Текст книги "Ёсь, или История о том, как не было, но могло бы быть"

Паровоз в Ё-бург

Преодолев Атлантику, «Олимпия» прибыла в столицу строго по расписанию. Дорога была долгой и муторной. Стален не любил длинные морские путешествия за их морские болезни и качки, поэтому всегда брал с собой снотворное и основную часть пути спал, как медведь в зимнюю спячку, просыпаясь только по утрам, чтобы выпить кофе и выкурить трубку. За день до прибытия он переставал принимать снадобье, и остаток пути проводил обычно в раздумьях и воспоминаниях. Так и в этот раз Стален проспал весь круиз. Морской вокзал встретил Ёсифа толпой встречающих и целым отрядом биндюж ников. Выйдя на палубу, он заметил в толпе знакомую фигуру человека в льняном светлом костюме и шляпе с большими полями. «Надо же, – подумал он, – заботливая у меня все-таки женщина, не забыла, что я сегодня прибываю, прислала-таки гонца. Люблю ее». По пирсу вокзала расхаживал маленький толстенький человечек, в котором легко было узнать Никиту Хвощова. Он подошел к носу корабля и прочитал название. «Странно, – подумал он, – это название меня преследует. То Роза мне говорила, что «Олимпия» ходит до Тифлиса, то теперь она в столице. Хм, да. Голландец какой-то, летучий, а не «Олимпия»». Стален в это время не спеша сошел на пирс, отдал носильщику саквояж. И подошел к Хвощову сзади. Никита даже не заметил, как возле него возник гегемон. Стален похлопал его по плечу, и от неожиданности он даже отпрянул на шаг, но, тут же собрался и рассыпался в льстивом приветствии:

– Ёсиф Виссарионыч, ну и шутник же вы, как это я вас не заметил. Прям фокусник, напугали вы меня.

– Не боись, Никишка, я не волк, не съем тебя, – пошутил Ёсиф. – А чего это ты так испугался, небось задумался о кукурузе своей.

– Да нет, что вы, я так от толпы немного одурел, я ж за час до вашего прибытия прибыл по наказу Надежды Константиновны. Ну да ладно, добро пожаловать на родину, товарищ Стален, – Хвощов выравнялся по стойке смирно, словно бравый солдат, и приложил руку к полям шляпы.

– Оставь, Никишка, ни к чему это, – остановил его Стален, – куда идить?

– А, здесь прямо у входа в вокзал фаэтон наш партийный, тоже Надежда Константиновна выделила. Эх, замечательная у вас женщина, – констатировал Хвощов.

– Ну, идем, агроном, по дороге расскажешь, что у вас нового, – сказал Ёсиф и зашагал к выходу.

Спустя минуту гегемон и агроном ехали в большом черном механическом фаэтоне производства немецкой мануфактуры «Даймлер-Бенц», приводимом в движение не лошадью, а двигателем внутреннего сгорания и управляемом с кабины не вожжами, а рулевым колесом. Стален любил автомобили, они вызывали у него восторг и недоумение одновременно. Восторг, что он пользуется всеми достижениями прогресса, а недоумение, что он не понимает, как все эти штуковины работают. С лошадью все понятно, шаг, и вот тебе движение, а тут целая дюжина лошадей, но они где-то под капотом. Все это было ему, грузину с тремя классами церковно-приходской школы, абсолютно невдомек. Но он не утруждал себя размышлениями о техническом прогрессе, он просто им, прогрессом, управлял. Да, да, именно управлял, дотируя тех или иных ученых на новые разработки из казны партии. Вот и Хвощова он считал гением от ботаники и не жалел на его изыскания с кукурузой денег.

– А что, мил человек, высеял ли ты новый сорт кукурузы, что мы с тобой в Мексике открыли? – спросил вдруг Стален.

– Да, Ёсиф Виссарионыч, высеял делянку, но пока плохо взрастает, климат наш столичный, видно, не подходит, думаю на Кубани попробовать, там-то все растет, – ответил Никита.

– Давай, сеятель, сей. Иначе… иначе я тебя на каторгу сошлю, там у тебя сразу все взрастет, – пригрозил Стален.

