Текст книги "Французский язык в России. Социальная, политическая, культурная и литературная история"

Вестернизация России в XVIII веке

В этом разделе мы хотели напомнить читателю некоторые хорошо известные факты о европеизации или вестернизации России в XVIII веке, которая представляет важный контекст нашего исследования.

Французский язык и французская культура, с которой он ассоциировался, пришли в Россию, когда страна перестала быть изолированным, обращенным внутрь себя государством и стала превращаться в великую державу, претендующую на статус европейской и приобретающую силу благодаря новым связям с западным миром[206]206
  О том, в какой момент французский язык приобрел свой авторитет, см. в следующем разделе. Французский не был самым популярным иностранным языком в петровской России. Современное освещение вопроса о том, насколько изолированным государством была допетровская Русь, см. в докторской диссертации Т. В. Черниковой: Процесс европеизации в России во второй половине XV–XVII вв. М., 2014. Автор считает, что возможно говорить о европеизации применительно к XV веку, не говоря уже о XVI. Она показывает, что в раннее Новое время в России появилось существенное количество иностранцев разных профессий, и утверждает, что бо́льшая их часть была приглашена по велению русских монархов.


[Закрыть]. Отчеты, составленные в XVI–XVII веках дипломатами, посетившими Московию (например, австрийцем Сигизмундом фон Герберштейном, англичанином сэром Джайлсом Флетчером и немцем Адамом Олеарием), содержат описание диких земель на краю Европы, где под властью деспотичного монарха существуют раболепное дворянство и тупой, смиренный народ[207]207
  Herberstein S. von. Rerum Moscoviticarum Comentarii. Англ. пер.: Description of Moscow and Muscovy, 1557 / Ed. by Bertold Picard, transl. by J. B. C. Grundy. London, 1969 (рус. изд. Герберштейн 1988); Флетчер Дж. О государстве русском. СПб., 1906; Olearius A. Beschreibung der moskowitischen und persischen Reise / Transl. and ed. by Samuel Baron as The Travels of Olearius in Seventeenth-Century Russia. Stanford, 1967 (рус. изд.: Олеарий 1906).


[Закрыть]. Так, на пуританина Дж. Флетчера Московия, в которой он побывал в 1588–1589 годах, произвела впечатление варварской страны, деспотического антипода елизаветинской Англии. Он замечал, что образ правления у них «чисто тиранический» и «весьма похож на турецкий»[208]208
  Флетчер. О государстве русском. С. 25. Об этом произведении Флетчера см. также: Offord D. Sir Giles Fletcher’s View of Muscovy: an Early English Stereotype of Russia // Rusistika. 2010. 35. P. 11–16.


[Закрыть]. Жители здесь страдают от отсутствия законов и испорчены ложной религией. В экономическом отношении страна отстает от европейских государств, потому что богатство сосредоточено в руках монарха и его приближенных, вследствие чего у народа нет стимула трудиться. Нравы людей, живущих здесь, развращены, ведь «все государство преисполнено <…> грехами» и в нем «нет законов для обуздания блуда, прелюбодеяния и других пороков»[209]209
  Флетчер. О государстве русском. С. 128.


[Закрыть]. С нашей точки зрения, важнее всего то, что контакты Московии с западноевропейским миром (в отличие от контактов с Речью Посполитой, православными странами Восточной Европы и, конечно, татарскими ханствами на востоке и юге) были незначительными, по крайней мере до второй половины XVII века. Флетчер писал, что русских, пытавшихся попасть за границу, могли подвергнуть суровым наказаниям вплоть до смертной казни, а посещение иностранцами Московии строго регулировалось:

Вы редко встретите Русского путешественника, разве только с посланником или беглого; но бежать отсюда очень трудно, потому что все границы охраняются чрезвычайно бдительно, а наказание за подобную попытку, в случае, если поймают виновного, есть смертная казнь и конфискация всего имущества. <…> По той же причине не дозволено у них иностранцам приезжать в их государство из какой-либо образованной державы иначе, как по торговым сношениям, для сбыта им своих товаров и для получения через них чужеземных товаров[210]210
  Там же. С. 56.


[Закрыть].

В XVII веке Московия могла показаться европейским путешественникам местом бесконечно далеким и чуждым. Вероятно, весьма характерным для русского мировоззрения, с которым столкнулись западные люди, было то, что единственный вопрос о жизни по ту сторону западных границ России, который в 1660-х патриарх Никон задал гостю из Голландии, был о церковных колоколах в Амстердаме[211]211
  См.: Billington J. The Icon and the Axe: An Interpretive History of Russian Culture. London, 1966. P. 158.


[Закрыть].

Безусловно, наблюдения иностранцев, касающиеся отличий Московии от австрийских и немецких земель или от Англии в раннее Новое время, не отменяют того факта, что еще до XVIII века Московия успела познакомиться с западными обычаями и культурой. Церковная архитектура XVII века испытала на себе влияние западного стиля барокко. В Московию привозили часы и кареты. Была заимствована портретная живопись[212]212
  См.: Cracraft J. The Petrine Revolution in Russian Imagery. Chicago; London, 1997.


