Текст книги "Культурно-историческая психология волевого действия: От прогноза – к поступку"

Анализ описанных в этой главе результатов позволяет выделить ряд характерных особенностей деятельности субъекта в вероятностно организованной среде. Хотя предлагаемая испытуемым задача, как и многие другие лабораторные задачи, является довольно искусственной, прямо не встречающейся в жизни человека, испытуемые, как правило, принимают ее и применяют различные способы при ее решении. Выбор того или иного способа определяется многими причинами.

Успешное предсказание или выбор той или иной реакции зависит от того, как испытуемый представляет себе среду, в которой он действует. Начиная действовать в вероятностно организованной среде, испытуемые, как правило, исходят из гипотезы равной вероятности предъявляемых сигналов или подкреплений. Это проявляется в том, что первые 20–30 раз испытуемые называют одинаково часто оба сигнала (при выборе из двух) независимо от частоты подкреплений. При этом испытуемые действуют так, как будто в течение всего опыта они уверены в том, что, по мере повторения одного сигнала, вероятность появления другого (других) сигнала увеличивается; это отмечалось в работах многих авторов (Буш, Мостеллер, 1962). Так, при выборе из двух равновероятных сигналов испытуемые реже называют знак после его повторения 3–4 раза подряд. Эта особенность также проявляется при внезапной замене последовательности двух равновероятных сигналов повторением одного из них. Испытуемые в такой ситуации при первых 10–20 повторениях одного и того же сигнала чаще называют другой сигнал (или выбирают ранее подкрепленную реакцию) (Буш, Мостеллер, 1962; Фейгенберг, Иванников, 1969; Цискаридзе, 1969).

Этим же объясняется и более частый выбор редко подкрепляемой реакции по сравнению с реальной частотой подкрепления при выборе из двух и более реакций. С увеличением числа сигналов этот факт выявляется все более отчетливо (Hyman, 1953).

В случайно изменяющейся среде невозможно отыскать правило чередования событий, которое могло бы служить ориентиром при выборе испытуемыми полезной реакции. Однако во всех наших опытах проявляется намерение испытуемых найти такое правило в случайно организованной последовательности сигналов, намерение обнаружить ориентир, который помогал бы делать правильный выбор. Это проявляется в том, что испытуемые устанавливают для себя зону повышенного ожидания каждого сигнала. Для последовательности разновероятных сигналов зона повышенного ожидания определяется интервалом между редкими сигналами. Чтобы установить такую зону, испытуемый в течение десятков проб должен сопоставлять характер чередования сигналов, выделять наиболее вероятный интервал между редкими сигналами. Поскольку это повышает нагрузку на память, увеличение числа сигналов сильно затрудняет сопоставление чередований сигналов, и зона повышенного ожидания не выделяется. Зона повышенного ожидания является субъективным образованием. Это доказывается тем, что при действиях испытуемых, у которых определяется зона повышенного ожидания, и испытуемых, у которых она не определяется, процент правильных выборов одинаков и находится в пределах случайного угадывания. Испытуемые, выделяющие зону повышенного ожидания, пропускают сигналы, расположенные в других местах последовательности экспериментатора.

Чтобы проверить, как испытуемые используют свои знания о структуре последовательности сигналов для выбора адекватной тактики поведения, были поставлены опыты, в которых вводилась различная плата за правильное предсказание того или иного сигнала. Оказалось, что в зависимости от способа введения платы испытуемые используют различные стороны своего знания о последовательности сигналов или подкрепления. При одних условиях испытуемые ориентируются на частоту сигналов, при других – на интервалы между редкими сигналами. Иногда сформировавшееся неправильное представление о порядке чередования сигналов оказывается настолько сильным, что испытуемые, зная об оптимальной тактике поведения, по сути дела, подменяют задачу и вместо набора очков пытаются точно предсказать место каждого сигнала в последовательности. После окончания опыта эти испытуемые в своем отчете отмечали, что у них была большая уверенность в том, что они могут правильно предсказать чередование сигналов, и, несмотря на неудачи, такое представление не разрушалось у них до конца опыта.

