Текст книги "Портреты и прочие художества"

Первый день войны

14 августа 1994 года мы с женой проснулись в деревне Эста-Садок (вторая бригада). Так мудрено называлось поселение на левом берегу Мзымты, напротив Красной Поляны. Тогда это местечко еще не облюбовала зимняя Олимпиада и, несмотря на относительную близость города Сочи (каких-то 50 км по узкой горной дороге), оно было достаточно глухим и незатоптанным. Как рассказывали немногочисленным экскурсантам, когда-то при царе-батюшке, а может, даже при царице-матушке, трудолюбивым эстонцам предложили это место в долине Кавказских гор для обживания. И неторопливые прибалты выкорчевали лес, построили дома и посадили сады. Эстонские Сады – так стоит расшифровывать название трех деревень в окрестностях Красной Поляны. А, кроме того, занялись переселенцы земледелием и скотоводством. До «радостного» события – выбора Сочи местом проведения Олимпиады 2014 было еще далеко. Светловолосые крестьяне обживались настолько успешно, что не тяготились своим расставанием с исторической Родиной. Тем более никто не мешал им сохранять свою культуру и язык. Более того, во времена «парада суверенитетов» (это уже постсоветские времена) эстонцы Поляны и Эста-Садка попробовали добиться автономии. Но инициативу быстро затоптали, и школы, с преподаванием на эстонском языке не состоялось. Русские по численности были в этих краях третьими, а второе место уверенно держали греки. Армяне и традиционные кавказские народности были этакими вкраплениями в национальной палитре Поляны.

Очень интересно в этих местах выращивали свиней и коз. Если коровы каждую ночь ночевали в хозяйском хлеву, то свинья с выводком поросят по весне уходила в окрестный лес, полный желудей, каштанов и прочего корма. И по осени свиноматка приводила свой выводок в дом к хозяевам, повышая показатели по экологически чистому мясу отдельно взятых хозяйств.

Козлят обычно, во всяком случае я это видел, пасла обученная собака без пастуха, и точно так же все лето процесс нагуливания мяса и молока шел без участия человека. И вот этот налаженный механизм был разрушен указом функционеров от спорта в преддверии зимней Олимпиады 2014. За-пре-тить! И, как в печально памятные советские времена, все поголовье свиней, коров и коз было пущено под нож, и в Сочи и Адлере резко в те дни упала цена на парное мясо.

А в то утро мы проснулись, ничего подобного не подозревая, охваченные заботой, как нам развлечься и красиво показать страну нашим американским друзьям Джефу и Шерон Смитам. Эта американская пара во второй раз приехала к нам в Россию в гости.

Мы с Татьяной неспешно вели беседу, ожидая подъема американцев.

– Представляешь, я вчера имел интересный разговор с Габо… Еще в Гагре.

– Это кто такой?

– Ну, брат Одиссея… такой, с пузом, он еще с нами постоянно в футбол ходит играть.

– Ну…

– Он мне сказал такую фразу: «Славик, ты не представляешь, как меня достали эти курортники?»

– Габо, ты дурак? – ответил я. – Ведь если сейчас будет война и перекроют границы, то Гагре наступит кирдык без туристов.

– Ты что? Да мы на одних мандаринах станем миллионерами.

– Ну, с этими деньгами…

– В долларах, Славик, в долларах.

– Он на тебя не обиделся? – спросила жена.

– За что?

– Ну, за дурака.

– Да нет… Во-первых, я старше, а во-вторых, я этим его не собирался обидеть.

– Да…

– Вот тебе и да.

– Он не видел мандариновых садов в Израиле.

– Думаю, и в Марокко тоже не видел.

– Ладно, время покажет.

Брякнув эту фразу, я никак не предполагал, что шоу, срежиссированное Временем, начнется с минуты на минуту. А пока мы позавтракали. Потом двумя машинами с американцами и нашими гостеприимными родственниками Валей – сестрой Татьяны и ее мужем Эльдаром поехали в горы погулять и пообедать в горном ресторанчике. Сумасшедший вид, который открывался с террасы этого заведения, стоил очень дорого, но не дороже денег, и поэтому мы гуляли и любовались природой, не заморачиваясь на стоимости нашего обеда. Я вообще чувствовал себя этаким «грузином» из анекдота, который решил спустить на друзей полугодовой заработок.

