Текст книги "Vertuхайка ля мур. Дикий мёд домашней осы. Два сценария"

– И хуля, ты вафельницей щёлкала!.. Те што тут луна-парк со сладкой ватой? Воин, драна в рот… Больно?

Анна замычала.

Прапорщик:

– Вот так жить – больно… а за родину и умирать не больно… а за Христа даже сладко… незыблемо… а тебе – больно… вот и соображай… подъём, бля! Хва валяться! Как алкаш.

– А то ты за родину пал? – хрипя и кашляя, сказала ему Анна.

– Я умирал… да не умер… но, это не твоё сучье дело… ещё один такой вопрос – и я отправлю тебя в космос… без скафандра… я два раза не говорю… незыблемо… стакан водки принять можешь?

– Нет

Он грустно заржал, покачав головой:

– Воин, бля!

Анна с трудам встала.

– Сердцем не болела? – спросил прапорщик.

– Нет. – Крест сними. – Нет. – В бане крест снимают, чтоб не жёг

Анна через голову сняла нательный крестик.

– А это что за побрякушки? – увидел кольца на цепочке.

И понял.

И стиснув зубы, сказал:

– Сними.

Анна сняла.

Он рванул на ней футболку и бюстгальтер.

– И что дальше? – закрывая грудь, не поняла Анна.

– Дальше?.. тебе будет очень плохо…

– Хуже чем есть, уже не будет.

– Ага, – согласился, криво усмехаясь, прапорщик, – И трусы сними… незыблемо… а то натрёшь… где у нормальных людей яйца, —

и швырнул ей в лицо грязные камуфляжные штаны…

*

14.*

Дальше…

В течение нескольких недель, которые Анне показались мгновением гибельно-сладкого сна, когда холодеет душа…

*

15.*

Прапорщик безучастно сидел, широко расставив ноги,

одной рукой наливал стакан дешёвой водки,

а второй рассеянно перебирал в паху.

Анна стояла в майке, в камуфляжных штанах с полстаканом водки в руке и никак не могла решиться выпить.

Начала пить и её сразу вырвало.

– Пи-ить, бля-я! – заорал прапорщик, – Незыблемобля!

Анна, давясь, выпила и только собралась вернуть всё на пол, как прапорщик заорал:

– На пол, бля!

Не понимая, что делает, Анна рухнула на пол.

– Пошла, бля! — заорал прапорщик.

Анна, задыхаясь стала отжиматься, а прапорщик стоял и орал:

– Быстрее, бля!.. Быстрее, тварина!

Анна отжималась, едва сдерживая рвоту, а прапорщик орал.

*

16.*

Потом Анна снова пила водку, и снова её рвало, и снова отжималась, и била до изнеможения грушу, и пот с ней лился рекой, а ей казалось, что это не пот, а водка.

Когда она падала в измождении на бетонный пол, такой холодный и приятный, прапорщик поднимал её за волосы, и снова заставлял пить треть стакана водки, и снова её рвало, и снова она отжималась, лупила руками и ногами грушу, приседала, с блином от штанги, и опять пила водку, пока не рухнула, задыхаясь:

– Всё!.. Не могу!.. не могу

– Знаешь, бля, чем мужик от бабы отличается? – спросил прапорщик и сам ответил: – Мужик всегда хочет, но не всегда может. А баба – она, не всегда хочет, но всегда может… давай, бля!… в кал давай!…незыблемо, бля!

И снова Анна, вся мокрая и сомнамбулическая от водки и перегрузок лупила, приседала и отжималась, и зал плыл перед глазами, пока прапорщик за волосы не швыранул её на драные маты в углу:

– Спать, бля. Два часа. Незыблемо, бля.

– Не адо уш… – еле выговорила Анна.

– Забудь, бля!.. про душик свой… солдату умываться – боевой опыт смывать, – плыл голос прапорщика, но слова отслаивались от смысла

И Анна вырубилась.

*

17. *

За окном мелькали дни.

Всё было одно и то же.

Водка, пот и перегрузки.

Один раз в день, из грязной алюминиевой миски, скрюченной ложкой – гречневая каша, вкуса которой Анна не чувствовала.

Она уже ничего не чувствовала, отключалась на два-три часа на матах и слюна текла во сне из уголка рта.

Проваливаясь в сон, она пыталась представить себе жилище отшельника и окошко с запахом ладана и тёплым огоньком лампадки, но всё было как в тумане, только грубый и далёкий голос прапорщика орал:

– Спать, бля! Как труп, бля!.. И во сне работать, бля! Как поршень, бля!

