Текст книги "Имя на площади Победы"

Эвакогоспиталь № 2977 в Ясной Поляне был первым для Заборского в долгой череде военных лечебных заведений такого рода. Из-под Тулы он был перевезен в Ессентуки, где находился до осени. С трудом принимал воду и пищу, лежать мог только на одном боку. Силач и спортсмен, еще недавно удивлявший солдат тем, что мог бросить гранату на восемьдесят метров, что часто и делал в оборонительных боях, он превратился в ходячий скелет, которого при встрече с трудом узнал однокашник по академии. Тем не менее дела постепенно шли на поправку, хотя о возвращении в солдатский строй и речи не было. За время лечения Георгий по переписке с родителями жены узнал, где находится Елена.

Г. В. Заборский в госпитале в Ессентуках в 1941 году

И в октябре 1941 г. уехал с Северного Кавказа на Урал, в город Троицк Челябинской области, в котором базировалось полдюжины госпиталей. Там продолжал лечение. В госпитале № 2155 рядовой Заборский получил инвалидность и был уволен из армии. Потом они с женой сняли квартиру в доме 33 в Комсомольском переулке Троицка.

Пришлось начинать новую жизнь в новом состоянии. Это была жизнь, как принято в таких случаях говорить у медиков, с ограниченными физическими возможностями.

То, каково ему было, хорошо иллюстрируют записки заслуженного архитектора БССР В. М. Волчека – пожизненного друга Георгия Владимировича.

Они познакомились еще во время учебы в Ленинграде, правда, Волчек шел тремя курсами раньше. В своих воспоминаниях, озаглавленных как «Эпизод военных лет с продолжением», Виктор Матвеевич пишет, что дивизию, в которой он воевал под Сталинградом, в самом конце 1942 г. передислоцировали в Челябинск для пополнения. Ему представилась возможность «отдохнуть душой и телом». И однажды на концерте Ленинградского симфонического оркестра он услышал «хрипло-клокочущий звук», которым был сформулирован вопрос: «Витька! Это ты?». Волчек обернулся: «На меня глядело лицо, сильно напоминающее моего друга по учебе в Ленинградской Аадемии художеств. Но тот был атлетического телосложения с постоянным румянцем на лице. Сейчас же на меня смотрел человек, бледный до желтизны, с изможденным лицом. Видя мое изумление, сидящий сзади, прохрипел: «Это я, Заборский!». Сидящие рядом зашикали. Мы вышли в фойе, где дали волю нахлынувшим на нас чувствам. Расцеловались и долго сжимали в объятиях друг друга. Успокоившись, но продолжая недоумевать, я внимательно рассматривал изменившегося друга. Он был в обмундировании самой низкой категории «б/у», от многочисленных стирок потерявшем первозданный цвет «хаки».

– Жора, откуда ты? Что с тобой случилось? Что ты делаешь здесь, в Челябинске?..

Я смотрел в его помутневшие, выцвевшие, когда-то васильковые глаза, и мне стало страшно. Дошел! Как свирепо обошлась с ним военная судьба!…Превратила геркулеса в почти сгорбившегося старика…».

Вот тогда у Волчека и мелькнула мысль, что его давний товарищ несколько тронулся умом. Он, оказывается, приехал из Троицка в Челябинск искать соответствующие материалы, поскольку создавал проект монумента, который после победы должен быть установлен в Минске. О каком монументе победы можно думать, если враг еще силен, если «после позорного разгрома под Сталинградом он окончательно может озвереть», удивлялся Волчек, но тогда про себя решил, что ватман товарищу все-таки надо найти. Потому «на следующий день я вручил ему пять листов бумаги. Мы расстались. Он – в госпиталь, я вновь на фронт».

Слава Богу, Волчек ошибся. С физическим здоровьем дела у его друга улучшались. Потянуло к работе. Впоследствии сам Георгий Владимирович, любивший образные выражения, однажды сказал, вспоминая те дни, что как только у него более-менее нормально заработала правая рука, он вспомнил фразу Сталина «наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами» и решил взяться за проект будущего. С рассудком, несмотря на опасения Волчека, у него все было в порядке. У Заборского появилась связь с Союзом советских архитекторов Белоруссии, руководство которого размещалось в Москве и, надо отдать ему должное, тоже не сидело, сложа руки, в ожидании разгрома гитлеровцев. Теперь точно известно, что тот контакт ему помог установить скульптор Заир Азгур, с которым Георгий Владимирович был знаком еще по Академии художеств. Правда, невозможно сказать, как он вышел на связь с Азгуром, но в Белорусском государственном архиве научно-технической документации сохранилось первое письмо, которое Заборский написал Заиру Исааковичу 11 июля 1942 г. из Троицка. Это был крик радости:

«Здравствуйте, уважаемый т. Азгур!