Американцы окунулись в кавказское застолье еще в Гагре, куда мы прилетели после кратковременного пребывания в Москве и экскурсий по Золотому кольцу. Они была в полном восторге. Вкусная еда и вино, в частности, сплачивают, и оно лилось полноводной рекой. Красное сменяло белое, а потом приносилось еще красное по белому или белое по красному. Это когда из красного винограда делают белое, скорее, розовое вино. Перечень блюд, которые сменялись в непрерывном празднике в Гаграх, можно прочитать в меню среднего грузинского ресторана в Москве.

Были ли когда американцы, не наши Джеф и Шерон, а вообще американцы в Гагре? Наверное, были, но в районе Базара американцев в обозримом прошлом не помнили. Это были первые граждане из дружественной на тот час Америки.

А за столом наших друзей не знали, как и чем удивить. А они не успевали удивляться, так как фестиваль жрачки был калейдоскопическим. Джеф и Шерон не успевали переваривать впечатления и кушанья, хотя вино очень способствовало этому процессу. А я успешно работал переводчиком, впрочем, эти обязанности я делил с Джефом, он прилично понимал и говорил по-русски. Но чаще рот его был занят яствами, и тогда толмачом работал певец Малежик.

– За этим столом выпивали и произносили тосты Евгений Евтушенко и Лева Яшин. Евтушенко даже поэму о вине написал после нашего застолья. Я хочу попросить сказать несколько слов нашего гостя из Америки, – произнес Эльдар, выполнявший роль тамады за столом.

И Джеф благодарил перестройку и «лично Славу» за то, что стерлись границы и есть возможность…

Как водится, набрались… Джеф долго разговаривал с нашим другом Гоги, решая судьбы мира. До нас иногда долетали фразы, начинавшиеся с «мистер Гоги» и «дядюшка Джепсон», почему «Джепсон», не знаю, но, наверное, Гоги так больше нравилось.

Но вернусь в четырнадцатое августа… И вот мы в симпатичном ресторане, что на одной из вершин, окружающих Красную Поляну. Этот ресторанчик расположен в деревянной гостинице, где, как говорят, останавливается Алла Пугачева во время своих гастролей. Сюда добраться сложно, поэтому здесь спокойно и никто не достает. С террасы открывается шикарный вид на горы, покрытые почти девственным лесом. Удивительно прозрачный воздух, почти как на картинах Рокуэлла Кента, позволяет видеть до самого горизонта. Бинокль, который мы предусмотрительно взяли в собой, позволяет разглядеть даже кур, гуляющих около усадеб, обитателей Поляны и Эста-Садка.

– А ты знаешь, что Дудаев со своей свитой приезжал в первую бригаду Эста-Садка? – спросил Эльдар меня.

– Зачем?..

– А там около школы растет дерево, которое отмечено в истории чеченского народа.

– И чем все это закончилось?

– Пока ничем, но они сказали, что исторически эта земля чеченская, и они еще вернутся.

– Да… С этой «исторической землей» вы все тут передеретесь. Мы, когда ездили с Джефом и Шерон на озеро Рица, встретили в местном ресторанчике абхаза, и он мне сказал, что они выгонят грузин из Гагры и вообще из Абхазии.

– Да они не посмеют… Что они умеют делать? Да они…

– А ты думаешь, когда драка начинается, то только и размышляешь о гносеологических основах мироздания?

– Да, ты прав.

Мы отобедали и спустились в деревню. Вечером нас ждали отварной козленок и двадцать литров вина. Зелень, сыр, хлеб – это не в счет… Мужчины пошли отдыхать, а женщины – на кухню. Кавказ… Мы с Джефом договорились, что будем следовать традициям и поэтому мужчины за столом, а женщины на кухне. Ну, а если война…

И война началась… Кто принес эту новость, я не помню, потому что принесли ее в разгар застолья. Нас за столом было шесть мужиков: Джеф, Эльдар, я и трое парней из Гагры – Петя, Гоги и Тимур. Женщины не успевали приносить нам отварное мясо молодого козленка… Мясо и вино поглощалось с отменной скоростью. Женщинам, наверное, на кухне тоже доставалось, но 20 литров вина улетели незаметно, а пьяным никто не был. Одна незадача – Джеф умудрился сломать зуб, разрывая очередной кусок мяса каким-то первобытно-людоедским способом. И когда наша компания решала, где этот зуб реставрировать – в Гагре, Москве или в Сиэтле, пришла информационная новость, что грузинские самолеты из пулеметов расстреляли пляж в Леселидзе.