[Закрыть]. Появились ученые люди, такие как поэт и драматург Симеон Полоцкий[213]213
  О произведениях Полоцкого подробнее см.: Киселева М. Интеллектуальный выбор России второй половины XVII – начала XVIII века: от древнерусской книжности к европейской учености. М., 2011. С. 125–216; и недавнее исследование Hamburg G. M. Russia’s Path toward Enlightenment: Faith, Politics and Reason, 1500–1801. New Haven; London, 2016. P. 191–203.


[Закрыть]. Государственные деятели, такие как Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, учили иностранные языки и выступали за расширение экономических и культурных контактов с Западом[214]214
  Идеи и деятельность Ордина-Нащокина описывал Ключевский, см.: Ключевский В. О. Сочинения. Т. 3. С. 334–351; современный взгляд на них представлен в книге: Hamburg. Russia’s Path toward Enlightenment. P. 205–206.


[Закрыть]. Начали формироваться личные библиотеки книг на иностранных языках. Контактов с западными странами стало больше во время царствования Алексея Михайловича. Основными посредниками между Россией и Западом, влияние которого постепенно усиливалось, стали Киев и Левобережная Украина[215]215
  То есть украинская территория на восточном берегу Днепра.


[Закрыть], отошедшие к России от Речи Посполитой после заключения в 1667 году Андрусовского договора. Таким образом, вестернизация XVIII века, о которой пойдет речь дальше, представляла собой ускорение процесса, который начался раньше, а не полную смену старого порядка новым, как это часто пытались представить Петр и его сподвижники (это же представление можно обнаружить в работах, где петровские реформы называются «революцией»[216]216
  См.: Cracraft. The Revolution of Peter the Great.


[Закрыть]). Тем не менее изменения, произошедшие в России с того момента, как Петр в 1696 году стал единоличным правителем страны, действительно, были весьма обширными.

Основные мотивы, побудившие Петра приступить к модернизации отстающего государства, на престол которого он взошел, были прагматическими: модернизация была необходимым условием для дальнейшего построения империи, которое, как и западные культурные инновации, активно развивалось уже в XVII веке. По этой причине, говоря о вестернизации России в XVIII столетии, мы считаем необходимым учитывать и сопутствующее ей расширение территории государства, особенно в период правления Петра и Екатерины II[217]217
  Говоря о создании империи и вестернизации в этом разделе, мы будем опираться на некоторые наши прошлые работы, например: Argent G., Offord D., Rjéoutski V. The Functions and Value of Foreign Languages in Eighteenth-Century Russia // The Russian Review. 2015. 74:1. P. 1–19, здесь p. 11–16.


[Закрыть]. Это расширение происходило в основном за счет территорий, принадлежавших Швеции, Турции и Речи Посполитой. Так, Россия победила в продолжительной Северной войне, в которой противником Петра была Швеция (1700–1721). Победа русской армии над шведами под Полтавой в 1709 году была поворотным моментом для русской нации[218]218
  Чтобы подчеркнуть, насколько продолжительным был процесс расширения русской территории начиная с XVI века, отметим, что петровской Северной войне предшествовала война, которую вел отец Петра, Алексей Михайлович, с Речью Посполитой в 1654–1667 годах. Эта война завершилась заключением Андрусовского договора, о котором шла речь выше.


[Закрыть]. В результате этой победы Россия приобрела статус крупной североевропейской державы, имеющей выход к Балтийскому морю. Российские границы были значительно расширены за счет территорий вдоль северного берега Черного моря и территорий на Северном Кавказе, отошедших к России в результате двух русско-турецких войн (1768–1774 и 1787–1791), которые вела Екатерина. В 1783 году Россия присоединила Крым, который – с формальной точки зрения – был независимым с 1774 года, а до этого подчинялся Османской империи. На западе большие части польской территории в Белоруссии, Ливонии, Литве и северо-западной Украине отошли к Российской империи в результате трех разделов Речи Посполитой между Пруссией, Россией и Австрией в 1772, 1793 и 1795 годах (Австрия участвовала только в первом и третьем разделах).

Это расширение территории, несомненно, воспринималось как процесс построения империи и было предметом гордости для россиян. В 1721 году, после триумфальной победы в войне со Швецией, Петр принял титул императора, заимствованный из латыни, вероятно следуя примеру правителей Священной Римской империи, титул которых имел наибольший вес в системе международных отношений того времени[219]219
  Благодарим С. Я. Карпа за это замечание.


