Текст книги "Заветы Ильича. Сим победиши"

Главнейшая среди них – война и судьба человечества. Прошло три года со времени окончания мировой войны. Накануне ее во всех «цивилизованных» странах мира люди слышали – и со стороны правительств, и со стороны всевозможных международных общественных и политических организаций – тысячи самых торжественных заверений о том, что война бесчеловечна, что ее не будет, что ее никто не допустит. А в результате – десятки миллионов убитых. И миллионы людей во всем мире, пишет Ленин, размышляли «о причинах вчерашней войны и о надвигающейся завтрашней войне…»

В 1921 году физик, нобелевский лауреат В. Нернст записал: «Можно сказать, что мы живем на острове, сделанном из пироксилина. Но, благодарение Богу, мы пока еще не нашли спички, которая бы подожгла его», то есть существует угроза и реальная техническая возможность уничтожения всей разумной жизни на Земле.

Но пророческая мысль Нернста, ставя проблему, не отвечала на вопрос – «что делать?». Мало того, она давала возможность уйти от ее решения. Например, в рассуждения о фатальной логике развития самой науки. Или в размышления о беспечном человечестве, которое, не ведая, что творит, уподобляется ребенку, играющему со спичками. Или, наконец, уйти в религиозно-мистические стенания о греховной природе самого человека, якобы побуждающей его к самоуничтожению.

Для Ленина вопрос о войнах не сводился к технической возможности «конца света», а определялся прежде всего антигуманной природой империализма. Именно империалисты, завершив раздел мира, придав войнам всемирные масштабы, не только превратили их в гигантскую человеческую мясорубку, но и поставили достижения человеческого разума на службу создания оружия чудовищной разрушительной силы.

Вот почему, пишет Ленин, вопрос о войнах «с 1914 года стал краеугольным вопросом всей политики всех стран земного шара. Это вопрос жизни и смерти десятков миллионов людей». В старой русской грамматике слова – «мир» как отсутствие войны, и «мiр» как наша планета – имели разное написание. Теперь значение этих слов тесно переплелось между собой. И говоря о необходимости сохранения мира на Земле, Владимир Ильич замечает: «Если бы у нас было старое правописание, я бы написал здесь два слова “мира” в обоих их значениях…»[317]317
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 148, 149.


[Закрыть]

Оценку Октября Ленин соотносит с решением этой глобальной проблемы. Первый раз за сотни и тысячи лет те, кому всегда предназначалась лишь роль пушечного мяса, отказались покорно идти на бойню, вырвались из этого ада и ответили на войну революционным выходом из войны. Октябрь, вырвавший из войны «первую сотню миллионов людей на земле», одержал «первую победу дела для уничтожения войны…» И Советская Россия может гордиться тем, что именно «мы это начали… Существенно то, что лед сломан, что путь открыт, дорога показана»[318]318
  Там же. С. 149, 150.


[Закрыть].

Ну а как же гражданская война? Современные «лениноеды» настолько замутили вопрос об отношении Ленина к этой войне, что придется сделать небольшое отступление, чтобы напомнить о некоторых фактах.

1917 год. С началом мировой войны, дабы отгородиться от тех, кто ее затеял и поддерживал, Ленин выдвинул лозунг превращения империалистической войны в гражданскую, т. е. свержения тех правительств, которые затеяли эту кровавую бойню.

Но, вернувшись в Россию и убедившись, что рожденное Февральской революцией двоевластие открывает возможность менее болезненного, мирного пути перехода власти в руки большинства народа, Владимир Ильич сразу же снимает этот лозунг[319]319
  См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 31. С. 57–61.; Логинов В. Т. Владимир Ленин. На грани возможного. С. 87–113.


[Закрыть].

1918 год. Брестский мир. По сей день Ленина обвиняют в том, что ради прекращения войны он якобы отдал чуть ли не треть России. При этом умалчивают, что граница, установленная в Бресте, проходила по существовавшей на тот момент линии фронта.

То есть территории, отогнутые от России, были уже заняты немцами в ходе «великого отступления» 1915 года и последующих военных действий до октября. А Центральная рада, взявшая власть на Украине опять таки до Октября, заключала договор о пребывании немецких войск на Украине самостоятельно, без России, до Бреста, в январе 1918 года.