Как известно, частота предсказаний сигнала в случайной бернуллиевой последовательности оказывается очень близкой к истинной частоте этого сигнала в самой последовательности. Но этот факт никоим образом не может быть истолкован как простое усвоение человеком вероятностей (частот) сигналов в предъявленной ему последовательности и случайное предсказание с заданными частотами. Если бы дело было лишь в усвоении вероятностей, то вероятность очередного предсказания не зависела бы ни от того, какие сигналы в предъявляемой последовательности непосредственно предшествовали данному предсказанию, ни от того, какие предсказания были сделаны непосредственно перед данным и оказались ли они правильны. Опыты показали обратное – перечисленные зависимости ясно выражены. Пытаясь предсказать очередной сигнал в бернуллиевой последовательности, человек ведет себя так, как будто он считает предъявляемую последовательность не случайной, а закономерной; он ищет закономерность, знание которой позволило бы ему правильно предсказывать все сигналы. При этом человек далеко не всегда осознает это. Такой результат наблюдается и с испытуемым специалистом-математиком и с испытуемым, который ничего не знает о вероятностях и о случайных последовательностях.

Более того, человек строит свои предсказания так, как будто он имеет дело не с последовательностью, независимой от его собственных предсказаний («игра с природой» в терминах теории игр), а с последовательностью, которая меняется по воле активного партнера, стремящегося минимизировать правильное предсказание испытуемого и учитывающего в своей тактике его поведение («игра с партнером, игра с противником»).

Именно этим мы объясняем тот факт, что человек не выходит на «оптимальную стратегию», т. е. не начинает называть в своих предсказаниях только более частый сигнал. В «игре с природой» такая тактика действительно дает оптимальный результат – наибольшее число верных угадываний. Совсем иное – при «игре с противником». Как показывает теория игр, в этом случае оптимальная тактика (т. е. тактика, обеспечивающая максимум правильных предсказаний) состоит в подравнивании частот предсказаний к частотам предъявляемой последовательности.

Тактика испытуемого, включающая рефлексивные отношения с экспериментатором, воспринимаемым в качестве активного противника, ярко проявилась, когда в числе испытуемых оказалась группа высококвалифицированных математиков и физиков. Им предлагали угадывать, какой из двух символов задумал экспериментатор. На самом деле экспериментатор использовал заранее составленную случайную (бернуллиеву) последовательность из двух символов. Результаты экспериментов оказались такими же, как с испытуемыми, не имеющими представления о закономерностях случайных последовательностей. Вместе с тем поведение этих испытуемых имело некоторые особенности. На обдумывание каждого предсказания у них уходило значительно больше времени. Испытуемые сильно уставали от опыта. Иногда вдруг упорно предсказывали подряд более редкий символ, несмотря на неуспех такого предсказания. При беседе после опытов они говорили, что им было очень трудно искать закономерность, которой (как им казалось) руководствуется экспериментатор, выбирая очередной символ. Некоторые из них сообщали, что временами им «удавалось найти эту закономерность и начать подряд правильно угадывать как частые, так и редкие сигналы». Но тогда «экспериментатор сразу менял свою закономерность; а вот по какому правилу он менял свою закономерность, когда я начинал угадывать все подряд – мне так и не удалось обнаружить».

По-видимому, свойство человека строить свое поведение так, как будто изменения внешней среды направляются активным партнером, тактика которого зависит от действий самого субъекта, является характерной особенностью психики. Осознавая или не осознавая это, человек ведет себя так, как будто изменения окружающей среды всегда являются ответом на его действия, т. е. как будто они направляются активной силой – враждебной или доброжелательной к субъекту, но не безразличной к нему, а находящейся с ним в рефлексивных отношениях.

Мы полагаем, что в тактиках предсказания очередного символа в случайной последовательности, которые выявились в описанных экспериментах, отразилась именно эта черта психики человека – тенденция строить свое поведение так, как будто он имеет дело не с равнодушной к нему «природой», а с активным партнером, небезразличным к субъекту и руководствующимся в своих действиях некоторыми правилами, обнаружение которых позволит субъекту всегда уверенно предвидеть изменения среды.

Послесловие

Экспериментальный материал, вошедший в эту книгу, касается прежде всего преднастроечной функции вероятностного прогнозирования – его участия в перестройке функционального состояния исполнительных психофизиологических механизмов действия. Это определило комплекс использованных методов исследования – регистрацию электромиограммы, измерение времени реакции. В некоторых эксперимент, оценка предстоящего стимула превращается в самостоятельную цель и прогноз выступает в качестве действия – действия предсказания очередного стимула их случайной последовательности. В этом случае и сам прогноз изменяется и как бы редуцируется до выделения лишь одного наиболее вероятного события, а оценка вероятности каждого из возможных событий отходит на задний план. Таким образом, вероятностное прогнозирование по-разному проявляет себя и изменяет свои характеристики, выступая на различных уровнях деятельности, оно оказывается включенным в более широкий контекст собственно психологического анализа деятельности.