[Закрыть]. Военная мощь и воинская отвага, лежащие в основе империи, многократно восхвалялись русскими литераторами XVIII века вне зависимости от их идей и политических взглядов. Важную роль в этом отношении играли оды (например, М. В. Ломоносова и Г. Р. Державина) и эпическая поэзия (например, М. М. Хераскова). Наиболее ярким сочинением, воплотившим традицию восхваления имперских завоеваний, является двенадцатитомная, хотя и незавершенная «История государства Российского» (1818–1829), написанию которой Н. М. Карамзин посвятил последние двадцать пять лет своей жизни (ил. 2). В ней Карамзин утверждал, что монархи позднесредневековой Московии, в особенности Иван III (годы правления 1462–1505), которого он возвеличивал, вели Россию к славе, которая должна была затмить собой даже славу Древнего Рима[220]220
  Карамзин Н. М. История государства Российского: В 12 т. СПб., 1816–1829. Особенно см. т. 6. Об этом произведении Карамзина см.: Offord D. Nation-Building and Nationalism in N. M. Karamzin’s «History of the Russian State» // Journal of Modern Russian History and Historiography. 2010. 3. P. 1–50.


[Закрыть].

Ил. 2. В. А. Тропинин. Портрет Н. М. Карамзина. Копия портрета из издания: Русские портреты XVIII и XIX веков. Издание великого князя Николая Михайловича Романова: В 5 т. Т. 1. М., 1999. С. 58, предоставлена Российской национальной библиотекой.

Основную роль в строительстве империи играла модернизация в военной сфере. С помощью многочисленных иностранных наемников и советников Петр реорганизовал свою армию, обучил ее и дал ей новое вооружение. Он также построил флот, благодаря которому Россия стала морской державой на Балтийском, а впоследствии и на Черном море, и в Восточном Средиземноморье[221]221
  О петровских реформах см. Анисимов (1989), Anisimov (1993), Hughes (1998), Dixon (1999), Павленко (2003), Анисимов (2009). О «модернизации» в России XVIII века см. Dixon (1999), особенно p. 1–26.


[Закрыть]. Наряду с этим он основал институты и ввел практики, целью которых было целесообразное распределение человеческих ресурсов, увеличение налогов и развитие технических возможностей, необходимых для ведения военных действий, а также превращение России в одну из главных европейских держав. Он произвел изменения и на административном уровне: распределил чиновников по «коллегиям», организованным в соответствии с моделями, взятыми на вооружение у Швеции и других европейских стран. Коллегии начали свою работу в 1719 году, каждая отвечала за одно из важнейших направлений государственной деятельности, например ведение иностранных дел, торговлю, управление государственными доходами. В 1722 году Петр учредил созданную по примеру датских, прусских и шведских аналогов «Табель о рангах», которая приписывала лиц, состоящих на государственной службе (военной, государственной или придворной), к одному из четырнадцати классов. При этом чины, перечисленные в табели (например, адмирал, генерал, камергер и канцлер), как и новые титулы (например, барон или граф), указывали на то, что, проводя свои реформы, Петр ориентировался на западные образцы. Стремительный технический прогресс, во многом обеспеченный силами иностранцев, позволил резко увеличить добычу угля и железной руды, организовать новые типы производства и реализовать серьезные строительные проекты, в первую очередь строительство новой столицы на берегу Финского залива, Санкт-Петербурга, которое началось в 1703 году. В целях развития науки и культуры и распространения знаний были учреждены научные и учебные заведения, включая Академию наук, которая была открыта в Санкт-Петербурге вскоре после смерти Петра в 1725 году, причем консультантом при ее создании выступил немецкий математик и философ Готфрид Вильгельм Лейбниц.

Как замечает П. Рузвельт, в основе петровских реформ лежала идея о том, что технологии и культура неразделимы: Петр «пришел к убеждению, что, чтобы мыслить по-европейски – то есть понимать, как устроены западные технологии, военные методы и система управления государством, – русские должны научиться вести себя по-европейски». По этой причине он решил заставить русских дворян вести себя и одеваться по-новому[222]222
  Roosevelt P. Life on the Russian Country Estate: A Social and Cultural History. New Haven; London, 1995. P. 8–10.


[Закрыть], а некоторых подданных обязал посещать общественные собрания[223]223
  Подробнее об этих собраниях см. в первом разделе главы 3.


[Закрыть]. Социальная и культурная вестернизация продолжилась и во время правления императриц, которые занимали российский престол почти все время после смерти Петра в 1725 году вплоть до конца столетия. И действительно, в годы правления Елизаветы Петровны и в особенности Екатерины II создание образа России как мощной державы, которая может похвастаться изысканным обществом и культурой западного типа, было важной задачей империи. Приемы, организованные на французский манер, soirées, салоны и балы в конце концов стали привычной частью жизни элиты. Женщины, которые в допетровской Московии, по замечанию Герберштейна[224]224
  Herberstein. Description of Moscow and Muscovy, 1557. P. 40–41.