Надо напомнить и о том, что, заключая в марте Брестский мир, Ленин был абсолютно убежден в том, что, прекращая войну немедленно, он и просуществует недолго. Революция в Германии аннулировала его уже в ноябре 1918 года. Умалчивается, наконец, и то, что именно этот выход из войны позволил в июле 1918 года принять Конституцию РСФСР, впервые провозгласившую Россию суверенным федеративным государством.

1919 год. В марте по поручению президента США Вильсона и премьер-министра Великобритании Ллойд Джорджа в Москву прибывает Уильям Буллит. Огромные регионы России находятся в этот момент в руках белой армии и интервентов. И вот, от имени держав Антанты, Буллит предлагает Советской республике прекратить военные действия, заключить мир со всеми белыми и марионеточными правительствами, признать их власть на занятых территориях и заодно – уплатить все «царские долги» западным странам.

Для Советского правительства – предложения крайне невыгодные. Однако Ленин соглашается на них, и к 12 марта условия договора были выработаны. Прислушайтесь к мотивировке: «Мы деловым образом, – говорит Ленин, – самые тяжелые условия мира подписали и сказали: “Слишком дорога для нас цена крови наших рабочих и солдат; мы вам, как купцам, заплатим за мир ценой тяжелой дани; мы пойдем на тяжелую дань, лишь бы сохранить жизнь рабочих и крестьян”»[320]320
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 39. С. 403.


[Закрыть].

Увы, ни мира, ни даже временного перемирия в гражданской войне добиться не удалось. Весной 1919 года белая армия развернула поначалу успешное наступление на Восточном фронте, и адмирал Колчак отверг какие-либо переговоры.

1920 год. 25 апреля польские войска перешли границу, вышли к Днепру и заняли Киев. В ходе летнего контрнаступления части Красной армии продвинулись к Львову и Варшаве, но, оторвавшись от тылов, встретив яростное сопротивление поляков, откатились к прежней границе. Можно было, перегруппировав советские войска, вновь перейти в наступление.

Но Ленин решительно выступил за переговоры. И заключенный Рижский мир не зря сравнивали со «вторым Брестом», ибо он оставлял за Польшей ряд районов Западной Украины и Белоруссии. Мотивировка у Ленина та же: «Для нас 10 тысяч жизней русских рабочих и крестьян гораздо ценнее всего остального… Мы сознаем, что зимняя кампания потребует много жизней, и мы говорим: мы должны зимнюю кампанию избегнуть… Для нас вопрос о территориальных границах – 20-степенный вопрос по сравнению с вопросом о скорейшем окончании войны».

Это было сказано 22 сентября 1920 года на IX Всероссийской конференции РКП(б). И еще Владимир Ильич добавил: «Будущее захватывает нас целиком, и мы решили – пусть прошлое решат историки, пусть потом разберутся в этом вопросе»[321]321
  В. И. Ленин. Неизвестные документы. С. 282, 286, 287.


[Закрыть]

Разъясняя свою позицию Кларе Цеткин, Владимир Ильич говорил: «Могли мы без самой крайней нужды обречь русский народ на ужасы и страдания еще одной зимней кампании?»

Пока Ленин говорил, рассказывает Цеткин, «лицо его у меня на глазах как-то съежилось. Бесчисленные большие и мелкие морщины глубоко бороздили его. Каждая из них была проведена тяжелой заботой или же разъедающей болью…»

«Миллионы людей, – продолжал Владимир Ильич, – будут голодать, замерзать, погибать в немом отчаянии… Нет, мысль об ужасах зимней кампании была для меня невыносима»[322]322
  Воспоминания о В. И. Ленине. Т. 5. С. 20.


[Закрыть]. 12 октября 1920 года договор о перемирии и условиях мира с Польшей был подписан в Риге, а в ноябре – с освобождением Крыма, в основном завершилась и Гражданская война.