– Да брехня все это. Мы проезжали через Леселидзе около четырех часов, все тихо…

– Да что они идиоты, что ли? На бреющем полете по своим!

– Да нет, это какая-то утка. Телевизионщики совсем оборзели…

И мы продолжали выпивать, хотя уже в каждом прилично булькало.

Около десяти вечера банкет как-то сам по себе завял, и мужская компания разделилась на две части. Одна группа во главе с Эльдаром пошла на Мзымту купаться в горной реке, а вторая – я и Джеф – пошла в соседний дом, в соседний сад к Вальдику – молдаванскому эстонцу или эстонскому молдаванцу.

У Вальдемара была в саду построена баня, баня по-черному. Лучшего пара, а я по этому делу не то что специалист, но опытный экскурсант, я не встречал. Ароматный, чистый, легкий, вообще чума, а не пар. Причем горная речка, ну хорошо, горный ручей, был заправлен в трубу, и ты, вылетая из бани, попадал в объятия ледяной реки. Какие спа-процедуры, какие Сандуны?! Не знаю, жива ли эта баня сейчас, а может, по ней проложили трассу биатлона? Будет жаль…

А тогда… Джеф, как он мне признался, ни разу не парился не только в русской, но даже в финской бане. И вот мы пошли. Разделись в предбаннике, а Джеф – высокий америкос, наверное, 187 см его рост, причем его организм обладал странными свойствами – солнце не оставляло на нем загара. Он после четырех-пяти часов лежания на пляже становился, как поросенок, розовым, а наутро снова, как снег белый.

– Я – Большая Белая Кита, – называл себя мой американский друг.

И мы разделись, я надел Джефу на голову шапку-ушанку размера на три меньше, чем его голова. Вид довольно забавный, но без компании долго смеяться не будешь, и мы пошли париться.

Джефу понравились процедуры. Баня – ручей – баня – стакан чая – снова баня…

И мы вышли в яблоневый сад, чтобы отдохнуть и, как водится, поболтать о жизни. Ночь в горах в августе – это что-то восхитительное. Небо, как будто накрыло тебя, звезды, вот они, рядом, только протяни руку. Луна, как будто в театральной декорации, светит, освещая серебряным светом горы, сад, речку, яблони. Тяжелые созревшие яблоки висят, как елочные игрушки и где-то там наверху начинают путаться со звездами. Шум реки, превращенный в рукотворный водопад, смешивается со стрекотом цикад и криками ночных птиц. И оглушающий аромат кавказской ночи…

Джеф, голый Джеф, Большая Белая Кита в шапке-ушанке, смешно топорщащейся на затылке, с яблоком в руке, удивительно похожий на Фавна и Вакха одновременно, с хрустом отгрызая яблоко, молвил, да-да, именно молвил, сидя на траве под яблоней:

– Слава, спасибо. Никакое туристическое агентство не смогло бы мне организовать подобный отдых, подобную экскурсионную программу. Но войну можно было бы не развязывать, это лишнее.

А на следующий день мы возвращались в Гагру. И во всех кафе в Адлере и Веселом, что на границе с Грузией, да и просто на улицах, стояли мужчины и женщины и обсуждали, «что произошло» и «что-то будет». У нас не было с собой вещей и документов, и на границе были проблемы, да еще на наших руках были два американца. И мы остались в Веселом, а Эльдар и Гоги рванули в Гагру. Так случилось, что на 15 августа у нас четверых были билеты в Москву. К счастью, проблем в этот раз у Эльдара и Гоги не было, и к самолету вещи и документы были доставлены. Мы улетели, а 14 августа стало водоразделом, днем, который разделил историю двух народов – да почему только двух – нашу историю надвое – до войны и сейчас.