[Закрыть], вели затворническую жизнь, стали заметными, вызывающими восхищение членами общества. Начиная с 1699 года Петр издавал указы, обязывавшие дворян носить европейскую одежду, и ко времени правления Екатерины II представители русской элиты благодаря модным костюмам, прическам и украшениям выглядели совсем как европейцы. Расширение лексического значения русского слова «свет» (в смысле «мир»), которое теперь стало обозначать и высшее общество (фр. monde), было отражением этих социальных и культурных изменений. Заметным было и развитие литературы. В XVIII веке, особенно во второй его половине, русские авторы (А. Д. Кантемир, М. В. Ломоносов, А. П. Сумароков, Д. И. Фонвизин, Г. Р. Державин, Н. М. Карамзин, И. А. Крылов и многие другие) создали русские образцы жанров классической и современной европейской литературы, таких как сатира, размышление, трагедия, комедия, элегия, метафизическая поэзия, басня, ода, эпическая поэма, а также беллетристика. Начала развиваться периодическая печать, в которой находило выражение только зародившееся общественное мнение. Екатерина II сама поощряла ее развитие, по крайней мере до тех пор, пока безобидные насмешки над общественными нравами не начали перерастать в подобие критики общественного порядка и органов политической власти.

Знакомство с иностранными языками в России XVIII века

Приобщение России к западной культуре и ее практикам неизбежно влекло за собой знакомство с живыми западноевропейскими языками: голландским, английским, французским, немецким, итальянским, – о которых практически не имели представления жители Московии XVII века, где еще не существовало университетов[225]225
  Опыт посещения русским посольством Франции в 1668 году ярко демонстрирует, насколько плохо русские знали французский язык и как это обстоятельство могло ослабить положение русских дипломатов. См.: Schaub M.-K. Avoir l’ oreille du roi: l’ ambassade de Pierre Potemkine et Siméon Roumiantsev en France en 1668 // Andretta S. (Dir.) Paroles des négociateurs. Entretien dans la pratique diplomatique de la fin du Moyen Age à la fin du XIX^e siècle. Rome, 2010. P. 213–228, особенно p. 220–221. О том, как улучшилось знание языков в русском дипломатическом сообществе в конце XVII и в XVIII веке, см. в первых трех разделах главы 5.


[Закрыть]. Эти языки служили посредниками, позволявшими русским людям XVIII века получать информацию о темах, которые теперь представляли для них живой интерес: оружие, военная стратегия, кораблестроение, навигация, фортификация, гражданская архитектура, математика, медицина, государственное управление, налогообложение, горное дело, промышленное производство, педагогика, география, история, литература, светское общество, одежда, кухня, вкусы, мода и способы проводить досуг. Возникла большая потребность в знающих иностранные языки людях, которые могли бы познакомить русских с огромным количеством печатных источников, содержавших сведения об этих практических вопросах, не говоря уже о литературном, художественном и музыкальном наследии Запада. Задача была непосильной, и, если русские хотели приобщиться к этому широкому полю информации, у них не оставалось иного выбора, кроме как научиться читать эти источники в оригинале или в переводе на язык-посредник, которым чаще всего в XVIII веке был французский. Во всяком случае, чтобы общаться с иностранными военными, моряками, инженерами, архитекторами, дипломатами, врачами, учеными и учителями, которые наводнили обновленную Россию после 1700 года, русским требовалось умение разговаривать на других европейских языках, так как мало кто из этих иностранцев говорил по-русски. Для того чтобы получить образование за рубежом, русский человек также должен был хорошо владеть языком страны, в которую направлялся, или, по крайней мере, одним из широкоупотребительных международных языков того времени, например латинским, французским или немецким.

Однако нарастающая коммуникация между Россией и Западом в XVIII веке развивалась не только в одном направлении, и иностранные языки были необходимы не только для того, чтобы запустить процесс восприятия иностранной культуры – процесс, который в дальнейшем, особенно в XIX веке, сформировал особую русскую культуру Нового времени. Знание иностранных языков дало русским еще и возможность изменить представления западных людей о своей стране, представив им образ государства, радикально отличавшийся от того, что те могли обнаружить в текстах Герберштейна, Флетчера, Олеария, равно как и других авторов, которые сами не бывали в России, но с готовностью воспроизводили негативные стереотипы[226]226
  См., напр., «Московию» Дж. Мильтона, текст, написанный в середине XVII века. В своем произведении Мильтон в значительной степени опирался на описание Дж. Флетчера.


[Закрыть]. Послепетровская Россия позиционировала себя как «европейская держава» – эти слова можно встретить в «Наказе» Екатерины II[227]227
  [Екатерина II]. Наказ Комиссии о составлении проекта нового уложения. М., 1767.


[Закрыть], – которой правит просвещенный монарх. В течение XVIII столетия российский двор и элита добивались, чтобы другие европейцы признали Россию цивилизованным членом их сообщества. Владение самыми широкоупотребительными языками этого сообщества было важным условием для такого признания, оно давало Российской империи право претендовать на столь же высокий статус в культурной сфере, который она обеспечила себе в сфере дипломатической благодаря военным успехам. Владение этими языками позволило русским писателям войти в европейские литературные круги и познакомить западную публику со своим творчеством как посредством переводов, так и в личной переписке на языке, понятном иностранным читателям. Таким образом, новоприобретенная способность русских говорить на иностранных языках и активно использовать их сильно изменила восприятие России другими народами и самовосприятие русских как на национальном, так и на личном уровне[228]228
  Об использовании иностранных языков, в частности французского, с целью создать у европейских читателей определенный образ России см. в главе 7.