*

18.*

А прапорщик сидел один,

никаких «бля» не орал

и молча пил водку с табуретки.

На бетонный пол вылезали крысы.

– А-а, шерстяные… — приветствовал их прапорщик, – Приступить к приёму пищи! – и сыпал им гречку на пол.

Потом брал одну и кормил с ладони и гладил, приговаривая почему-то одно и то же:

– И гад морских подводный ход… Незыблемо, бля…

Крысы ели гречку, мыли мордочки и днём не мешали.

19. *

А дальше прапорщик двумя пальцами за шиворот протянул Анне крысу:

– На…

Анна взяла, как робот.

Но держала на вытянутой руке.

– Ещё живая, – вглядываясь Анне в глаза, криво усмехнулся он, – Берешь второй рукой за жопу… и рвёшь… зубками, бля!… морского котика… С наслаждением, бля! Как тортик, бля!.. Впер-рёд, бля!

Крыса висела и пищала.

Анна взяла её двумя пальцами другой руки и не могла поднести к себе.

– Бля, работать будем, или глазки, бля, будем строить!

Анна не могла решиться.

– Я могу тебе сказать так – или рвёшь, бля. Или я тебя порву, бля!.. Но я скажу иначе – или идёшь к хуям собачьим! В душик свой! – заорал прапорщик.

Анна рванула крысу к лицу.

Крыса омерзительно заверещала.

Анна разорвала крысу зубами, отшвырнула от себя и заорала.

Прапорщик, криво усмехаясь, налил, до краёв, полный стакан водки.

Анна стояла, открыв окровавленный рот и орала, орала, орала…

Прапорщик протянул ей стакан.

Анна схватила, жадно залпом выпила, как воду и опять стала орать.

Половинка крысы на полу ещё пищала.

– А-а-а! – передразнил Анну прапорщик и сунул ей в рот солёной огурец, заляпанный гречневой кашей.

Анна быстро и жадно стала жевать, давясь слюной и огурцом, не забывая, при этом, орать.

– Вы рожаете, бля, орёте, зачинаете, бля, орёте и от мышек, бля орёте – и всё, бля, одинаково, – криво улыбаясь, сказал прапорщик и вдруг с неуклюжей нежностью обнял Анну и прижал к себе:

– Всё, сеструха, всё… незыблемо… всё прошло… ты уже не та… я же сказал, дура, – помогу.

Голос был знакомый, но не прапорщика

И вдруг Анна, словно проснулась.

И перестала орать.

И вдруг ощущение покоя, силы и цели.

Она улыбнулась и вытерла рот от крысы, водки и огурца:

– Что ты сказал? – Я сказал в душ, бля. – Нет, что ты до этого сказал? – Я сказал, что я ещё не видел бабы, чтоб так орала до и после приёма водяры внутрь организма

– Всё!.. водка отменяется… я больше не хочу никакой водки… я всё поняла… незыблемо, бля!

И она, смеясь, стала методично и резко, и сильно бить грушу.

Это снова была Анна.

Но, уже какая-то другая

– Ты – как на президента, собралась? – усмехнулся прапорщик.

– А что – видно? – весело спросила Анна.

– Видно…. Как без трусов.

Анна села на маты.

– У меня убили доченьку мою и мужа… всё, что у меня было в жизни… помнишь?

Прапорщик молчал.

– Я знаю… это был ты…

Прапорщик сидел, стиснув зубы, гонял желваки по скулам и смотрел в грязное подвальное окно под потолком.

– Но зачем?.. – простонала Анна.

Прапорщик достал пистолет.

– Я только исполнитель… Ты пойми… из армии уволили, звания лишили… я всё равно тварей валить собрался, чубайсов, гайдаров, этих… а тут… ещё и деньги платят… нормальных людей не заказывают.

– Заказ на одного был, или на двоих? — спросила Анна.

– Заказ был на машину… но не на девять грамм, а нафаршировать свинцом… имитировать бандитскую разборку… миллион гильз, сто стволов, машина в дуршлаг… его выпасли… передали нам… мы догнали тачку на трассе, стекла чёрные… я с двух стволов начал работать… а когда увидел, что ребёнок, уже поздно было…

– За что? – повторила Анна.

– Это не моё дело. У заказчиков руки чистые, у исполнителей – совесть чиста… как стакан…

Он вынул обойму.

И стал выдавливать патроны на пол.

Они падали и прыгали на бетоне весёлыми звонкими чертенятками.

Выдавил все и достал маленькую коробочку.

Для колец и перстней.

