Текст книги "Бронзовый грифон"

В общем, очень-очень странная компания. Разбойники? Вряд ли. Все-таки слишком открыто путешествуют, не боятся ни стражи, ни армии. Наемники? Может быть. Вполне похоже. Возможно, направляются туда же, куда и он. Если Мастер был прав и дело пойдет, как он предсказывал, то пункты вербовки должны привлекать большое количество охотников послужить Империи за хорошую мзду.

– Поместимся, – просто сказал бывший гвардеец. – В тесноте, да не в обиде.

Седобородый одобрительно кивнул. Воительница хмыкнула и сморщила тонкий нос.

– Чего изволите заказывать, господа? – вмешался фра Морелло, который устал стоять в бездействии.

– Всего и побольше, толстяк! – ухмыльнулся коротышка с «воловьим языком» и ткнул пальцем хозяина мансиона в живот. – И не боись, денежка у нас водится!

Морелло поспешно удалился, а наемники принялись рассаживаться за столом. Великан с двуручным мечом, седобородый воин с фальчионом и женщина расположились напротив Кира, коротышка уселся по правую руку от молодого человека, а дроу – по левую.

Седобородый сделал знак, отгоняющий нечисть, и, чинно опустив руки на столешницу, зашептал слова молитвы. Костлявый верзила последовал его примеру. Женщина-воин отвела глаза, а дроу зевнул напоказ, даже не прикрыв рот ладонью. На мгновение мелькнули желтые, длинные, как у коня, зубы. Чтобы не показаться слишком любопытным, Кир уткнулся носом в тарелку.

– В Камату? – пожилой боец, скорее всего, руководил пятеркой, а потому заговорил первым.

– В Вельзу, – честно отвечал Кирсьен.

– Не один хрен? – осклабилась воительница.

Кир не нашелся с ответом, а потому пожал плечами и решительно принялся за куриную ногу, и тут коротышка решительно схватил его кувшин, заглянул внутрь.

– И что у нас нынче пьют? – Не дожидаясь разрешения, наемник опрокинул содержимое кувшина себе в рот. Поболтал вино во рту, скривился, плюнул. – Что за дерьмо?

Несколько капель попали молодому человеку на рукав. Кулаки сжались сами собой, но он огромным усилием воли сдержался – бессмысленно затевать драку против пятерых одновременно. Да и корд не лучшее оружие против меча или протазана.

– Забери! – наглый коротышка с размаху опустил кувшин перед Киром, зацепив при этом край миски. Обглоданные кости вместе с почти не тронутой ляжкой взлетели, рассыпались по столу.

Кир посмотрел по сторонам. Седобородый хранил непроницаемое выражение, верзила хмурился, женщина откровенно усмехалась.

– Это был мой каплун, – медленно проговорил молодой человек, сжимая кувшин.

– Да пошел ты… – небрежно отмахнулся наемник. – Будут тут…

Хрясь!

Кувшин врезался лысоватому в лоб, разлетевшись на черепки. Один из них острым краем рассек кожу над бровью. Хлынула кровь.

Не теряя времени, Кир вскочил, выхватывая левой рукой корд.

Верзила, не вставая, вытянул длиннющую руку. Стальные пальцы обхватили голову молодого человека, пригибая его к столу. Одновременно, демонстрируя слаженность, наработанную участием во многих потасовках, дроу вцепился Киру в запястье, выкручивая кисть.

В зале пронзительно завизжала женщина.

– Господа! Что происходит, господа? – воскликнул кто-то – должно быть, выпускник университета, привыкший по-столичному уважать закон и порядок.

Тьялец рванулся, пытаясь освободиться, дрыгнул ногой, больно ударившись о скамейку.

– Тише, малыш, порежешься, – дрожащим голосом из-за с трудом сдерживаемого смеха проговорила воительница. Острие ее «яйцереза» впилось в шею Кирсьена чуть-чуть пониже уха.

А дроу сноровисто выворачивал и выворачивал корд из пальцев бывшего гвардейца.

Как отвратительно чувствовать себя беспомощным! И хотел бы, а не посопротивляешься – вмиг еще одну улыбку нарисуют, от уха до уха.

Наконец рукоять корда выскользнула из обессилевших пальцев.

– Отпустите его, – тут же проговорил седобородый.

Кир выпрямился. К их столу спешил запыхавшийся фра Морелло.