Материал этой книги, конечно же, не охватывает во всей полноте проблему вероятностного прогнозирования, его роли в регуляции деятельности человека. Эта проблема гораздо шире. Вероятностное прогнозирование существенно и в перцептивной сфере, влияя скорость опознания и различения объектов; и в речевой сфере, например, обеспечивая понятность «зашумленной» речи; и в мобилизации вегетативных ресурсов, необходимых для предстоящих действий. Вместе с тем изучение вероятностного прогнозирования смыкается с проблемой места установки в регуляции деятельности, вероятностное прогнозирование участвует в подготовке к действиям в ожидаемой ситуации – в подготовке, несводимой лишь к преднастройке психофизиологических исполнительных механизмов.

Изучение вероятностного прогнозирования представляет не только теоретический интерес, но имеет также выходы в практическую деятельность человека. Анализ скорости реакции и быстроты опознания существен для инженерной психологии. Рассмотрение роли вероятностного прогнозирования в условных и ориентировочных реакциях вносит новое в понимание их психофизиологических механизмов. Некоторые патопсихологические феномены могут быть лучше поняты, если они рассматриваются как проявления нарушений вероятностного прогнозирования. В педагогике вероятностное прогнозирование может быть использовано при обучении, например, безопасному поведению в сложных ситуациях.

Приведенные в книге материалы, отвечая на ряд вопросов, ставят значительно большее число новых вопросов, ответ на которые ждет своих исследователей.

Раздел 2
Воля

Предисловие к четвертому изданию[3]3
  Иванников В. А. Психологические механизмы волевой регуляции: Учебное пособие. 3-е изд. СПб.: Питер, 2006.


[Закрыть]

Первое издание этого труда было в далеком 1991 г. За прошедшее время уточнялись основные положения теории воли и совместно с аспирантами проводились эмпирические исследования особенностей волевой регуляции.

Понятие воли вводилось как гипотеза для объяснения порождения поведения человека. Отсутствие подтверждения достоверности такой гипотезы потребовало либо удаления этого понятия из арсенала психологии (что и было предложено К. Левиным), либо изменения содержания термина. Имеются веские основания рассматривать волю как высшую психологическую функцию, системно построенную и опосредованную смысловыми образованиями. Волевая регуляция как наблюдаемая реальность понимается как особый вид произвольной саморегуляции, необходимый в ситуации конфликта решений личности и решений и возможностей нижележащих уровней функционирования человека (например, личностное Я желает помочь другу, а Я субъекта природных отношений требует отдыха или ссылается на травмы).

Решение проблемы воли потребовало анализа процесса мотивации деятельности и роли смысла во временном переносе побудительности от мотива на цель действия. Намеренное изменение смысла волевого действия понимается в данной работе как психологический механизм волевой регуляции выбора, порождения и осуществления волевых действий.

Наличие конфликта решений личности и уровней субъекта природных и общественных отношений потребовало разработки представлений о многомерности человека как организма, как представителя вида, как субъекта природных отношений (природный индивид), как социального индивида, представленного в виде субъекта общественных отношений и в виде субъекта межличностных отношений (личность).

В эмпирических исследованиях (работы аспирантов Е. В. Эйдмана, Т.А. Егоровой, Е.А. Пуртовой, В. Н. Шляпникова, Р. В. Чиркиной, И. В. Гаврилиной, Д.Д. Барабанова, А.В. Монроз) была выявлена связь волевой регуляции и степени развития волевых качеств человека с успешностью деятельности и более значимая роль смысловых образований как предиктора, влияющего на величину самооценок человеком степени выраженности своих волевых качеств, по сравнению с ориентацией человека на действие или состояние.

Часть этих работ представлена в этом издании учебного пособия.

Москва, 2020 г.

Предисловие к третьему изданию

Первый раз эта книга была издана в 1991 г., как мне тогда казалось, приличным тиражом. Но она исчезла с прилавков магазинов очень быстро. Когда книга с некоторыми изменениями была опубликована второй раз, в 1998 г., я был уверен, что этим потребность читателей будет полностью удовлетворена. Но и это издание быстро исчезло из продажи. Все это остается для меня непонятным, поскольку проблемой воли в стране занимается очень небольшое число специалистов.

