Текст книги "Заветы Ильича. Сим победиши"

Передавая это письмо Б. В. Лосеву, направлявшемуся в Россию, Штейнмец добавил: «Мне кажется, результаты мировой войны таковы, что если б не установление советского строя в России, то жизнь вообще не имела бы никакой ценности… Пусть в России узнают, что я и многие другие сочувствуют их цели, что всем сердцем и разумом мы с ними»[237]237
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 532, 533.


[Закрыть].

Укрепление союза с крестьянством, вовлечение в позитивную работу широких слоев интеллигенции, определение форм сотрудничества с новой буржуазией – все это сглаживало имевшиеся противоречия и создавало реальные предпосылки для консолидации многомиллионного населения России.

«Правильно понять свою задачу»

Существовала еще одна проблема, которая по мере углубления НЭПа все более выходила на первый план. Можно было сколько угодно говорить об укреплении Советского государства, электрификации, новых формах взаимоотношений с крестьянством и интеллигенцией, об использовании государственного и частнохозяйственного капитализма, но становилось все более очевидным, что реализация любых намерений и планов во многом зависела от функционирования государственного аппарата.

На этот счет у Ленина никаких иллюзий не было. Государство вроде бы стало новым, а аппарат его во многом оставался старым. Над этой проблемой Владимир Ильич размышлял и прежде, но с началом НЭПа она приобрела особую остроту. Бревно бюрократизма и сопутствующие ему волокита, взяточничество легли поперек дороги и нередко сводили на нет и осуществление государственных инициатив, и самодеятельность низов, и предпринимательство вполне «советских нэпманов».

Отсюда и возникала постоянная необходимость прибегать к «ручному управлению» со стороны верхов власти, в том числе и самого Ленина. Достаточно посмотреть его переписку хотя бы за осень 1921 года, те десятки писем в самые различные учреждения – и об отправке семян для сева, и о ликвидации задержки зарплаты рабочим, и о поставке машин и механизмов для строящихся электростанций, и т. д. и т. п., чтобы убедиться в том, что подобное функционирование госаппарата выходило за рамки административных неурядиц и становилось проблемой политической.

3 сентября 1921 года, получив от профессора Г. О. Графтио письмо с жалобой на Главный комитет государственных сооружений и Электрострой, повинных в волоките по отношению к нуждам Волховской ГЭС, Ленин пишет наркому юстиции Д. И. Курскому: «Волокита эта особенно в московских и центральных учреждениях самая обычная. Но тем более внимания надо обратить на борьбу с ней.

Мое впечатление, что НКюст относится к этому вопросу чисто формально, т. е. в корне неправильно». Необходимо: «1) поставить это дело на суд; 2) добиться ошельмования виновных и в прессе и строгим наказанием». И еще: «обязательно этой осенью и зимой 1921-22 гг. поставить на суд в Москве 4–6 дел о московской волоките, подобрав случая “поярче” и сделав из каждого суда политическое дело…»[238]238
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 53. С. 164, 165, 230.


[Закрыть]

Особенно строго, с передачей дел в Ревтрибунал, необходимо судить чиновников, не реагирующих на жалобы, поступающие от рабочих и крестьян, добиваясь того, чтобы «суд по делу о волоките был наиболее торжественный, воспитательный и приговор достаточно внушителен»[239]239
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 53. С. 286.


[Закрыть].

Были, конечно, среди старых чиновников и явные саботажники, которые, как говорил Ленин, «делают нам гадости», которые «думают, что спасают культуру, подготовляя большевиков к падению, которые знают канцелярское дело в 100 раз лучше, чем мы». И коммунисты должны не хныкать или рассказывать анекдоты о «совбурах», а бороться, воевать с ними «по всем правилам искусства»[240]240
  См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 237.


[Закрыть].

Дело осложнялось тем, что во главе многих повинных в бюрократизме и волоките учреждений и ведомств стояли не старые чиновники, а известные коммунисты, заслуженные герои Гражданской войны, коих никак нельзя было заподозрить в саботаже. Это были те, о которых Ленин в октябре 1921 года писал, что это «“чиновники” с пышным советским титулом, ни черта не понимающие, не знающие дела, лишь подписывающие бумажки…»[241]241
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 53. С. 301.


[Закрыть] Как быть с ними?