[Закрыть].

Многие иностранные языки появились в России в XVIII веке, когда монархи пытались вывести государство на путь ускоренной модернизации, русские дворяне перенимали западные практики и показывали западному миру новый образ своей страны, а количество торговых и личных контактов с Западом увеличилось благодаря участившимся путешествиям русских за границу и иностранцев в Россию. Голландский – язык великой морской державы, флот и коммерческие достижения которой произвели огромное впечатление на Петра, – был полезен в сфере судостроения, что подтверждают языковые заимствования того времени[229]229
  Из голландского в русский язык перешли такие слова, как «гавань», «дрейф», «матрос», «штурман», «верфь».


[Закрыть]. Немецкий язык находил применение во многих практических сферах, таких как металлургия, горное дело и медицина[230]230
  См.: Dahmen K. The Use, Functions, and Spread of German in Eighteenth-Century Russia // The Russian Review. 2015. 74:1. P. 20–40.


[Закрыть]. На протяжении большей части XVIII века ему обучали так же активно, как и французскому, а в некоторых учебных заведениях немецкому уделяли даже больше внимания, чем французскому языку[231]231
  См.: Rjéoutski V., Offord D. French in Public Education in Eighteenth-Century Russia: The Case of the Cadet Corps. URL: https://data.bris.ac.uk/datasets/3nmuogz0xzmpx21l2u1m5f3bjp/Cadet%2 °Corps%20introduction.pdf.


[Закрыть]. Немецкий широко использовался в Академии наук, где большинство ученых в первое время были выходцами из немецкоговорящих стран[232]232
  См. последний раздел главы 5.


[Закрыть]. В екатерининскую эпоху этот язык осваивали наиболее талантливые студенты, которых отправляли учиться в университеты Германии. И что самое главное, немецкий был родным языком значительной части российской имперской элиты, особенно семей из прибалтийского региона, оказавшегося под властью Российской империи в результате расширения ее границ в XVIII веке. (Прибалтийско-немецкие семьи проявляли исключительную преданность российской императорской власти и снабжали ее огромным количеством военного и гражданского персонала, что особенно впечатляет, если учесть, насколько незначительную часть от общего населения империи составляло это сообщество.) Итальянский также стал частью языкового репертуара некоторых русских дворян, что отчасти объясняется его важной ролью в сфере изобразительных искусств (итальянскому обучали, например, студентов Императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге) и его первостепенным значением для музыки, которое не было утрачено даже после того, как французский занял доминирующее положение в других сферах европейской культуры. Кроме того, в Средиземноморском регионе итальянский был важным языком дипломатии, так как служил lingua franca в деловых контактах европейцев с турецким двором[233]233
  См.: Cremona J. Italian-based Lingua Francas around the Mediterranean // Lepschy A. L., Tosi A. (Eds). Multilingualism in Italy Past and Present. Oxford, 2002. P. 24–30; Varvaro A. The Maghreb Papers in Italian Discovered by Joe Cremona // Lepschy A. L., Tosi A. (Eds). Rethinking Languages in Contact: The Case of Italian. Oxford, 2006. P. 146–151; Bély L. L’ Art de la paix en Europe. Naissance de la diplomatie moderne, XVI^e—XVIII^e siècle. Paris, 2007. P. 411.


[Закрыть]. К английскому языку некоторые группы русского дворянства также относились с уважением, особенно высоко он ценился в конце XIX века людьми, которые желали продемонстрировать свое социальное превосходство, однако при этом он не имел первостепенного значения, как можно было ожидать, учитывая существенную роль дипломатических и торговых контактов Британии с Россией в XVIII веке и англоманию, периодически возникавшую в среде русского дворянства, особенно в начале XIX столетия[234]234
  См.: Cross A. G. English – a Serious Challenge to French in the Reign of Alexander I? // The Russian Review. 2015. 74:1. P. 57–68.


[Закрыть]. Латынь тоже использовалась в России XVIII века, она была языком учености в Академии наук, на латыни составлялись девизы и надписи (например, надпись на постаменте медного всадника в Санкт-Петербурге – памятника, воздвигнутого Екатериной II Петру I)[235]235
  См.: Воробьев Ю. К. Латинский язык в русской культуре XVII–XVIII веков. Саранск, 1999; Ржеуцкий В. Латинский язык в дворянском образовании в России XVIII века // Неолатинская гуманистическая традиция и русская литература конца XVII – начала XIX в. / Под ред. А. Костина. СПб., 2018. С. 228–251.


[Закрыть].