У меня есть старая песня о любви, о любви случившейся в Гагре. Там есть строчки:

 
Гул самолета – и я оглянулся
И словно в кино,
Август нахлынул, август вернулся
Все было давно.
 

И почему-то все время встает в памяти август 1994-го, когда я слушаю эту песню.

«Расставайтесь, любя»

Кризис среднего возраста… Ветеран, старожил, патриарх… Сколько разных слов, которые обозначают, что человек прожил определенный временной отрезок и что он должен определиться, как жить дальше, чтобы чувствовать себя комфортно и чтобы комфортно чувствовали себя люди, куда уйти и вообще уходить ли? Красивая мечта всех актеров – умереть на сцене… Но это решает Всевышний, а ты, если и продолжаешь лицедействовать и выходить на «спортивную арену», отдавая все свои силы, и тогда…

Впрочем, не надо кликать беду и рассуждать о том, что Господь забирает к себе лучших или тех, кто уже выполнил на Земле свою миссию. Рубеж сорокалетия, который забрал Пушкина и Лермонтова, Высоцкого и Леннона, давно пройден, и, для успокоения совести, есть Бернард Шоу и Гете, Маккартни и Толстой. И тем не менее, когда эти 40 были у меня, я не без доли кокетства утверждал, что песня «Расставайтесь, любя» не только о любви, но и о том, что сцену надо покидать на взлете:

 
Я люблю тебя, милая, как никогда.
Значит, время расстаться уже наступило.
 

Эх, если бы я написал сиквел «Расставайтесь, любя II», то, наверное, сознался бы в том, что упрашивал бы любимую еще об одном глоточке любовного зелья, валялся бы в ногах, мечтая о новом свидании, целуя следы любимой на мокром асфальте. Слава Богу, что вторая серия не сложилась, и, может быть, кто-то цитирует эту песню, принимая ответственные решения.

Кстати, эта песня на стихи Павла Хмары была написана еще в застойные времена, и мой друг Павел Феликсович – редактор шестнадцатой (юмор и сатира) полосы «Литературной газеты» написал этот стих, ставший впоследствии песней, как пародию на стихи В. Тушновой «Не отрекаются, любя». И во время исполнения этой пародии на выступлении Паши зритель надрывал животики от смеха. А я, как зануда, исполнил эту песню без всякой иронии, и она вдруг стала песней-позицией. Вот такие метаморфозы…

Короче, с какого-то момента я начал вглядываться в судьбы своих старших коллег и примерять их поступки на себя. Спортсмены для анализа моих проблем не подходили, ну да, кто-то уходил в тренеры, но спортсменов тысячи, тренеров – единицы. Хотя мысль умереть в своих учениках иногда приходила в голову. Но отсутствие функциональных знаний и непонимание, как научить тому, что чувствуешь интуитивно, останавливало. А еще уверенность, что, если буду учительствовать, напложу множество клонов имени себя. Перспектива сия меня явно не увлекала. С другой стороны, несколько приемов, которые бы помогли становлению молодого, вернее, начинающего артиста, я изобрел для себя. Но для данного обучения хватит, пожалуй, одного полуторачасового мастер-класса.

«Расставайтесь, любя». Легко сказать. А потом что? Грядки на даче? Мемуары? Грустно, Шура… Прощальный тур, чтобы впоследствии тебя уговорили вернуться? Ну, эту карту уже разыграли, а повторяться пошло. Да, потом все эти затеи хороши, если дружен со СМИ, а когда появляешься на радио раз в год, о каком туре может идти речь? Пилите, Шура, пилите… Пилю. Попробовать не врать самому себе?.. Это – дело.

