Электронная библиотека » Вячеслав Бондаренко » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Святые старцы"


  • Текст добавлен: 9 августа 2022, 14:00


Автор книги: Вячеслав Бондаренко


Жанр: Биографии и Мемуары, Публицистика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Святой праведный Алексий Бортсурманский
(Гнеушев, 1762–1848):
«Это мой долг и обязанность молить Бога обо всех…»

В истории русского старчества XIX столетия без труда можно различить несколько мощных «ветвей», которые вполне сопоставимы с полноводными реками. Чаще всего «истоком» этих рек служила деятельность преподобного Паисия (Величковского): так или иначе его ученики, духовные дети и «внуки», приносили в Россию почерпнутые у него идеи, кропотливо «сажали» их на местную почву, растили целые плеяды собственных учеников… Но были в Русской Православной Церкви тех лет и особенные, удивительные подвижники духа – старцы-самородки. Они образовывались как бы сами собой, без внешней помощи и поддержки, а их духовная сила внешне не зависела ни от условий служения, ни от окружающих людей. К таким старцам относится герой этого очерка – святой праведный Алексий Бортсурманский…

Жизнь этого святого не была богата внешними событиями. О ней и известно, в общем, совсем немногое. Да и в том, что известно, много неясного. Начать хотя бы с даты рождения. Общепринятая – 13 мая 1762 года: она значится в клировых ведомостях начиная с 1830-х, заверенных подписью самого старца, была указана на его надгробном памятнике… А вот клировые ведомости более раннего времени утверждают, что родился он в 1765 году. Та же дата – в ревизской сказке 1811-го, тоже заверенной его подписью. Еще одна клировая ведомость дает дату 1761, две – 1766… Так что когда именно появился на свет отец Алексий, пока остается загадкой, и мы будем исходить из его «официальной» даты рождения, той, что была указана на надгробном камне.

С рождения он получил фамилию «Петров» – по имени отца, священника Петра Алексеева (1725–1797); фамилия «Гнеушев» впервые зафиксирована в клировых ведомостях только в 1831 году, то есть до вполне преклонного возраста священник дожил именно «отцом Алексием Петровым». Такая практика – перемена фамилий в священнической среде – была весьма распространена в то время. Сама фамилия «Гнеушев» (иногда встречался и вариант «Гневушев») происходила от старого русского имени Гневуш, распространенного в XV–XVII столетиях. Понятно, что в его основе лежит корень «гнев», но к герою нашего очерка это отношения явно не имело.

Мать будущего святого звали Анисьей Андреевной (1732 —?). Кроме Алексия, в семье были также дети Александр (1759–1836), впоследствии служивший диаконом в одном храме с младшим братом, Матвей (1767), Прасковья (1769), Григорий (1771), еще один ребенок по имени Алексей (1773, в 1793 году он также стал священником) и Авдотья (1775). Жила семья в селе Старо-Никольском Курмышского уезда Симбирской губернии. Сейчас это Бортсурманы Пильнинского района Нижегородской области.

Старо-Никольское возникло на месте старого татарского поселения в 1550-х, после присоединения Казанского ханства к России. Первоначальными занятиями его жителей были охота, рыболовство и бортничество; позже пустоши стали распахивать под посевы, леса рубили и корчевали под выпас скота. Через сто лет после основания в Старо-Никольском было несколько десятков домов. Село стояло в живописном месте, на всхолмленном прибрежье реки Суры.

Жизнь многодетного сельского священника внешне ничем не отличалась от жизни его паствы, конечно, если не считать служения. Жили в избе, сами пахали, сеяли, косили и молотили, не чураясь никакой работы. Алексий с детства был приучен к физическому труду, освоил много ремесел – мог и ткать, и вязать, и плести лапти. Вероятно, приходилось ему и заботиться о младших братьях и сестрах, ведь он был вторым по старшинству ребенком в семье.