– Господа, господа, здесь приличное заведение! – борясь с одышкой, воскликнул он.

– А ты посмотри, добрый человек, что он сделал с нашим товарищем! – ответила женщина, поигрывая ножом. – В приличном заведении таких разве обслуживают?

Морелло растерялся, забормотал:

– Но с виду он вполне благопристойный юноша…

– А посуду бьет! – покачала головой женщина-воин.

Кир бросил быстрый взгляд на карапуза. Кровь хлестала у него из рассеченной брови, заливая глаз, стекая по щеке на бригантин, где расплывалась уродливым пятном. Рана, бесспорно, болезненная, но никакой опасности для жизни не представляющая.

– Он меня оскорбил, – угрюмо бросил молодой человек.

– А разве оскорбление – повод бить по голове? – наигранно возмутилась женщина.

– В некоторых случая – да.

– Но мы же не дикарье из Окраины, – проговорил седобородый. – Оскорбление, возможно, смывается кровью, но не в кабацкой потасовке.

– Золотые слова, господин! – поддакнул Морелло. – Только у меня не какой-то кабак, а приличная харчевня!

– Кто бы спорил? – пожал плечами наемник. – Успокойся, добрый хозяин, ни имуществу, ни честному имени твоего мансиона ущерб нанесен не будет. А мы продолжим… Если ты, малыш, счел себя оскорбленным, то можешь вызвать обидчика на поединок.

– Иногда шелудивого кота следует поучить палкой, – твердо отвечал Кирсьен.

Коротышка зарычал и схватился за булаву.

– Тихо, Мелкий! Остынь! – тоном, не терпящим возражений, прикрикнул на него предводитель.

Женщина рассмеялась, запрокинув голову.

– Хорошо сказано, – задумчиво проговорил седобородый. – Речь не простого наемника, но человека, понимающего толк в благородстве.

– Хорошо, хоть кто-то за этим столом толк в благородстве понимает! – дерзко, решив, что терять больше нечего, сказал Кир.

– Ах ты, мальчишка! Нет, каков наглец! – восхитилась женщина.

Дроу пробурчал что-то невразумительное на своем птичьем языке. Наемник с рассеченной бровью зашипел от злости, сжимая кулаки. Полное спокойствие сохранили только предводитель и боец с двуручником.

– Значит, ты осмеливаешься утверждать, воины из банды[Банда – отряд наемников численностью до ста человек. ] Кулака ничего не смыслят в воинской чести? – медленно, раздельно и как бы удивленно проговорил седобородый.

– Я не знаю, кто такой Кулак…

– Кулак – это я! – Старший наемник поднял правую руку, затянутую в перчатку. В самом деле – всем кулакам кулак. Никакого желания знакомиться с ним поближе.

– Хорошо. Тогда отвечу тебе, как предводителю. У меня не было возможности убедиться в достоинствах и недостатках всех бойцов из твоего отряда, но честь одного из них не стоит и гнутой медной монеты. Есть ли необходимость указывать, кого именно? – Кир говорил и чувствовал, как к нему возвращается утраченное было холодное спокойствие. Они хотят навязать ему дуэль? Что называется, напугали ежика голым задом. От дуэли он никогда не бегал в гвардии, не побежит и сейчас. Пускай вызывают…

Кулак задумчиво потеребил бороду:

– Значит, мой друг Мелкий, по-твоему, не соблюдает законов воинской чести? Так-так… Я вижу, малыш, ты напыжился, как петух перед боем. Значит, прикидываешь, что придется помериться силами с Мелким. Или со мной думаешь?

– Ты меня не оскорблял, – мотнул головой Кирсьен.

– Зато ты оскорбил меня, нехорошо отзываясь о моем подчиненном… Но я не из обидчивых. Значит, ты не откажешься от поединка с Мелким?

– Не откажусь! К чему лишние слова? Я готов хоть сейчас. Вот только… – Кир несколько смущенно развел руками, хлопнул себя по поясу. Мол, меча нет, а корд твои люди отобрали. Вернее, нелюдь, но какая, в сущности, разница? Главное, что отобрали.

– Я понял, – кивнул предводитель. – Тяжелые дни у каждого случаются. Без оружия. – Серые глаза наемника глянули неожиданно насмешливо, словно предчувствуя скорую забаву. – Помнится мне, кто-то говорил, что шелудивого кота следует поучить палкой?