Поздно ночью по ТВ концерт из Букингемского дворца для королевы. Элита мирового рок-н-ролла на сцене. Элтон Джон, Род Стюарт, Клиф Ричард, один из братьев Вильямс из «Бич Бойз», Пол Маккартни, Джо Кокер. Смотрю не столько, чтобы послушать живой концерт, сколько на то, как кто из моих кумиров решает проблему возраста, и занимает ли она его. Клиф Ричард – масса пластических операций делают его похожим на целлулоидную обезьянку. Род Стюарт с торчащими сорняками волос… По-моему, не хватило сил отказаться от имиджа плейбоя, образа, созданного много лет назад. Состарившийся юноша…

Ну что же… Вильямс без «Бич Бойз» не убеждает, и сейчас даже не вспомню, как он выглядел. Элтон Джон? Ну его прибабахи, пожалуй, не для меня. Зал встает – на сцене Пол Маккартни. Его седина приобрела коричневый оттенок. Не осуждаю его. Меня тоже окружавшие женщины убеждали закрашивать седину. Закрашивал. Становился похожим на пожилого мужчину, поменявшего сексуальную ориентацию. Пол был покрашен тактичнее, но… А затем вышел (а может, перед Маккартни, не суть важно) Джо Кокер. Неаккуратно причесанный, с рубахой, небрежно заправленной в брюки. Запел. И на третьем такте снял все вопросы о влиянии имиджа на успех артиста. Хотя, возможно, отсутствие имиджа и есть самый ярко выраженный имидж. Вот такие наблюдения.

А вскоре со мной произошел знаковый случай, который окончательно расставил для меня все по своим местам.

Я со своей семьей отдыхал в одном из санаториев Большого Сочи. И за день до окончания нашего отдыха на берегу моря меня находит один из администраторов сочинского концертного зала в парке им. Фрунзе. Находит и предлагает послезавтра организовать концерт на этой площадке. На мой вопрос – когда же он собирается и, главное, как продать билеты на концерт, он мне отвечает, что расходов никаких, и все, что соберем, – наше. Если же будет совсем плохо, то концерт отменим. Никаких штрафных санкций. Я дал добро, заявив, что еду в горы, в Красную Поляну. Пообещал позвонить с утра в день концерта. Красная Поляна еще не была столицей зимней Олимпиады, и связь с Сочи осуществлялась из телефона-автомата, стоявшего на соседней улице и соединявшего без какого-либо жетона или монеты. Утром в назначенный день я набрал номер моего организатора и, пока шло соединение, я в трубке (а телефон вдруг стал выполнять функции радиоприемника) услышал родной голос моего соавтора Александра Смогула, отвечавшего на вопросы корреспондента «Радио России». Он сказал примерно следующее:

– Пока у тебя есть хоть один читатель или хотя бы один слушатель, то ты обязан писать стихи и выходить на сцену…

На том конце подняли трубку и поздоровались, я ответил:

– Я даже не спрашиваю, сколько продано билетов, я буду петь, встречай меня.

И все-таки я сочинил «Расставайтесь, любя II».

 
Расставаться, любя,
Чтоб искать новых встреч,
Теребя незажившие раны.
 
 
Расставаться, любя,
И бессвязная речь,
Что прощаться с тобою нам рано.
 
 
Расставаться, любя,
По живому ножом,
Не давая опомниться сердцу.
 
 
Расставаться, любя,
Чтоб сейчас, не потом
Оставляя открытую дверцу.
 
 
Были и боли,
Шрамы на сердце,
На перемотку кино.
 
 
Главные роли
С солью и перцем
И растревоженным сном.
 
 
Расставаться, любя,
Чтоб себя обмануть
Бесполезной кровавой победой.
 
 
Расставаться, любя,
И расстроить струну,
Называя любовь полным бредом.
 
 
Расставаться, любя,
И опять ты – герой,
Можно выпить за дружбу мужскую.
 
 
Расставаться, любя,
А в душе лютый зной —
Я тоскую, тоскую, тоскую.
 

Еда

Почему-то запомнилась фраза Кисы Воробьянинова из «12 стульев», когда он размышляет о том, что голос любимой женщины с годами не меняется, несмотря на все метаморфозы внешности его обладательницы. У меня подобные открытия были связаны с запахами, а также со вкусом той или иной еды, когда всплывали время, место и герои «давно минувших дней».