Духовное образование юноша отправился получать в Нижегородскую духовную семинарию, однако курса обучения в ней не закончил – в 1784 году был отчислен из риторического класса. Это значит, что Петров успел прослушать курсы аналогии, инфимы, грамматики, синтаксимы и пиитики – все эти предметы преподавались до риторики в течение пяти лет. Почему его отчислили – неизвестно, но вряд ли из-за плохих способностей: все знавшие его впоследствии отзывались о нем как о умном и трудолюбивом человеке, да и курмышский благочинный в характеристике за 1836 год отмечал, что отец Алексий «чтение и пение знает изрядно, Св. Писание разумеет хорошо». Значит, он занимался самообразованием и после отчисления.

В возрасте двадцати одного года Алексий женился на дочери священника села Старинского. С годами его семейство ширилось и, кроме матушки Марии Борисовны (1758, 1759 или 1760–1833), состояло из сына Льва (1790), дочерей Надежды (1791) и Татьяны и приемной дочери Матрены (1815); одним домом с братом жил и диакон Александр. В 1784 году Алексий был рукоположен епископом Нижегородским и Алатырским Дамаскином (Рудневым, 1737–1795) во диакона. На 1790 год он служил пономарем в Успенском соборе уездного города Курмыш – этот факт упоминается в единственном документе, ревизской сказке 1811-го. А не ранее 1795 года получил перевод в храм Успения Пресвятой Богородицы в его родном селе, где настоятелем был его отец, Петр Алексеев.

Этот изящный каменный храм был возведен в 1785 году на средства помещика Петра Петровича Пазухина. При жизни отца Алексия у храма не было правого и левого приделов, они появились гораздо позже. Именно с новым храмом связана легенда, согласно которой село обрело новое, современное название – Бортсурманы. По этой легенде, «в 90-х годах XVIII века произошло событие, которое потрясло всю округу. Крестьяне, доведенные до отчаяния тяжелой жизнью, на паперти новой каменной церкви убили управляющего помещика Пазухина, который жестоко угнетал крестьян. Разгневанный помещик Пазухин созвал крестьян и заявил им: “Ваше село было бусурманским (то есть татарским), так и останется. Отныне оно будет называться Бусурманами”. Но земский съезд не утвердил этого названия, а дал название селу – Бортсурманы (борт Суры)». Конечно, это не более чем легенда: никакого «земского съезда» в конце XVIII столетия не было и быть не могло. Но факт остается фактом – отныне Старо-Никольское стало Бортсурманами.

Началась обычная жизнь сельского диакона, а затем и священника. Когда именно состоялась иерейская хиротония отца Алексия, в точности неясно – четыре источника дают дату 19 ноября 1797 года, один – 26 ноября того же года. Но абсолютно точно она была связана с печальным событием – смертью настоятеля храма, родного отца новопоставленного. То есть в Успенском храме попросту некому стало служить, и потому сын заменил отца… Рукополагал его епископ Нижегородский и Алатырский Павел (Пономарев, 1745–1806).

До поры до времени ничего не намекало на то, что отец Алексий Петров будет знаменитым святым. Напротив, случалось батюшке и попивать, и сам он признавался, что до 1811 года «часто в безумство впадал»… Но вот однажды к нему приехал крестьянин из соседней деревни, где умирал человек. Отец Алексий, рассердившись на поздний визит, убедил гостя в том, что больной, наверное, не так уж и плох и до утра доживет, и лег спать дальше. Но заснуть уже не мог – ему все виделся умирающий, к которому его пригласили… В конце концов он заложил лошадь и отправился к соседнюю деревню, но, увы, приехал уже к мертвому. Но не это поразило священника: когда он взглянул на покойного, то явственно увидел стоящего рядом с ним Ангела со Святой Чашей в руках. Видение так впечатлило отца Алексия, что он опустился перед покойным на колени и горячо молился всю ночь. Домой, в Бортсурманы, вернулся уже совсем другой человек – пламенный молитвенник, подвижник, настоящий монах в миру. Поистине чудесное преображение!..

К сожалению, описаний внешности отца Алексия в молодости не сохранилось. До наших дней дошел лишь один портрет, изображающий его в преклонных летах и написанный крепостным художником Тимофеем Волковым. Из воспоминаний знавших старца известно, что был он очень худым, небольшого роста, сгорбленным. Говорил мягким и тихим голосом, как в жизни, так и при исправлении служб. Глаза светились любовью и радостью и словно озаряли всё вокруг него. Люди, знавшие преподобного Серафима Саровского, отмечали, что отец Алексий чрезвычайно похож на него внешне. Это сходство передает и сохранившийся портрет.