Продолжая свои размышления в связи с четырехлетним юбилеем, Владимир Ильич пишет, что Октябрьская революция имеет всемирно-историческое значение и в том смысле, что впервые в истории современной цивилизации она создала государство не буржуазное, а установила власть трудящихся. Ей удалось «свергнуть остатки средневековья, снести их до конца, очистить Россию от этого варварства, от этого позора, от этого величайшего тормоза всякой культуры и всякого прогресса в нашей стране»[323]323
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 144.


[Закрыть].

Возьмите такие проблемы, пишет он, как вопрос о земле, о монархии, о наличии сословий, оставшихся от времен феодализма, о полном бесправии женщин, неравноправии нерусских народностей, о государственных преимуществах той или иной религии. Нет «ни одной из самых передовых стран мира, – констатирует Ленин, – где бы эти вопросы были решены в буржуазно-демократическом направлении до конца. У нас же они решены законодательством Октябрьской революции до конца»[324]324
  Там же. С. 146, 147.


[Закрыть].

Но мы не собираемся на этом останавливаться, продолжает он, и вывели революцию за рамки антифеодальных преобразований, «мы вполне сознательно, твердо и неуклонно продвигаемся вперед, к революции социалистической, зная, что она не отделена китайской стеной от революции буржуазно-демократической, зная, что только борьба решит, насколько нам удастся (в последнем счете) продвинуться вперед…»[325]325
  Там же. С. 145, 147.


[Закрыть].

Несомненно, в процессе работы над этой статьей Ленин задумывался над тем, как теперь воспримут подобные оценки те, кто все эти годы, не жалея жизни, рвался вперед? Те, для кого «военный коммунизм» и стал той средой, которая сделала их коммунистами.

(Позволю себе привести рассказ Никиты Сергеевича Хрущева – таким, каким он запомнился мне – уже после его «исхода из власти»:

«1919 год. Гнали белых на юг. Заняли какой-то городишко. Измучились, устали, свалились спать. Вдруг – “Подъем!” Кто-то из Москвы приехал. Чертыхаясь, собрались в каком-то зале, вроде театра. Выходит на сцену человек, в кожанке, лысоватый и начинает говорить… О мировой революции… Что покончим навсегда с капиталом… О коммунизме… Это Бухарин был… Поверишь, бывает так в жизни – будто пелена с глаз… А я ведь уже партийным был. Но вот с этого момента, считаю, и стал я коммунистом».)

Так как же теперь? Неужели их революционный порыв, их усилия, их подвиг были напрасны? От одной этой мысли можно было прийти в отчаяние. Вот над чем стоило задуматься.

После более чем двухмесячного перерыва, когда Ленин избегал публичных выступлений, он решает выступить 17 октября на II Всероссийском съезде политпросветов. Аудитория была самая благодатная: 307 делегатов являлись достаточно грамотными пропагандистами для того, чтобы проверить на них те выводы, которые сформулировал Владимир Ильич в канун годовщины Октября.

«Громадное большинство вас, товарищи, – коммунисты, – сказал он, – и, несмотря на большую молодость некоторых, – коммунисты, проделавшие большую работу в нашей общей политике в первые годы нашей революции.

И, как проделавшие большую долю этой работы, вы не можете не видеть, какой резкий поворот сделала наша Советская власть и наша коммунистическая партия, перейдя к той экономической политике, которую зовут “новой”… А по сути дела – в ней больше старого, чем в предыдущей нашей экономической политике»[326]326
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 155, 156.


[Закрыть].

Суть поворота состоит в том, что если раньше мы безрасчетно полагали, что сумеем перейти «от старой русской экономики» непосредственно к коммунистическому производству, то «не весьма длинный опыт привел нас к убеждению в ошибочности этого построения…

Никакого сомнения в том, что мы понесли весьма тяжелое экономическое поражение на экономическом фронте, у коммунистов быть не может… И, конечно, неизбежно, что часть людей здесь впадает в состояние весьма кислое, почти паническое… Позиции были подготовлены заранее, но отступление на эти позиции произошло (а во многих местах провинции происходит и сейчас) в весьма достаточном и даже чрезмерном беспорядке»[327]327
  Там же. С. 158, 159.


[Закрыть].

Всё это и определяет задачи культпросветработы. И прежде всего самим культпросветчикам необходимо избавиться от некоторых стереотипов.