Возможное объяснение такого спроса может заключаться в том, что книга стала использоваться как учебное пособие при подготовке психологов. Неожиданный для меня интерес к книге проявила психология труда. Эти запросы и послужили основанием для подготовки третьего издания книги.

Третье издание не будет отличаться по содержанию от второго издания, и основная причина этого в том, что на второе издание были критические замечания[4]4
  См.: Ильин Е. П. Психология воли. СПб., 2000.


[Закрыть], и, для того чтобы читатель сам оценил степень обоснованности критики, да и сама критика была бы понятной, я оставил текст третьего издания без изменений.

Но поскольку эти замечания, на мой взгляд, связаны с недостаточно внимательным анализом текста (и здесь я, как автор, не снимаю с себя вины за неясность изложения), я решил добавить в книгу как приложение текст лекции, прочитанной студентам МГУ Некоторые разъяснения я постараюсь дать в этом предисловии.

Чему нас учит история исследований воли? Главный урок, который психология никак не хочет усвоить, заключается в том, что теоретические конструкты как объяснительные гипотезы (понятия) мы очень часто принимаем за реальности и пытаемся догадаться о природе этой гипотетической реальности. Это все равно, как если бы мы до сих пор пытались открыть природу и свойства флогистона, вместо того чтобы исследовать процесс горения (окисления) и условия, влияющие на него.

Я не понимаю, почему психология с таким упорством тратит время и силы на объяснительные понятия, которые вводились не для обозначения какой-то реальности, а для объяснения, например, определенных особенностей поведения человека. Для меня очевидно, что исследованию подлежат как раз эти особенности поведения и механизмы, его обеспечивающие, а не понятия, которыми мы пытаемся объяснить эти особенности.

Например, человек способен осуществлять поведение, желания к которому у него нет, т. е. это действие, осознанно принятое к осуществлению, но мотивационно не обеспеченное (имеющее дефицит побуждения).

Отсюда вопрос – как восполняется дефицит необходимого побуждения? Можно ссылаться на волю, на волевое усилие, на особые мотивы и т. д., но я предлагаю механизм намеренного изменения смысла действия. Так это или не так, можно проверять в эксперименте, а проверить гипотезу о волевом усилии невозможно, потому что оно есть в лучшем случае лишь наше субъективное переживание. И если гипотеза о намеренной смысловой регуляции подтвердится, то тогда понятие воли либо должно исчезнуть из науки, либо у него будут аналогичные отношения с механизмом смысловой регуляции, как у понятия гена и ДНК.

Но поскольку история проблемы воли насчитывает более двадцати веков, отказываться от этого понятия нет никакого смысла. И возникает тогда задача договора – что будем называть волей. В случае описанного выше поведения воля выступает как особенность произвольной мотивации, решающей задачу восполнения дефицита побуждения к принятому человеком действию. В других ситуациях воля будет проявляться уже не как произвольная мотивация, а по-другому. Например, в ситуации выбора равнопривлекательных мотивов воля будет проявляться как осознанный намеренный выбор одной из альтернатив. Поэтому воля не сводится ни к мотивации, ни к выбору. Можно договориться понимать под волей осознанные намеренные усилия человека по изменению смысла действий или смысла альтернатив выбора, или событий мира, или своих действий. В любом случае исследованию подлежит волевое поведение или механизмы волевой регуляции, а не понятие воли.

Кстати сказать, эмпирические исследования волевой регуляции или волевых качеств, хотя часто и клянутся в верности какой-то теории воли, заняты всегда анализом поведенческой или субъективной реальности человека, что и позволяет авторам получать достоверные результаты об особенностях волевой регуляции.

Москва, 2006 г.

Предисловие
Ко второму изданию

Первоначально эта книга, вышедшая в 1991 г., предназначалась, прежде всего, для научных сотрудников и аспирантов. В последние годы она стала также постоянно использоваться как учебная монография и учебное пособие по спецкурсу. Такое положение делает необходимым переиздание книги и внесение в нее некоторых изменений.

По сравнению с первым изданием уменьшается число ссылок на литературные источники и соответственно список литературы. Вместе с тем автор считает, что читатель должен видеть тот минимум литературы, в которой обсуждаются проблемы воли, волевой регуляции и мотивации поведения.