Пишет Заборский. На этих днях я случайно получил возможность прочитать старый номер газеты «Советская Белоруссия». Что в этот момент пережил, Вы себе можете представить! Но еще больше меня взволновало, когда я на оборотной странице прочел о работе белорусских художников. Живы и работают. Моей радости нет предела.

Желаю успеха и плодотворной работы. Эти дни будут незабываемы. Да, это может быть только в нашей стране.

Жив и Алексей. Я его считал погибшим. Моей скорби не было предела (ведь мы с ним стали большими друзьями), как нет теперь предела моей радости. Куда ему написать, я не знаю. Пишу вам, потому что уверен больше в получении Вами моего письма. Меня глубоко тронуло, что в прочитанном мною списке художников БССР я не встретил фамилий Корзена и Пашкевича. Если это так, то для белорусского искусства это большая утрата. Последний раз я виделся с Корзеном на кладбище возле дома специалистов. У него была прогоревшая шляпа на голове и мысли идти пешком в Москву. Я пожелал ему всего хорошего. Это было 25-го июня рано утром. Поздно вечером этого же дня я вступил добровольцем в одну из частей Красной Армии… Был два раза ранен. Залечивал раны, не выходя из строя. У меня внутри было море мести, ненависти и злобы. Мне помогала моя физическая подготовка, полученная в спорте. Я был под Могилевом, Рогачевом, Оршей и Смоленском. Меня не брали ни штык, ни пули. Но вот под Ярцевом в неравном бою я был дважды тяжело ранен. Сначала были прострелены горло и шея… разорвавшаяся недалеко мина осколком мне разбила два позвонка на шее и застряла там по сей день, и его достать нет возможности. Утром меня подобрали. Я не мог шевелиться, разговаривать и даже пить воду. Так продолжалось дней 15. Я жил на одних уколах. Очень долго пролежал в госпитале в г. Ессентуки и, как видите, выжил. Через родных моей жены нашел жену и ее мать. Живем теперь в г. Троицке. Я инвалид Отечественной войны и получаю пенсию. Потихоньку поправляюсь. Достал у местных художников немного материала и занимаюсь этюдами и рисунками. Делаю рисунки воспоминаний пережитого. Пока этим здесь приходится ограничиваться, ибо других возможностей здесь нет и предложений также. Очень рад за Глебова, что он продолжает свою работу над памятником т. Фрунзе. А Трубе просто завидую.

Передайте всем приветы, наилучшие пожелания и скорого возвращения на родную Беларусь. Живы белорусы и будут жить. Построим новые города и начатую работу с Алексеем продолжим. Жму крепко руку.

Ваш Георгий Заборский.

Мой адрес: г. Троицк, Челяб. об-стъ, Комсомольский пер. 33, мне».

Его тянуло к работе, потому он занимался этюдами, делал «рисунки воспоминаний» и завидовал скульптору А. В. Грубе, которому удалось добраться до Москвы, где тот начал работать с М. Г. Манизером и возглавил Союз белорусских художников. Александр Васильевич был известен Заборскому тем, что в 1922 г. сделал первый во всем СССР прижизненный памятник Ленину в поселке Красно-полье Могилевской области, а Матвей Генрихович – памятник Ленину перед Домом правительства в Минске. Будучи выпускником столь авторитетной Академии художеств, Георгий Владимирович не мог не знать, что Матвей Генрихович был сыном знаменитого с дореволюционных времен русского живописца Генриха Матвеевича Манизера, который писал картины членов императорской семьи, в том числе юного Николая II. Его работы, к примеру, полотно «Въезд Гурко в Казанлык», покупал сам Александр III. Сын же первую Сталинскую премию получил за памятник Ленину в Ульяновске, вторую – за скульптуру Зои Космодемьянской на московской станции метро «Партизанская». Ему же было доверено снимать посмертную маску с лица Сталина. Довольно бесцеремонная дама – богиня Фортуна.

Заир Азгур то письмо Заборского передал А. П. Воинову, уже возглавлявшему Союз белорусских архитекторов. Александр Петрович, по всему СССР разыскивавший зодчих, разбросанных войной, сразу же написал ответное послание:

«Товарищу ЗАБОРСКОМУ– архитектору-художнику

Г. Троицк, Челябинской области, Комсомольский, 33.

Уважаемый товарищ!

Пишет Вам Правление Союза Советских Архитекторов в Белоруссии.