Во-первых, предстоящая борьба – это не «последний бой», а борьба не только отчаянная, но и долгая.

Во-вторых, время манифестаций, «всеобщего универсального митингования» и декретов прошло. «Пора, когда надо было политически рисовать великие задачи, прошла, и наступила пора, когда их надо проводить практически». Сегодня любой рабочий вам скажет: «“Что ты все показываешь, как мы хотим строить, ты покажи на деле – как ты умеешь строить. Если не умеешь… проваливай к черту!” И он будет прав».

Да, нам придется «в значительной мере» восстанавливать капитализм, учиться у капиталистов. Они «будут рядом с вами… Они будут вышибать у вас сотни процентов прибыли, они будут наживаться около вас. Пусть наживаются, а вы научитесь у них хозяйничать…» Научитесь торговать и управлять умнее, управлять – «тверже, чем управлял до тебя капиталист. Иначе ты его не победишь»[328]328
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 166, 167, 169.


[Закрыть].

И, наконец, третья главная задача – «нам нужно громадное повышение культуры». Сам факт создания у нас Чрезвычайной комиссии по ликвидации безграмотности, сказал Ленин, – «доказывает, что мы – люди (как бы это выразиться помягче?) вроде того, как бы полудикие, потому что в стране, где не полудикие люди, там… в школах ликвидируют безграмотность. Там есть школы сносные, – и в них учат».

Если эта «элементарная задача не решена, то говорить о новой экономической политике смешно». Мало того, и «на одной грамотности далеко не уедешь… Надо, чтобы человек на деле пользовался умением читать и писать», чтобы это «служило к повышению культуры, чтобы крестьянин получил возможность применить это умение… к улучшению своего хозяйства и своего государства»[329]329
  Там же. С. 170, 171.


[Закрыть].

Возьмите борьбу «с волокитой, бюрократизмом или с таким истинно русским явлением, как взяточничество. Что мешает борьбе с этим явлением? Наши законы? Наша пропаганда? Напротив! Законов написано сколько угодно! Почему же нет успеха в этой борьбе? Потому, что нельзя сделать ее одной пропагандой, а можно завершить, только если сама народная масса помогает. У нас коммунисты, не меньше половины, не умеют бороться, не говоря уже о таких, которые мешают бороться».

Здесь говорили, заметил Ленин, что для этого надо ввести политпросветчиков в различные органы власти. Нет. Вы должны «показывать другим такие примеры не в качестве членов исполкомов, а в качестве рядовых граждан, которые, будучи политически просвещеннее, чем другие, умеют не только ругать за волокиту, – это у нас широко распространяется, – но показать, как на деле это зло побеждается»[330]330
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 171, 173.


[Закрыть].

Заканчивая выступление, Владимир Ильич сказал: «На мой взгляд, есть три главных врага, которые стоят сейчас перед человеком, независимо от его ведомственной роли… если этот человек коммунист…

Первый враг – коммунистическое чванство, второй – безграмотность и третий – взятка».

Относительно безграмотности – это понятно, ибо, как отмечает Ленин, – «безграмотный человек стоит вне политики, его сначала надо научить азбуке. Без этого не может быть политики, без этого есть только слухи, сплетни, сказки, предрассудки, но не политика». Насчет взятки, тоже все ясно: «Если есть такое явление, как взятка, если это возможно, то нет речи о политике. Тут еще нет даже подступа к политике… Нет основного условия, чтобы можно было заниматься политикой…»

Но почему, говоря о главных врагах, Ленин ставит на первое место «чванство», да еще – «коммунистическое чванство»? Сегодня это слово употребляется тогда, когда речь идет о надменности, спесивости, зазнайстве, тщеславии. Но если ограничиться таким толкованием, то нетрудно свести все дело лишь к индивидуальным чертам того или иного характера.

Между тем в начале XX века, если судить по словарю В. Даля, под «чванством» подразумевалась и глубинная основа всех указанных проявлений личности, а именно – требование «признания за собой каких-либо особых достоинств». Вот откуда спесивость, зазнайство, а главное – твердое убеждение в своих особых правах и привилегиях на власть и командование. А это как раз и переводит «чванство» из области индивидуальной психологии в сферу политики.

