Текст книги "Врата рая России – лучезарная Ялта"

Лик императора

Бледно зеленые осенние звезды. Угасли дни и годы, когда ты жил и правил Византией (527 – 565 гг.). И образ твой, император Юстиниан I, основатель двух главных святынь Константинополя – церквей Св. Апостолов и Св. Софии, встает в венце из мирта и лавра.

В глазах византийцев царь был священной особой. Его власть, как и власть Бога, носила абсолютный характер. Если во времена Рима императоры делились властью с сенатом, то теперь с церковью. После подавления Юстинианом восстания «Ника» он становится единоличным, ничем не ограниченным автократом, наместником Бога на земле.

Юстиниан I был одним из самых сильных императоров Византии. При нем «держава ромеев» уже была византийской, но по-прежнему величала себя римской. Юстиниану I принадлежит последняя попытка восстановить господство Римской империи. Византийцы считали себя законными наследниками всех прежних римских владений, в том числе и Боспорского царства, испытавшего нашествие гуннов и готов. И главной целью Юстиниана I в Таврике стала безопасность путей – сухопутных и морских. Обо всех его мероприятиях, военных и дипломатических, рассказывает Прокопий Кесарийский, писатель-историк, живший в Константинополе, в своем трактате «О постройках»: «…Что касается городов Боспора и Херсонеса, которые являются приморскими городами на том же берегу Эвксинского Понта за Меотидским болотом, за таврами и тавроскифами, и находится на краю пределов римской державы, то, застав их стены в совершенно разрушенном состояние, он сделал их замечательными и крепкими. Он воздвиг там и два укрепления, так называемое Алуста и в Горзувитах. Особенно он укрепил стенами Боспор…» Царь считал себя представителем не только светской власти, но и первосвященником. Председательствуя на собраниях, он активно принимал участия в церковных делах. Каким пышным религиозным ореолом был окружен византийский император в процессии по великим праздникам! Именно на царских выходах в храм Св. Софии он выступал как царь-первосвященник.

Так на мозаике изображен Юстиниан I, приносящий в дар церкви тяжелую золотую чашу. Голова, увенчанная диадемой, окружена нимбом. Роскошное одеяние разворачивает ослепительное богатство палитры – от нежно-белых и пурпурных тонов до ярко-зеленых и оранжево-красных. Мелкие кубики мозаики ярко выделили индивидуальные черты – особую строгость лица и печать глубокой убежденности.

…И поданные вдруг содрогнулись, увидев твой черный лик с чертами каменными, немыми, полные несчастья и бессилья. Они поняли, что страшный недуг поразил тело императора. Все лучшие доктора и знахари столицы лечили Юстиниана I, но безуспешно, ведь рок неотвратим.

Но прослышал император, что за Понтом, в Таврике, два врача, братья Косьма и Дамиан, коварно убитые недругом, воскресли от живительной воды, напоенной волшебной силой земли, травы и корней гигантских буков, грабов, дуба.

И приплыл Юстиниан I на корабле в порт-крепость Горзувиты, а оттуда ушел в горы к Источнику. Все лето прожил он в лесном шалаше, купаясь нагим в холодной прозрачной купели, питаясь скудной монастырской пищей с хлебом ржаным, да молоком. И вылечил он свои ядовитые язвы, очистил тело от струпьев и гноя. Стал чист, как белый мрамор, свеж, как синие небеса, и просиял красой непостижимой. И вновь возглавил трон Византийский, ликуя и торжествуя, и мудро управляя смертными.

Как и встарь, по-прежнему, струится этот исцеляющий родник в горах, и бредут к нему несчастные и больные, склоняя головы, утоляя жажду и обмывая тело бренное, покрытое гнилыми лишаями. И поклоняются Источнику и стар, и млад, и боготворят Владыку за чистые и здоровые струи воды, сочащиеся из груди земли.