– У меня и здесь все взрастет, – утвердительно ответил Хвощов.

– А что, Никишка, народ-то наш еще бунтует?

– Да, Ёсиф Виссарионыч, есть несколько горячих очагов. Кстати, Кубань – один из них, еще Кавказ. Горцы горячи, не хотят жить в Стране Советов, хотят по законам гор.

– Какой там закон, я сам с Кавказа. Закон в горах один, волчий, выживает сильнейший, – грозно ответил Стален. – Ничего, подавим. Не сможем с помощью царя вразумить, то с помощью пороха и террора получится.

– Вы прям, как товарищ Троцкин, выражаетесь, – подметил Никита.

– Цыц, при мне это имя не упоминать, этого человека не существует боле для дела революции. Его в принципе уже не существует, – обозлился Ёсиф.

– Понял вас, гегемон. Надежда Константиновна наказала вас отвезти на вокзал и усадить на паровоз до Ё-бурга, и мне сказала тоже ехать с вами, – сказал Хвощов.

– Это как же? Стало быть, я даже не отобедаю, и с корабля – сразу на паровоз, – возмутился Стален. – В таком случае ты мне там не нужен, я с Джежинским знаком давно, с ним и буду, а ты здесь кукурузу сей.

– Ух, – выдохнул Никита, – я ждал этого ответа, я признаюсь вам, Ёсиф Виссарионыч, влюблен.

– И кто ж эта счастливая женщина? Кому ж достался такой хвощ? – подшутил над Никитой Стален.

– О, она прекрасна, я с ней познакомился в Мексике, Розой зовут, но она наша, славянка. И мы держим это в секрете, но вам я могу сказать, – хвастливо выпалил Никита.

– Нет, Никишка, секреты не выдают даже самым близким. Ты знаешь, я строго караю предателей. А посему любой секрет должен оставаться секретом. Заруби себе это на носу, – приказал Стален. – Все, помолчим до вокзала, надо с мыслями собраться, – добавил он.

– Слушаюсь, товарищ гегемон, – отчеканил Хвощов.

Он и не хотел особо афишировать свои отношения с Розой Ивановной Люксембург-Пупской, тем более что она его об этом сама предупредила: «Ты, Никит, помалкивай о нас, сам понимаешь, время сейчас нестабильное. Головы летят, только шашки сверкают. Мало ли кому чё привидится. Так-то оно и покойней будет, коль никто не знает». Но вот Сталену, ему все же хотелось рассказать о своем счастье, и если бы не строгость гегемона, выложил бы все, как на духу.

А фаэтон медленно катил по брусчатке в сторону Николаевского вокзала. Стален размышлял. В его голове проносились события, произошедшие с ним в Мексике. Гостиница, исполинское изваяние, портье-украинец, кактус-пейота, и сам Лев Троцкин с его желанием убить его, гегемона революции, самого Ёсифа Сталена. От этих мыслей холодок пронзил низ живота гегемона. Все могло бы закончиться гораздо печальнее для него и для истории в целом. Но слава Ленину, что справедливость восторжествовала. Троцкин был убит, а он, Стален, жив. Он достал из кисета свою любимую трубку, набил махорки и распалил ее. Тонкая струйка дымка потянулась за фаэтоном. А он тем временем подъезжал к вокзалу. Николаевский вокзал пестрил разношерстной толпой зевак, торговцев и бойцов, преданных делу революции. Фаэтон по-царски подкатил к центральному перрону вокзала и доставил гегемона прямо к правительственному вагону. Это был спецвагон самого царя, конфискованный революционерами в ходе экспроприации, прошедшей после революции. Темно-красного цвета, в отличие от серых, обычных, внутренняя отделка его была выполнена в ценных породах дерева, покрытого скрипичным итальянским лаком и инкрустированного кристаллами Скварцовски. Спальное место было оборудовано огромной кроватью, изголовье которой завершали золотые канделябры. Сама же она была обита дорогим китайским бархатом темно-зеленого цвета и также инкрустирована кристаллами. Стален упаковал обратно свою трубку и величаво сошел на перрон. Весь его вид выдавал в нем Революционера с большой буквы. Высокий, подтянутый, с гордым и уверенным взглядом, с шикарными усами на пол-лица и твердой походкой, он выглядел, как Аполлон. Каждая его черта лица была отражением его предыдущей жизни. Скулы и желваки сужали овал лица к подбородку, что придавало ему еще более жесткий вид, чем взгляд. Это был человек-памятник. Так он и предстал перед проводницами, боготворившими его. И он это знал. Заметив двух симпатичных девушек, стоявших у дверей вагона, он еще сильней выпрямился, став на полголовы выше, и, подойдя к ним, спросил:

– Что, милые барышни, поедем в Ё-бург вместе? Девушки переглянулись и в унисон ответили:

– Да, Ёсиф Виссарионович, мы к вашим услугам.

– Это радует, что к моим, а не к этого, – он кивнул в сторону Хвощова. Девушки снова переглянулись и, ничего не ответив, улыбнулись гегемону. Стален вошел в вагон, и, пройдя в спальню, закрыл за собой дверь.

– Смотрите мне, чтоб без всяких там штучек-дрючек, это гегемон нашей революции, – пригрозил Никита. Но это получилось у него достаточно неуклюже, что было похоже на совет, нежели на предупреждение. И девушки, проигнорировав его, закрыли перед ним двери.

– Сцуки, они и есть сцуки, – выругался вслух Никита, и приказал водителю везти его к Розе, в отель «Англетер». Секретность отношений диктовала свои условия, и Никита тратил часть денег, выделяемых ему партией, на проживание вне своего дома. Фаэтон рванул с места, имея под капотом дюжину лошадей. А паровоз, в свою очередь, издал свист и двинулся в заданном направлении.

Стален переоделся в пижамный костюм и отворил двери спальни. Выйдя в просторную, по меркам вагона, комнатукабинет, Ёсиф уселся в кресло-качалку, взял стоявший на журнальном столике колокольчик и позвонил в него. В кабинет моментально вошла девушка-проводник. Одежда ее была скопирована от французских модельных домов «Мадам Тюссо» и представляла собой полупрозрачную обтягивающую блузку под горло, надетую на голое женское тело так, что упругая молодая грудь четко оттеняла осиную талию и коротенькие шорты, выгодно выделяющие кругленькую попку. На руки девушки были надеты гипюровые перчатки до локтей, а прекрасные стройные ножки обуты в ботильоны испанского мастера «Прадо». При виде такой нимфы глаза гегемона начали вращаться вокруг своих орбит, рассудок помутнел, и Ёсиф инстинктивно выставил руки вперед. Девушка, увидев перед собой недочеловека, застыла от страха в исступлении на секунду и позже, оценив все опасность, выбежала наружу, успев захлопнуть за собой дверь. Стален уже летел с вытянутыми руками вперед, и только закрытая девушкой дверь остановила его. Упершись в нее руками, он повисел с минуту в горизонтальном положении и после рухнул на пол, ударившись головой при падении. Удар был несильным, но достаточным для того, чтобы привести его в чувство. Стален поднялся на ноги, отряхнулся и вернулся в кресло. Снова взял колокольчик и позвонил. Вошла вторая девушка, как две капли воды похожая на предыдущую. Но должного эффекта не произошло, видимо, сказывался удар головой. Стален приказал принести воды и шоколада. Девушка послушно удалилась. И тут же появилась с подносом, на котором стояли бутылка «Боржо» и граненый стакан. Она подошла, поставила поднос на стол, легким движением вскрыла бутылку и налила «Боржо» в стакан. Стален вложил в рот таблетку снотворного и тремя глотками запил ее. Девушка продолжала стоять возле гегемона. Он оценивающе оглядел ее, погладил рукой по ноге, после добрался до груди и стал жестко ее мять. Потом встал и подключил вторую руку. В этот момент Стален был просто обычным мужчиной грузинской национальности, без каких-либо сверхъестественных способностей, коими он обладал. Его мужское начало начало распаляться. Дыхание участилось, нижняя губа отвисла, и с уголков губ потекли слюни. Тело стало содрогаться в судорогах. Девушка продолжала стоять безмолвно и неподвижно, тело ее было напряжено. Это еще больше возбуждало Ёсифа. Упругая грудь придавала гегемону уверенность в его мужской неповторимости, и он чувствовал свою силу. Но длилось это недолго. Сначала подкосились ноги, и его тело само присело на кресло, после начали терять уверенность руки, пока совсем не обмякли, и в заключение свинцовые веки закрыли Ёсифу глаза. Он заснул, склонив голову на плечо. Девушка позвала коллегу по вагону на помощь, и, собрав все свои недюжие женские усилия, они вдвоем перенесли спящего Сталена в кровать. Приглушив свет, они на цыпочках удалились.