Адрес Ваш стал нам недавно известен через А. В. Трубе и 3. И. Азгура. Из Вашего им рассказа видно, что после жестоких боев и схваток с фашистской мразью вы стали инвалидом отечественной войны, но сохранили в себе, выражаясь Вашими словами, море ярости и ненависти к заклятому врагу. Вы по-прежнему бодры духом и имеете огромное желание работать. Вот на эту тему и хотим мы поговорить с Вами.

Первое – это необходимо Вам оформиться в члены Союза. Просим заполнить прилагаемую анкету и вместе с заявлением и фото направить ее нам. Хотя прием в члены Союза временно прекращен, мы будем ходатайствовать перед всесоюзным Правлением о принятии Вас.

Второе – это непосредственное Ваше участие в работе нашего Союза.

Правление решило провести в ближайшее время следующие мероприятия по согласованию и по поручению ЦК КП(б)Б:

1) Организация товарищеского соревнования на составление эскиза идеи проекта памятника Героям Отечественной войны.

2) Организация закрытого конкурса на составление проекта памятника народному поэту Белоруссии Янке Купала.

3) Проведение подготовительной работы по изданию сборника «Архитектура Советской Белоруссии к началу отечественной войны».

Программа по параграфу 1 высылается Вам завтра, а программы по п. п. 2 и 3 направим в ближайшем будущем.

Мы полагаем, что Вы заинтересуетесь этими вопросами и будете работать. Мы же, в свою очередь, постараемся Вам создать некоторые материальные условия в этой творческой работе.

Примите привет. Пишите.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПРАВЛЕНИЯ СОЮЗА

СОВЕТСКИХ АРХИТЕКТОРОВ БЕЛОРУССИИ (А. И. ВОИНОВ)

12 сентября 1942 года. Москва, Арбат, Филипповский, 22, Постпредство БССР».

Александр Петрович не уточнял, о каком именно памятнике идет речь, где он может быть установлен. Но именно эта идея и привлекла Заборского. Еще больших эмоций исполнено его очередное письмо, адресованное уже всем троим – А. П. Воинову, 3. И. Азгуру и А. В. Трубе, направленное из Троицка 22 сентября 1942 г.:

«Уважаемые Товарищи!

Мне трудно передать то глубокое чувство, которое у меня возникло после получения мною писем от союзов советских архитекторов и художников БССР.

Да, это возможно только в нашей стране, где забота о человеке стоит на должном месте, и разве за такую Родину не стоит сражаться так, как делают это лучшие сыны великого свободолюбивого народа. Разве его можно покорить. Никогда! Он умрет и то головой вперед.

Я инвалид Отечественной войны, я честно сражался за честь, свободу и будущее своей Родины до последней возможности. И те остатки сил и здоровья, которыми я располагаю сейчас, искренне отдаю дальнейшей борьбе. Ия вновь в строю. Но мое оружие уже не штык и граната, а карандаш и кисть.

Я очень благодарен за предложение мне непосредственно участвовать в работе союза.

Все то, что мне сейчас позволяет мое состояние и другие условия (а их у меня очень и очень мало), я отдам на эту работу.

Я избрал для работы первое задание: составление эскиза идеи проекта памятника героям Отечественной войны. Мне хотелось бы на все три задания. Но срок представления выполняемой работы слишком для меня мал. У меня появилось и выносилось нутром много идей. Но ничего. Еще впереди большая жизнь (эти слова подчеркнуты самим Заборским – Я. А) и творческие возможности.

А теперь мне хочется сказать о моем больном и существенном моменте в предстоящей работе. У меня нет ни бумаги, ни досок и т. п. самых необходимых вещей. Я просил бы союз о том, чтобы он написал в союз художников г. Челябинска с просьбой оказать мне помощь в этом отношении. Это от меня недалеко, и я могу туда съездить.

Заявление в союз, анкету и фото я вышлю в следующем письме. Заканчивая свое небольшое письмо, мне хочется передать Вам за оказанное мне внимание искреннее спасибо и солдатский привет.

Пишите.

Заборский Георгий Владимирович.

Г. Троицк, Челябинская область, Комсомольский пер., 33».