Ответ на этот вопрос Ленин дал в связи с «делом о плугах Фаулера».

Разговоры о производстве автоплугов системы Фаулера начались еще летом 1920 года. Но «чрезвычайная тройка», созданная для этого в отделе металов ВСНХ, целый год занималась перепиской с различными ведомствами и подготовкой доклада по данному вопросу.

В октябре 1921 года по предложению Ленина СТО принимает постановление о ликвидации «чрезвычайной тройки» и необходимости расследования Наркомюстом причин волокиты. Однако, спустя почти два месяца Владимир Ильич получает письма из ВСНХ (от Богданова) и из Наркомзема (от Осинского), в которых они, ссылаясь на «объективные» причины, и в особенности на прежние заслуги ответработников, причастных к этому делу, решительно возражали против привлечения их к ответственности[242]242
  См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 183, 556.


[Закрыть].

Ленин посчитал эти ответы достаточным поводом для того, чтобы преподать урок новой «кадровой политики». 23 декабря 1921 года он пишет председателю ВСНХ Петру Алексеевичу Богданову:

«Считаю решительно и принципиально неправильным все Ваши рассуждения насчет дела о плугах Фаулера… Надо не бояться суда (суд у нас пролетарский) и гласности, а тащить волокиту на суд гласности… Вы отрицаете его пользу? его общественное значение, в 1000 раз большее, чем келейно-партийно-цекистски-идиотское притушение поганого дела о поганой волоките без гласности?

Вы архинеправы принципиально. Мы не умеем гласно судить за поганую волокиту: за это нас всех и Наркомюст сугубо надо вешать на вонючих веревках. И я еще не потерял надежды, что нас когда-нибудь за это поделом повесят.

Ежели Вы думаете, что в РСФСР не найдется одного умного обвинителя и трех умных судей, действительно умных (не торопыг, не крикунов, не фразеров), то я Вас обвиняю еще в пессимизме насчет Советской власти.

…Почему не возможен приговор типа примерно такого:

Придавая исключительное значение гласному суду по делам о волоките, выносим на этот раз мягчайший приговор ввиду исключительно редкой добросовестности обвиняемых, предупреждая при сем, что впредь будем карать за волокиту и святеньких, но безруких болванов (суд, пожалуй, повежливее выразится), ибо нам, РСФСР, нужна не святость, а умение вести дело… Впредь будем сажать за это профсоюзовскую и коммунистическую сволочь (суд, пожалуй, помягче выразится) в тюрьму беспощадно»[243]243
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 86, 87, 88, 89.


[Закрыть].

Московский военный трибунал предъявил по этому делу ряду работников ВСНХ и Наркомзема обвинение в неисполнении возложенных на них обязанностей. Но, учитывая заслуги этих товарищей, в противовес тому, о чем писал Ленин, постановил наказанию их не подвергать. И только решением СТО Президиуму ВСНХ и коллегии Накромзема было поставлено на вид за недостаточно серьезное отношение к производству автоплугов[244]244
  Там же. С. 585, 586.


[Закрыть]. Так что до «вонючих веревок» дело не дошло.

Ленин понимал, что дело не только в плохих или хороших чиновниках, но и в той системе сверхцентрализации властных функций государства, которые сложились в годы Гражданской войны. В этой связи он писал, что особенно «зло бюрократизма, естественно, концентрируется в центре; Москва не может не быть в этом отношении худшим городом и вообще наихудшим “местом” в республике»[245]245
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 43. С. 234.


[Закрыть].

Теперь, не ломая управленческих структур, необходимо было постепенно сужать круг вопросов, которые подлежали компетенции центра. И прежде всего отказаться от дурной привычки, снимая с себя ответственность, тащить всё и вся на утверждение самого Ленина, Совнаркома, Политбюро.

19 сентября 1921 года Владимир Ильич пишет в Наркомпрод Н. П. Брюханову: «Мне думается, что неправильно давать все подобные телеграммы на подпись мне. Надо – может быть, постепенно, но все же переходить и перейти к тому, чтобы научить людей (в том числе губисполкомы) слушаться и без моей подписи – нормально слушаться, а не только экстраординарно… Не исполняет – покарать сугубо и проверить кару»[246]246
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 53. С. 201.


[Закрыть].