Утро пробудило Ёсифа ярким светом, мерцающим в фрамуге окна, проходящего через фонарные столбы железной дороги, удивительным образом попадающим прямо на глаза гегемона. Раздражающая периодичность заставила Ёсифа вновь взяться за колокольчик и произвести несколько нервных потрясений. Голова Сталена раскалывалась, сказывалось остаточное действие снотворного и удара. Незамедлительно вошла девушка-проводник. Утреннее одеяние ее было гораздо скромнее вечернего и походило на форму гимназисток. Но сейчас Сталена ничего не волновало. Девушки являлись для него не более чем обслуживающим персоналом. От боли в голове он даже не сумел четко сформулировать, что ему необходимо. Но способная проводница сообразила, что гегемону неотвратимо плохо, и достала из кармана передника пакетик с порошком.

– Што этА? – с грузинским акцентом, спросил Ёсиф.

– Это порошок доктора Плацебо, против боли в голове и похмелья, – ответила проводница.

– Кто таков, пАчЭму нЭ слышал? – осведомился Стален. Девушка смущенно пожала плечами, не ответив ничего. Стален высыпал все содержимое пакетика в рот и запил водой.

– Долго нам до Ё-бурга, ужасная дорога к нему, я бы даже сказал, хуже, чем плыть, – поинтересовался Гегемон.

– Осталось сто верст, – сказала девушка.

– Дура, я не спрашиваю, сколько верст, а время мне надо, время. Поняла? – раздраженно возмутился Стален.

– Я не знаю, Ёсиф Виссарионыч, – виновато ответила она.

– Иди, узнаешь, доложишь.

Девушка удалилась за дверь. Удивительно, но, как только она ушла, голова Сталена прошла. «Чудо-доктор этот Плацебо, надобно про него разузнать, что за фрукт такой», – подумал Ёсиф и выпорхнул из кровати. Он почувствовал необычайную легкость в теле и ногах и в три прыжка долетел до уборной. С необычайной быстротой проделал утренние процедуры, переоделся и, продолжая двигаться по спальне, с невероятной скоростью самостоятельно убрал постель и расправил тяжелые бархатистые шторы. Вышел в кабинет, достал трубку, набил махорки и раскурил. Не выпуская трубку изо рта и делая затяжку за затяжкой, Стален в несколько секунд выкурил все ее содержимое, потушил в стакане с остатками «Боржо» и выбросил стакан в урну. С точностью горного орла он приземлился в уже знакомое ему кресло-качалку и начал нервно раскачиваться, увеличивая амплитуду. И только когда кресло достигло максимального маха, он вдруг поймал себя на мысли, что утренней боли и усталости как и не бывало. Он стал повторять себе под нос имя доктора Плацебо, увеличивая скорость произношения соотносимо скорости маха, пока это не превратилось в один монотонный свист. Так и застала его вошедшая проводница. Мельтешащая тень гегемона, выдающая сверхзвуковой свист. Девушка от испуга выскочила наружу и закрыла дверь. Сколько прошло времени в движении, Стален не знал. Остановился он только после протяжного гудка паровоза, оповестившего о прибытии на вокзал. Он закрыл глаза и обхватил обеими руками голову. И как только гудок стих, он слетел с кресла-качалки, схватил свой саквояж и выбежал на перрон. Пролетев мимо двух проводниц и группы встречающих, пересек перрон по диагонали, влетел в помещение вокзала и застыл у билетных касс. Внутреннее состояние легкости улетучилось безвозвратно. Переведя дыхание, Ёсиф огляделся вокруг. Помещение касс было пустым и безлюдным. У дверей стояла одинокая урна, заплеванная и переполненная. Воняло мочой. Из восьми кассовых окошек открыто было только то, у которого стоял Стален. Он наклонился и строго поинтересовался:

– Барышня, а гдЭ я?