Несмотря на то что к моменту смерти Петра Великого в 1725 году французский уже, по всей видимости, стал основным языком международной коммуникации в Европе и на то что к этому времени российская элита начала высоко ценить знание иностранных языков, люди, принадлежавшие к этой элите, не отдавали предпочтение французскому перед другими упомянутыми выше языками вплоть до середины XVIII века. Однако во второй половине столетия симпатии русской аристократии уже оказались полностью на стороне французского языка и французской культуры. По замечанию Д. Дидро, в Европе не было нации, которая поддалась бы французскому влиянию – в отношении как языка, так и поведения – столь же быстро, как русская[236]236
  См.: Dulac G., Karp S. (Eds). Les Archives de l’ Est et la France des Lumières. Guide des Archives et inédits. Vol. 2. Ferney-Voltaire, 2007. Vol. 1. P. vi.


[Закрыть]. Несомненно, одной из причин доминирования французского в России послужило то, что императрица Елизавета Петровна, которая с детства при дворе Петра училась этому языку у француженки, прекрасно им владела[237]237
  См.: Anisimov E. V. Empress Elizabeth: Her Reign and Her Russia 1741–1761 / Ed., transl. and with a preface by John T. Alexander. Gulf Breeze, 1995. P. 10.


[Закрыть]. Более того, в начале правления Елизаветы французский язык был важен для нее в политическом смысле: он позволил ей дистанцироваться от немецкоговорящих претендентов на престол после смерти императрицы Анны Иоанновны в 1740 году, а впоследствии сформировать двор, принципиально отличавшийся от двора Анны Иоанновны, фавориты которой, столь ненавистные Елизавете, и главные государственные деятели (Э. И. Бирон, Х. А. Миних и А. И. Остерман) были немцами[238]238
  Э. И. Бирон требовал, чтобы вся адресованная ему корреспонденция была на немецком языке. См.: Rogger H. National Consciousness in Eighteenth-Century Russia. Cambridge, 1960. P. 93. Однако не стоит переоценивать различия в языковой практике при дворе в правление Анны Иоанновны и в царствование Елизаветы Петровны. Немецкие фавориты и государственные деятели Анны Иоанновны знали французский и часто пользовались им по долгу службы. Более того, именно Анна Иоанновна впервые пригласила ко двору французскую театральную труппу (из Германии).


[Закрыть]. Однако и после этого Елизавета Петровна не переставала отдавать предпочтение французскому языку. Во времена ее правления при дворе французские театральные труппы часто играли французские комедии[239]239
  См. второй раздел главы 3 и работу А. Г. Евстратова, на которую мы в нем ссылаемся.


[Закрыть], а посетивший Россию в 1755 году француз Ла Мессельер заметил, что придворные там говорят по-французски «comme à Paris» (как в Париже)[240]240
  Цит. по: Cross A. (Ed.). Russia under Western Eyes, 1517–1825. London, 1971. P. 194.


[Закрыть]. В середине века владение французским и привычку говорить дома на этом языке можно было наблюдать в некоторых дворянских семьях (например, у Воронцовых, Шуваловых, Разумовских), чьи представители были приближенными Елизаветы Петровны и сделали весьма успешные карьеры во времена ее правления[241]241
  Подробнее о Михаиле Илларионовиче Воронцове и Иване Ивановиче Шувалове, франкоязычных придворных Елизаветы Петровны, см. в: Anisimov. Empress Elizabeth. P. 211–230. И. И. Шувалов стал фаворитом Елизаветы в конце 1740-х годов. М. И. Воронцов во времена ее правления занимал посты вице-канцлера и канцлера. Об иностранных языках в семье Воронцовых см.: Tipton J. Multilingualism in the Russian Nobility: A Case Study on the Vorontsov Family. PhD thesis for the University of Bristol, 2017.


[Закрыть].

Кроме важной роли, которую французский язык играл в придворной жизни, были и другие факторы, способствовавшие его распространению в среде элиты в середине столетия. Два автора, творчество которых имеет важное значение для истории русской литературы XVIII века, – поэт, автор трактатов о стихосложении и переводчик Василий Кириллович Тредиаковский и сатирик и дипломат Антиох Дмитриевич Кантемир – провели долгое время в Париже: первый в 1727–1730 годах учился в Сорбонне, а второй с 1738 года до своей кончины в 1744 году руководил российской дипломатической миссией. Возможно, их знакомство с французским языком обусловило то, что недавно сформировавшееся в России литературное сообщество уже в начале своего существования обратило внимание на Францию. В любом случае именно у французской литературы русские авторы XVIII века, заложившие основы национальной светской литературы, переняли принципы эстетической парадигмы классицизма и заимствовали основные жанровые модели. На политическом уровне хорошие дипломатические отношения между Россией и Францией установились в начале Семилетней войны (1756–1763), которая стала поворотным моментом, когда Россия начала активно позиционировать себя как ведущая европейская держава. Тот факт, что Екатерина II, взошедшая на престол после краткого периода правления ее мужа Петра III, который унаследовал трон после смерти Елизаветы Петровны в 1761 году (или в начале 1762 по новому стилю), сама была иностранкой, также способствовал тому, чтобы обратить взгляды русских на западный мир, где французская культура была в большом почете[242]242
  Подробнее о французском языке в екатерининскую эпоху см. во втором и третьем разделах главы 3.