Видимо, именно так и понимал это слово Ленин, когда говорил, что коммунистическое чванство означает, что человек, являясь «членом правящей партии и каких-то государственных учреждений», на этом основании воображает, что «все задачи свои он может решить коммунистическим декретированием»[331]331
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 173, 174.


[Закрыть].

Главполитпросвет – Главный политический просветительный комитет, председателем которого являлась Н. К. Крупская, подчинялся Наркомату просвещения РСФСР во главе которого стоял А. В. Луначарский. И в выступлении Ленина было, как бы брошенное вскользь, пожелание, «чтобы не возникало таких проектов, как я здесь слышал, об отделении от Наркомпроса»[332]332
  Там же. С. 170.


[Закрыть].

О каком проекте шла речь, Владимир Ильич не упомянул. Но вскоре конфликт по этому вопросу вылез наружу.

24 ноября Крупская направила в Политбюро письмо, в котором просила разграничить функции Политпросвета и Агитпропа ЦК. Вызвано это было тем, что в недрах аппарата ЦК заготовили постановление о передаче некоторых функций Политпросвета Отделу агитации и пропаганды, который, по мнению Крупской, превращался в «новый комиссариат» со штатом в 185 человек.

Это письмо со своей запиской Ленин направил Сталину, который 26-го ответил, что письмо Крупской является «либо недоразумением, либо легкомыслием», что речь идет о проекте «мною не просмотренным и Оргбюро не утвержденным» и что он «будет утвержден в понедельник». Кроме того, проект предусматривает штат не в 185 человек, а лишь в 106, из коих центральный аппарат Агитпропа будут обслуживать лишь 48 человек, а «остальные 58 ч. работают в восьми нацменсекциях».

А далее, не скрывая раздражения, Сталин переносит существо вопроса совсем в иную плоскость. «Сегодняшнюю записку вашу на мое имя, в Политбюро, – пишет он Ленину, – я понял так, что вы ставите вопрос о моем уходе из агитпропа. Вы помните, что работу в агитпропе мне навязали, я сам не стремился к ней. Из этого следует, что я не должен возражать против ухода.

Но если вы поставите вопрос именно теперь, в связи с очерченными выше недоразумениями, то вы поставите в неловкое положение и себя и меня. Троцкий и другие подумают, что вы делаете это “из-за Крупской”, что вы требуете “жертву”, что я согласен быть “жертвой” и пр., что нежелательно»[333]333
  РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5193. Л. 1–3.


[Закрыть].

И ни слова по существу, которое для Ленина заключалось в том, что ни в коем случае нельзя смешивать серьезное политическое просвещение масс с агитацией. Потому-то он и сказал на съезде, что пусть Политпросвет, как и культура, остаются в Наркомпросе, и «если вы в это вникните, то согласитесь, что нужно бы создать чрезвычайную комиссию по ликвидации некоторых дурных проектов»[334]334
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 170.


[Закрыть].

Впрочем, надо полагать, что не эта фраза обеспокоила Сталина больше всего. Достоверных сведений о том, как восприняли речь Владимира Ильича на самом съезде политпросветчиков, обнаружить не удалось. Однако сохранилось довольно примечательное письмо Ленину от одного из слушателей. Его автором был старый большевик, известный в партии публицист Михаил Степанович Ольминский.

По мнению Михаила Степановича, никакой «ошибки» в прежней политике не было. Она диктовалась «марксистским сознанием». А если и отступала от него, то не в силу гражданской войны, а лишь по причине того, что вожди не могли отрываться от пролетарской массы.

Но мелкобуржуазное сознание, продолжал Ольминский, сидит не только в крестьянстве, но и в рабочем классе, в его партии «и даже в Ленине… До весны 1921 г. я был в оппозиции “справа”, но ни на минуту не терял веры, что Ленин “вывезет”. Считаю, что моя уверенность оправдалась.

Боюсь, не придется ли мне временно занять место оппозиции слева, – в советской политике чувствуется истерическая склонность бросаться из одной крайности в другую. Пора научиться быть немножко консерваторами»[335]335
  РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 21420. Л. 2, 3.


[Закрыть].