Открыл.

На алом бархате лежала золотая пуля.

– Моя… уже давно летела,… чего бегать?… и вот прилетела…. позолоченная… ребята подарили… не возражаешь?

Вдавил патрон в обойму, вставил обойму в рукоятку, снял с предохранителя, передёрнул затвор, подошёл к ней и протянул.

Рукояткой к Анне.

Она не взяла.

Он немного растерялся:

– Тут недалеко… отшельник один… замуровал себя… незыблемо… мне сказал: скоро за тобой придут – ты не бегай… твоё время вышло…

я сразу понял – это ты. – Теперь это не я… я думала – это я… ты мне больше не нужен… ты отучил меня любить боль… мне нужен Заказчик

– Что заказчик?… он только мечтатель… как озабоченная дамочка… сделал то – я.

Анна погладила его по голове:

– Я теперь… я люблю тебя… как брата. – Всё кончается… и любовь тоже… знаешь, сколько я…

– Эта любовь не кончится никогда… а тебе идёт когда ты это идиотское бля не говоришь.

– Ну-ну… – ответил прапорщик и посмотрел ей в глаза,

Достал из нагрудного кармана газетную вырезку.

Развернул.

– В газете прочёл, почему-то сразу понял – он… московский.

Анна взяла и подумала, что у неё сейчас будут дрожать руки.

Маленькая статья с фотографией человека.

Руки не дрожали.

– Но за что? – сквозь зубы спросила Анна у фотографии.

– Ты не выйдешь на него? Он высоко. – Если правильно идёшь, судьба сама выведет

– Хочешь, я сделаю? – спросил прапорщик.

– Поехали… Но, сделаю сама. – Тогда я тебе вот что скажу…

Он достал грязное лезвие бритвы, грубыми как у слесаря пальцами сломал пополам, потом отломил острый угол от половины и показал ей:

– Незыблемо… Кровь из сонной артерии, выходит из человека за сорок секунд. Фонтаном… Со стволом не подберёшься – он высоко… А с этим можно… Спрячь, хоть между ног. Но, лучше за ухом. На пластыре.

И он показал.

И развёл руки.

Бритвы в пальцах не было.

– И ты чистая…

Он снова взялся за ухо.

И появилась бритва:

– И чиркнуть… Но, там тоже вычислят, – он показал за ухо, – И это полезно… Тогда надо ещё одну…

*

20. *

В таком душе можно было только испачкаться.

Пока Анна мылась огромным куском воняющего псиной мыла в грязнейшем до отвращения стоячем душе с отвалившимися кафелинами, с липким и омерзительным, на ощупь ногами, жирно-скользким поддоном, тяжёлая дверь в подвал медленно и, чуть застонав, открылась.

Прапорщик сидел спиной.

Ствол был с длинным толстым глушителем.

В грязном подвальном окне, стоял вдали белый конь с золотым всадником.

Прапорщик услышал, сунул под маты свой пистолет и тихо попросил

– Дай помолиться.

И сполз на колени…

*

21.*

Анна мылась за заляпанной плёнкой, спокойная и счастливая.

Вода ласкала тело.

Оно было лёгкое и пружинистое, как подкидная доска в бассейне.

И в тоже время, словно, тела не было вовсе.

В движениях не было ни одного лишнего мгновения, снова вернулась женственность, но за ней стала чувствоваться какая-то таинственная и страшная завораживающая сила.

*

22.*

Прапорщик встал с колен.

– Я готов…

У него было спитое лицо и тихие, кроткие глаза:

– Тебе как лучше?.. лицом?… или затылком?… хорошо…

И повернулся спиной…

*

23.*

Анна смывала вонючую пену.

И вдруг физически ощутила, что вода её омывает и любит и говорит с ней.

И она поняла, что никогда не понимала, что такое вода и вдруг полюбила воду.

Подставила под струи ладони и шёпотом призналась воде в любви:

– Вода… водичка… я тебя тоже люблю, слышишь?

*

24.*

Тупая медная пуля медленно пошла из раскалённого ствола…

Приближалась, раздирая носом макрокосм воздуха, как корабль волны…

И вдруг замерла, застыв, у самого прапорщикова коротко стриженого затылка.

На пуле были выбиты мелкие буквы:

– майор Иван Заломов

И цифры

Дата рождения.

И дата смерти.

Через чёрточку.

*

25. *

Анна вдруг что-то вспомнила и, сквозь струи душа, крикнула прапорщику:

– А я всё равно мышей до ужаса боюсь!