Однажды во время концерта ко мне на сцену поднялась девушка с букетом цветов. Я наклонился к ней, чтобы дежурно поцеловать в щеку, и вдруг меня обдало ароматом ее духов, ее самой…

Я не занимался ни в тот момент, ни позже, после концерта, анализом составляющих запаха, но у меня сразу же возникла картина: Черное море, Джемете, пляж и, конечно, девушка, с которой у нас тогда был красивый роман. И, наверное, я мог бы в те годы взять ее след и, как преданный пес, отыскать и спасти мою избранницу. Причем сказать, что П. Зюскинд списал героя своего «Парфюмера» с меня, было бы неправдой, потому что, когда жена нынче, демонстрируя свои новые духи, спрашивает:

– Ну, как?

– Да неплохо, очень свежий весенний запах, он будет хорош в твоей коллекции, – блею я.

– Какой свежий? Он, наоборот, очень терпкий.

– Дорогая, извини, у меня сегодня нос заложило.

И вот те на… А в тот раз отчетливые видения, аромат моря, аромат девушки. А может, все это я в тот момент придумал? Ну а если и придумал, то все равно я совершил удивительное путешествие во времени, и спасибо той зрительнице за ее букет и незабываемый аромат.

Как ни крути, память хранит какие-то звуки, вкусы, ощущения от прикосновений, полученные и запомнившиеся в момент первого впечатления от них. Потом были другие, но они были не столь ярки, как первые, и поэтому не оставляли такого следа. А если были яркими, то находили себе место на соответствующей полочке в моем компьютере. И комплекс воздействия на органы моих чувств включал ЭВМ моей башки, и, проведя соответствующей анализ, мозг выдавал соответствующий ответ.

Однажды зимой, находясь на море в районе Анапы, я никак не мог понять, почему не получаю положительного ответа при идентификации «море не море». Чего-то мне не хватало… Причем температуру воздуха и воды я исключил из своего анализа. И я понял… Не было слышно привычного летнего стрекота цикад, без которого для меня не существовало ощущения Черноморского побережья.

Слуховые, зрительные, осязательные ассоциации, конечно же, меняются. И возраст не является лучшим хранителем способностей их улавливать. Со вкусовыми дело обстоит несколько иначе. Мой друг Ю. Валов часто говорит фразу: «Как я могу объяснить человеку вкус соленых огурцов, если он их ни разу не пробовал». И слово «пробовал» в этой фразе для меня ключевое. Мои сверстники и я родились вскоре после окончания войны. Голод 1947 года, о нем написано-переписано, а я в этот год родился. Как меня кормили тогда, сейчас трудно судить, но я думаю, как младшему в семье, мне что-то там подбрасывалось. А еще, и это я отлично помню, мне вменялось в обязанность выпить ложку рыбьего жира. Это отвратительный напиток, но, говорят, что он всех моих сверстников спас от рахита. Говоря «отвратительный напиток», я имею в виду его вкус. Сейчас слышал, что его прописывают дистрофичным детям, но они его принимают в капсулах и поэтому даже не представляют тошнотворный вкус этой маслянистой жидкости (читай определение про «вкус соленых огурцов»).

Жил я, если кто помнит ранние произведения писателя В. Малежика, полгода в Москве, полгода в деревне Занино. В деревне было, конечно, сытнее: корова, солонина, с июня в лесу грибы-ягоды, рыбалка. В июле появлялись огурцы, а в начале августа – картошка. А мед прошлогодний и этого года, когда из медогонки тебе наливают тарелку свежего гречишного или липового, кружка молока и кусок только что испеченного кисло-сладкого заварного хлеба! Ничего более восхитительного по вкусовым эмоциям я не ел.

И сейчас бы рванул в любой далекий ресторан, чтобы окунуться в ту вкусовую гамму. Какие фондю, какие там пармезан и паста?! Смыв с рук верхний слой пыли и грязи и не заморачиваясь, что не отмыл цыпки, вытирая рукавом или тыльной стороной ладони нос, садился я за стол, и бабушка наливала из махотки кружку холодного, только что из колодезя, молока. И, заталкивая в рот эту немыслимую вкуснотищу, помогая себе пальцами, в три глотка проглатывал молоко, хлеб, мед, а потом еще картошку с пенкой, «как ты любишь». И летел во двор с куском хлеба, на котором были соль с подсолнечным маслом и зеленый лук. И тебя ждали ребята:

– Сорок восемь – половину просим, – кричали ребята и получали свою заслуженную половину, но мог и я, опередив дружков крикнуть:

– Сорок один – ем один.