Но не только бюрократизм аппарата управления народным хозяйством удручал Ленина. НЭП высветил и другую проблему. В наследство от «военного коммунизма» досталось и дробление экономики страны по отраслям, определенная «автономия» которых препятствовала созданию единого хозяйственного комплекса. А без него осуществление «обгоняющего проекта» было неосуществимым.

28 ноября Ленин пишет Цюрупе: «У меня план созрел:

В дополнение к должности зампреда СТО Рыкова (с правом решающего голоса в СНК) учреждается на равных правах должность второго зампреда СТО. Назначается, с освобождением от НКпрода, Цюрупа.

Права этих замов: решающий голос в СНК и СТО; председательствование, при отсутствии председателя. Все права председателя СНК в отношении участия во всех коллегиях и учреждениях… по вопросам объединения и направления работы экономических наркоматов».

Одна из задач: «Лично ознакомиться с особенностями и работой всех экономических наркомов и всех членов их коллегий и ряда (10-100) крупнейших работников местных и областных в этой области». Постараться «выработать высококвалифицированный тип инспекторов-инструкторов для проверки и постановки всей экономической работы, во всех экономических учреждениях и центра и мест».

Главная цель, которую преследует этот план, состоит в том, чтобы «объединить на деле, подтянуть и улучшить экономическую работу в ЦЕЛОМ, особенно в связи и через Госбанк (торговля) и Госплан…

На сколько времени сии должности, “будем посмотреть”: может быть на 3–4 года, может быть на 30 лет»[247]247
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 253, 254.


[Закрыть].

Так случилось, что в эти же дни, над той же проблемой улучшения управления народным хозяйством, размышлял Сталин. 29 ноября он пишет Ленину: «Раньше чем поставить этот вопрос в ПБ я решил обратиться к Вам с вопросом: каково Ваше мнение на этот счет. И. Сталин.

Едва ли нужно доказывать, – пишет он, – что подготовка и подрабатывание вопросов хозяйственного характера (финансы, денежный, кооперативы всех видов, индустрия, аренда, концессии, торговля), идущих потом на разрешение Политбюро, протекает у нас в условиях более чем ненормальных.

Начать с того, что различные комиссии по хозяйственным вопросам (кооперативная при Оргбюро, каменевская по кооперативному банку, финансовая при СТО, денежная, тарифная и др.) не связаны между собой, действуют вразброд, с одной стороны, с другой – не всегда связаны прямо с Политбюро, т. е. не все эти комиссии имеют в своем составе того или иного члена Политбюро.

Далее, сам ЦК и верхушка его, Политбюро, построены так, что в их составе почти нет вовсе знатоков хозяйственного дела… Политбюро в целом иногда вынуждено решать вопросы на основании доверия или недоверия к той или иной комиссии, не входя в существо дела».

В этой связи Сталин предлагал: «1) свести все существующие хозяйственные комиссии к 4-м комиссиям (финансово-денежная, промышленная, торговая с потребкооперацией, сельскохозяйственная с соответствующими видами кооперации), определив их по партийной линии при Политбюро, а по советской при СТО;

2) расписать четырех членов Политбюро по этим комиссиям… Пятого члена Политбюро, тов. Ленина, не связывать обязательством участия в работах комиссий, предоставив ему возможность увязать работу всех четырех комиссий через четырех членов Политбюро или в ином порядке»[248]248
  РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Ед. хр. 263.


[Закрыть].

Как видим, общее направление размышлений Ленина и Сталина в основном совпадало: необходимо увязать между собой все отрасли хозяйственной политики. Но если у Сталина таким центром «увязки» оставалось, как и прежде, Политбюро, то Ленин предлагал, как написал он Рыкову, – «развить новую работу» и решать данную задачу через советские органы управления – СТО и наркоматы, координируя их деятельность с помощью Госбанка (финансовая политика) и Госплана (научный центр)[249]249
  См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 54. С. 51.


[Закрыть].

В системе центральных советских учреждений существовал наркомат Рабоче-крестьянской инспекции, который как раз и создавался для того, чтобы осуществлять надзор и помощь работе госаппарата. Но, по мнению Ленина, он явно не справлялся с поставленной задачей, ибо сконцентрировал усилия на сугубо репрессивных мерах.