Откинула грязную занавеску, вышла босиком, вытираясь несвежим серым вафельным полотенцем, мокрая и голая, ничуть не стесняясь прапорщика, как брата.

Он лежал лицом вниз, как подстреленная птица.

*

26.*

Москва с высоты.

Плывущая внизу.

Беззвучная.

Как сон.

*

27.*

Чахлая зелень.

Белый конь и седок золотой…

Прапорщик стоял перед ним навытяжку в своём линялом камуфляже и бело-грязных кроссовках и с мольбой и трудом выдавливал:

– … не получилось… за Россию…

И виновато потрогал дырку на затылке.

Всадник беззвучно тронул коня.

И прапорщик увидел —

над потресканным чурбаном, на котором когда-то кололи дрова, стояли двое – голый, в трусах, коротко стриженный и насмерть перепуганный, мальчишка-солдат с серым нательным крестиком на шнурочке на шее, с завязанными за спиной руками и цепями на ногах,

и человек с ножом, в камуфляже, с чёрной маской на лице.

– Ну что? – терпеливо спросил камуфляжный, – Паследни раз гаварю – снимаешь крэст? Или идошь к сваей бабушьке?

– Иду, – почти икнул солдатик.

– Давай я за него встану, а?.. Ему хватит… ему б пожить ещё… – попросил прапорщик человека в маске, – Тебе-то не всё равно?

Свёл руки за спиной, опустился на колени и положил голову на чурбан.

– Аслан! Аслан!.. Там дом виден, давай сюда! – закричал человек с видеокамерой у лица, показывая рукой, куда переставить чурбан.

– Ну, так ты суда зайди! – Так не красиво

– А!.. – недовольно всплеснул руками человек в маске, — Тоже мне тарантино! – но наклонился и вынул из-под головы майора Ивана Заломова чурбан, словно майора Ивана Заломова на белом свете не было вовсе.

– Иды суда, баран! – приказал мальчишке и понёс чурбан в сторону.

Тихо звякая цепью, мальчишка послушно пошёл за ним.

Майор стоял на коленях, заложив руки за спину и, стиснув зубы, смотрел…

И заплакал…

Может, от боли… что это не ему…

*

28.*

Анна долго сидела, закрыв, глаза.

Прапорщик лежал на спине, с бумажной иконкой-календарём на груди.

И, казалось, улыбался.

Анна одела и поправила на себе чёрный парик.

Потом достала помаду и, не глядя, накрасила губы.

Губы стали красно-чёрные.

Почти чёрные.

Как чёрная кровь.

Анна вывела помадой прапорщику букву V на лбу, поцеловала в голову, взяла свою сумку и вышла.

Железная дверь протяжно застонала…

29. *

Немая Москва с высоты.

*

30. *

Рёв аэропорта в Москве.

Самолёты взлетают один за другим, чаще троллейбусов.

Анна вышла из самолёта первой.

Вся чёрная и армейская, среди пёстрых пассажиров – как белая ворона.

На плече – одна чёрная спортивная сумка.

И на лётном поле, среди самолётов, вдали, как видение, Анна вдруг увидела тонкого белого коня с золотым всадником с пушистым белым пером на шлеме.

Миг – и всадника перекрыл выруливающий на взлёт самолёт.

*

31.*

Быстро проходя зал прилёта первой из пассажиров, Анна нашла вверху глазами камеру и подмигнула.

И быстро показала в камеру и убрала два растопыренных буквой V пальца – виктория.

*

32. *

В огромном чужом и неприветливом городе Анна немного растерялась.

Как всякая провинциалка.

Села в машину и попросила покатать по Москве.

Когда ехали вдоль Кремля, разглядывая золотые купола, не то спросила, не то просто сказала:

– А святитель Пётр, митрополит Московский, всея России, чудотворец посвятил Москву Пресвятой Богородице.

– Не знаю, я не местный, – угрюмо ответил водитель.

– Так он всю Россию Ей посвятил

– Я не в курсе, – ушёл он от разговора, но не выдержал, – Тут взрывают, девушка, а вы вся в чёрном… Это специально?

– Чтоб стирать реже, – ответила Анна.

– А-а!… – почему-то расстроился водитель, – Баба нынче… ничего не хочат делать, только жить хорошо хочат.

И Анна поняла, что шутка не прошла, а у водителя очень серьёзные проблемы с его женщинами.

– Остановитесь, я газету куплю.

Купила газету с объявлениями.

Пока шла к машине, какой-то мордастый мужик с пивом, глядя на неё заорал, с сигаретой во рту

– Ой-й!.. Царевна-лягушка! С кармана-а-ами!.. Сверху сядешь?… Попрыгае-ем!