– Говорил, – не стал отрицать очевидное молодой человек.

– И говоря о шелудивом коте, имел в виду моего боевого товарища Мелкого?

– Верно.

– Тогда тебе придется отделать его палкой. Ну, или хотя бы попытаться это сделать.

Настал черед Кира удивляться. Он мог ожидать всякого, но чтобы ему предложили подраться на палках, как играющему в «войнуху» мальчишке? Или это новая попытка унизить его?

– Разве оружие выбирает тот, кто вызвал? – сделал он последнюю попытку завладеть ситуацией.

– А мне кажется, вызвал как раз ты, – невозмутимо парировал седобородый. – А кроме того, ты можешь предложить что-то получше палки? Может, у тебя целая телега с оружием на заднем дворе стоит? Так мы лошадей расседлывали и что-то не углядели.

Молодой человек вздохнул. Вот придавили так придавили, как генерала Глена дель Варрона в Карденейском ущелье. И сражаться невыгодно, и отступить стыдно. А куда деваться? Назвался котом – надевай ошейник.

– Хорошо. Я согласен.

Седобородый улыбнулся. Воительница немедленно потянула кошель из-за пазухи:

– Три скудо на Мелкого! Кто со мной?

– Лучше кровь ему уймите, – отмахнулся предводитель. – Где-то там я две чудесные метлы видел. В самый раз.

Во двор вместе с Киром и наемниками увязалась едва ли не половина посетителей харчевни. Артельщики – так все до единого. Еще бы! Дармовое развлечение. Потом дома рассказывать будут, что едва ли не сами в великом сражении участие принимали. Так разукрасят, что от правды рожки да ножки останутся, как от голубя, угодившего в кошачьи когти. Вышел и ученый. И пара возниц в широкополых соломенных шляпах, защищающих их от палящих лучей солнца в долгой дороге. И фра Морелло с Микой. В глазах служанки Кир прочел нескрываемое злорадство. Дескать, обманул мои чаяния, пусть тебе ребра пересчитают. А там победителю и на ласку намекнуть можно будет.

Кулак торжественно вручил поединщикам освобожденные от прутьев метлы. Точнее, уже не метлы, а просто длинные палки. Локтя по три с половиной.

Мелкому к тому времени перевязали голову полоской чистой холстины. Теперь они стали даже похожи друг на друга – Кир с повязкой на голове и наемник с повязкой.

Бывший гвардеец осторожными шагами прошелся по траве, привыкая к месту схватки. Еще и довольно удобно! Один раз он имел несчастье рубиться по щиколотку в грязи. И ничего. Победил. Правда, среди гвардейцев Аксамалы не принято сражаться до смерти. До первой крови. Не хватало еще убивать своих же соратников. Вот проучить зазнавшегося наглеца – это другое дело. Это – сколько угодно.

Он взмахнул пару раз палкой. На пробу. Легкая, хоть и почти вдвое длиннее меча. Запросто можно работать как кавалерийским мечом. Единственная помеха – все та же длина. К двуручному оружию Кирсьен не привык.

А что противник?

Мелкий схватил держак привычным движением – левая рука точно посредине, а правая на ладонь отступает от конца. Очевидно, он привык так управляться с «воловьим языком». Это плохо. Хотя на черенке метлы нет лезвия, способного разрезать толстую кожаную куртку или проткнуть кольчугу, но удар-тычок, нанесенный мастером, способен не только вышибить дух, но и сломать кость.

Если ему что-то противопоставлять, то лишь скорость и ловкость. Некогда приспосабливаться к новой длине оружия, выдумывать на ходу финты и обманные движения…

Эх, была не была!

Кир крякнул и с размаху ударил свою палку о колено.

Вздох удивления прокатился по толпе зрителей. Скривился даже седобородый Кулак. Что ж, если они подумали, что парень сдается, то пускай приготовятся к разочарованию.

Рукоятка метлы раскололась на две неравные половинки. Одна чуть больше двух локтей, а вторая что-то около полутора.

Сжав длинный обломок правой рукой, Кир перехватил короткий обратным хватом, пристроив его вдоль предплечья. Отличная защита, когда доведется парировать удары наемника.

Ну что ж, посмотрим, чья школа фехтования имеет больше права на жизнь!