– Вы на вокзале, и не какая я вам не барышня, товарищ. Я кассир, – ответила билетерша.

– Да мнЭ нЭ важно, кто ты, мнЭ важно, гдЭ я, – не унимался Ёсиф.

– Вот дурья башка, я ж тебе сказала – на вокзале. Чудной какой-то, напился, дык иди, нечего голову морочить, мне еще весь день тут работать, – прошипела она.

– СлЮшай. Ты пАчему со мной так гАваришь, тИ знаешь, кто перед тобой стоит? – возмутился Ёсиф. – Да мне все одно, иди, а то большевиков позову, – закричала билетерша.

– О, вот они-то мне и нужны. А ну, кричи им, скажи – Стален приехал, – переходя на славянский, скомандовал Ёсиф.

– Эть ты, стало быть, Стален, ну умора, совсем люд стыд потерял. Да какой ты Стален, тот и выше, и краше будет, а ты – пятух недорезанный, – сказала кассирша и захлопнула окошко.

В помещение касс влетел Джежинский с пятью бойцами. Большевики были одеты в кирзовые сапоги и битумные кожанки. Через левое плечо каждого была перетянута портупея, увенчанная кобурой с маузером.

– Ёсиф Виссарионыч, как вы тут оказались? – поинтересовался Джежинский. – Мы вас у вагона ждем-с, а вы тут. Как-с?

– Что как-с? Я и сам не знаю как, вон у той дуры пытался разузнать, так она окно заперла, – он стукнул кулаком в створ кассы. Кассирша открыла окошко и завопила от злости:

– Да что ж это такое делается, граждане большевики, ни минуты покоя не дает мне этот малахольный. С ума сойти можно.

– Цыц, девка. Ты чё, не видишь, сам Стален тут, – сказал один из большевиков.

– Ой, не губи, родимый, не со зла я, а от недомыслия свого, – запричитала она.

– Да ладно, не вопи, живи, нам щаз не до тебя и калитку свою прикрой, пока мы тут, – прорычал Джежинский.

– Ёсиф Виссарионыч, ну что, поедем? – обратился он к Сталену.

– Поедем, а куда? – недоверчиво поинтересовался Ёсиф.

– А что, Надежда Константиновна не сказала? Мы тут у архитектора Растрелли остановились. У него аж осьмнадцать комнат будет и двор огроменный. Места хватит, едем? – ответил Фил.

– У Растрелли, говоришь. Ну, едем, коль прикажешь, – сказал Стален и направился к выходу.