27 сентября 1921 года, ознакомившись с докладом заведующего топливной секцией РКИ Лонинова, Ленин решил использовать его как повод для обстоятельного разговора о задачах деятельности Рабкрина и направил письмо наркому РКИ И. В. Сталину.

«Задача Рабоче-крестьянской инспекции, – пишет Владимир Ильич, – не только и даже не столько “ловить”, “изобличать” (это задача суда, с которым Рабкрин соприкасается близко, но отнюдь не тождественен), – сколько уметь поправить.

Умелое исправление вовремя – вот главная задача Рабкрина… Ознакомление с предварительным наброском доклада… убеждает меня в том, что основа дела не поставлена в Рабкрине как следует. В этом наброске доклада нет ни изучения дела, ни подхода к исправлению».

Ленин обстоятельно анализирует саму методику проверки отчетности советских учреждений и предлагаемых РКИ мер. Констатация инспекторов: «“отчетность плоха”, “отчетности нет”… Но найти виноватого в виде начальника, – замечает Ленин, – лишь весьма малая доля работы.

Исполнил ли свою задачу и свой долг Рабкрин? Правильно ли он понял свою задачу? Вот в чем главный вопрос. И на этот вопрос приходится ответить отрицательно». А задача РКИ состоит в том, чтобы «систематично, неуклонно вести упорную и неослабную войну за расширение области применения хорошего образца. В Рабкрине должна быть календарная таблица, показывающая ход этой войны, успехи и поражения наши в этой войне»[250]250
  См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 127, 128, 129.


[Закрыть].

Но разговора об «основах дела» не получилось. В тот же день, 27-го, Владимир Ильич получил от Сталина ответ: «Возможно, – пишет он, – что Ваши обвинения, направленные против автора “предварительного” доклада, преждевременны… “Предварительный” докладец составлен для ориентировки, а перечень вопросов – для того, чтобы облегчить Вам предварительную проверку, или, как принято ныне выражаться – “заинтересовать” Вас вопросом…

Я думаю, что инспекция в наших условиях, кроме прочего, имеет еще одно назначение: быть барометром, показывающим бурю или хорошую погоду. Если инспекция в данном случае правильно предвещает бурю и, следовательно, дает предупреждение, хотя бы по одному вопросу, то это уже не мало для такого хилого организма, как инспекция», во всяком случае до тех пор, добавляет Сталин, – «пока не обеспечим ее руководящих работников материально».

Лишь в постскриптуме к письму он пообещал приложить к докладу «проект конкретных мер улучшения аппаратов топучреждений». Об «основах дела» не упоминалось ни слова[251]251
  См.: Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 44. С. 548; РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 1. Д. 5724. Л. 1.


[Закрыть].

Именно летом 1921 года Ленин решил провести эксперимент: попробовать привлечь к организации помощи в перестройке госучреждений рабочих. В июле он предложил создать при Наркомате Рабоче-крестьянской инспекции особую Комиссию содействия хозяйственным органам (Комсохоор). Было создано два мобильных отряда для проверки работы местных советских органов. Один под руководством старого партийца, бывшего самарского токаря А. А. Коростылева, второй возглавил старый чиновник, инспектор бывшего Азово-Донского банка Н. А. Реске.

Тогда же, в июле, Ленин предложил председателю Комсохоора Коростылеву направить оба отряда из провинции в Москву. 26 июля он пишет: «В Москве гораздо труднее работать, чем в провинции: больше бюрократизма, больше развращенных и избалованных “верхушечных” людей и т. д.

Но зато работа в Москве будет иметь громадное показательное и политическое значение… Постепенно, но обязательно привлекать беспартийных из числа заведомо честных и уважаемых в каждом районе рабочих. Не жалеть времени и труда на приискание их, на ознакомление с ними.

Их понемногу и осторожно вводить в работу, пробуя подыскать вполне подходящее для каждого, соответствующее его способностям, занятие.

Главное – приучить рабочих и население к комиссии в том смысле, чтобы они увидели помощь от нее; главное – завоевать доверие массы, беспартийных, рядовых рабочих, рядовых обывателей.

Именно Вам как председателю комиссии и как человеку центра, члену коллегии нелюбимой Рабоче-крестьянской инспекции это будет нелегко. Но в этом вся суть… Только опираясь на это, можно двигаться дальше»[252]252
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 53. С. 67, 68.