Одевался отец Алексий крайне просто, чтобы не сказать убого: полукафтан из грубой ткани, холстинное белье; рясу носил редко, обувался в лапти и только в храм надевал сапоги. Под старость от долгого стояния в храме у него болели и опухали ноги, поэтому дома он ходил в вязаных чулках, а на улице – в калошах. Вне дома он иногда молился на большом камне, от которого у него на коленях образовались кровавые мозоли. Когда крестьянка Евфимия Аникичеева увидела этот запачканный кровью камень, отец Алексий строго запретил ей говорить кому-либо о том, что она видела.

После 1818 года священник не ходил в баню и носил грубую власяницу, в которой, по его желанию, и был погребен. Спал он на жесткой войлочной подстилке. В его комнате-келии были только маленькая печь, постель, стол с несколькими стульями, образа и аналой перед ними. «Пять-шесть лампад неугасимых горели пред иконостасиком в переднем углу келии; большие бутылки деревянного масла стояли в другом углу – жертва окрестных помещиков, чтивших своего молитвенника, а на столике целая стопочка записей о здравии и упокоении сродников и знаемых», – вспоминал отец Елпидифор Успенский.

После литургии отец Алексий кипятил у себя в келии воду в чугунке и пил чай – не больше трех чашек. Иногда он приглашал на чай кого-нибудь из домашних, но обычно до полудня принимал посетителей. В полдень обедал отдельно от семьи. В старости он отказался от мяса, ел только рыбные и молочные блюда, а в посты не употреблял ни рыбы, ни масла, в первую и последнюю неделю Великого поста не принимал вовсе никакой пищи. По средам и пятницам не ел ничего горячего. После обеда священник ложился отдохнуть на час: если была зима – то на печке в доме мужа внучки, если лето – то прямо в саду, под деревьями. Потом посвящал время чтению святоотеческих книг, снова принимал посетителей, работал: ткал холсты, вязал чулки, возился с ульями на пасеке. Летом особенно любил плести лапти – для этой работы он облачался в фартук, садился на лавочке перед домом и, ковыряя кочедыком, тихонько напевал погребальную стихиру Иоанна Дамаскина: «Плачу и рыдаю, егда помышляю смерть, и вижду во гробех лежащую по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну, и безславну, не имущу вида…»

Летним вечером отец Алексий любил прогуляться по саду или у храма. Иногда вечера проводил в обществе внучки и ее мужа, при этом иногда в разговоре умолкал и, склонив голову на руки, тихо произносил «Дух Святый…» или «С нами Бог…».

Служил в своем храме отец Алексий почти каждый день, даже когда вышел за штат. По воспоминаниям знавших его, он строго соблюдал положенные уставы и не терпел ни малейшей небрежности во время служб. По воспоминаниям отца Елпидифора Успенского, «отец мой вырос на глазах о. Алексия, у него практически учился церковному уставу и истовому, неторопливому совершению Богослужения церковного и исправлению треб. Члены причта все занимались сами земледелием и тяготились в разгар полевых работ ежедневным Богослужением о. Алексия. А он, зная их нужды, на будние дни освобождал их от участия в службах. “Идите с Богом, трудитесь; мы одни с юношей справим службу Божию”, и – творил дело Господне с благоговением».

Вне храма он также непрестанно предавался молитве: кто бы и когда ни заходил к нему, его всегда заставали молящимся. Домашнее келейное правило отца Алексия было таким – он вычитывал «полунощницу, 12 псалмов избранных, житие святого этого дня или из Пролога поучение этого дня. Затем, правило утреннее, т. е. прочитывал молитвы утренние, часы, акафисты: преп. Сергию или великомуч. Варваре, или святителю Митрофанию. Дальше, правило полуденное: читал четыре кафизмы. Наконец, правило вечернее, т. е. канон Спасителю с акафистом, канон Богородице с акафистом, канон Ангелу Хранителю и молитвы на сон грядущим. После этого он до 9-го часа клал поклоны с молитвой Иисусовой; клал также поклоны и в течение ночи, при каждом пробуждении». Всего в течение суток старец делал до полутора тысяч поклонов.