[Закрыть].

Однако среди всех причин, по которым французский стал самым важным иностранным языком в среде российской элиты XVIII века, основной, вероятно, было то, что дворяне из смирных слуг всемогущего монарха превратились в членов сообщества, обладающего самосознанием и собственной инициативой. Будучи главной силой, с помощью которой власть проводила процесс вестернизации России, дворяне (по крайней мере, высшее и отчасти среднее дворянство) подражали европейцам и учились у них тому, как, в том числе с помощью речи, можно было демонстрировать свою принадлежность к определенной социальной группе. Начиная с середины XVIII века владение французским стало важнейшим навыком, необходимым для улучшения или поддержания своего положения в обществе, и дворяне были готовы вкладывать много сил и ресурсов в изучение этого языка, стремясь к тому, чтобы их дети приобрели культурный капитал (термин П. Бурдье), который впоследствии мог быть преобразован в капитал материальный, так как знание французского было необходимо для того, чтобы занимать высокие посты и добиться успеха при дворе и в высшем обществе. Однако прежде чем подробнее рассмотреть эту социальную трансформацию и проанализировать ее влияние на культуру, мы должны сделать два замечания о распространении французского языка в среде русского дворянства XVIII века.

Во-первых, процесс перенесения практик и продуктов западной культуры в Россию происходил при участии множества посредников разных национальностей, что не удивительно, принимая во внимание огромное количество социальных и культурных изменений, которые претерпела российская элита. Если говорить о французах или франкоязычных посредниках, то среди них были дипломаты из аристократических семей, такие как барон Мари-Даниэль Бурре де Корберон и Луи-Филипп граф де Сегюр, другие члены высшего дворянства, такие как принц Шарль-Жозеф де Линь, и такие европейские интеллектуалы, как энциклопедист Дени Дидро, родившийся в Регенсбурге и живший долго в Париже журналист и художественный критик Фридрих Мельхиор Гримм, будущий писатель и представитель предромантизма Жак-Анри Бернарден де Сен-Пьер и будущий историк Пьер-Шарль Левек. Возможности сбыта товаров в России, появившиеся с развитием у российского дворянства новых вкусов, привлекали многих франкоязычных эмигрантов различных профессий. Среди них были издатели и книгопродавцы[243]243
  Подробнее о них см.: Rjéoutski V. Les libraires français en Russie au Siècle des Lumières // Histoire et civilisation du livre: revue internationale. 2012. 8. P. 161–183.


[Закрыть], удовлетворявшие спрос на иностранную литературу и западную периодику, торговцы галантерейными товарами, портные, модистки, парикмахеры, парфюмеры, мебельщики, виноторговцы, повара, кондитеры и другие специалисты. Представить себе разнообразие коммерческих задач, решением которых занимались такие посредники, и, как следствие, степень обновления русской материальной культуры можно, обратившись к перечню товаров, привезенных в 1747 году из Руана в Санкт-Петербург французским гугенотом Жаном Дюбиссоном, который был известен в основном как виноторговец, но при этом явно учитывал спрос на другие продукты. Среди его товаров были дамские гарнитуры, мантильи, костюмы для маскарадов, шляпы, кресла, канапе, комоды, зеркала, щетки, трости, кисти, темляки на шпаги, чулки, пудра, гребни, гвозди, булавки, иглы, чернильницы и многое другое[244]244
  См.: Захаров В. Н. Западноевропейские купцы в российской торговле XVIII века. М., 2005. С. 193–194.


[Закрыть]. Французский дипломат Ла Мессельер с ужасом заметил, что «у многих знатных господ живут беглецы, банкроты, развратники, и немало женщин такого же рода, которые, по здешнему пристрастию к французам, занимались воспитанием детей значительных лиц»[245]245
  Записки г. де ла Мессельера о пребывании его в России с мая 1757 по март 1759 года // Русский архив. 1874. Кн. 1. Вып. 4. Стб. 952–1031.


[Закрыть]. Все, кто приезжал или эмигрировал в Россию, каковы бы ни были их происхождение или личные мотивы, побудившие их отправиться туда, были прямо или косвенно причастны к распространению французского в этой стране. Многие из них, независимо от педагогической квалификации, становились преподавателями в таких учебных заведениях, как Сухопутный шляхетный кадетский корпус (основан в Санкт-Петербурге в 1731 году), в разного рода пансионах, появившихся в Санкт-Петербурге и Москве, или устраивались учителями и гувернантками в дворянские дома[246]246
  О частных школах см.: Rjéoutski V. Les écoles étrangères dans la société russe à l’ époque des Lumières // Cahiers du monde russe. 2005. 46:3. P. 473–528.