[Закрыть].

Проблемы адаптации к новым условиям НЭПа существовали не только у РКИ. Одним из главных институтов и, можно сказать, символом Гражданской войны, безусловно, являлась ВЧК – Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и преступлениями по должности. О ее заслугах перед революцией и Советской властью Ленин говорил много раз, да и написано было немало. Сотни заговоров, шпионских сетей, бандформирований, уголовников, совчиновников, совершивших «преступления по должности» были обезврежены во время этой войны именно благодаря ЧК.

Одним из принципов «красного террора» являлась гласность. Данные об арестах и расстрелах публиковались в центральной и местной советской прессе, а сводные цифры за 1918–1919 годы были приведены в «Известиях» 6 февраля 1920 года. Но принцип этот соблюдался не везде и не всегда.

Поэтому в фундаментальной монографии Олега Борисовича Мозохина «Право на репрессии» приводятся и исследуются погубернские отчеты органов ВЧК за 1918–1921 годы. За эти четыре года было расстреляно около 30 тысяч человек, причем большинство их составляли уголовники и бандиты.

Однако, поскольку цифры по ряду регионов все-таки отсутствуют, Мозохин пишет: «Вне всякого сомнения, эти данные неполные. По всей видимости, сюда не вошли жертвы Крымской трагедии и Кронштадтского мятежа. Со всеми оговорками и натяжками число жертв органов ВЧК можно оценивать в цифру никак не более 50 тысяч человек»[253]253
  Мозохин О. Б. Право на репрессии. Внесудебные полномочия органов государственной безопасности. Статистические сведения о деятельности ВЧК – ОГПУ – НКВД – МГБ СССР (1918–1953). М., 2011. С. 40.


[Закрыть].

Дело, однако, не только в этих цифрах. Когда внесудебные расправы и насилие становятся профессией, это неизбежно рождает свои острейшие политические и моральные проблемы. Как раз в 1921 году группа сотрудников – коммунистов Туркестанского ЧК написала в ЦК РКП(б): «…Как это ни печально, но мы должны сознаться, что коммунист, попадая в карательный орган, перестает быть человеком, а превращается в автомат, который приводится в действие механически. Даже механически мыслит, так как у него отнимают право не только свободно говорить, но свободно индивидуально мыслить».

В письме говорилось о том, что сотрудники ЧК «стоят вне политической жизни республики, в них развиваются дурные наклонности, как высокомерие, честолюбие, жестокость, черствый эгоизм и т. д. И они постепенно, для себя незаметно, откалываются от нашей партийной семьи, образовывая свою особенную касту… Партийные организации смотрят на них, как на прежнюю охранку – с боязнью и презрением… Являясь бронированным кулаком партии, этот же кулак бьет по голове партии»[254]254
  Бордюгов Г. А., Козлов В. А. История и конъюнктура. М., 1992. С. 249, 250.


[Закрыть].

Публикаторы этого документа В. А. Козлов и Г. А. Бордюгов справедливо заметили: «Разве не ясно, что чекисты, написавшие такое горькое письмо, не стали ни “жандармами”, ни “автоматами”? Нельзя не видеть их драму, нельзя не видеть вновь, как сила вещей ведет к результатам, которые не приходили никому в голову».

Ну а приходило ли это в голову Владимиру Ильичу Ленину?

Еще в 1919 году, в уже упоминавшейся беседе с американским писателем Линкольном Стеффенсом, когда тот сказал, что «европейскую общественность» волнует проблема террора в России, Ленин ответил: «Уж не хотите ли Вы сказать, что те господа, которые только что убили и изувечили 17 миллионов людей в бессмысленной бойне, всерьез озабочены несколькими тысячами убитых в дни революции с ее сознательной целью: навсегда покончить с войнами… Но это, разумеется, вовсе не означает, что надо отрицать террор или преуменьшать то зло, которое он неизбежно приносит революции».