Одна старушка из деревни Козловки, пришедшая Великим постом в Бортсурманы, заночевала у отца Алексия по причине сильной распутицы и, проснувшись ночью, увидела его на молитве. В келии было темно, горела только одна лампада, а священник, стоя перед аналоем, усердно клал поклоны. Подивившись тому, что и во время утомительного поста батюшка молится ночью, она вновь задремала. А проснувшись во второй раз, увидела, что келия залита ярким светом, а отец Алексий при этом отделяется от земли с поднятыми ввысь руками… От страха старушка вскрикнула; отец Алексий же подошел к ней, успокоил и велел никому не рассказывать о том, что она видела. Прихожанка сдержала обещание и лишь после смерти священника рассказала об этом случае нескольким близким.

Если отца Алексия приглашали на требы в соседние деревни, он ехал всегда с большой радостью и готовностью. Но ходить по гостям никогда не любил и от приглашений такого рода отказывался. Единственными исключениями были семья его бездетного сына Льва, тоже ставшего священником, и семья местного помещика Дмитрия Сергеевича Пазухина (1808–1871).

Род Пазухиных, изначально бывший западнорусским (его родина – нынешний белорусский Мстиславль), жил в Симбирской губернии с 1670-х годов и пользовался всеобщим уважением. Родная сестра деда Дмитрия Сергеевича Пазухина, Екатерина Петровна, была матерью великого русского историка Николая Михайловича Карамзина; таким образом, Карамзин доводился Дмитрию Пазухину двоюродным дядей. Без сомнения, отцу Алексию хорошо были знакомы и старшие поколения Пазухиных – строитель Успенского храма в Бортсурманах Петр Петрович (1725–1794) и Сергей Петрович (1765–1828)…

Дмитрий Сергеевич был выпускником Московского университета, до 1832 года служил в Петербурге – в департаменте внешней торговли Министерства финансов. Выйдя в отставку, он унаследовал поместье у своего старшего брата, офицера Александра Сергеевича, и переехал в Бортсурманы. В 1848–1870 годах он служил курмышским уездным предводителем дворянства. Из его потомков больше всех известен Алексей Дмитриевич Пазухин (1845–1891), благодаря которому в 1889 году в России был учрежден институт земских начальников. Дмитрий Сергеевич и его супруга Елизавета Николаевна глубоко любили и уважали отца Алексия, всегда были рады ему и окружали у себя дома большим почетом. Сестра Дмитрия, Евлампия Сергеевна, сама поддерживала старца под руку, провожая его из храма к дому. Отец же Алексий, бывая у Пазухиных в гостях, всегда принаряжался – надевал сапоги и праздничное полукафтанье, подаренное помещицей Левашёвой.

Другим человеком, о котором отец Алексий имел особое попечение, была Варвара Алексеевна Ахматова (1829–1882), дочь помещика села Алексеевка, которая в юном возрасте собралась поступать в монастырь. Мать девушки надеялась отговорить ее от этого шага, но, по совету Д. С. Пазухина, решила положиться на волю Божию и летом 1847-го отправила дочь к отцу Алексию. Тот, внимательно выслушав девушку, сказал:

– Иди, чадо, в монастырь, и как можно скорее. Не угашай искры, возжженной в тебе Богом!

Елизавета Николаевна Пазухина, присутствовавшая при разговоре, заметила:

– Что вы, батюшка, говорите, ведь она очень молода.

– Эх вы, безумные! – строго отозвался старец. – Господь возжег светильник, а вы хотите его погасить!