И не было в этом жадности, а была всего лишь игра. И мы шли на пруд или на канаву. Канава – это была лесополоса вокруг деревни Занино, она отделяла барскую усадьбу от остальной деревни, и там у нас были излюбленные места для игры в войну и пряталки, в казаки-разбойники и в ножички. А еще мы шли в лес и в поле и собирали какие-то корешки и стебельки – жевали их и, думаю, как собаки, уходящие во время болезни в лес, улучшали свой иммунитет.

Что греха таить: гнезда птиц мы, правда, не разоряли, но влезть в гнездо диких пчел и шмелей – милое дело. Вкусно? Да… И опасно, особенно если это «кувшин» шершней. И тогда наперегонки в речку, кто быстрее – или ты нырнешь с головой под воду или тебя покусают и потом дня три ходить с опухшей мордой, так как лицом это назвать сложно.

Сейчас маленькая заметочка-рецепт, которая может быть использована в какой-либо кулинарной программе ТВ. Лет в одиннадцать меня стали отпускать ночью в кино. А поскольку в нашей деревне этих фильмов не крутили, мы шли в соседние деревни за 3–5 километров от Занино. Возвращались домой под утро, в полтретьего-три. Я ложился спать, а в полшестого бабушка меня будила то ли на ранний завтрак, то ли на поздний ужин. Назовем это «ночное». Из печки доставалась алюминиевая миска с моей любимой «картошкой с корочкой», наливалась кружка молока, я брал свою персональную ложку со свастикой на черенке, которую во время войны бабушке подарил какой-то солдат. Трофейная ложка. И я приступал к трапезе. Съедалось, причем с неизменным удовольствием, все, и я снова отходил ко сну, чтобы уже проснуться часов в 10–11.

Так вот он, рецепт приготовления «картошки с корочкой»:

1. В печке готовится картошка в «мундире», если это молодая картошка, то еще лучше.

2. Картошка чистится, режется и солится по вкусу.

3. Затем в чугунок или в горшочек (в моем случае, это была алюминиевая миска) добавляется топленое масло, бьется домашнее яйцо и можно добавить еще сливок.

4. Все это накрывается чем-то, чтобы не попали угольки и ставится в печку. Через час «картошечка с корочкой» золотого цвета, необыкновенно вкусная, готова.

Ни в каких микроволновках, ни в каких духовках наших «чудо-квартир» не получалось подобного блюда. Может, картошка пошла не та, а это весомый аргумент, может, жар, который в печке обладает какими-то специфическими свойствами, но факт остается фактом. И вдруг пару лет назад в ресторане горнолыжного курорта в Шамони мы с женой отведали «картофель по-домашнему». И я вспомнил вкус из своего детства. Мы расспросили ресторатора «как это» и «что это». И он нам поведал свой рецепт, но в Шамони добавили в картофель еще сыр. В русской деревне сыр не делали и дальше простокваши и творога молоко не преобразовывали. Хотя масло сливочное иногда зимой, когда не было большого количества детей, гостивших в деревне, сбивали.

Однажды Слава Тягунов, а нас было четыре Славки, я был Славка Евденин (в честь моей бабушки Евгении Никитичны), а он был Арсюхин или Арсик (в честь своего деда)… так вот Арсик меня подбил, а он был отменный хулиган, драчун и заводила, после очередного кино залезть в колхозный колодец. Добычей были сливки, которые бы мы сняли из фляг с вечерним удоем… И если сметана иногда доставалась, в частности и мне, за столом как соус к картошке или овощам, то сливки – это было заветное лакомство.

И мы полезли в маленький домик, где был колодец и в нем шесть фляг, готовых с утра быть отправленными на молокозавод. У нас было в руках по поллитровой банке, и мы треснули от жадности по три до краев наполненных, наверное, 30-процентными сливками, баночки. Было ли вкусно? Не помню… Помню, что, когда мы вышли на «волю», небо было в алмазах – чуть кружилась голова и в глазах мерцали какие-то звездочки. Печень не взорвалась, ненависти к сливкам с тех пор я не испытываю, но употребляю их умеренно, добавляя в кофе и чай. Приятно, что жадность фрайера в тот раз не сгубила.