Напомнив собеседнику, что «есть ведь и белый террор», напомнив о тех зверствах, которые чинились при подавлении революции в Финляндии и Венгрии, Ленин сказал: «В революции, как и на войне… террор есть и он будет!.. И все это далеко не бессмысленно…»

Да, заключал Ленин, – террор «наносит вред революции, вредит ей извне и изнутри. Мы обязаны думать, как уменьшить или, по крайней мере, контролировать и направлять его. Но мы для этого должны знать психологию масс лучше, чем знаем ее теперь. Без этого нельзя обуздать стихию»[255]255
  Яковлев Б. В. Страницы автобиографии. С. 702.


[Закрыть].

Конечно, «контролировать» удавалось не всегда. В начале 1918 года в Екатеринбурге был арестован двоюродный брат Ленина Виктор Алексеевич Ардашев. Получив сообщение об этом от родственников, Владимир Ильич тут же посылает запрос тогдашнему комиссару юстиции Урала Филиппу Голощекину. Запрос был получен, но ответ задержался. Когда же он пришел, в нем значилось: Ардашев В. А. «убит при попытке к бегству»[256]256
  См.: Исторический архив. 2001, № 2. С. 31.


[Закрыть].

Об истории расстрела царской семьи в июле 1918 года упоминалось выше, а в ноябре того же 18-го года председатель ЧК и военного трибунала 5-й армии Мартын Лацис выступил в Казани со статьей, в которой, указывая на зверства, чинимые контрреволюционными заговорщиками в тылу Восточного фронта, требовал поголовных репрессий против всех представителей буржуазии и буржуазной интеллигенции, независимо от того, «восстал он против Советов оружием или словом», а посему – «не ищите в деле обвинительных улик».

Эта статья вызвала резкую отповедь со стороны Ленина. Одно дело, написал он, когда «чрезвычайки внимательно следят за представителями классов, слоев или групп, тяготеющих к белогвардейщине», и совсем другое дело – «договариваться до таких нелепостей, которую написал в своем казанском журнале “Красный террор” товарищ Лацис…»[257]257
  Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 410, 411.


[Закрыть]

Но и это указание Ленина некоторые чекисты стали трактовать по-своему. Был подготовлен проект инструкции, определяющей – кого же именно следует считать подозрительными: «Социальное происхождение – дворянское или буржуазное; образование – университетское…» Член коллегии Наркомюста Мечислав Юльевич Козловский «взял эту бумажку и постучал в дверь кабинета Ленина: “Скажите, Владимир Ильич, мне кажется, это немного касается и нас с вами?” – “Опасные дураки!” – заявил Ленин»[258]258
  Серж Виктор. От революции к тоталитаризму: воспоминания революционера. С. 222.


[Закрыть].

Но, возможно, эти реплики и замечания не были уж столь обязующими и не имели практического значения, ибо носили кулуарный характер, а не становились достоянием широкой гласности?

Откроем газету «Известия» за 26 октября 1918 года. В ней публикуется постановление Президиума ВЦИК от 25 октября «По поводу статьи “Почему вы миндальничаете?”, помещенной в “Еженедельнике Чрезвычайных Комиссий”». Предыстория постановления такова.

Редакция этого еженедельника получила из Нолинского уезда Вятской губернии письмо, озаглавленное «Почему вы миндальничаете?», в котором три местных «робеспьера» протестовали против освобождения и высылки за границу резидента английской разведки Роберта Локкарта.

Авторы письма высказывались, в частности, за то, чтобы по отношению к таким вдохновителям контрреволюционного подполья и организаторам кровавых мятежей и диверсий при допросах применялись любые, самые крайние и жестокие «меры воздействия, вплоть до пыток», ибо за каждым сокрытым ими фактом могут стоять жизни многих и многих людей.

Редакция «Еженедельника Чрезвычайных Комиссий», сопроводив это письмо заявлением о том, что «пролетариат слишком силен и не нуждается в жестокости и мстительности по отношению к своим классовым врагам», сочла все-таки возможным опубликовать его в № 3.

Это письмо, лишь частично процитированное Александром Солженицыным в «Архипелаге Гулаг», многократно приводилось в современной исторической журналистике для доказательства того, что-де методы репрессий 1937 года якобы уходят своими корнями к самим истокам революции. И никто не упоминает о том, какую же реакцию вызвало предложение уездных «робеспьеров» тогда – у «истоков».