С благословения старца Варвара 27 июня 1847 года поступила в Арзамасскую Алексеевскую общину, где спустя шестнадцать лет приняла постриг с именем Мария. В 1868–1882 годах она была игуменией Арзамасского Николаевского женского монастыря. «Возлюбленная о Христе сестра и дочь духовная Варвара Алексеевна! – писал ей отец Алексий. – Посылаю тебе благословение, сердечно радуюсь, что Господь Бог привел тебя достигнуть давно решенного тобою, радуюсь, повторю, что ты в монастыре: терпи и надейся получить помощь Божью, а с ней можешь победить все восстания врага душ человеческих, не было бы искушений, не было бы и венцов, воина за то венчают, что он грудью стоит противу враги за свое отечество, враг же души нашей гораздо опаснее всех тех врагов, которые бывают в обыкновенном сражении, вы пишите, чтобы я об вас помолился. Это мой долг и обязанность молить Бога обо всех, а в особенности о благодетелях. Помолитесь и о мне, грешном, не забывайте и впредь меня уведомлять о вашем состоянии. Остаюсь села Бортсурман иерей Алексий Гнеушев».

…Строгий и праведный образ жизни священника, его опытность скоро начали привлекать к нему людей не только из Бортсурман. Молва об отце Алексии пошла по всей Нижегородской губернии. Люди простого звания и дворяне, купцы и мещане, чиновники и офицеры начали приезжать в Бортсурманы, чтобы через отца Алексия узнать о себе волю Божию. Тех, кто просил благословить его на какой-либо духовный подвиг, он или благословлял, или отговаривал, а если давал наставления, то делал это с величайшей кротостью и любовью. Единственными, кого отец Алексий не терпел в своей келии, были ворожеи и колдуны. Им он просил передать, что примет только тогда, когда они покаются перед Богом и бросят свое занятие. Сурово осуждал он также и тех, кто обращался к всякого рода знахарям за помощью.

Среди бедняков отец Алексий славился как безотказный помощник и заступник. За исполнение треб он не брал с них ничего, более того, сам оделял деньгами, полученными от пожертвователей. Бесплатно раздавал он и вещи собственного производства – холсты, чулки, лапти. Если в округе у кого-то случался пожар либо пал скот, бедолага вскоре обнаруживал у себя неизвестно кем подброшенные деньги. Долгое время не могли понять, кто является загадочным благотворителем, пока кто-то не увидел, что это отец Алексий тайно кладет деньги на крыльцо погорельцу…

За свою праведную жизнь скромный священник из далекого симбирского села получил от Господа великие дары – прозорливости и целительства. Так, во время Отечественной войны 1812 года, во время молитвы в храме, он увидел Ангела, который возвестил ему, что силы небесные двинулись на помощь, враг будет сокрушен и вся Россия возрадуется.

В другой раз отец Алексий навещал семью Пазухиных. Дмитрий Сергеевич как раз был в отъезде, долго не писал, и Елизавета Николаевна сильно беспокоилась о нем. Выслушав ее, священник произнес:

– Не горюйте об Екатерине Николаевне, она довольно пострадала, теперь наступила пора ей отдохнуть.

Пазухина удивилась – речь шла о ее родной сестре, Екатерине Бутурлиной, жившей в Москве.

– Что вы, батюшка, так говорите про Екатерину Николаевну, точно про покойницу? У нее, правда, здоровье плохое, но только она не умирала, она жива.

– Не горюйте о ней, много она помучилась, а теперь она отдохнет, – повторил священник и ушел. А вскоре недоумевающая Елизавета Николаевна получила письмо от мужа, где тот извещал ее о скоропостижной смерти сестры. Умерла она в тот день и час, когда к Пазухиной приходил отец Алексий, – 11 июня 1842 года…

В другой раз к священнику пришла крепостная помещика Шипилова Пелагея Тюрина. Пришла просить заступничества – ее муж Гаврила нещадно бил ее. Отец Алексей помолился вместе с женщиной и на прощание сказал ей, чтобы она не беспокоилась – муж ее больше не тронет. И действительно, вскоре Шипилов вызвал к себе Гаврилу и о чем-то поговорил с ним, после чего буян никогда уже не поднимал на жену руку.

Своей крестной дочери крестьянке Евфимии Аникичеевой батюшка предсказал «тяжелый крест» во время паломничества в Киев, на которое она просила у него благословение. Испугавшись, она хотела было отказаться от этой идеи, но он твердо благословил ее, велев надеяться на помощь Божию, и добавил, что она еще не раз побывает в Киеве. Предсказание сбылось – во время паломничества девушка заболела так сильно, что временами не шла, а буквально ползла по дороге вперед. Но в итоге паломничество в самом деле завершилось благополучно, а впоследствии Евфимия еще не раз была в Киеве. В день ее крещения отец Алексий предсказал, что проживет она долго и не выйдет замуж – так оно и произошло.