Слова Ольминского вполне можно было бы отнести к характеристике особенности восприятия жизни данным человеком, когда он, как сказал бы Достоевский, уперся в свою неподвижную мысль. Но дело было гораздо сложнее.

Стенограмма выступления Ленина после правки была опубликована в «Бюллетене съезда» № 2 19 октября 1921 года. А уже 26 октября Г. И. Петровский по прямому проводу сообщил П. А. Залуцкому в ЦК: «В Харькове, – по словам Петровского, – выступление Владимира Ильича вызвало чувство уныния среди рабочих, как выступление, которое сдает позиции». Поэтому Петровский просит «от имени харьковцев дальнейших (если это возможно) разъяснений Владимира Ильича, иначе ЦК КП Украины находится в растерянном состоянии».

Эту информацию Сталин пересылает Владимиру Ильичу с припиской: «Т. Ленин. Читал и думаю, что нужно немного смягчить форму (имею в виду будущее выступление на московской конференции)». Аналогичную записку посылает Ленину и секретарь ЦК В. Михайлов: «Со своей стороны поддерживаю предложение т. Петровского. Считаю необходимым подробнее разъяснить основные моменты вашей речи на съезде Главполитпросветов»[336]336
  Сахаров В. А. «Политическое завещание» Ленина. М.: МГУ, 2003. С. 102; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5191. Л. 1, 2.


[Закрыть].

На VII московской губпартконференции Ленин выступил 29 октября. Он сразу сказал, что не будет комментировать все последние постановления Советской власти, связанные с НЭПом, а рассмотрит лишь один аспект данной темы. Это вопрос о тактике и революционной стратегии в связи с «поворотом нашей политики» и о том, «насколько теперешнее партийное знание и партийное сознание приноровились к этой новой экономической политике». И прежде всего – нужно ли и в каком смысле «говорить об ошибочности предыдущей экономической политики…»[337]337
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 193, 194.


[Закрыть]

Да, – сразу же отвечает Ленин, – это необходимо. Ибо без понимания ее ошибочности нельзя определить направление новой политики. Готовясь к этому выступлению, Владимир Ильич в плане доклада пишет: «Ошибкой была наша экономическая политика до перехода к “новой”? Да или нет? Если да, в чем и почему?… В каком смысле штурм был ошибкой? (Исключает ли это понятие героизм штурмующих? пользу штурма? Нет, ошибки бывают полезны, если на них учатся, если они закаляют.)»[338]338
  Там же. С. 470.


[Закрыть]

На примере одного из эпизодов русско-японской войны – осады Порт-Артура – Владимир Ильич рассматривает соотношение таких методов борьбы, как штурм и осада. Попытки штурма крепости японцами кончились неудачей и привели к огромным жертвам. А вот длительная осада завершилась падением Порт-Артура. Можно ли было без штурма определить мощность укреплений, состояние гарнизона и т. п.? Нет, такого знания у японцев не было. Но именно осознание ошибочности штурма и позволило перейти к правильной осаде.

После Октября и в начале 1918 года мы «наэкспроприировали много больше, чем сумели учесть, контролировать, управлять и т. д.». Но уже тогда «по целому ряду пунктов» нам пришлось принимать решения (например, об оплате специалистов), соответствующие «не социалистическим, а буржуазным отношениям», то есть искать компромисс и «сделать шаг назад»[339]339
  См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 198, 199.


[Закрыть].

Тогда мы «предложили капиталистам: “Подчиняйтесь государственному регулированию, подчиняйтесь государственной власти, и вместо полного уничтожения условий, соответствующих старым интересам, привычкам, взглядам населения, вы получите постепенное изменение всего этого путем государственного регулирования”…»

То есть первоначально, подчеркивает Ленин, мы сделали «попытку осуществить переход к новым общественным отношениям с наибольшим, так сказать, приспособлением к существовавшим тогда отношениям, по возможности постепенно и без особой ломки»[340]340
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 201, 202.


[Закрыть].

Стратегический замысел того времени предполагал, «что обе системы – система государственного производства и распределения и система частноторгового производства и распределения – вступят между собою в борьбу в таких условиях, что мы будем строить государственное производство и распределение, шаг за шагом отвоевывая его у враждебной системы»[341]341
  Там же. С. 199.