Мелкий на пробу ткнул концом палки Киру в лицо.

Молодой человек не стал отбивать, просто отклонился в сторону и атаковал в ответ, целясь в висок.

Наемник парировал довольно легко. В свою очередь сделал длинный выпад. Неудачно. Закрутил конец оружия спиралью, провел обманное движение, показав удар в живот, а сам почти без замаха рубанул по горлу.

Отклониться Кир не успевал, поэтому боковым ударом отвел оружие противника в сторону – палки столкнулись с сухим стуком, заныла ладонь.

Ах, тебе хочется финтов? Получи!

Он обозначил удар из терции в левую щеку Мелкого, а когда тот поднял свою палку, защищая лицо, ударил по ноге. Не слишком сильно, но, судя по лицу наемника, на мгновение исказившемуся, довольно чувствительно.

Вот так!

Хочешь еще?

Молодой человек отвел внешним полукрюком стремящуюся врезаться в живот деревяшку и ответил хлестким скользящим ударом по ребрам. Когда Мелкий прикрылся палкой, которой он орудовал как «воловьим языком», повторил удар по ребрам, но в последнее мгновение изменил движение и хлестнул кистевым ударом по щеке.

Получилось!

Наемник взвыл и отпрыгнул.

Толпа зашумела.

– Давай, каматиец! – воскликнул выпускник университета. Знал бы он, как Кир не любит студентов!

– Принимаю ставку! – это голос Кулака. – Три скудо на малыша, Пустельга.

Тьялец отвлекся и едва не пропустил мощный рубящий удар Мелкого. Все-таки ошибочно было считать его побежденным. Наемник увеличил скорость и силу ударов. Даже удивительно, как быстро он двигался. Словно капелька «живого» серебра. И живот, натягивающий кожаный доспех, не помеха.

Колено, живот, голова!

Грудь, живот, грудь!

Локоть, колено, пах!

Кир уворачивался, отбивал тычки и удары с потягом обломком палки, зажатым в левой руке, парировал.

Низкая секунда, прима, поворот на носке!

Кварта, уход в сторону, секста!

Высокая октава, прыжок вверх, защита левой рукой!

Несмотря на старания, Мелкий все же достал его. Вскользь по ребрам. Хорошо, что у палки нет лезвия. Иначе волей-неволей пришлось бы начинать ползти в сторону кладбища.

Еще один удар! Коварный, пяткой по голени.

Но ведь это нечестно? Или в поединках наемников приняты любые ухищрения, лишь бы они приводили к победе?

Тогда пожалуйста! Кушай, не обляпайся!

Палка Кира скользнула вдоль держака, доставшегося Мелкому, и чиркнула коротышку по пальцам. Он хрюкнул и отскочил. Развивая успех, бывший гвардеец прыгнул вперед, стукнул противника по локтю, еще раз по пальцам, по запястью…

– Стой! – громко выкрикнул Кулак, бросаясь между сражающимися. – Все! Прекратили, я сказал!

Левой рукой он отбросил назад Мелкого, словно тот не весил вообще ничего. Там коротышку подхватил верзила с двуручником, обхватил поперек туловища, приподнял:

– Остынь, а то на крышу посажу!

Зрители с готовностью заржали.

А предводитель наемников отбил палку Кира в сторону предплечьем правой руки (заговоренный он, что ли, боли не чувствует?) торопливо повторил:

– Все. Довольно. Ты победил, каматиец!

Его слова не сразу пробились к сознанию молодого человека сквозь горячку боя, поэтому старшему наемнику пришлось прокричать еще раз и во всеуслышание:

– Победа за каматийцем! Я сказал!

Совершенно незнакомые люди, при других обстоятельствах не удостоившие бы парня и мимолетного взгляда, кинулись его поздравлять. Кто-то хлопал по плечу, кто-то стискивал руку.

– Всем выпивка бесплатно! – перекрыл шум густой бас фра Морелло.

– Пари не в счет! – прошипела воительница. – Бой был не до конца!

– Я тебе дарю твои три скудо! – весело отозвался Кулак. – Подумаешь!

Он положил ладонь Киру на плечо:

– Не держи на нас зла, каматиец. Пойдем, выпьем мировую.

– Ну… – замялся молодой человек, потом подумал: «А почему бы и нет?» – и махнул рукой. – Пошли!