Анну почему-то это задело:

– Слышь, ты, царь-хомяк. Сейчас ляжешь. Как лист осенний.

И выбила ногой мужику сигарету изо рта…

Не задев лица…

И пошла к машине.

А мужик сильно расстроился.

Он-то думал – комплимент сказал.

Девушке на радость.

А Анна шла и ей, вдруг, вспомнился знакомым этот голос.

Она обернулась.

Пристально посмотрела на мужика…

– Да чё с тобой говорить! – махнул пивом мужик, – Провинция.

И Анна так и ничего и не поняла.

Села в машину, выбрала объявление, набрала номер и сказала:

– Я по объявлению. Мне нужна квартира

– Да?.. А муж тебе не нужен? С большим алигархом! – ответил вредный старушачий голос.

– Нет. Мне нужна квартира. Без мужа. – Квартирка-то будет. А деньги у тебя есть? – Есть. – Много? – Не меньше, чем у вас хамства. – Едь. Народного ополчения 120, квартира 33

– А это где? – снова растерялась Анна.

– В Москве, деревня!

*

33.*

На звонок раздался суровый лай.

Дверь открылась, и на Анну обрушился огромный ротвейлер.

В двери стоял маленький старый человечек.

Он хитренько разглядывал Анну и старушачьим голосом грозно кричал собаке, – Фу, Варвара! – и, – Варвара, место!

Варвара, однако, его не слушалась, а скулила и прыгала, норовя лизнуть Анну в лицо, словно они давно не виделись и совершенно отчаянно намахивала обрубком хвоста, так, что зад забрасывало.

Анна потрепала Варвару за шею, завела в квартиру и тихо сказала,

– Варя, сидеть.

Варвара послушно уселась и стала смотреть на Анну, как на лучшую подругу.

*

34.*

Квартира была большой, современной и дорогой.

– Сколько жить собралась? – подозрительно и неприветливо спросил человечек.

– Пока не знаю, – неопределённо ответила Анна.

– Деньги давай! За неделю вперёд

Анна дала денег.

– Что это ты чёрная вся? Как на поминки.

– Грязи не видно, – объяснила Анна.

– А ты мойся почаще. – Святые вообще не мылись

– Святые-то, святые, а ты-то кто? Паспорт дай, – потребовал человечек, – У меня всё по-белому, Как у белых людей.

Анна достала паспорт.

– Я тебя, гражданочка Виктория Белородова, зарегистрирую в милиции.

Так она стала Викторией…

– Порядок у нас в Москве такой. Чтоб не сбежала, – пригрозил человечек, разглядывая паспорт: – К хахелю, что ль прискакала?

– Хахеля у меня нет

– Значит, в проститутки, – догадался старичок, – Только б сиськами махать, да не работать.

– Я не знаю, что вам ответить, – ответила Анна, – А убирать будет приходить кто-нибудь?

– Сама уберёшь – не Хакамада. Чтоб всё работало. Сантехника, телевизор. Не то заплатишь. С пеней. Я работаю под фе-эс-бэ.

– А я думала вы по белкам, — попыталась сказать комплимент Анна.

– По каким ещё белкам? – гневно изумился старичок.

– Ну… с милицией

– Да менты у меня по стойке смирно гальюн на даче сторожат! – аж задохнулся старичок, – Найдут. Как ты жопой не верти. Усекла?

– Усекла. Ещё в самолёте.

– Ну, смотри! Иду регистрировать. У меня всё схвачено.

Он грозно потряс Аниным паспортом и ушёл с ним, уводя коренастую, тоскливо озирающуюся Варвару.

*

35.*

Анна-Виктория ходила по квартире с распущенными шнурками своих армейских ботинок.

И пёрвое, что сделала, достала золотую пулю прапорщика и поставила её на блюдечке на самое видное место – на большой телевизор.

И рядом положила другой паспорт.

На Анну Кашину.

Сняла парик и надела его на какую-то вазу.

Набрала в телефоне номер и сказала:

– Мне сказали, вы решаете проблемы…

– Да, мы стараемся помочь людям, – ответил за рулём молодой воспитанный человек с хорошим лицом клерка и в дорогом костюме.

Анна что-то записала, бросила телефон и открыла дверь в ванную… и запрыгала, как девчонка.

После подвального мыла, обычное туалетное мыло казалось таким ароматным и его хотелось лизать как мороженное.

Дверь в ванну за ней закрылась.