Кроме того, в книгу включен новый параграф о потребностях, что делает ее более завершенной. Любая деятельность человека совершается ради удовлетворения определенной потребности, поэтому и за волевой регуляцией деятельности и отдельных действий всегда скрывается какая-то потребность. Другое дело, что эта потребность, создавая внутреннюю необходимость действия, оказывается слишком слабой, чтобы непосредственно побудить нужное действие. Поэтому анализ проблемы потребностей показался здесь вполне уместным и даже желательным. Теперь в книге представлен весь процесс детерминации действия – от актуализации потребности до волевой регуляции действия, принятого самим человеком к исполнению, но лишенного необходимой побудительности.

Искушенные в науке исследователи и аспиранты, прочитавшие сотни умных (и не очень) книг, без труда поймут те предпосылки или основания, из которых исходил автор этой книги. Для студентов хотелось бы сделать несколько пояснений.

Мы привыкли к представлению, что у живых существ есть потребности, мотивы, воля и другие психические образования, и задача науки должна заключаться теперь в том, чтобы понять их природу.

Не только студенты, но и многие исследователи забыли, что некоторые понятия вводились в психологию не как обозначения каких-то психических реальностей, а как теоретические конструкты, призванные объяснить психические явления или поведение живых существ. Даже само понятие психики является не более чем теоретическим допущением, предназначенным объяснить, почему мы видим, слышим, ощущаем горькое, помним, что с нами происходило, или выбираем нужное решение. Вот почему до сих пор появляются статьи с «открытием» природы психики, где она приравнивается либо к бессмертной душе, либо к нервным процессам мозга. Но, с другой стороны, термин «психика» чаще всего сегодня используется как совокупное название всех психических явлений и процессов.

Такое положение не есть исключительная особенность психологии. Через это прошли и проходят все науки. Достаточно вспомнить объяснение способности физического тела гореть. Когда-то эта способность объяснялась наличием в теле флогистона (теплорода). Логика такого объяснения чрезвычайно проста – вы приписываете телу то свойство, которое определяет особенность этого тела или его поведения.

В этом случае смещается и интерес самой науки – теперь надо исследовать не природу горения, а природу флогистона, который определяет процесс горения. Так рождаются ложные научные проблемы.

Иногда исследователям везет – предполагаемому свойству или качеству предмета находится реальный аналог. Так произошло с понятием гена в биологии. Иногда объяснительное понятие приобретает новое содержание и становится обозначением какой-то реальности – например, понятие атома, которое вводилось в науку как теоретический конструкт (мельчайшая и неделимая частица).

Но, к сожалению, нередко случается, что объяснительное понятие начинает жить новой жизнью, выдавая себя за обозначение какой-то реальности, природа которой остается невыясненной.

И тогда многие, если не все, оказываются уверенными, что термин «потребность» обозначает какую-то реальность, что воля как психическая реальность существует, что у человека есть такое образование, как личность, и т. д. В этом случае главной задачей становится выяснение природы потребностей, воли, личности. Забывается, зачем вводились эти понятия в психологию; силы и время тратятся на разрешение несуществующих проблем.

Источник таких заблуждений находится в пренебрежении историей науки. Незнание истории своей науки порождает ложные проблемы и тупиковые направления исследований. Отсюда столько вариантов понимания воли, потребностей, внимания, личности и даже самой психики. По этой логике, вместо того чтобы исследовать причину и закономерности горения, мы должны были бы изучать природу флогистона и его особенности (размер, цвет, форму и пр.).

И в психологии очень часто и очень многие занимаются именно этим. Пишутся «концептуальные» статьи о природе потребностей, воли или личности, в которых авторы пытаются догадаться, что есть воля или внимание. Увы, автор этих строк тоже не избежал этого соблазна и пытался вначале открыть природу воли, и только позже пришло понимание того, что природу воли открыть нельзя, потому что мы сами ввели это понятие для объяснения особого поведения человека. Поэтому мы должны вернуться к тем явлениям и реальностям поведения человека, которые заставили нас ввести понятие воли. То есть мы должны найти психологический механизм (механизмы), обеспечивающий волевую регуляцию действий, которые человек должен, но не хочет или не может осуществить в данный момент, а не пытаться догадаться – что есть воля.

Предлагаемая книга и есть попытка ответить на вопрос о том, как же осуществляется волевое поведение.

Ноябрь 1997 г.