Революция

Cтолицу постепенно захватила предреволюционная лихорадка. Поколение постарше вовсю скупало спички, соль, воск и семечки подсолнечника. А те, кто помоложе, водку, вино, махорку и опиум. Но оно и понятно. Молодо-зелено. Промышленники и купцы, чуя настроения народа, спешно отправляли свои семьи в эмиграцию, попутно переводя несметные богатства за кордон. Царские приспешники окружали себя все большей численностью охранки и жандармерией, давая еще больше поводов для пересудов и народных недовольств. А сам царь, не веря доносам агентов собственной разведки, пребывал в миролюбивом расположении духа и всячески пытался успокоить свой народ каждодневным выступлением на центральной площади. Речи его были направлены на сохранение спокойствия в массах и представляли собой заученные пространственные тезисы, изложенные в ранних трудах Адольфа Плюра и Маркса Энгельса. В принципе они отвечали настроениям масс, что жить нужно ярче, жить нужно веселей. Но только все это выглядело на словах. В действительности народ бедствовал и голодал. Поэтому девиз партии Большевиковой – «Низы не хотят, а верхи не могут» – куда больше привлекал в свои ряды новобранцев и сподвижников. Газета «Искра» увеличивала тиражи с каждым последующем выходом номера, что означало, что партия крепчала изо дня в день, и вся страна пребывала в ожидании нового витка истории. Верхушка партии во главе с Надеждой Константиновной Пупской окончательно утвердила концепцию революции и заручилась финансовой поддержкой, не без помощи Льва Троцкина, всех основных банков страны. Фил Джежинский сыграл свадьбу с Инессой, у которой уже проступал еле заметный животик через подвенечное платье, и отправился на Кубань растить цветы. В помощники он взял с собой подающего надежды молодого ботаника Никиту Хвощова, с которым познакомился в подпольном литературном клубе «Лубянка-Андеграунд», пообещав Инессе и Надежде Константиновне скорое возращение с цветами и букетами. Благословив их на доброе дело, партия переключилась на подготовку революции. Первым делом всем региональным отделениям были разосланы подробные инструкции с описанием последовательности действий и слаженности работы с центром. Вторым шагом явилась полная конспирация. Операцию «Революция» засекретили. Отныне письма и телефонные переговоры запрещались. Все указания центра печатали в той же «Искре» зашифрованные, используя разработанный Надеждой специальный шифр «Энигма». Каждую неделю код шифрования менялся с целью предотвращения утечки. Активно использовался театральный грим. Так, чтобы Надежде выйти из подполья, гример два часа изменял ее внешность. И только после того, как Надя начинала выглядеть столетней старушкой, она выходила на люди. Кроме Инесс, все остальные члены партии подвергались данной процедуре. В силу того, что она прибыла из Голландии и была неизвестна ищейкам, ей незачем было изменять внешность. Также ее использовали как посыльную, способную легко запомнить необходимый текст для передачи его из уст в уста. Прошел год. Вернулись Джежинский с Хвощовым. Все засеянные поля взошли цветами, кроме одного, на котором взросла конопля, сорняковое растение, абсолютно непригодное для дела революции. Поле подарили крестьянам для переработки конопли в масло и веревку, остальные собрали и отправили вагонами в столицу. Инесс за время отсутствия Фили успела родить пять девочек-близняшек и полностью отойти от революционных дел, посвятив себя воспитанию детей. Надежда выделила ей ежемесячную стипендию из фонда партии для подрастающего поколения и наняла кормилицу-крестьянку. А чтобы Джежинский мог больше уделять времени семье и детям, часть его полномочий переложила на Ёсифа и Троцкина. Революцию назначили на понедельник, двадцать пятого октября. А до этого Надя выписала всем немного партийных денег и объявила двухнедельный отпуск. Стален вместе с ней отправились отдыхать на Финский залив в Кронштадт. Там было оборудовано очередное партийное подполье, предназначенное для реабилитации революционеров после каторги и лишений. Эдакий санаторий партии Большевиковой. Выстроен он был в песчаных дюнах, которые надежно скрывали просторные номера от посторонних глаз. По периметру всего санатория были вырыты медвежьи берлоги, заваленные сосновыми ветвями, в коих находились бурые славянские медведи. Содержали их в чистоте, но в голоде, дабы не заснули косолапые и были всегда начеку. И косолапые отвечали преданностью. Если кто чужой пытался проникнуть на территорию санатория, то достаточно было громкого рыка, чтобы отбить желание кому-либо пытаться проникнуть вглубь. И хотя никакого забора и заграждения не существовало, невидимая граница все же имелась, и уж если рык не имел должного действия, то из берлоги, что поменьше, выходил самый младший мишка, вставал на задние лапы и рычал, поднимая морду вверх, и стуча обеими лапами по своей могучей груди. Но охранка царя не догадывалась о существовании в Кронштадте подпольного санатория, а случайный заблудший путешественник после услышанного рыка животного сбегал от гиблого места. Так в народе и повелось: Кронштадт – место гиблое. Вот и стали им пугать детей и слагать о нем былины. Но то, что для простолюдина ад, для революционера – рай.