*

36.*

Дверь красного дерева была массивной и резной и с золотой инкрустацией, как в великокняжеском дворце.

Когда дверь распахнулась, в неё вошла Анна.

Её было не узнать.

Она выглядела, как истинная леди и была одета, как любовница олигарха.

*

37.*

В шикарной дали огромного кабинета за столом, положив ноги на столешницу, сидела и курила чёрную сигару с коньяком, и сплёвывала слюну в специальную урну-плевательницу чёрная красотка в чёрных очках.

Рядом за столиком сидела в коротенькой юбочке маленькая блондиночка-секретарь, чуть пухленькая дюймовочка, как все дюймовочки на высоченных каблуках.

Анна остановилась.

Чёрная красотка медленно встала и медленно вышла из-за стола.

Она была вся в обтягивающем и у неё была идеальная фигура и длиннющие, стройные ноги.

– И откуда ты такая взялась? – низким голосом спросила красотка.

– Почти из деревни, – улыбнулась Анна, – Я из провинции.

– Странно… Ты буржуазна, как сама буржуазность. Рожала? – Один раз. – Это хуже… Подойди

Анна подошла и ужаснулась.

Красотка оказалась старухой за семьдесят.

– Ты здорова? – Да. – Раздевайся… звать как?

– Виктория, – ответила Анна и разделась до трусиков, аккуратно складывая одежду.

Старуха-красотка с бокалом коньяка, воняя сигарой, обошла её кругом и оглядела со всех сторон.

Блондиночка сидела, одеревенев от ревности.

– Хорошая кожа… Значит хорошая печень… Всё-таки женщина это венец существ на Земле… Где твой ребёнок?

– Дочь умерла… А мужа я бросила. – Ты легко говоришь о смерти. И мужчинах… Это хорошо

Старуха отдала бокал и сигару секретарю. Та унесла и поставила на стол, и принесла резиновые тонкие перчатки.

Старуха, как хирург, протянула руки и секретарь одела ей на руки перчатки. Она оглядела и ощупала Анну с ног да головы.

Блондиночка сходила с ума от ревности.

Анна глянула в окно и чуть вздрогнула.

Далеко, на крыше сталинской высотки, стоял тонкий белый конь с золотым всадником.

Старуха заметила взгляд.

Посмотрела в окно.

Никакого всадника не было.

– Одевайся, – приказала старуха и блондиночка содрала с её рук перчатки.

Анна оделась.

Старуха уселась в своё модное кресло, положила ноги на стол:

– Садись

Анна села.

– Сигару?

– Я курю только когда надо, – отказалась Анна.

– Ты читала письма Елены Рерих? – Да. А секретаря вашего Юлечкой зовут

– Это наш человек, я сразу поняла, – сказала старуха секретарше.

– О-о-о! – ответила та и высунула кончик языка.

А Анна почему-то подумала: «Долбоююбочка… А старуха, если снимет очки, у неё будут стариковски-вылинявшие и не умные глаза».

Старуха-красотка вдруг засмеялась. Потом спросила:

– О чём мечтают люди?

– Кто о чём, – неопределённо ответила Анна.

– Все об одном. Как себя в этом мире подороже продать. Все… Учёные писатели, политики, солдаты, женщины и мужчины. И даже дети. Все люди страдают, от того что считают – жизнь недоплатила им их цену. Вся жизнь человека – вечная и изнуряющая торговля с Богом. Или чёртом… Вот ты – сколько стоишь?

– Для начала – много

– О, детка, ты мне нравишься. Что-то я в тебе вижу такое… Продать душу дьяволу – удел избранных. Избранных из избранных. Он – мелочёвкой не интересуется. Чую – ты ему подойдёшь… А ты, часом, не в рай ли собралась? – вдруг спросила старуха.

– Нет, – рассмеялась Анна, – Мне надо в ад. Рай мне не по карману.

Старуха медленно и мудро кивнула чёрными очками, а блондиночка закатила глаза и высунула кончик язычка.

«Придурочка» – подумала Анна и ей стало её жаль.

– Сколько человек спасётся? – спросила старуха и сам аже и ответила,

– Сто сорок четыре тысячи – в Откровении Иоанна Богослова?.. Из всего человечества… А эти толпы лезут в храмы… места своего люди не знают в жизни… А ты?

– Я надеюсь, вы мне подскажете

– Ну что ж?.. Сейчас врачи-анализы и… поздравляю с первым клиентом. Я поверила в тебя в первого взгляда… Я не торгую женскими телами. Я торгую Злом… Потому то всё Добро уже давно распродано.