Первый раз мясо, парное мясо, я попробовал в 1961 году, стало быть, мне было уже четырнадцать лет. Это произошло, благодаря «горе-реформе» Н. С. Хрущева, когда решили, что ни к чему держать скотину в частных хозяйствах, а молоком и мясом страну обеспечат колхозные животноводческие фермы. И домашний скот пустили под нож, и в магазинах появилось парное, то есть свежее мясо, причем его было изобилие, и оно упало в цене. Это произошло тогда, когда ценообразованием занималось государство, а не рынок. Я был поражен его вкусом, но «праздник жизни» продолжался недолго, и скоро магазины вернулись к торговле мороженым мясом.

Если быть корректным, то годом ранее в том же Занино я присутствовал при процессе умерщвления свиньи, обработки ее и разделки. Но она была убита и приготовлена для свадьбы, которая должна была состояться через два дня. Я уверен, что меня как гармониста пригласили бы на праздник и я бы лишился «невинности» (я имею в виду по отношению к мясу), отведав свежатины, но я уехал домой в Москву, и гастрономическое пиршество прошло без меня. Мне и пацанам, которые крутились вокруг костра, где обрабатывалась шкура убиенной хрюшки, достались уши и хвост. Но это был скорее аттракцион, чем еда. Ну, и слава богу, не подсели на натурпродукт, а то…

А то в деревне Занино была птицеферма, где выращивали кур. Они неслись, мясо куда-то сдавалось. Но не про это будет мой рассказ. Где-то в начале мая в деревне сдохла лошадь… Председатель колхоза, будучи рачительным хозяином, решил, что не надо ее, то есть лошадь, хоронить на погосте, как делалось обычно в аналогичных ситуациях. Председатель принял поистине революционное решение в куроводстве. Он приказал отвезти труп лошади на птицеферму и подвесить ее в курятнике. И что вы думаете? Птицы, как пираньи склевали дохлого коня за полторы недели. Не знаю, дефицит каких веществ они сумели в себе закрыть, но то, что птицы стали агрессивными, – это могу подтвердить, как на духу. Оставив от коняки обглоданный скелет (кстати, его можно было тоже продать или перемолоть на костную муку, просто председатель не догадался), куры стали хищниками. Они начали нападать друг на друга и в кровь клевать туловища, хохолки и прочее. Особенно доставалось той части, которая называется гузка. Все куры ходили с голыми попами и безумно напоминали павианов. К июню (а в конце мая я как раз приехал) двенадцать петухов из этой стаи приобрели все качества бойцовых и гонялись за нами, пацанами, с желанием попробовать «человечины». Так что, может, и хорошо, что я долгое время не ел мяса. Раннее превращение меня в мачо не порадовало бы, я думаю, моих родителей.

Праздники… Советские праздники в Москве и престольные в деревне. В Москве покупалась какая-то колбаса, сыр, делался холодец, резались помидоры, соленые огурцы. Взрослые пили водку и вино, а нам покупалась сладкая газированная вода. Но я не любил помидоры и холодец, и мой выбор был весьма ограничен. Поэтому мой праздник, моя обжираловка, мой обжорный ряд был на площади Белорусского вокзала, где я проедал и пропивал 10 рублей (это еще дореформенными деньгами), которые мне выдавали 1 мая и 7 ноября. Пирожки с мясом и повидлом, мороженое, на десерт леденцы и еще 1 рубль на билет в кино. Восторг!

Первый раз, когда я себя, да и родители тоже, не ограничивал в жрачке, был на Украине в Полтавской области на родине моего отца. Борщи, жареные, пареные куры, сало и колбасы, вареная кукуруза, вареники всех видов, гречневая каша со шкварками. Не знаю, может, свежесть продукта была такова, но я ел все – уминал за обе щеки. Причем московские аналоги подобных кушаний не вызывали у меня восторга и поэтому их уже сто лет не готовили. Последнюю жареную, ну вкуснющую курицу мы съели в поезде, возвращаясь в Москву. Было начало осени, было много фруктов и овощей, поэтому переход на столичный режим питания произошел плавно.