[Закрыть].

Однако отчаянное сопротивление буржуазии, поддержанное иностранной интервенцией, перенесло борьбу на иную арену – гражданской войны. И речь уже шла не о «компромиссе» или «частичных уступках», а о смене государственной власти. Вот почему «попытка экономической политики Советской власти, рассчитанная первоначально на ряд постепенных изменений, на более осторожный переход к новому порядку» – не была реализована[342]342
  Там же. С. 203.


[Закрыть].

Теперь, когда война кончена, когда, как выразился Ленин, – внешние и военные задачи «не стоят как неотложные», появилась возможность вернуться к прежней стратегии. И с весны 1921 года мы отступили «в целом ряде областей экономики к государственному капитализму», а это уже «не штурмовая атака, а очень тяжелая, трудная и неприятная задача длительной осады, связанной с целым рядом отступлений»[343]343
  Там же. С. 205, 208.


[Закрыть].

В частности, мы предполагали «более или менее социалистически» обменивать промышленные товары на продукты земледелия и с помощью такого товарооборота «восстановить крупную промышленность, как единственную основу социалистической организации. Что же оказалось?» Оказалось, что товарообмен сорвался, что «частный рынок оказался сильнее нас, и вместо товарообмена получилась обыкновенная купля-продажа, торговля». Значит необходимо «еще отступление назад… к созданию государственного регулирования купли-продажи и денежного обращения». Такова реальная обстановка и «потрудитесь приспособиться к ней, иначе стихия купли-продажи, денежного обращения захлестнет вас!»[344]344
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 207, 208.


[Закрыть]

В ответ мы слышим голоса: «Если, дескать, коммунисты договорились до того, что сейчас выдвигаются на очередь задачи торговые, обыкновенные, простейшие, вульгарнейшие, мизернейшие торговые задачи, то что же может тут остаться от коммунизма?» Но скрывать от себя и от народа то, что есть, – значило бы «не иметь мужества прямо смотреть на создавшееся положение. При таких условиях работа и борьба были бы невозможны»[345]345
  Там же. С. 209.


[Закрыть].

«Нам надо стать на почву наличных капиталистических отношений». Только таким, «более длительным, чем предполагали, путем можем мы восстанавливать экономическую жизнь»[346]346
  Там же. С. 208, 210.


[Закрыть].

Мы имели летом в Донбассе «катастрофическое положение». И это при острейшем дефиците угля для промышленности. Тогда мы разрешили сдавать в аренду малые шахты и старые выработки. Теперь эти «мелкие крестьянские шахты» отдают нам «около 30 % добываемого на них угля. И это способствует не только развитию производства в Донбассе, но и восстановлению «правильной системы экономических отношений», поднятию «на своих плечах крупной промышленности»[347]347
  Там же. С. 206, 208.


[Закрыть].

При этом необходимо помнить, что «восстановление капитализма, развитие буржуазии, развитие буржуазных отношений из области торговли и т. д. – это и есть та опасность, которая свойственна теперешнему нашему экономическому строительству… Ни малейшего заблуждения здесь быть не должно»[348]348
  Там же. С. 211, 212.


[Закрыть].

В своих октябрьских заметках 1921 года Ленин выражает эти мысли еще более лапидарно:

«Лобовая атака ошибка или проба почвы и расчистка ее? И то и другое, исторически глядя.

А глядя сейчас, при переходе от нее к другому методу, важно подчеркнуть ее роль, ошибки»[349]349
  Там же. С. 476.


[Закрыть].

В другой записи, сделанной накануне выступления 29 октября:

«Еще шаг назад, еще отступление.

И не конченное еще… Сколько еще времени будем отступать?

Это неизвестно. Этого знать нельзя…

Не опасно ли это отступление? Не усиливает ли оно врага?… Да, опасно. Да, усиливает. Но всякая иная стратегия не только усилит врага, но даст ему победу»[350]350
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 471.


[Закрыть].

И еще одна важнейшая запись: лобовая атака дала «завоевание возможности “реформистского” перехода – или, иначе, возможности вступить на путь предварительного подхода, на мостки, на ступеньки, ведущие к цели»[351]351
  Там же. С. 475.