Дар исцеления, которым обладал отец Алексий, также был широко известен в округе. В 1840-х годах у курмышской купеческой семьи Расстригиных была дочь Татьяна, которая с рождения не могла ходить. Будучи наслышаны о чудотворном даре священника из Бортсурман, Расстригины отправились к нему, причем все 25 верст от Курмыша до Бортсурман несли дочь на руках. Когда они вошли в келию священника, тот назвал девочку по имени, хотя впервые ее видел, положил руку ей на голову, благословил и вместе с паломниками прочел молитву. Ночевать странники остались в Бортсурманах, а наутро священник помазал ноги девочке лампадным маслом и отпустил, сказав, что будет молиться о ней. Через 12 верст Таня попросила мать опустить ее на землю и сделала первые неуверенные шаги… А в родной дом в Курмыше она вошла уже самостоятельно. Многочисленные свидетели этого случая жили еще в начале ХХ века.

Широко известен был случай исцеления курмышского рыбака Луки Шулаева – по молитвам отца Алексея у него выздоровела рука, проткнутая рыболовным крючком. Крестьянина деревни Ожгибовки Алексея Шляпникова отец Алексий исцелил тем, что, по словам самого крестьянина, молился над ним, читал требник и трижды в день благословлял. Через неделю крестьянин, который мучился от непонятной хвори несколько месяцев, полностью выздоровел. Множество раз отец Алексий исцелял и бесноватых. Один из них, купец, в память о своем исцелении заказал для бортсурманского храма пол из чугунных плит, который существовал еще в начале ХХ века.

Самое знаменитое чудо, связываемое с именем святого праведного Алексия Бортсурманского, произошло в 1846 году. Тогда в селе умер двенадцатилетний мальчик, которого знали и любили все. Это был необыкновенный ребенок – чистый, добрый, вносивший мир всюду, где он появлялся. Стоило ему появиться посреди мужицкой драки или женской ссоры – и та сразу же утихала. За эту необыкновенную способность односельчане звали мальчика Ангелом.

И вот мальчик неожиданно скончался. Все Бортсурманы, и мужчины, и женщины, окружили избу, где лежал покойный, и рыдали в голос. Мальчика не хоронили целую неделю – лишь тогда завершилось народное прощание, и гроб перенесли в храм… На отпевании ни сам отец Алексий, ни певчие не могли удержаться от слез. Весь храм стоял с зажженными свечами, как на Пасхальной заутрене…

И тогда отец Алексий, войдя в алтарь, стал перед престолом с воздетыми к небу руками:

– Боже мой, Боже мой! Ты видишь, нет у меня сил дать отроку сему последнее целование… Не попусти же меня, старца, раба Твоего, иерея, уйти из храма сего посрамленным, да не посмеется надо мною, Твоим служителем, враг рода человеческого, что я по немощи своей прервал требу сию… Не по силам она мне, Господи… Внемли стенаниям и плачу раскаявшихся, внемли страданиям родительского сердца, внемли старческому моему воплю… Не отнимай от нас отрока сего, Тобою данного нам во исправление, для вразумления, для утешения и прославления Имени Твоего Святого… Не Ты ли, Господи, сказал, что дашь все, о чем с верою будем просить Тебя! Не Ты ли, Милосердный, изрек: «Просите, и дастся вам»… Боже Праведный, в храме сем нет никого, кто бы смог подойти к отроку сему с целованием последним… Нет этих сил и у меня, старца… Боже наш, помилуй нас, услыши нас, Господь и Бог мой… Так, Господи, так, но воскреси же его, ибо Ты все можешь, Ты наш Господь и Вседержитель… по смирению, а не по гордости дерзаю…

В этот миг за спиной старого иерея раздался дружный вскрик ужаса и изумления. Обернувшись, отец Алексий увидел, что мальчик, на теле которого уже были следы разложения, садится в гробу…