Троцкин же воспользовался образовавшимся революционным вакуумом и рванул в Германию, замыслив одному ему ведомую революцию. Однако Надя, понимая, что доверять Льву нельзя и даже смерти подобно для дела ее, давно установила за ним слежку и прослушку. А Троцкин, будучи абсолютно уверенным в том, что ему ничто не мешает делать собственную революцию, попросту потерял бдительность и начал совершать ошибку за ошибкой. Посему отъезд его в Неметчину только оправдал опасения Пупской о двойной игре Льва. Германия же была нужна Льву для решительного броска в революционной борьбе. Он понимал, что сражаться ему придется с двуглавым орлом. С царем и с Надей. И для достижения цели тех денег, что удавалось выскрести у местных финансовых институтов, не хватит, хотя Троцкин умело делил их между партией и собственной подпольной ячейкой, которую, впрочем, имел еще до знакомства с Надей. Такое, знаете ли, подполье в подполье. По прибытии в Германию Троцкин обзавелся нужными связями и заручился поддержкой немецких контрреволюционеров. Методы борьбы были избраны террористические, используя порох и бомбы. Германия производила все это в избытке и могла безвозмездно делиться с угодными ее политике политиками. И Троцкин был одним из них. Поэтому ему не составило особого труда договориться о взаимопомощи революционерам Страны Советов и снарядить сотни составов с порохом. Отослав телефонограмму в штаб своего подполья, он успокоился и отправился в Баден-Баден, город, расположенный на западе Германии, известный своими увеселительными заведениями и публичными домами. Телефонограмму, естественно, перехватили агенты Нади, а составы с порохом подорвали по пути следования, не позволив им добраться даже до границы. Эта ужасная новость застала Льва в объятиях двух немецких пышек. Посыльный, что принес эту новость, сообщил Троцкину о провале всей его ячейки. Он же сообщил ему весть о том, что в Германию выслан спецагент для физического устранения Льва. Оставшись в одночасье в одиночестве, не считая двух пышногрудых барышень, Лев сжался в клубок и затерялся в телесах подруг. Барышни всеми доступными им методами пытались успокоить Льва, но это не возымело действа. Крах и страх сковали тщедушного Троцкина. Он понимал, что немецкие кредиторы революции потребуют от него возврата затраченных средств, а их у него нет. И объяснить им, что финансы теперь у женщины, ему будет непросто или не возможно. Он понял, что попал в капкан, в западню. Двуглавый орел настиг Льва и победил. И решение пришло к нему молниеносно. Еще в детстве он читал, что есть такая страна, Мексика, в которой скрываются все политические и которая не выдает их ни кому, ни Ленину, ни черту. Справив себе поддельный аусвайс[18]18
  Аусвайс (от нем. Ausweis) может означать Удостоверение.


[Закрыть], а в Баден-Бадене можно все, на имя Марсело Гонсалес, он беспрепятственно отбыл в Мехико. Надя узнала и об этом, но решила не тревожить беглеца, не теряя драгоценного времени и не отвлекаясь по мелочам. Революция требовала предельного внимания и сосредоточения сил. А после того как верхушка партии лишилась одного из ее главных идеологов и ораторов революции, ей необходимо было взять эти вожжи в свои руки. Что она и объявила на внеочередном съезде партии, созванном по случаю исчезновения Троцкина:

– Пользуясь вашим доверием, дорогие мои соратники, я принимаю на себя функции идеолога и с этой трибуны торжественно клянусь быть преданной делу революции, до последней капли крови отстаивать и защищать принятые доктрины народовластия. Всячески потворствовать идеалам революции и соблюдать принципы равенства, – она сделала паузу и отпила воды.

Съезд зааплодировал. Надя продолжила:

– На завтра у нас назначена революция. Я знаю, что царские крысы уже сбежали со столичного корабля, и царь их тоже. И мне известно, куда. Флаг им в руки и попутного ветра, продолжать не буду. Наша цель – установление Мира во всем Мире. Но для начала нам необходим мир в собственном доме. И начать мы должны с самих себя. Вы все знаете мой девиз на завтра: «Взял цветы, передай их десяти другим, а другие – еще другим». Мы должны, нет, мы обязаны в самые короткие сроки, а может, и часы совершить революцию. Промедление – смерти подобно.