Они вернулись в харчевню в сопровождении зрителей, шумно смакующих подробности поединка. Особенно усердствовал старшина артели мастеровых. Прислушиваясь к его рассуждениям об ударах и защитах, бывший гвардеец едва сдерживался, чтобы не расхохотаться, схватившись за живот.

За столом Кулак ловко подхватил принесенный фра Морелло кувшин, разлил по глиняным кружкам.

– Как тебя зовут, каматиец?

– Кир. Просто Кир.

– Хорошо, Кир. Меня ты уже знаешь. Мелкого тоже. Вот это – Мудрец, – седобородый ткнул пальцем в хозяина двуручника. – Это – Пустельга. Не позволяй ей себя клюнуть! А дроу мы зовем Белый. Познакомились?

– Познакомились, – кивнул Кирсьен.

– Тогда – за знакомство!

После того как все дружно сдвинули кружки и отхлебнули красного сладкого вина, седобородый наклонился к Киру.

– А ведь ты не каматиец, – произнес он вполголоса. И не поймешь, спрашивает или утверждает. Только и остается, что пожать плечами.

– У тебя тьяльский выговор, – продолжал Кулак. – Был у меня знакомый тьялец…

– Что с того? – Кир глянул ему прямо в глаза. Серые, как у Мастера.

– Да ничего. Мы наемники, перекати-поле. Ищем, где нужны наши клинки, наша отвага, наш опыт. Ты, как я вижу, тоже ищешь службы с оружием в руках. Умелого бойца видно сразу. Притворяешься ты наемником-каматийцем. Путь держишь в Вельзу, где набирают охочих людей в войска Империи. Мы, кстати, туда же направляемся.

– Что с того? – повторил Кир.

– А ничегошеньки. – Из-под усов наемника мелькнули желтые, прокуренные зубы. – Хочешь, пошли с нами. Вместе веселее. И конь у нас лишний имеется. Верхом ездишь?

– Конечно!

– Тогда решай.

Кирсьен задумался. Что и говорить, предложение заманчивое, но можно ли доверять этим людям?

– Что ты глазами лупаешь? – возмутилась Пустельга. – Мы два раза свою дружбу не предлагаем!

– Ладно, не дуйся, – толкнул его локтем в бок Мелкий. – Ну, не прав я, виноват… Так ты мне уже накостылял. Или не в расчете за твое вино?

Высоченный Мудрец не сказал ни слова, а просто протянул руку ладонью вверх над столом.

Кир еще немного подумал – просто, чтобы не выглядеть безрассудным – и согласился. Накрыл ладонь Мудреца своей. Сверху легли руки Кулака, Пустельги, Мелкого и последней – узкая, с раздутыми суставами кисть дроу.

Глава 11

Воздух со свистом врывался в легкие, причиняя боль измученному горлу, словно Антоло вдыхал бушующее пламя. Шею ломило под тяжестью шлема, плечи давил доспех – хоть и не стальной, из дубленой воловьей кожи, но все же вес немаленький. А прибавить сюда щит, семилоктевую пику, поножи, меч, сумку с пожитками и запасом еды, и сразу видно – неподъемный груз для непривычного человека. Миля[Миля – 1000 двойных шагов, около 1500 м. ] быстрым шагом, миля бегом. И так по десять миль каждое утро. Иногда бывшему студенту казалось, что он сходит с ума. А сержант Дыкал, крепкий, коренастый мужичок годов пятидесяти от роду, не только бегал наравне с молодыми, а еще умудрялся на ходу распекать ленивых новобранцев.

– Веселей, кошкины дети! Веселей! В ногу, в ногу! Не отставать, мордатый!

Мордатым он называл Емсиля, и небезосновательно, если признаться честно. Барнец на свежем воздухе и простой, здоровой солдатской пище быстро наверстал потерянные в тюрьме мины. На взгляд Антоло, Емсиль если и отставал, то не из-за лени, а чтобы поддержать задыхающихся Цыпу и Обельна – того приказчика, что любил играть на хозяйские деньги. Сам табалец старался из последних сил – казалось, еще чуть-чуть, и он упадет лицом прямо в желто-серую мелкую и едкую пыль, в которую сотни подбитых гвоздями сапог-калиг превратили дорогу вокруг учебного лагеря.

– Ша-а-агом! – Зычному голосу Дыкала позавидовал бы лучший рыночный зазывала Аксамалы.