А реакция была быстрой и жесткой. На заседании ЦК РКП(б) 25 октября 1918, проходившем под председательством Ленина, принимается решение: «Осудить нолинцев за их статью и редакцию за ее напечатание. “Вестник ЧК” должен прекратить свое существование. Назначить политическую ревизию ВЧК комиссией от ЦК в составе Каменева, Сталина и Курского»[259]259
  В. И. Ленин и ВЧК. Сборник документов (1917–1922). С. 112, 113.


[Закрыть].

Постановление ВЦИК от 25 октября было более пространным: «Прибегая по необходимости к самым решительным мерам борьбы с контрреволюционным движением, помня, что борьба с контрреволюцией приняла формы открытой вооруженной борьбы… Советская власть отвергает в основе как недостойные, вредные и противоречащие интересам борьбы за коммунизм меры, отстаиваемые в указанной статье»[260]260
  Декреты Советской власти. Т. III. С. 450, 451.


[Закрыть].

Сравните это постановление с текстом шифротелеграммы И. В. Сталина, опубликованным в исследовании О. Б. Мозохина: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 г. с разрешения ЦК ВКП(б)… ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод»[261]261
  Мозохин О. Б. Право на репрессии. С. 213.


[Закрыть].

Разница между постановлениями 1918-го и 1937 года вряд ли требует пояснений.

В напряженный момент Гражданской войны, в официальной инструкции для работников ВЧК о порядке производства обысков и арестов, Дзержинский написал:

«Вторжение вооруженных людей на частную квартиру и лишение свободы повинных людей есть зло, к которому и в настоящее время необходимо еще прибегать, чтобы восторжествовало добро и правда.

Но всегда нужно помнить, что это зло, что наша задача, – пользуясь злом, искоренить необходимость прибегать к этому средству в будущем.

А потому – пусть все те, кому поручено произвести обыск, лишить человека свободы и держать его в тюрьме, относятся бережно к людям, арестуемым и обыскиваемым, пусть будут с ними гораздо вежливее, чем даже с близким человеком, помня, что лишенный свободы не может защищаться и что он в нашей власти»[262]262
  Из истории Всероссийской Чрезвычайной комиссии. 1917–1921 гг. Сборник документов. М., 1958. С 103–104.


[Закрыть].

Всякий раз, когда напряжение на фронтах Гражданской войны хоть как-то ослабевало, ЦК РКП(б) стремился ограничить право ВЧК на применение внесудебных полномочий. В частности, 4 февраля 1919 года ЦК постановил, что право вынесения приговоров передается из ЧК в ревтрибуналы. 24 апреля ВЦИК утвердил это решение. Однако вскоре, в связи с наступлением Колчака, права ВЧК пришлось восстановить и Пленум ЦК 11 июня 1919 года признал возможным в местностях, объявленных на военном положении, расстреливать без суда шпионов, предателей, бандитов, уголовников, продавцов наркотиков и т. д.[263]263
  См.: Мозохин О. Б. Право на репрессии. С. 27, 28.


[Закрыть]

Наконец, 13 января 1920 года Пленум ЦК РКП(б) принял предложение Дзержинского: опубликовать в прессе сообщение о том, что с 1 февраля ВЧК прекращает применение высшей меры наказания. Комиссия в составе Дзержинского, Каменева и Троцкого разработала проект постановления, и 17 января ВЦИК и СНК ввели мораторий на расстрелы в отношении врагов Советской власти. Однако и на сей раз начавшаяся война с буржуазной Польшей привела к отмене этого решения[264]264
  См.: Мозохин О. Б. Право на репрессии. С. 34, 35.


[Закрыть].

Но все эти документы характеризовали «большую политику» Советской власти. А рядом с ней существовала могучая сила инерции и сложившаяся практика законоприменения. Виктор Серж, французский коммунист, работавший в Петрограде в аппарате Коминтерна, пишет, что когда стало известно о готовящемся решении ВЦИК и СНК о моратории, питерские и московские чекисты, дабы успеть до публикации декрета, стали «пускать в расход» тех, кого они считали наиболее опасными контрреволюционерами.

А когда Виктор Серж спросил одного из участников этой «акции» – почему они так поступили, тот ответил: «“Мы думали, – сказал он, – что если народные комиссары начинают проявлять гуманизм, это их дело. Наше дело – навсегда разбить контрреволюцию, и пусть нас потом расстреляют, если захотят!” Это была отвратительная трагедия профессионального психоза».