Съезд взорвался аплодисментами и криками «Ура». Отдельные революционеры выкидывали шапки вверх. Чувствовалась общая эйфория. Надя продолжала:

– Достигнув мира и всеобщего равенства в нашей стране, мы сможем вирусным способом заразить другие страны и таким образом достичь мира во всем мире. И никакие империалистические сцуки не посмеют помешать нам. И даже Лев, который хотел залить страну кровью, будет наш. Я вам это обещаю, – она снова сделала паузу, достала из нагрудного кармана кожанки синий платочек и вытерла им лоб.

Съезд встал и снова зааплодировал. Кто-то начал выкрикивать неотеррористические фразы: дескать, на дыбу сатрапа. Движением руки она усадила приветствующих:

– Не будем уподобляться неверным, лучше обратим их в веру нашу. Согласны, товарищи? – все дружно проскандировали согласие. – Я продолжу, с вашего позволения. Заразить своими идеями мир является конечной целью завоевания революции. Только после этого мы сможем смело шагнуть в будущее. А оно обещает быть радужным и светлым. Если, конечно, не найдутся извращенцы, возжелавшие сломать постулаты марксизма-энгельсизма. Запомните, товарищи, каждый выявленный извращенец – путь к успеху завоеваний революции. В свое время мы изгнали нетрадиционалистов из своих рядов, и партия крепче сплотилась. Так будет и с извращенцами. «Изгоним из общества изгоев!» – вот постреволюционная программа. Теперь о главном. Завтра революция. Оглянись вокруг себя, революционер, и еще раз спроси друга, не извращенец ли он. И только получив отрицательный ответ, дай ему цветик-семицветик и раздай остальным. И в заключение я хочу вас предупредить, будьте бдительны, враг не дремлет. Мы не должны допустить кровопролития и братоубийства.

Зал приветствовал речь Пупской стоя, криками и аплодисментами. Она ушла с трибуны и скрылась за кулисами Дворца съездов. Сам дворец расположился в Дворцовом комплексе, построенном еще при Федоте Стрельце[19]19
  Федот Стрелец – царь, основатель государства Славянского, получил прозвище Стрельца, за неуемное желание стрелять всех неверных из лука, да и по рождению был Стрельцом асрологическим.


[Закрыть], на заре становления государства. Ну, а делегаты и одномандатники от сёл, разъехались по своим ставкам. Страна замерла в ожидании завтра.

Настало утро революционного дня. День задался пасмурным. С небес на землю лил дождь. Но в головном штабе революции царила праздничная обстановка, напоминающая свадьбу. Весь штаб был завален цветами. Цветы лежали, стояли, висели на окнах, полу, подоконниках. Запах роз и гвоздик мутил рассудок. Надежда, подобно невесте, парила меж букетов и раздавала последние наставления командирам отрядов цветников. Стален расхаживал по комнате взад-вперед и курил трубку. Он находился в подавленном настроении с тех пор, как исчез Троцкин. До конца Стален не разделял взглядов Нади на свершение революции цветами и больше симпатизировал Льву в его терроре, но сказать ей об этом не решался, дабы не снискать к себе гнева с ее стороны. Троцкина же ему было по-своему жаль. Он часто думал о том, как Лев, находясь вдали от страны, переживает и, возможно, бедствует. Ему его не хватало. Связи с ним не было, и Стален не мог знать, что Троцкин смог утащить в Мексику приличное состояние и неплохо акклиматизироваться в незнакомой ему стране. Более того, создать собственную банду из украинцев-эмигрантов для рэкета и террора района, в котором он поселился. Ох, как ему хотелось сейчас иметь возможность поговорить с Троцкиным. Но это было невозможно. Он продолжал мерить шагами комнату. И вдруг в его сознание стало пробиваться не знакомое доселе чувство. На мгновение Ёсифу показалось, что он слышит внутри себя Троцкина. Да, это было так. Он осторожно задал вопрос, слышит ли его Троцкин, и тут же получил утвердительный ответ. Шаг Сталена усилился и связь тоже.