[Закрыть].

Судя по прениям, развернувшимся на губпартконференции после доклада Ленина, и здесь нашлись коммунисты, особенно из числа агитпропщиков, которые выступили против ряда положений, высказанных Владимиром Ильичем.

Сама постановка вопроса об ошибочности военного коммунизма: «и да, и нет» – никак не влезала в рамки «линейного» мышления. Редактор «Московского рабочего», завотделом МК РКП(б) И. Н. Стуков и член бюро МК В. Г. Сорин «очень плакались по поводу того, – сказал в заключительном слове Ленин, – что, дескать, вот говорят об ошибках, а нельзя ли ошибок не выдумывать? Тт. Стуков и Сорин очень опасались, что это признание ошибки, так или иначе, целиком или наполовину, прямо или косвенно все же было вредным, потому что распространяло уныние…»

А преподаватель московского комвуза С. Л. Гоникман на полном серьезе, глубокомысленно произнес «почти целую речь на тему о том, что “историческое явление не могло сложиться иначе, чем оно сложилось”». Что же касается выступления Ларина, заметил Владимир Ильич, то он явно перепутал необходимость регулирования денежного обращения с регулированием промышленности[352]352
  Там же. С. 214, 215.


[Закрыть].

Отвечая им, Ленин сказал: «Суть дела вот в чем: имеет ли сейчас практическое значение признание ошибки? Сейчас осуществлению нашей экономической политики мешает ошибочное применение приемов, которые в других условиях были бы, может быть, великолепны, а теперь вредны». И необходимо осознать, что «это не есть выдуманная ошибка, это не есть ошибка из области истории, – это есть урок для правильного понимания того, что можно и что нужно делать сейчас»[353]353
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 215, 216, 217.


[Закрыть].

И лучше всего это доказывало выступление старого большевика, секретаря Московского совета профсоюзов С. М. Семкова, знакомого Ленину еще по школе в Лонжюмо, который «очень ясно сказал: “Что вы говорите о государственной торговле! В тюрьмах нас торговать не учили”».

Такого «комчванства» Ленин выдержать не мог: «А воевать нас в тюрьмах учили? А государством управлять в тюрьмах учили? – спрашивал он. – А примирять различные наркоматы и согласовывать их деятельность – такой, весьма неприятной, штуке учили нас когда-нибудь и где-нибудь? Нигде нас этому не учили».

«Тов. Семков, – заключил Владимир Ильич, – обнаружил ошибку, которая есть в рядах партии». Суть ее «состоит в перенесении приемов, подходящих к “штурму”, на период “осады”… Эту ошибку надо сознать и исправить»[354]354
  Там же. С. 216.


[Закрыть].

С окончанием гражданской войны, размышляет Владимир Ильич, мы боремся с «экономическим кризисом», с «распадом», (отдельно он выделяет и – «с послевоенной распущенностью»). Всем «надоела лень, разгильдяйство, мелкая спекуляция, воровство…» Для всех было ясно, что это – проявление «мелкобуржуазной стихии». И точно так же все знали, что для преодоления кризиса необходимы «организованность, дисциплина, повышение производительности труда»[355]355
  Там же. С. 470, 473, 474.


[Закрыть].

Чего не знали? Вернее, что не вполне учитывали? – спрашивает Ленин. – Что за этим кризисом стоит вполне определенная «общественно-экономическая почва». И это не абстракция, не земля, не территория, а огромная масса крестьянства, составляющая большинство населения страны. И оно твердо решило, что двигаться вперед можно лишь «на почве рынка и торговли»[356]356
  Там же. С 471.


[Закрыть].

С началом НЭПа мы отступили на один шаг назад – к госкапитализму, то есть к концессиям, аренде госпредприятий и т. п. Что касается взаимоотношений с деревней, то думали, что после отмены продразверстки они будут строиться на основе товарообмена, а он «предполагал, – пишет Ленин, – (пусть молча предполагал, но все же предполагал) некий непосредственный переход без торговли, шаг за шагом к социалистическому продуктообмену»[357]357
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 471.


[Закрыть].