Антоло на ходу засунул палец под ремешок, придерживающий шлем. Обильный пот жег кожу так, что едва волдыри не вздулись. Рядом тяжело дышал Вензольо. Вообще-то каматиец армейскую службу принимал с радостью (даже как-то посетовал – какой, мол, ледяной демон потащил меня в университет, надо было сразу в войско записываться), но от этого доспехи и оружие не становились для него легче.

– Дышите, дышите, кошкины дети! – сержант говорил легко и спокойно, будто бы не мотался вместе со всеми, как угорелый, а лежал в холодке с любимой трубкой в зубах. – На учениях тяжко, дык, зато в бою легче будет. Вы ж тяжелая пехота! Гордиться надо.

– А мы го’димся, – выдохнул Вензольо. – Только бегать не любим.

– Не любят они бегать! – покачал головой Дыкал. – Это ж, дык, почти налегке. Да по ровной дороге. Ты по оврагам, дык… Да по буеракам…

«А что по оврагам? – подумал Антоло. – Понятное дело, пока по склону вверх карабкаешься – умаешься. Зато потом-то вниз бежишь и отдыхаешь…»

– Помру я, – пробормотал, с трудом успокаивая дыхание, Обельн. – Не по мне это все…

– Да что ты ноешь? – хищно оскалился Ламон по кличке Горбушка. – Хочешь сдыхать – сдыхай, а чего нудить?

Друзья Ламона, Чернуха и Мякиш, с готовностью захохотали. Обельн понурился и опустил глаза.

– А тебе не все равно? – насупился Емсиль, стараясь подобраться поближе к Ламону.

– Разговорчики! – прикрикнул на них Дыкал. – Шипят друг на друга, ровно коты! Еще в глотки вцепитесь. Горячие, дык…

– А что он ноет? Ноет и ноет! – воскликнул Горбушка.

– Заткнись!!! – гаркнул сержант. – В лагере поговорим! Не устали, что ли? Бегом… Марш!

Все-таки десятидневное пребывание в учебном лагере сделало свое дело даже с самыми убежденными противниками муштры и команд, к которым относили себя Антоло и Емсиль. Повинуясь команде Дыкала, ноги сработали сами, без приказа головы. Перешли с быстрого шага на размеренный бег.

А ведь можно было еще шагать и шагать. А все из-за проклятого Горбушки! Табальцу он сразу не понравился. Еще когда нестройную колонну выпущенных из городской тюрьмы заключенных привели в учебный лагерь в трех днях пути от Аксамалы. Туда же пригнали преступников из полудюжины небольших городков, разбросанных вокруг столицы Сасандры. Всего набралась полная тысяча волонтеров, если их можно так назвать. Их разбили на сотни, потом на десятки, назначив командирами седых ветеранов.

В их десятку, кроме тройки бывших студентов, попали Цыпа и Обельн, с которыми они бок о бок шагали от самой Аксамалы. А также трое пойманных в порту нищих – Горбушка, Мякиш и Чернуха. Они выманивали деньги у приезжих купцов. Просили на лечение, изображая то хромоту, то паралич, не говоря уже о ставших обыденными слепоте, глухоте и немоте. Уродились же мнимые калеки на удивление здоровыми, наглыми и ленивыми. Хотя Антоло никогда не относил себя к людям, способным получать удовольствие от рытья рвов, колки дров или косьбы, но с таким отвращением к любой работе он сталкивался впервые. Тем паче что, опираясь друг на дружку в решении споров, Горбушка с приятелями так и норовили перебросить ненавистный труд на любого из соседей по десятку. Слава Триединому, что студенты сумели не растеряться и дать опор – уж к чему-чему, а к мелким стычкам и потасовкам им было не привыкать. Дело ограничилось, правда, обычной показухой – Емсиль приподнял над головой тяжеленное бревно, а Вензольо и Антоло покрутили короткие мечи, которые и весом, и длиной мало чем отличались от кордов, к которым они привыкли в студенческие годы. Попрошайки поутихли. То есть к студентам больше не лезли, а вот Цыпе, Обельну, а также Мило и Гакло, тихим и затюканным крестьянам из северной Вельзы, выбравшимся в столицу на заработки и задержанным стражей за бродяжничество, доставалось чем дальше, тем больше. Дыкал если что-то и замечал, то не спешил вмешиваться. Может, хотел узнать, кто в его десятке способен на большее, чем просто чистить обмундирование и носиться с полной выкладкой по дорогам?

Сержант тоже оказался шкатулкой с двойным дном. Среди новобранцев упорно бродили слухи, что приданные им командиры тоже не в ладах с законом. Только провинились, будучи на военной службе. И теперь вот отбывают наказание – возятся с мелкоуголовным сбродом, пытаясь сделать из него подобие армии. Кто как, а Антоло представить себе не мог Дыкала, нарушающего армейский порядок. Чего такого он мог натворить? Продать мечи повстанцам? Выдать военную тайну шпионам из Айшасы? Плюнуть в глаз полковнику? Ну уж нет… За эти провинности его запороли бы насмерть или вздернули на виселице. Тогда за что?

Размышления помогали отвлечься и забыть на время о горящих легких, гудящих ногах и пульсирующей в висках крови. Антоло вспомнил, как впервые увидел сержанта. Как наяву увидел его полный презрения взгляд…

– Лучше бы вы в тюрьме сидели, – не сказал, а выплюнул Дыкал. – Задница, дык, точно целее была бы… Повелись на речи генерала – мол, армия новые земли поможет увидеть, и добычи хоть завались, дык, и мундир, и девки на шею сами вешаются?

Опешивший Емсиль тогда ляпнул:

– А откуда вы знаете?

И получил кулаком под дых:

– Должен говорить мне – «господин сержант»! Понял? А вот свое «вы» можешь себе же в задницу и засунуть! Понял?

– Понял, господин сержант!

– Ладно. Отставить! Откуда знаю, хочешь спросить? Так я за тридцать лет службы столько рекрутов перевидал, что… Дык, чего там говорить! Знаю вас, как облупленных. Хотя у вас случай особый, можно сказать… Если бы не… Ладно. Отставить… Пошли имущество получать.

Потом они долго торчали около склада, и Дыкал вяло переругивался с другими сержантами, норовившими проскочить без очереди. Те подтрунивали над ним, вспоминая какой-то неудачно исполненный приказ. Он ответил, мол, угадывать желания капитана не намерен, если тому нужно что-то, пускай так и говорит, и нечего тень на плетень наводить. А табалец рассматривал своего будущего командира. Обычное крестьянское лицо, мозолистые руки, чуть сутулые плечи – переодень такого в крестьянскую рубаху, и получится арендатор-огородник из южного Аруна, из тех, что посвящают всю жизнь луку, капусте и моркови. На левом рукаве – нашивка сержанта. Ни шрамов, ни отметок за ранения – служба Дыкала протекала, скорее всего, в каком-нибудь тихом и спокойном гарнизоне в центральной части Сасандры. Значит, ни в Барне, где на протяжении последних двадцати лет несколько раз поднимали восстание дроу, ни на Окраине, границы которой постоянно теребили набегами кентавры, он не служил. И все же чувствовалась в нем спокойная уверенность человека, умеющего обращаться с оружием. Видно – сержант себе цену знает, попусту за меч не схватится, но, вынув его, нашинкует обидчика в капусту.

По разумению Антоло, ветеран не заслужил того, чтобы в преддверии грядущего увольнения по возрасту валандаться с необученным сбродом. Но кто знает, какие резоны у армейского начальства? Может, как раз так и надо? Может, только служака с опытом и уверенностью в себе Дыкала способен научить их хоть чему-то?

На складе им выдали доспехи: нагрудник из воловьей кожи; кожаный шлем, обшитый по краю бронзовой полосой, с козырьком, нащечниками и бронзовым же гребнем; калиги на толстой подошве с окованными носками; поножи. На соседнем складе они получили оружие: пику семи локтей в длину, из которых полтора приходились на граненое узкое жало с перекладиной в месте крепления к оскепищу; короткий меч, заслуживший презрительный взгляд и неодобрительное хмыканье сержанта. Лишь через несколько дней он соизволил объяснить подчиненным причину недовольства. Оказалось, мечи для пехоты ковали из такого плохого железа (просто язык не поворачивается назвать это сталью), что они легко гнулись прямо в руках. Ну и, понятное дело, тупились настолько часто, что опытные солдаты и не пытались их уже точить. Зачем? Все равно приходится орудовать, словно дубинкой. А еще дня через три Антоло понял, как им повезло оказаться в пикинерах. Солдатам каждого третьего десятка вручили щиты высотой в три локтя и шириной полтора. Щит был сделан из легкой древесины – Емсиль сказал, что это ясень, по краю окован полоской, уже не бронзовой, а стальной, а в середине его возвышался «пупок», который Дыкал назвал мудреным словом – умбон. Но… Как ни назови, а бегать со щитом вчетверо тяжелее, чем с пикой. Хотя и с пикой – не подарочек.