Священник опустился на колени и со слезами возблагодарил Господа за чудо. Потом с помощью диакона вышел в храм. Люди, потрясенные увиденным, толпились вокруг гроба, в котором сидел оживший общий любимец. Священник поднял мальчика на руки, отнес в алтарь, посадил там на стул и, стоя перед ним на коленях, причастил ожившего. От потрясения сам он не мог стоять. Когда мальчика увели родители, он так же, сидя на стуле, отслужил благодарственный молебен Спасителю, прочел акафист Божией Матери. На этом же стуле священника отнесли домой и уложили в постель, с которой он не вставал три недели. Воскрешенный им мальчик прожил еще шесть лет и умер в 18-летнем возрасте…

Об этом случае известно со слов исправляющего должность обер-прокурора Святейшего Синода Николая Давидовича Жевахова (1875–1946?). В своих «Воспоминаниях» он описал время своего послереволюционного заточения в тюрьме и беседы с караульным солдатом. Именно ему Жевахов и рассказал о воскрешении отцом Алексием мальчика. Сам же этот случай, по утверждению Жевахова, был передан ему «иеромонахом Памвою в Оптиной Пустыни» и сохранился «в мельчайших подробностях в моей памяти». Иеромонах (точнее, иеросхимонах) Памва (Панов, 1822–1891), из крестьян Курской губернии, был насельником Оптиной с 1845-го и, как следует из «Некрополя Оптиной пустыни», «был ревнитель послушания, усердный любитель церковного богослужения… Был духовником 21 год. Постоянно отличался простодушием и незлобием, перенося с покорностью труды и скорби как делатель Божий». Вряд ли он сочинил этот эпизод. Вероятнее всего, он стал известен отцу Памве от кого-либо из курмышских паломников, посещавших Оптину.

На протяжении многих лет, с 1809 по 1821 год, отец Алексий вел дневник, куда записывал откровения и видения, которых сподобился от Господа. Так, однажды он записал: «Ныне повествую: видел Архиерея и Бога в сонном видении и царской одежде Христа Бога Нашего, благословляющего мене грешного, Пришедшего свыше, и три девы в белых ризах блис мене стоящия, то есть три добродетели – Веру, Надежду и Любовь. Видел же и Царицу Небесную с небес пришедшую свыше неизвестно с какою Праведною Женою пришедши. Царицу Небесную Б[огоро]д[и]цу видел, как в тумане, и лица Ея не видел, толко слышал глас Ея вещающ: Cей есть Сын мой единородный, Сын Божий…» В другой раз, за обедней, когда отец Алексий произносил слова: «Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час Апостолом Твоим низпославый…» – он услышал голос, сходящий с неба на Тело и Кровь Христову: «Сей есть Сын Мой возлюбленный». Третье видение было таким: отец Алексий услышал райское пение и увидел Господа Иисуса Христа, Который повелел: «Паси овцы Моя, паси избранныя Моя, и внемли стаду Моему, Аз же тя поставих над оным стадом горою святою Моею и стража Церкви».

О другом случае священник рассказал игумении Арзамасского Николаевского женского монастыря Марии (в то время еще Варваре Ахматовой). Игумения Мария так запомнила этот рассказ: «Во время опасной болезни, когда сей праведный старец лежал на одре своем с великим терпением, он удостоился слышать такое сладкое пение, которое никакой язык человеческий передать не может, и Сама Царица Небесная с великомученицей Варварой, одеянная в белые ризы, посетила раба Своего страждущего и без всяких врачей сотворила его здрава».

Игумении Марии отец Алексий рассказывал также про многочисленные искушения, которым он подвергался: «Во время ночных молитв и поклонов враг так сильно смущал его, что приподымал от земли и сильно ударял об пол, и только Божие подкрепление и защита хранили его. Когда же, по немощи телесной, он успокаивался сном, то и тут бесы не оставляли его разными пилениями; например, толкали его и кричали: “Что ты спишь? Царь идет”, или: “Пожар у тебя в келье, и ты погибнешь”, или: “Воры расхитят все у тебя!” Каждый раз, пробуждаясь от таких видений, праведный иерей творил поклоны или читал Псалтирь и тем укреплял телесную немощь». Сам отец Алексий так описывал происходящее с ним в дневнике: «Попусти Бог на мя искушение, и множество многое диаволов снидеся; едва-едва мог именем Господа Бога моего избавитися от них. И литургию едва мог отправите, сопротивляхся им, и заступи мя Пречистая Богородица Владычица и святые Ангелы и угодники Христовы, а впрочем, что скорбен и болезней от злых диаволов принял, также пошлых злых видений Божиим попущением за грехи мои тяжкие, но милостию Божиею спасен был».