Гурзуфское седло

Это самый высокий перевал Крыма. Здесь скрещиваются две древние дороги. Одна соединяла Южный берег с глубинными районами полуострова (ее открыл в 50-х годах О.И. Домбровский), а вторая пролегала по плоскогорьям Главной гряды и была прослежена на протяжении нескольких десятков километров, далее спускалась в Байдарскую и Алуштинскую долины. Эта дорога, обнаруженная ялтинским археологом В.И. Новиченковым, значительно сокращала расстояние вдоль побережья, она была удобна для использования в летнее время как скотопрогонная тропа и имела экономическое и военное значение.

Сейчас через Гурзуфское Седло проходит старинное Романовское шоссе. Когда в 1981 году здесь прокладывали газопровод для Алушты, случайно наткнулись на святилище античной эпохи. Языческое капище служило для скотоводческого культа и действовало на протяжении тысячелетий, начиная с эпохи камня и заканчивая поздним средневековьем. Здесь собрано огромное количество останков жертвенных животных – коров, быков, лошадей, домашних свиней, коз и овец.

Когда Крым принял христианство, то на перевале Гурзуфское седло в конце VII века был построен храм. В жертву тогда по-прежнему приносили мелкий рогатый скот. На этом же месте позже возвели еще два христианских храма (кон VII-Х вв. и Х-ХIII вв.). Концом ХV века датируют самое верхнее сооружение. Потом храм был разрушен, и обряды совершались на его руинах. Священное место было обозначено вертикально установленным камнем удлиненных очертаний – менгиром.

Самой яркой ритуальной активностью отмечено святилище в античную эпоху, об этом говорят значительные по ценности собранные вещи. В раннем периоде святилища (VII-IV вв. до н.э.) главенствовали в обрядах жертвоприношений вещи варварского облика: бронзовые проволочные браслеты, спиральные пронизи, булавки, подобные найденым в погребальном инвентаре таврских могильников. Потом пошел античный импорт. Коллекция памятника насчитывает около пяти тысяч предметов.

Выделяется италийская серебряная и бронзовая посуда. Среди обнаруженных вещей также – стили, стригили, амулеты, медицинские инструменты, детали весов, орудия труда, украшения из камней, цветных и драгоценных металлов, скифское, сарматское оружие и очень редкие для памятников Северного Причерноморья предметы римского вооружения.

Захватывает дух от нумизматических находок. Это статеры лисимаховского типа, тетрадрахмы Митридата VI Евпатора, драхма Полемона Понтийского, монеты Вифии, Каппадокии, Дионисополя, Хиоса, Амниса, республиканского Рима, кистоферы Марка Антония и Августа, денарии и ауреусы Тиберия, Клавдия, Нерона, Вителлия, Отона, Веспасиана, Траяна, монеты Ольвии, Боспора, Херсонеса. Нашли археологи уникальные экземпляры золотых монет государств Северного Причерноморья: херсонесский статер 95/96 г.н.э., боспорские статеры – царицы Динамии 21/20 г. до н.э., царя Аспурга 17 г.н.э., два статера Митридата VIII 40 г.

Восторг и радость вызывают античные серебряные и бронзовые статуэтки – двадцать целых, а также осколки разбитых при совершении жертвенных обрядов. Это изящные и хорошо сохранившиеся работы с высоким художественным исполнением – настоящие шедевры античного искусства. В Ялтинском историко-литературном музее выставлены статуэтки Зевса, Посейдона, Гермеса, Аполлона, Ареса, Тюхе-Фортуны, Исиды, Кибелы, Артемиды, коня, змея, орла.

В раскопках христианских храмов на священной горе найдены фрагменты мраморной чаши, пряжки, византийские монеты, изделия из плоского средневекового кирпича – плинфы и смальты (мелко колотые кубики разноцветного стекла для мозаичных изображений). Есть и другие предметы церковного культа: осколки стеклянных лампад и бронзовые крепления для них, десятки железных и бронзовых крестов, среди которых два энколпиона – двустворчатых креста с вместилищем для хранения священных реликвий.

На полу лежали монеты Крымского ханства: Менгли-Гирея (1467-1515 гг.) и Сахиб-Гирея (1538 г.).