[Закрыть].

Во-вторых, энтузиазм, с которым дворянство осваивало иностранные культурные практики и использовало западные товары, заставляет нас задуматься о том, в какой степени вестернизация XVIII века, по крайней мере в сфере культуры, была продиктована обществу императорской властью. Есть основания предполагать, что в петровскую эпоху вестернизация во всех сферах в основном насаждалась свыше и была обусловлена волей государя, а не духом предпринимательства и любознательностью членов общества. Здесь можно вспомнить упомянутый Е. В. Анисимовым принцип Петра Великого: «Прогресс достигается насилием»[247]247
  Так звучит подзаголовок английского издания книги Е. В. Анисимова: Anisimov E. V. The Reforms of Peter the Great: Progress through Coercion in Russia / Transl. and with an introduction by John T. Alexander. Armonk; N. Y.; London, 1993.


[Закрыть]. Однако в период после смерти Петра дворянство стало более независимым в интеллектуальном и культурном отношении. По замечанию И. И. Федюкина, вследствие изменения представлений о человеческой природе дворяне в глазах государства (как и в своих собственных) превратились в сословие, представители которого благодаря «наличию у них амбиций и честолюбия могли претендовать на право самостоятельно распоряжаться своими собственными жизнями и участвовать в принятии решений касательно общего блага». Честолюбие и «анкуражирование» гораздо сильнее, чем принуждение, способствовали тому, что дворяне из слуг превратились в автономных субъектов[248]248
  Fedyukin I. From Passions to Ambitions. Human Nature and Governance from Peter I to the Emancipation of the Nobility // Schönle, Zorin, Evstratov (Eds). The Europeanized Elite in Russia 1762–1825. P. 26–45, здесь p. 26, 41–44.


[Закрыть]. Таким образом отдельные люди, как и государство в целом, начали проявлять инициативу в важных вопросах[249]249
  См., напр.: Федюкин И. И., Лавринович М. Б. (Ред.). «Регулярная академия учреждена будет…». Образовательные проекты в первой половине XVIII века. М., 2015.


[Закрыть]. Деятельность дворянства, безусловно, не противоречила ориентированной на Запад политике власти или «государственному проекту европеизации», если воспользоваться выражением А. Шёнле и А. Л. Зорина[250]250
  А. Шёнле и А. Л. Зорин так определяют роль дворянства в этом процессе: «демонстрация величия Российской империи на международной арене в военной или дипломатической сфере, участие в управлении империи, распространение в обществе европейского этикета и изысканных манер, содействие распространению знаний и образования, основание новых институтов, испытание новых технологий и тому подобное» (Schönle A., Zorin A. Introduction // Schönle, Zorin, Evstratov (Eds). The Europeanized Elite in Russia. P. 1–22, здесь p. 9–10).


[Закрыть]. Однако со временем дворянам на пути к изменениям уже больше не требовалось (или почти не требовалось) поощрение власти, особенно в таких сферах, как образование детей, развитие определенных форм социальных отношений и речевого поведения. Свидетельства, к которым мы обратимся, демонстрируют, насколько восприимчивым русское высшее дворянство было по отношению к западным идеям и культуре и насколько сильно вследствие этого обогатилась культурная жизнь общества, что невозможно объяснить только лишь стремлением дворянства исполнить волю властей. В частности, серьезные и настойчивые попытки овладеть иностранными языками, находившие выражение в том воспитании, которое дворяне по возможности давали своим детям, приводят нас к мысли о том, что формирование по-европейски образованной, но патриотически настроенной элиты не было просто учреждено повелением сверху, а согласовалось с желаниями и стремлениями дворянства. Более того, считается, что государство само поощряло «личную инициативу, при этом навязывая дворянству политические обязанности – участие в управлении страной»[251]251
  Здесь и далее – цитаты по Ibid. P. 7. Шёнле и Зорин, по их словам, стремятся таким образом «возвратить элите некоторую степень свободы воли, несмотря на внешнее раболепство перед монархом» (Ibid. P. 15). Также они подчеркивают «первостепенное значение воспитания», которое должно было привить дворянству «внутреннюю потребность служить монарху» (Ibid. P. 6–7). Мы полностью разделяем эту точку зрения, и именно поэтому мы поместили главу об обучении французскому языку почти в самом начале своей книги. Образование было важнейшим инструментом происходившей в России модернизации, которая, по замечанию Шёнле и Зорина, воспринималась «как важный шаг к просвещению, понимаемому в основном с точки зрения универсализма» (Ibid. P. 2). Стоит добавить, что та часть российской аристократии, самооценка которой определялась высоким уровнем культуры (а не, скажем, родовитостью, богатством или заслугами), не могла не испытывать уважения к образованию, в особенности к такому образованию, важнейшей частью которого было обучение иностранным языкам, открывавшим доступ к культурным моделям, которые вызывали у представителей этой группы особое восхищение.


[Закрыть], о чем мы подробнее поговорим в следующем разделе.