Серж полагал, что этот «психоз» происходил по многим причинам – «из комплекса неполноценности еще недавно порабощенных, униженных; из самодержавных традиций, невольно проявлявшихся на каждом шагу; из подсознательной озлобленности бывших каторжников и тех, кто избежал виселиц и тюрем; из атрофии нормальных человеческих чувств, вызванной мировой и гражданской войнами; из страха и решимости бороться до конца».

Но главное – «эти настроения были усилены жестокостями белого террора. В Перми адмирал Колчак уничтожил четыре тысячи рабочих… В Финляндии от рук реакции погибло от 15 до 17 тысяч красных… В Будапеште Отто Корвин был повешен вместе со своими товарищами на глазах возбужденной толпы буржуа». И все-таки, заключает Виктор Серж, – «для меня, как и для многих, было очевидным, что упразднение ЧК, восстановление обычных судов и права на защиту отныне становилось условием внутреннего спасения революции»[265]265
  Серж Виктор. От революции к тоталитаризму: воспоминания революционера. С. 124, 125.


[Закрыть].

В том же 1920 году в Питере был арестован бывший генерал, ученый-химик А. В. Сапожников. Сам он «политикой» не занимался – разрабатывал новое антисептическое средство (гомоэмульсию), но два сына его были активными белогвардейцами. И вот при обыске его квартиры было найдено спрятанное оружие.

По тем временам незаконное укрывательство оружия грозило смертью. Суд, однако, приговорил Сапожникова к заключению «до окончания гражданской войны».

Горький, знавший Сапожникова, рассказал эту историю Ленину. «Гм-гм, – сказал Ленин, внимательно выслушав мой рассказ. – Так, по-вашему, он не знал, что сыновья спрятали оружие в его лаборатории? Тут есть какая-то романтика. Но – надо, чтоб это разобрал Дзержинский, у него тонкое чутье на правду.

Через несколько дней он говорил мне по телефону в Петроград:

– А генерала вашего – выпустим – кажется, уже и выпустили. Он что хочет делать?

– Гомоэмульсию…

– Да, да – карболку какую-то! Ну вот, пусть варит карболку. Вы скажите мне, чего ему надо…

И для того, чтобы скрыть стыдливую радость спасения человека, Ленин прикрывал радость иронией»[266]266
  В. И. Ленин и А. М. Горький. Письма. Воспоминания. Документы. Изд. 3-е. М., 1989. С. 169, 171, 323.


[Закрыть].

В июне 1921 года в Питере вновь начались аресты в связи с раскрытием ЧК так называемого «Союза возрождения России». Упомянутый выше Виктор Серж был хорошо знаком не только с чекистами, но и с теми, кто участвовал в этом «Союзе». По его мнению, «во время кронштадтских событий университетские преподаватели должны были счесть конец режима неизбежным и, видимо, подумывали об участии в его уничтожении. Дальше этого “заговорщики”, скорее всего, не пошли»[267]267
  Серж Виктор. От революции к тоталитаризму: воспоминания революционера. С. 182.


[Закрыть].

После проведения обысков у арестованных, те, у кого не обнаружили компромата, были сразу же освобождены. Но в связи с этой группой проявилась и другая, названная чекистами «Петроградской боевой организацией», в которую, среди прочих, входили и офицеры, за которыми ЧК вело наблюдение еще во времена заговоров 1919 года. В их числе был поэт Н. С. Гумилев, профессор В. Н. Таганцев, сотрудник Госплана М. К. Названов и другие. Эту группу выделили в особое производство как «дело Таганцева»[268]268
  См.: В. И. Ленин и ВЧК. С. 491.


[Закрыть].

Об этих арестах Ленин узнал от зампреда Госплана, профессора Петра Семеновича Осадчего, который постоянно попадал в поле зрения ЧК в связи с деятельностью его брата Павла Осадчего. 1 июня Владимир Ильич пишет зампреду ВЧК Уншлихту: «Вопреки моему точному предупреждению… произведен обыск в Петрограде у зампредгосплана Петра Семеновича Осадчего. Требую немедленного расследования, указания мне виновного в обыске точно и поименно и привлечения его к ответственности»[269]269
  В. И. Ленин и ВЧК. С. 464.


[Закрыть].