В заключение описания святилища на Гурзуфском седле нужно обязательно рассказать туристам о ялтинских археологах – супругах В.И. и Н.Г. Новиченковых. Буду краток. Для меня все мои знакомые археологи – это люди высокой культуры и благородства, неутомимой работоспособности и самоотдачи. Такова и чета Новиченковых. В течение десятка лет – с весны до поздней осени, когда снега уже заметают перевал, – они трудились здесь, иногда оставаясь в одиночестве, что теперь уже не безопасно. Молва трезвонит о золоте перевала, и грабители с лопатами и ружьями ринулись добывать клады. И если Ялтинский музей имеет коллекцию мирового значения и достоинства, нужно поблагодарить и археологов Новиченковых. Они сумели выстоять перед всеми опасностями, собрать уникальный богатейший исторический материал и рассказать нам обо всем в своих научных статьях и публичных лекциях.

(Все исторические данные в этой статье собраны из работ Н.Г. Новиченковой).

Колокольный благовест перевала

…Сначала здесь гордо и тревожно звучала боевая римская буцина, а еще до нее в бубен била рука таврского жреца и пылал костер языческого огня, глотая черепки и осколки разбитой посуды, кровь убиенных жертвенных животных и прекрасных дев. Сюда, на высокогорное капище, спешили пешие и всадники, чтобы поклониться первобытным Святым, владевшие умами и сердцами местных жителей – тавров.

В дар языческому храму, где главенствовали Огонь, Ветер, Дождь и Солнце, приносили все лучшее, награбленное и завоеванное в битвах и пиратских стычках с чужеземцами, приплывавшими к берегам Тавриды и строившими здесь богатые города-полисы. И как-то раз один из смелых и сильных воинов-аборигенов принес сюда трофейную буцину, трубу с одним загнутым концом, подобранную в обозе разгромленного римского каравана у Чертовой лестницы. Звук буцины гулким эхом прокатился по всхолмленным вершинам главной горной гряды, где паслись многочисленные стада. Потревоженные животные с испугом и интересом поднимали рогатые головы и слушали странный будоражащий сигнал, гудящий утробным таинственным предсказаньем.

Потом на скалистом перешейке христиане построили свой скит. Двухскатная крыша, покрытая черепицей, и купол храма, увенчанный крестом, возвышались на самом высоком перевале Таврики. Отсюда на юг и на север раздавался звон колокола, будто золотой глас падал с синих небес. И зыбкое эхо разносило его в мирскую даль. А таинство волнующих отзвуков замирало в белых божественных облаках и полукружии обрывистых хребтов, как благовест самой природы.

И шли на звон колокола христиане, приносили свой поклон и подарки, молились Богу и с трепетным вздохом замирали, наблюдая вдруг открывшиеся могучие, монументальные, мерцающие млечностью картины мирозданья. Будто пили прохладную, чистую и вкусную воду земного истока. И всегда солнечный свет: восходящего – пурпуровый и закатного – багровый, переходил и превращался в малиновый звон.

Черная гроза пела и сверкала молниями и громами, сталкивая мощные башни туч, извергая секущие струи или снежный лазурит. Клокочущая тьма вдруг озарялась быстротекущим белым блистанием. И над чашей сияющих небес рождался колокольный благовест. Падал тягучий, томный и тяжелый, превращался в шелковый шелест дождя и взволнованное колыханье зеленых трав с горными цветами. Серебряное таинство звука неслось сквозь плывущий туман и услаждало пеньем античных сирен, сжимало сердце стенаньем скал с падающими камнями и пугало страшным стоном былых битв, живущих в хороводе теней истории.

Шумят у подножья библейские дубы, можжевельники, тисы, сосны, буки и грабы, как череда народов, ступавших здесь по дорогам через перевал, где звал и звенел золотом солнца и жизнью тысячелетий колокол христианства. И звуки эхом кружатся в листве и ветре, в сплетении ветвей и стволов, как магические знаки человеческих судеб.