В своих записях священник отнюдь не идеализировал себя. Напротив, он неоднократно подчеркивал свои недостоинство и греховность. «Всячески подпадал греху и подпадаю окаянны и грешны немощны душею и телом и гнилостию ума моего много в высокоюмие и гордость въпадаю и щеславие, уныние, нерадение, леность», – сокрушался он. И одновременно просто, без изысков фиксировал случаи исцеления, произошедшие по его молитвам: «Даде дар целения нынешняго года 1811 месяца Маия исцелил благодатию и помощию Божиею, и Пречистыя Божия Матери и всех С[вя]тых села Борсурман господина Гвардии Прапорщика Сергия Петрова Пазухина, крестьянина Петра Алексиева, да селца Рословки Господина Губернского Секретаря Василья Яковлева Толстова, крестьянина Георгия Вавилова жену Праскеву помазанием елея от образа Пречистыя Божия Матери, от немова беса и проглагола в иуне месяце 11 дня»; «1819-м Году Генваря 15 дня сотвори Бог чудо над иереем села Старинского Егором Ивановым одержим бесом и изгна из него беса, когда я читал Великие каноны». Записывал и случаи других чудес по своим молитвам: «1816-м году Маия 17 дня открыто мне грешному и окаянному по прозбе моей о дожде да исправится молитва моя яко кадило и речено Духом Святым услыша Бог молитву мою и бысть 20 день в наших странах пресильной дождь».

…14 февраля 1814 года во время Божественной литургии отец Алексий услышал ангельский глас, возвещавший ему, что с этого дня он проходит «ангельскую службу». Видимо, это означало, что его служение Господь принимает как монашеское, хотя монашеских обетов он не давал. Но к тому времени отец Алексий уже давно жил как монах в миру. В 1833-м 71-летний священник овдовел, а еще три года спустя за примерное служение был пожалован набедренником. Тогда же умер его старший брат, заштатный диакон Александр, который в конце жизни повредился рассудком. Дочерей к тому времени отец Алексий выдал замуж: Надежда вышла за пономаря Федора Дементьева, а Татьяна – за Михаила Иванова, который не принадлежал к духовному сословию.

В 1839 году отец Алексий Гнеушев вышел за штат, передав место настоятеля бортсурманского храма мужу своей внучки Прасковьи Федоровны, отцу Павлу Вигилянскому (1817–1866). Одновременно он сложил с себя все заботы по дому и перебрался жить в малую келию с одним занавешенным окном, выходившим в сторону храма. Домашние не беспокоили его, понимая, что главное дело старца теперь – это уединенная молитва. Тем не менее он по-прежнему принимал всех, кто хотел его видеть. Все жившие окрест люди были уверены в его богоугодной жизни и глубоко почитали его. Так, нижегородский помещник Н. И. Жадовский, поздравляя его с Новым годом, писал: «Да благословит Господь святые подвиги Ваши своею благодатию на новый 1842 год. Прошу и для меня грешного с родными моими и домочадцами Вашего благословения, Ваших святых и каждодневных молитв; и если не трудно это Вашим силам, то и драгоценного же мне Вашего писания. Очень желаю видеть Вас. Надеюсь, что Господь сподобит этого счастия в продолжении этого года». Наталья Борисовна Карамзина, жена А. М. Карамзина (родного брата знаменитого историка), называла отца Алексия в письмах «благодетельным, богоугодным, беспримерным и милым старичком-священником». А помещик Александр Петрович Шипилов наставлял в письме жену: «Молись, мой милый друг, и попроси Благочестивого Алексея Петровича».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации