917 г. Общенациональный кризис: документы и материалы. М.: Изд-во АН СССР, 1961. С. 447–448. Публикуется по: Антивоенные выступления… С. 240–241.)

№ 170. Телеграмма начальника штаба Западного фронта генерал-лейтенанта Р.-К.Ф. Вальтера командующим 2-й, 3-й и 10-й армиями от 27 сентября 1917 года

Снова установлен случай братания с немцами. Главкозап приказал:

1) установить тщательное наблюдение в окопах, чтобы своевременно заметить начавшееся братание и сообщить артиллерии и соседней пехоте;

2) по обнаружении братания артиллерии соответствующего участка открывать энергичный огонь по братающимся, а соседним с братающейся частью пехотным частям открывать по ним пулеметный и ружейный огонь.

(Революционное движение в русской армии, 27 февраля – 24 октября 1917 года: сборник документов. М.: Наука, 1968. С. 433. Публикуется по: Антивоенные выступления… С. 242.)

№ 171. Донесение и.д. начальника штаба 11-й армии генерал-майора Кирпотенко начальнику штаба Юго-Западного фронта генерал-лейтенанту Н.Н. Стогову от 30 сентября 1917 года

По сведениям из 6-го корпуса, в 16-м пехотном полку, занимающем позицию юго-западнее Заоржа, началось братание, которое перекинулось в соседний 14-й полк. Немцы толпами ходят в наши окопы, артиллерия воспрепятствовать бессильна, так как артиллеристы на наблюдательных пунктах арестованы. Комиссару предложено немедленно выехать в шестой корпус.

(РГВИА, ф. 2067, оп. 1, д. 23, л. 326. Публикуется по: Антивоенные выступления… С. 244.)

№ 172. Из воспоминаний Н.А. Бартенева об оставлении Цереля

1 октября 1917 года

[…]

Для меня бегство команды явилось неожиданностью, т. к. стрельба неприятеля была скверна, наша же команда была обстреляна предыдущим частым бомбометанием. Председатель комитета бат. 43 минер Савкин, бывший на маяке у меня телефонистом, был в ярости от поведения команды и требовал всех беглецов расстрелять, прочие же были подавлены и возмущены этим.

В сопровождении Савкина я отправился на батарею. По дороге встретил нескольких пьяных с 44-й бат., которые во время боя, когда их прочая команда была на 44-й бат., напились денатурату. Дальше матрос 44-й бат., Кулай, привел ко мне нескольких беглецов с 43-й бат., которых он поймал у кордона, за проволочным заграждением.

По приходе на батарею я сказал речь команде, собравшейся у Центрального поста, соответствующую обстановке. Так как у орудий, у погребов и у приборов были еще работы, то я приказал устроить в казарме общее собрание.

На батарее я встретил полную растерянность. Офицеры подавлены всем случившимся. Команда перепугана и пристыжена, многие возмущены. Прапорщик Родионов, видимо, перепуган.

Из Центрального поста по телефону я говорил с кап. 1-го ранга Кнюпфером, доложил обо всем случившемся и просил беглецов, сбежавшихся в то время к Менто и скопившихся там в числе около 125 чел., задержать там и обезоружить, и ни в коем случае не пускать на батарею. Также обязательно уничтожить вино, предполагавшееся к раздаче на батарее. […]

Около 10 ч. в комнату, где я говорил по телефону, пришел один из членов комитета и доложил: «Г. лейтенант, там к Вам пришла команда, просят в канцелярию, хотят предложить какую-то мерзость». Войдя в канцелярию, я нашел там вооруженную толпу, среди коих было много стариков. Один из них обратился ко мне, заикаясь: «Г. лейтенант, мы не можем больше сражаться. Надо сдаваться. Дальше сопротивляться бесполезно». Вглядевшись в эту толпу, я увидел звероподобно-бессмысленные рожи, совершенно отупевшие от страха и окончательно деморализованные. Их было человек 30. Уговаривать их и даже пытаться на них воздействовать было бесполезно. Взвесив это, я, видя смущенное молчание комитета, ответил им только: «Убирайтесь вон, разговаривать с вами не желаю». Столь неожиданное и резкое проявление пораженческого настроения ясно показало, что не только нельзя рассчитывать на образумление беглецов и их использование при вероятном появлении на другой день неприятеля, но необходимость всячески оберегать и остальных от разложения. […]

На батареях к этому времени широко стали известны предложения и запугивания немецких парламентеров. Менто было уже наводнено беглецами и делегатами со всех батарей, т. ч. связь с ними стала затруднительна. Общая деморализация начала развертываться вдруг, чрезвычайно быстро. Один лишь лейтенант Линдеберг правильно, как оказалось впоследствии, оценил обстановку и откровенно мне сказал, что за команду ручаться абсолютно не может. Сам он находится в казарме и с ним его старая команда. Они остаются, пока он с ними и только потому, что им стыдно его бросить. Он считает, что дело безнадежно проиграно, да и сам он не видит надобности в дальнейшем упорстве, т. к. флот нас бросил и конец всей эпопеи очевиден. […]

С маяка сигнальщик Весельский сообщал, что простоял на посту более 8 часов; никто не сменяет, т. к. все сигнальщики Службы связи ушли, другие же не хотят. Его я уговаривал остаться. С других батарей команда тоже уходила. С 43-й батареи ушли обе смены. Бедлам шел полный. При докладе об этом Кнюпферу он сказал, что в таком случае надо будет с утра выкатывать боевой запас стрельбою в залив. Расстреляем пушки и запас уничтожим, на что я возразил, что это неосуществимо, да и бесцельно. Надо хорошую организацию, чтобы сделать около 100 выстрелов из пушки, и время. Немцы этого не допустят.[…]

Около 9 ч. [2 октября] на NW из тумана показался неприятельский аппарат, летевший на высоте 400–500 метров, 44-я батарея открыла огонь. После нескольких выстрелов с 43-й батареи передали категорическое требование стрельбу прекратить, и 44-я батарея вскоре замолчала. Из Центральной телефонной станции передавали, что все батареи решили уходить, отнюдь не сражаться и увести с собой офицеров. […] В команде была тенденция не позволять даже уничтожать, чтобы не вызвать стрельбы немцев и не раздражать их, т. к. те требовали сдачи им всего в исправности, иначе-де они нас накажут. Я передал, что в нужный момент приду на батарею. […]

Последние переговоры с командой вели мичман Поликарпов и Гончаревский. Команда согласилась, что когда она сядет в Менто на транспорт и баржу, то разрешит офицерам уничтожить батарею. Мне было передано, что команда решила окончательно уходить. […]

Все пространство от мызы Церель до батареи покрыто воронками от снарядов, но на самой батарее не видно следов попаданий, ни немцев, ни «Гражданина». Орудия, погреба и все сооружения – в исправности… Осмотрели орудия. Взрыва патронов у них не произошло, только у 1-го орудия был, по-видимому, неполный взрыв, т. к. отверстие в теле затвора закопчено. В патронах у орудий решили переменить запалы, осмотреть и тщательно изолировать провода, а у 1-го орудия, т. к. затвор не открывался, я хотел взорвать раму, для чего в нее вставил несколько патронов, снабдив каждый запалом, соединив их параллельно. Однако взрыва не последовало. Сняли в Центральном посту телефон и пытались произвести взрыв индуктором – тоже безрезультатно. Для пробы я приготовлял патроны отдельно, но ни одного взорвать мне не удалось. Считаю, что гальванические запалы были неисправны (игольчатых с фитилями не было вовсе).

После многократных бесплодных попыток пришлось убедиться, что мы окончательно лишены этого средства уничтожения и стоим с голыми руками перед задачей уничтожить эти громадные установки.

На осмотр орудий, замену запалов, изолировку, осмотр проводки, присоединение ключей и индикатора прошло много времени, причем мне приходилось бегать по всему огромному протяжению батареи, т. к. все приходилось делать лично (мичман Лярош был совершенно не знаком ни с чем). Я решил взорвать погреба, при взрыве которых должны пострадать и установки. (Невредимость 2-го орудия 18 сент. должно объяснить счастливой случайностью.) Выкатили полузаряды из погреба и выстрелом из винтовки воспламенил их. Весь порох в погребе загорелся моментально. Из него вырвалось пламя с ревом, как при травлении пара, но снаряды взорвались не сразу. 18 сент. 2-й погреб взорвался через 55 мин. после начала пожара. Ожидать взрыва 1-го погреба пришлось минут 20 в 1-м блиндаже, затем, не желая терять время, пробежали к 3-му погребу и, когда подходил к нему, раздался взрыв и 1-й погреб весь взлетел на воздух. Мы залегли по канавам. Огромный столб черного дыма, бревна, рельсы, тележки и пустые пеналы поднялись на высоту около 100 саж. Белый флаг, который вывесили над домом в Менто солдаты, за 7 верст отсюда – свалился. Погреб был уничтожен окончательно. Проверять, повреждено ли орудие, я за неимением времени не пошел. Таким же образом был зажжен и 3-й погреб. Одновременно и 2-й дизель. Взрыв третьего погреба мы пережидали во 2-м блиндаже. Ждать пришлось 40 мин., теряя драгоценное время. Мы хотели уже выходить, но случайно задержались, и в это время последовал взрыв. В 3-м погребе взорвалась лишь одна половина, другую завалило землей и из нее валил дым. В таких условиях подходить к 4-му погребу было небезопасно, тем более что двери в нем были заперты и предстояло еще их выламывать. 2-й дизель горел, на нем лопались и рвались 40-мм патроны и взрывались ящики с ними. Дома в тылу батареи были зажжены бревнами с 3-го погреба и горели. Я отослал Поликарпова, Ляроша и Журавлева на 47-ю батарею ожидать нас, а сам с Кулаем отправился и зажег 1-й дизель, взорвавши там жестянку с бензином. Я решил идти взорвать и зажечь запасные погреба, пока не окончатся взрывы на 43-й. На ней в это время было пожарище, горели дома и дизели, трещали, взрываясь, 40-мм патроны и стреляли по сторонам. Когда мы подходили к 47-й батарее, взорвалась и 2-я половина 3-го погреба, усеяв пространство до вышки у Собрания осколками, бревнами, кусками.

Я считал необходимым идти и уничтожить запасные погреба, а затем вернуться на батарею 43, где к этому времени можно будет ходить беспрепятственно, и, кончив ее уничтожение, перейти к маяку, где сжечь дом, т. к. точно было неизвестно, сожжен ли он, хотя говорили, что он зажжен одновременно с маяком.

Подойдя к вышке у Собрания, влезли на нее, чтобы осмотреться. Неприятельских судов в море не видно, но со стороны Морской авиации к мызе подходил отряд немецкой пехоты и артиллерия. Было около 3-х час. дня. Пришлось считать дело оконченным и окольными путями пробираться к Менто, которое оказалось уже занято немцами.

(Бартенев Н.С. На Цереле. РГА ВМФ.Ф. р-29, оп. 2., д. 3, л. 3 – 20. Публикуется по: Л.И. Амирханов. Морская крепость императора Петра Великого. СПб., 1995.)

№ 173. Из воспоминаний Альфреда Бекмана об участии линкора «Гражданин» в Моонзундском сражении

…Впереди черная полоска воды и за ней угадывается берег Сворбе – это почти сплошная желто-красная полоса огня, из которой вырываются к небу протуберанцы зеленоватых всплесков. Кругом на шлюпках и плотах, мелких суденышках кричат и размахивают шапками люди. «Гражданин» продолжает идти – людей подбирают идущие следом эсминцы – поставлена задача уничтожить Церель!

И «Гражданин» открыл огонь. Разрывы снарядов яркими зеленовато-белыми вспышками ложились на территории Церельской батареи. Вот наш залп взметнул к небу желтоватый фонтан огня, вероятно, загорелось хранилище горючего. Желтое пламя распространяется по территории, и вскоре среди этого моря огня начинают взметаться огненные фонтаны рвущиеся снарядов, разбросанных взрывами по батарее среди разлившейся горящей нефти.

Темнело, в жарких отсветах зарева Цереля на воде виднелись спасавшиеся на лодках и плотах люди. Нескольких человек вытащили на палубу «Гражданина». Их отвели вниз. Никто не жалел их, и наслушались они немало слов, полных презрения.

С сопровождавших «Гражданин» эсминцев передали: спасенные офицеры сообщают, что батарея на Цереле была уничтожена. На «Гражданине» проиграли дробь, и линкор повернул на обратный путь, но вскоре луч прожектора нащупал распластанную на доске фигуру человека. Его подняли на палубу. Спасенный оказался мичманом из орудийной батареи. Опрошенный, он утверждал, что все орудия батареи были целы.

(Бекман А.А. Мемуары. 1916–1926: http: //heninen.net/bekman/alfred/memories/#c1)

№ 174. Из воспоминаний генерал-квартирмейстера штаба 10-й армии Западного фронта генерал-майора А.А. Самойло (начало октября 1917 года)

10-я армия стояла на занимаемых позициях в полном бездействии. Солдаты никакой службы не несли, большинство из них было всецело под влиянием агитационно-пропагандистской деятельности большевистских организаций, многие оставляли свои воинские части и постепенно расходились по домам.

Немцы широко этим пользовались для вывода своих войск в тыл и переброски их затем на французский фронт. По-видимому, немецкое командование опасалось агитационного воздействия революционных солдат России на моральное состояние немцев. […]

Большевизация армии уже на моих глазах делала большие успехи. На нашем фронте, насколько мне помнится, большевистские ячейки в ротах стали возникать еще в августе. На полковых собраниях успехом пользовались также только большевики; они же посылались представителями и на армейские собрания и [в солдатские] комитеты, настойчиво выдвигавшие требования немедленно заключить перемирие на всех фронтах. Большое влияние в армиях имели и местные, губернские и уездные, комитеты партии.

На Западном фронте наиболее революционной была 2-я армия, а лучшую сознательность выказали быстро большевизировавшиеся родные мне гренадерские полки – Екатеринославский и особенно Ростовский.

(Самойло А.А. Две жизни. М.: Воениздат, 1958. С. 174, 176.)

№ 175. Донесение командира 6-го армейского корпуса генерал-майора А.П. Грекова командующему 11-й армией ЮЗФ генерал-лейтенанту Ф.С. Рербергу от 2 октября 1917 года

Доношу фактически установленные данные братания [в] частях 4-й дивизии [в] хронологической последовательности:

29 сентября около 14 часов появились на высоте 365, на бруствере, немцы и начали размахивать белыми флагами, фуражками и платками. Солдаты 1-го батальона [16-го пехотного] Ладожского полка 1-й и 2-й линий вышли тоже на бруствер и ответили маханием, а вскоре ефрейтор 1-й роты Скибеев и рядовые Высоцкий и Кутуров при общем сочувствии всех рот батальона пошли к противнику. Попытки командного состава открыть огонь не были допущены. Братавшиеся 3 солдата успели сойтись и вступили в объяснения знаками; разошлись лишь после огня артиллерии. В тот же день были попытки брататься [в 14-м пехотном] Олонецком полку, но развития не получили.