Замри, путник, на перевале, вглядись в синюю даль, где сизой тенью горных хребтов будто застыли века и преданья. И над окровавленными утесами-кострами застывших канувших сражений встает солнечное знамение. Ты слышишь, как стучит твое сердце, как поет земля, как звенят небеса и трубный голос оленя, словно колокол, любовным гимном взывает к жизни.

Видишь – в лучах заходящего светила ложится пурпурный силуэт перевала, как Божественный алтарь, на морскую гладь у Гурзуфа. И твоя фигура, и голова покрываются золотистым нимбом, излучающим алмазный свет, точно у крылатого ангела-спасителя. Торжество счастливой судьбы падает на твою добрую и умиротворенную душу. И славят этот призрачный мир плачущие прозрачные музы-росы на лепестках зацветающей дикой розы.

И терпкое зеленое эхо трав и цветов, в звуковых вибрациях давних молитв и святых заклинаний, от античного капища и колоколов христианских храмов струится и летит над горами Крыма, застывая клекотом орлов, журчаньем родников, сиянием солнца. В зеркале моря отражается и поет плывущий мир Вселенной. Протяни руки, путник, обними земной шар, и снизойдет на твое тело космическая энергия Бога, и продлятся твои годы жизни, счастливые и светлые.

Призрак «Армении»

«Неожиданно солнце пробило толщу туч и пятнами стало ложится на плато. Туман стал оседать на глазах, горизонт расширился, и небо над нами заголубело. Потом лучи стали съедать туманную мглу на провалах, будто стирали е резинкой.

И открылась даль моря.

Мы все одновременно увидели «Армению». Теплоход шёл на восток, оставляя за собой расходящийся пенный след.

Два крохотных сторожевика сопровождали корабль.

Это последний транспорт из покинутого города, на нм одиннадцать госпиталей, советский и партийный актив Большой Ялты, врачи, многие семьи партизан.

Сердца наши учащенно бьются, мы задираем головы и смотрим на открывшееся во всю ширь небо. Только бы не появились пикировщики!

И вдруг крик Захара Амелинова:

– Идут!!!

Они, гады, шли с треском, воем, пронеслись над нашими головами метрах в двухстах – трехстах. Мы видели лица летчиков.

Бомбардировщики мгновенно оказались над теплоходом, выстроились, и началась безнаказанная карусель Со сторожевиков ударили зенитные пулемёты, но разве плетью обух перешибёшь?

Фашисты пикировали, как на учении.

Теплоход переломился пополам и буквально за считанные секунды исчез, оставив после себя черную яму, которая тут же сомкнулась под напором тысячетонных волн.

Сторожевики сиротливо бороздят воду, но подбирать, видимо, некого.» Это выдержка из книги партизана-писателя Ильи Вергасова «Крымские тетради».

Теплоход «Армения» построили на Балтийском судоремонтном заводе в Ленинграде в 1930 году. Судно имело длину 107,72 метра, ширину – 15,5, высоту борта – 7,7 м, минимальную осадку – 5,96 м, валовую регистровую вместимость в 4727 т при водоизмещении 5805 т. Экипаж – 96 человек.

В ночь с 6 на 7 ноября 1941 года «Армения» пришла из Севастополя в Ялту. На е борту находились раненые, персонал Севастопольского военно-морского госпиталя (почему персонал госпиталя бежал из Севастополя, ведь впереди – героическая оборона города?), санэпидемиологической лаборатории ЧФ, 280-й склад медимущества, медперсонал Николаевского военно-морского лазарета (тоже тот вопрос?), филиал севастопольского госпиталя в Ялте. Капитан теплохода Владимир Яковлевич Плаушевский.