Старуха достала перетянутую резинкой пачку долларов толщиной в палец:

– Ему сорок шесть, – явно, лет на десять наврала старуха, – Он конечно не бодибилдинг. Он купец, политик и эстет. И мой постоянный клиент. Девочки зовут его Чистюля, – и передразнила, – Сисьтюля! Он всё что-то моет руки. Как гинеколог.

Дюймомчка прыснула со смеху, как чихнула.

– Твоя предшественница разбилась на вертолёте. В Альпах… Печально… Но, красивая смерть… Когда их нашли, она была как живая. Одна из лучших моих учениц… Схема простая: он позвонит, знакомство, театр-ресторан-ночь. Полная тайны, страсти и… терпения… нашего бесконечного женского терпения мужиков – всё!.. и деньги!.. и независимость. До следующего звонка.

Старуха ногтём пролистала пачку с торца и отделила на глаз половину, ловко вынула из резинки и положила на стол.

– Одна проблема! Ты… соси-каблук умеешь?

– Если надо… – неопределённо ответила Анна.

– Видишь ли… он не очень в форме… он… любит с больцой… сада-маза, фак ё маза!

Блондиночка коварненько и глупенько улыбнулась.

– Но с ними проще всех. Задом покрутишь, кнутом похлещешь, только красиво. Твоя власть над мужчиной должна быть красивой… иначе они обижаются, как дети… мужик – это большой больной ребёнок с вонючими ногами – это ключ!.. один разок подёргается и уснёт, как суслик. Вот тебе кассета с этими прибамбасами. Думаю, у тебя хватит ума самой разобраться.

Она положила кассету рядом с деньгами.

– Поверь, это не самый худший вариант… у нас один постоянный клиент есть, так девки его больше беременности боятся. Сухостой – на вся ночь. И по две посылала, и по три – к утру у всех челюсти отваливаются.

Блондиночка нервно хихикнула, а Анна почему-то подумала, что всё-таки она не безнадёжна.

– Но это не признак мужского здоровья… И эти орангутанги думают, что они управляют миром. Миром правят женщины. Мировая наша бабья закулиса. Я когда в Москву приехала, как ты, денег даже на трусы не было. А сейчас спрашивают моего мнения, перед назначением самых-самых высоких чиновников. Надеюсь, догадываешься почему? Чую – ты принесёшь огонёк в моё агентство. Ты кобылка-то, я вижу, прыткая. Держи свои страсти, как вожжи, и я дам тебе шанс начать учиться править миром, – прощаясь, сказала старуха-красотка и кинула секретарю, – Отведи.

– В следующий раз – вам тридцать процентов, – забирая деньги и кассету, мило улыбнулась Анна и пошла на выход.

Старуха пригубила коньяку, потом немного сигарного дыма не до легких, протяжно сплюнула в специальную и очень красивую урну-плевательницу и сказала:

– И все они думают, что будет следующий раз.

*

37. *

Анну-Викторию осмотрел врач, снаружи и внутри.

И взяли все анализы.

Проводив до дверей, блондиночка дала ей мобильный телефон:

– С клиентом говорить только по этому… Вам позвонят

И, от неполноценности, надменно и нервно улыбаясь, сунула бумажку:

– Ваша машина внизу… всего вам хорошего.

Развернулась, встряхнув волосами, и ушла, гулко цокая тонкими каблучками, высокими, как у всех дюймовочек.

*

38.*

Анна-Виктория шла вдоль дома и сверяла по бумажке номера автомобилей.

Нашла.

Это была новенькая, сверкающая и очень дорогая машина.

За рулём спал водитель – молодой парень.

Анна села в машину.

– Андрюха! – жизнерадостно, но навязчиво, проснулся и представился водитель, и добавил, – Мазерати.

Крепко сложенный, коротко стриженный, в чёрном костюме и белой рубашке с чёрным галстуком – он был бы классический водитель-охранник, если бы не был так неприлично молод, вихраст и не по должности жизнерадостен, чтоб не сказать дураковат.

– Анна… Феррари. — в ответ представилась ему Анна.

– Не?.. Гонишь? – восхищённо не поверил Андрюха, – Кто это тебя так приложил?

– А тебя кто?

– Сам! – гордо ответил Андрюха, – А чего – баранку кручу – тоска. Голову-то надо чем-то занять. А старушка сказала ты Вика?

– Да какая тебе разница? – А тебе-то? – Да мне по барабану

Анна положила кассету и деньги на торпеду.

– Пиздастые деньги! – весело глядя на пачку, порадовался за неё Андрюха.

– Хуёвые, – так же весело ответила Анна.

И оба засмеялись.

Но как-то фальшиво.

– Подкинешь? — добродушно попросил он, кивнув на деньги, – Как брат буду.

– На, брат, — Анна бросила ему всю пачку, – Коль не побрезгуешь.

– Ты ж не побрезговала, – отвернувшись, как-то невнятно ответил он.

Анна промолчала.

– Ну, я беру? – недоверчиво спросил он.

– Сказала ж. Бери

– Во, ты чумовая! – он взял пачку и сунул в карман и восхищённо и почтительно обвёл руками щиток приборов, – Русь-тройка! Немецкое качество! Двести восемьдесят пять лошадок! Я посчитал – ровно девяносто пять Русь-троек! – и весело предложил, – Втопим?

– Топи, – ответила Анна.

Он с визгом сорвался с места и они полетели по Москве, как в дурном американском боевике, как будто за ними кто-то гнался, только на тротуар не выезжали и машин встречных не били.

– Знаешь, кто старушку нашу крышует?… Она полправительства держит… За яйца… Там такие дела делаются!… У ментов мои номера первые в списках… Костюм мне старушка построила. Ботинки. Десять рубашек, десять галстуков и десять носков. Котлы – чистая горная Швейцария, где я никогда не был, – показал он часы, – Мобила… Весь набор, как в шоколаде – поди, хило?.. А на такой тачке мне б в жизнь не топить…

*

39.*

В шикарный кабинет старухи-красотки вошли и встали парень и маленькая девочка за ним за руку, лет семи.

Старуха восхищённо опустилась перед ней на колени:

– Очаровательный ребёнок… Ты можешь сыграть гамму?

Девочка сначала кивнула, потом отрицательно замотала головкой.

Старуха поднялась и незаметно сунула парню деньги, – Пожалуйста, выйди отсюда.

– Я… – начал, было, говорит парень.

Страху приблизила лицо к его уху:

– Нет – я, – тихо и вежливо попросила, что-то тыча дюймовочке указательным пальцем с чёрным перстнем и чёрным когтём.

– Я… – снова начал парень

– Пошёл в анальное отверстие, – зло зашептала ему старуха, – Засуну тебе туда тротиловую шашку и сам же её подожжёшь. Считаю до двух…

Парень поспешил выйти.

Дюймовочка подала телефон:

– Соединяю…

Старуха взяла и томно пропела кому-то:

– У меня тебе, такой сюрпризик! Такая сладенькая куколка… земляничинка, просто, в шоколадочке… Афродита выткала ей чудесные покровы…

*

40.*

Андрюха гнал, как сумасшедший:

– Я с десяти лет в автоспорте. Сначала картинг, потом формула, потом в кольцевые ушёл. Потом в армию забрили. – Небось, в повара? – Обижаешь! – Ну, генерала возил. Ты такой мальчик – где потеплее

– Ага, – согласился, обидевшись Андрюха, – Псковский. Сто четвёртый. Парашютно-десантный. Разведрота. По Чехии грелся. Тепло-о, бля-я, как в Сочи!

– Сейчас много разведчиков. – В смысле? – Ну, сейчас модно быть спецназами, там, ОМОНами. – ОМОН – это менты. А мода причем? Родина приказала – пошёл. Я и сам хотел. Кто-то ж должен защищать родину. – От кого? – От оккупантов

Анна пристально глянула на него:

– Страшно было?

– Страшно, когда бабы наши на панели стоят, – хмуро ответил Андрюха и тут же как-то осёкся, и не то оправдался, не то выкрутился, – Мужику не страшно воевать, когда родина детишек и бабу потом поднимет. И стариков приютит… А так… – неопределённо махнул он рукой и вдруг что-то увидел:

– Я тормозну? На секунду?

Резко затормозил, выскочил из машины и побежал куда-то назад.

*

41.*

На тротуаре стоял, расставив ноги, спиной к прохожим человек.

Из-под ног по асфальту выползла и побежала тонкая тёмная струйка.

Его приятель пил пиво из бутылки.

Мимо шли люди.

Андрюха Мазерати нетерпеливо, но деликатно ждал, пока человек закончит своё дело.

– Чё надо! – грубо спросил Андрюху приятель

– Сейчас узнаешь. — улыбнулся ему Андрюха.

Человек с ручейком закончил и повернулся.

– Ну, с облегченьицем! – добродушно поздравил его Андрюха и спросил: – Не позорно, бля? – глянул, не видит ли его Анна из машины.