30 сентября около 13 час. немцы снова появились на [высоте] 365. Появление их произвело больший эффект, чем накануне, и во всех батальонах 16-го полка солдаты повылезали наверх и отвечали маханием. Около артиллерийских наблюдателей поставлены были караулы из 8 – 10 солдат, чтобы не дать открыть огонь. Вооруженное наблюдение было установлено и за офицерами. Ходившие накануне три солдата опять пошли к противнику, неся белый флаг с надписью «мир», сошлись с немцами и начали разговор; за ними потянулись сначала по 2–3 человека, а затем и группами еще солдаты. Часть солдат зашла в немецкие окопы, но к нам [в] окопы немцы не приходили. Между окопами образовались кучки, угощавшие друг друга и даже плясавшие под балалайки и гармонии. Как выяснил подсчет, утром 1-го у противника осталось 26 солдат Ладожского полка, в 14-м полку [в] этот день тоже выходили кучки с флагами, было братание, но в меньшей степени, чем в Ладожском. 2 солдата 7-й роты Олонецкого полка остались у противника.

1 октября немцы опять появились на [высоте] 365, но под впечатлением занятия Эзеля[89]89
  Остров Эзель (Сааремаа) был занят германскими войсками в ходе проведения Моонзундской операции 29 сентября – 6 октября. См. документы № 172 и № 173. (Прим. ред.)


[Закрыть] солдаты не ответили им, и лишь 3 человека 3-й роты Ладожского полка пошли требовать возвращения задержанных накануне 26 человек. Им было обещано вернуть задержанных через день-два и дана немецкая записка без подписи, фигурирующая в качестве приказа не стрелять по русским и не захватывать их.

2 октября вернулись задержанные 26 человек Ладожского полка. Около 15 час. немцы снова явились [в] обычном месте, и с ними сошлись 8 человек 2-й роты Ладожского полка. Огнем артиллерии и пулеметом с участка 4-й роты того же полка [они] были разогнаны.

Подлинные донесения частей и немецкую записку представляю дополнительно.

(Революционное движение в русской армии, 27 февраля – 24 октября 1917 года. Сборник документов. М.: Наука, 1968. С. 453–454. Публикуется по: Антивоенные выступления… С. 249–251.)

№ 176. Сообщение комиссара 11-й армии ЮЗФ А.М. Чекотило военному министру генерал-майору А.И. Верховскому от 4 октября 1917 года

Сообщаю подробности нападения на помощника Цветкова-Куликова. После полученных сведений, что в 4-й пехотной дивизии начались братания с немцами, туда выехал мой помощник Цветков-Куликов с целью ликвидировать его, что было осуществлено при помощи комитетов. Третьего октября Цветков отправился в 15-й Шлиссельбургский полк, где настроение было тревожное, хотя случаев братания не наблюдалось. На общем собрании второго батальона Цветков разъяснил солдатам положение [о] невозможности немедленного заключения мира во что бы то ни стало. Эти разъяснения встречались враждебными возгласами, и в конце концов Цветков уехал из полка, не закончив своих разъяснений. По дороге в штаб дивизии Цветков был встречен небольшой группой солдат Шлиссельбургского полка, остановивших его лошадь силой и потребовавших, чтобы Цветков слез на землю. Это требование Цветков не выполнил, несмотря на угрозы. Когда он стал отъезжать, в него понеслись камни, одним [из] которых Цветков ушиблен в бок. Теперь лежит в постели. Положение его не внушает опасений. Настроение в полках 4-й дивизии тяжелое, требование мира во что бы то ни стало; от устройства зимних жилищ и вообще работ солдаты отказываются, мотивируя это тем, что если они будут работать и устраивать землянки, то мира не будет. Идет массовая продажа сапог, шинелей, белья, причем в основе лежит соображение, что без обмундирования воевать нельзя и этим путем солдаты ускорят мир. Сегодня выезжаю в 4-ю дивизию для производства расследования и принятия необходимых мер. Прошу Совет рабочих, солдатских депутатов и Центральную раду отозваться на мое сообщение. Для сведения сообщаю, что 4-я дивизия входит в состав украинизирующегося 6-го корпуса, почему голос Центральной рады будет особенно веским.

(О положении армии накануне Октября: (донесения комиссаров Временного правительства и командиров воинских частей действующей армии) // Исторический архив. 1957. № 6. С. 48–49. Публикуется по: Антивоенные выступления… 251–253.)