Почему на долгую длинную ночь теплоход задержался в Ялтинском порту? Погрузили всех бежавших из Симферополя и Большой Ялты партийных и советских работников, их семьи, всяких приближенных, а теплоход стоял и стоял. Ведь только ночью можно было проскочить без атаки немецких бомбардировщиков. Ждали для погрузки ценный груз – золото, драгоценности, а машины застряли на дороге, разбитой бомбами и снарядами. (Потом чтобы скрыть всю правду о тайне «Армении» дело 19 было уничтожено в 1949 году в Центральном военно-морском архиве). Только утром 7 ноября теплоход «Армения» был загружен под завязку, а на окраинах Ялты уже появились фашисты. Они с трх сторон спустились в город: с Ай-Петри, с Красного Камня, со стороны Гурзуфа. Веревочные концы рубили топорами, теплоход тяжело отвалил от пирса, неуклюже разворачиваясь, взял курс на Туапсе. Вдогонку били пушки передовых отрядов захватчиков. Редко отвечали ответным огнём два сторожевых катера. Легкий туман укрыл беглецов.

Трагедия произошла в 11 часов 29 минут, погибло 6000 тысяч человек, возможно, и больше, никакого учёта не было, историки предполагают, что считать нужно до 7000. Это самая большая катастрофа на море, ведь на «Титанике» погибло 1503 человека. Ещё есть потопленный подводной лодкой С-13, под командованием А.И. Маринеско, немецкий лайнер «Вильгельм Густлоф», где находилось 6535 человек, спаслось 988, число погибших – 5547. А с «Армении» выплыло 8 счастливчиков.

Наша яхта «Вольный Ветер» стояла у скал Медведь-горы с восточной стороны. И вдруг рация получила экстренное штормовое предупреждение. Подняли сигнал: «Всем на борт!» Многие из нас лазали по диоритовым скалам у древнего монастыря. Все кинулись вплавь к яхте, к берегу, она не могла подойти из-за подводных камней. Солнечное небо вдруг стало темным и мрачным. И боязнь ожидание черной тяжестью медленно кружило и падало с низких небес. Приняв команду и туристов на борт «Вольный Ветер» поднял паруса и выскочила из-за «медвежьего» скального носа. Курс – на мыс Мартьян и далее в Ялту, чтобы укрыться от надвигающегося шторма.

Грот и стаксель выгнулись от крепкого западного ветра, мы лавировали парусами и шли галсами. Море вздулось, вскипело, взволновалось адскими валами. Волны катили сумасшедшие. Не успели мы сбросить паруса, как ветер-молния вмиг разорвал их. На мачте и леерах ураган вывесил рваные флаги. Ужас, страх и проклятия хлопали и натянулись над ними.

Сашка Ткачук, облитый водой и ветром, стоял у штурвала. Я – вперёдсмотрящий пристегнулся карабином на носу яхты. Гибель, громадным валом, первая вырастала возле меня у борта. И вдруг в тёмном аду я увидел призрачный силуэт старого теплохода, окрашенного в шаровую краску. Он, словно гигантский кит, мгновенно поднялся из морских глубин и вырос слева по носу яхты. Что-то золотистое и пурпурное светилось в его железном нутре. Пена и дым полоскались над ним.

Вправо руля! – закричал я Ткачуку. Но ветер смывал голоса, топя их в бушующем море. Я рукой показывал штурвальному и тыкал в сторону призрака. Я узнал его – это мертвый теплоход, погибшая «Армения» привидением встала из морских глубин, и выскочил на волю. Корабль не хотел умирать, ржаветь и гнить на морском дне. Шесть тысяч убиенных жизней превратились в живой силуэт, летящий над волнами, горечь и страдания страждущих сгустилось и дало энергию и мысль-движение перегруженному морскому пассажирскому транспорту. А таинственный груз – магическое проклятое золото, задержавшее выход корабля до рокового утра, кровавым гибельным светом изливалось в грузовом трюме.

Страшен и прекрасен синий призрак, словно морской див, обросший ракушками, точно скальный силуэт смертельного острова у Гурзуфа.. С разорванным и искалеченным нутром, сквозь которое хлестала и изливалась зеленая вода. Грудь моя дрогнула от прикосновения со скользким и пронзительным чудом. А по исцарапанным и израненным рукам сочилась алая кровь, точно подтверждая правду призрака.

Красива и могуча стихия, рождающие грозные призраки с погибшими обреченными. Мне показалось, что я увидел виноватые глаза капитана Плаушевского, не сумевшего провести свой корабль сквозь огонь и смерть, спасти своих соотечественников от гибели. Страшная и суровая судьба обрекла их на железный гроб корабля в морской вечности. Горек гибельный конец человеческой жизни. – Простите меня, погибшие! – шептали губы капитана …

Дождь и туман выгнали нас на романовское шоссе, и мы, туристы, топали с Роман-коша на гору Авинда. Небо прояснилось синью, и мы завернули к «Беседке ветров». Под ногами, в пропасти, лился лиловый туман, стелился по обрывам и медленно стекал к морю. Над ним кроваво-красный шар солнца вычеканил пурпурную гладь. Лиловый туман, пролетая над морем, превращался в языки огня. Море горело. Вода накалилась до плавленого металла. Внезапно в ярком свечение, пылающей раскаленной желтизной, появился из разверзнувшейся кипящей массы, колышущийся от коварного золота, мученический образ теплохода «Армения» с красными разрывами бомб. Зрелище ошеломляющее и мы застыли на месте. Огонь будто опалил наши щеки, сжал горло от захлебнувшегося крика, горячими слезами обмыл глаза.

И лица моих сородичей, опаленные смертью и ужасом, пылали в огненном вертепе тонущего корабля, а теперь застывшего вулканической картиной сгинувшей войны.

Властный призыв истории породил волнующие впечатления. Взгляд в манящую жутью бездну и встречаю тысячи глаз умирающих, как солнечные блики, бегущие по воде и пространству. Милые мои, чем я могу вам помочь, только рассказать своим современникам о вашей боли и страданиях.

Держись, капитан Плаушевский! Никто не обвиняет тебя в гибели корабля! Теперь только поднимай свою «Армению» из глубин моря и борозди волны близ Ялты, пусть помнят о призраке с шестью тысячами утонувших!

А я рассыпаю лепестки чудесных роз, как лики моих земляков, погибших на «Армении», а теперь плывущих в великолепии огненного моря. Замираю, со слезами на глазах и стучащим сердцем, слежу за уплывающими розами и тонущими где-то над Гурзуфом.

Самолёт на Стамбул низко пролетел над Бабуган-плато, нырнул над Гурзуфом и будто замер над ноябрьским морем. Свинцовое, туманное и тяжелое медленно стыло у крымских берегов. И вдруг сквозь сизую пелену и тоску хмурого дня прорвался солнечный луч и упал блистающим кругом на застывшую воду. Из колышущийся золотой завесы появился в жуткой красе обреченный теплоход «Армения». Завораживающее зрелище, возникающее из легендарного мира ушедшего времени. Мгновенное и мрачное в массе морского медного муара. Теперь я хорошо понял, что призрак железного теплохода, ставшим живым, будет преследовать меня до скончания дней. Видно я потревожил сон усопших, почему призраки Крыма, торжественные и тихие, проникают в самую сердцевину моей души и постоянных, жгучих мыслей.

Взгляд вновь прикован к странному виденью, словно вырывающейся из огромной «пасти» огненного дантового ада, откуда спорадически выкидывались мифические залпы «картечи». Испепеляющий огонь мучил моих сограждан, сгинувших в котле войны. Сколько непрожитых жизней, недоделанных дел, не рожденных детей!!! И опять страдальческие глаза мучеников, и тот же вопрос – За что мы, невинные, – погибаем? Только взгляд у капитана Плаушевского суров и непреклонен. Он твердо сжимает штурвал «Армении», он знает свой вечный пост и курс у берегов Крыма. Летят бомбы и годы, горит и тонет корабль, а он вместе с «Арменией» вплывает в легенду.

Моё горло перехватывает боль, а в глотке хрип прощальных слов: – Я буду всегда помнить о тебе, моя несчастная и несравненная «Армения». Твой подвиг ярок даже в трагической смерти!