Но самое приятное событие первого дня – купание (пускай в пруду, зато каждому выдали кусок серого рыхлого мыла) и раздача чистой одежды. Облачившись в широкие полотняные штаны, небеленую рубаху и куцую кожаную куртку-поддоспешник, Антоло почувствовал себя человеком и где-то в глубине души даже зауважал армейские порядки.

– Ша-а-агом!

Фу-ух! Опять можно передохнуть. Может, удастся просохнуть? Хотя нет. Вряд ли… Солнце палит – месяц Быка есть месяц Быка. До самых сумерек прохлады не жди, а это значит, все будут обливаться потом и задыхаться, глотая горячий воздух наполовину с пылью, которой и в лагере новобранцев не меньше, чем на дороге.

– Правое плечо вперед! – выкрикнул Дыкал, и Антоло только теперь почувствовал, как сосет под ложечкой. За этой беготней и обед прозевать недолго! А обед, что ни говори, в армейской жизни, пожалуй, самое важное дело. После завтрака и ужина, само собой.

Улыбки облегчения появились на измученных лицах, покрытых полосками смешанного с желтой пылью пота. Вензольо настолько воспрял духом, что подмигнул шагающему с ним рядом Горбушке.

– Подравнялись, кошкины дети! В колонну по два! Ножку взяли! Раз-два! Раз-два! Левой! Что, не знаешь, где левая, а где правая, ученый?!

Последнее замечание предназначалось Емсилю. Очень уж тяжело давалась барнцу строевая подготовка. Все эти «направо», «налево», «кругом марш» повергали его в состояние, близкое к панике, а уж заставить идти в ногу могло разве что небывалое чудо.

– Виноват, господин сержант! Я сейчас!

Емсиль смешно подпрыгнул, как стреноженный жеребчик, и поймал нужную ногу.

– То-то же! Я вам, кошкины дети, покажу! Только о жратве, дык, вспомнили, так и про все иное позабыли! Ходить строем – для солдата первейшее дело! А уж для тяжелого пехотинца, дык, вообще святое. Это легкачи как хочешь могут бегать. С дротиками да с пращами. Дык, конница опять-таки… Лошадь – животное тупое. Как его научишь в ногу бегать?

Новобранцы дружно захохотали, оценив шутку командира. Улыбнулся и Антоло. Как известно, начальники любят, когда подчиненные радуются их остротам, независимо от того, смешна ли она на самом деле, или нет.

– А наша, дык, главная сила, – продолжал сержант, – это ровный строй. Чтоб щит к щиту, плечо к плечу, пика к пике, как по ниточке… И чтоб не разрывать строй ни со страху, ни по дурости, ни от неумелости вашей бестолковой! Ударить щитами врага! Коней в пики! Да чтоб как один человек, дык… И если вас бьют, чтоб не дрогнули, а только крепче щиты составили. Если запомните это… Вдолбите в головы ваши, дык, неразумные… Тады живыми останетесь даже в самой лютой свалке. Побежите, строй разорвете, спины врагу покажете – все, конец, дык…

– А как же, господин сержант-то… – несмело заговорил Цыпа. – Как же не побежать? Когда конница-то… Боязно…

– Боязно! – передразнил его Вензольо. – Вот душа заячья! Пики к’епче надо…

– Разговорчики! – одернул его Дыкал. – Пики само собой крепче надо. Только еще знать надо, что товарищ ни справа, ни слева тебя не бросит и не побежит вперед ветра. Только когда друг другу верить, дык, будете, тогда из вас толк выйдет. А конница? Да, страшно, когда на тебя конница прет. Орут, мечами машут… Дык, конь не кот, через щиты не сиганет. Да и на копье добровольно напарываться поостережется. Сила конницы в шуме, скорости, лихости, а наша – в уверенности и спокойствии. Ясно, зеленые?