Это письмо свидетельствует о том, что Георгий Владимирович снова почувствовал вкус жизни, свою потребность для страны и для дела, которому учился. Он уже укрепился во мнении, что в «правое дело», в торжестве которого не сомневался, серьезный вклад можно внести не только на поле боя, владея винтовкой или гранатой. Правда, Воинов и Заборский тогда вели речь о разных памятниках. Первый, будучи не только руководителем творческой профессиональной организации, но и, в какой-то мере, ее политическим идеологом, что было неизбежно в его ситуации, исходил из того, что после победы нужно будет увековечить подвиги очень многих, за нее боровшихся и заплативших жизнью. И писал в своих письмах, прежде всего, о том, каким должен быть общий уровень почитания павших героев, ставил вопрос о будущих типовых обелисках и мемориальных знаках на многочисленных могилах. В архивах сохранилось много относящихся к тому времени набросков и эскизов памятников такого рода. Некоторые из них после войны рассылались по регионам в качестве рекомендательных. В 1946 г. был даже выпущен альбом «Эскизные проекты надмогильных памятников воинам Красной Армии, партизанам и мирному населению, погибшим в Великую Отечественную войну 1941–1945 гг., и мемориальных досок». Это были работы хорошего художественного уровня, а сам альбом стал результатом конкурса, объявленного Управлением по делам архитектуры при белорусском правительством уже в год победы. Есть в нем и работы Заборского. Правда, он в конкурсе не участвовал, варианты были приняты у Георгия Владимировича в виде готовых предложений, ведь он вернулся в Минск в конце лета 1945 г.

В Белорусском государственном архиве научно-технической документации можно познакомиться с его эскизным проектом памятника нашему земляку Герою Советского Союза генералу Льву Доватору, командовавшему в конце 1941 г. 2-м гвардейским кавалерийским корпусом, похороненному на Новодевичьем кладбище в Москве. Эскиз выполнен в 1942 г. Не прошел Заборский и мимо подвига Николая Гастелло. В этом же архиве можно узнать, как Георгию Владимировичу представлялся один из проектов памятника в честь Красной Армии, а также проект Триумфальной арки при въезде в Минск, тоже посвященной воинам-освободителям. Все они были исполнены в 1943 г. В следующем году его воображением на ватмане появился эскиз пантеона, предназначенного для Минска и посвященного воинам Красной Армии, партизанам и подпольщикам. В то же время он создал эскизный проект памятника на братской могиле воинов и партизан, эскизный проект монумента в честь воинов-освободителей, который, по его мнению, мог быть возведен в одной из садово-парковых зон столицы, эскизный проект памятника видному советскому военачальнику. Идея, суть которой состояла в том, что после войны на белорусской земле, а также и в Минске, должно возникнуть много прекрасных памятников, в рядах белорусских архитекторов, скульпторов утвердилась еще задолго до падения берлинского рейхстага. Она занимала многих мастеров искусств, того же И. Г. Лангбарда, о чем он тоже не раз писал А. П. Воинову из поселка Красные Ткачи, где находился в эвакуации. В письме от 3 сентября 1942 г. Иосиф Григорьевич отмечал: «Само собой разумеется, что кроме большого монумента для Белоруссии героям Отечественной войны нужен целый ряд памятников на местах крупных боев в память наших героев. Я сейчас тоже над этим работаю». А 23 октября сообщал, что «сегодня из Ярославля вместе с другими экспонатами художников на выставку отправляю и я:

1. Проект монумента «Героям второй Отеч. войны»… Три фасада, две перспективы и один макет высотой 2. 40…

2. проект музея-памятника героям (на 2-х листах: план, фасад и перспективу…)

3. памятник на братской могиле на поле боя для БССР».

Имелась в виду выставка, которую к 25-летию БССР предполагалось открыть в Третьяковской галерее Москвы. Заборский тоже активно участвовал в той выставке, как и во всей работе, связанной с поиском вариантов увековечения памяти борцов с гитлеризмом. Притом заглядывал в будущее дальше других. Например, уже тогда ему пришла в голову мысль о том, что у белорусской столицы должен быть Курган Славы. И он теперь есть. В его создании Георгий Владимирович, так уж получилось, участия не принимал, но первый вариант такого Кургана – тоже эскизный – из-под его пера, кисти, карандаша вышел еще в 1945 г. На нем нет четырех штыков, символизирующих четыре фронта, освобождавших Беларусь, но смотрится он интересно. А 3 июля 1944 г., узнав об освобождении своего родного города, Заборский закончил один из вариантов самой главной своей работы – проекта монумента Победы. Как пишет архитектор и историк архитектуры В. М. Чернатов, «по замыслу зодчего памятник представлял собой сложную объемно-пространственную архитектурно-скульптурную композицию. Трехступенчатая круглая колонна завершалась скульптурой матери-Родины. С четырех сторон основания колонны устанавливались скульптуры воина Красной Армии, партизана, рабочего и колхозника. В единстве этих емких образов-символов заключался основной смысл памятника».

Александр Петрович Воинов. Впоследствии член-корреспондент Академии наук БССР и Академии архитектуры СССР

В силу своего таланта Заборский настойчиво пестовал идею, суть которой состояла в том, что нужен мемориальный знак, способный стать главным для белорусской столицы, даже для всей республики. Он не мог ориентироваться на «типовой стандарт», на средний уровень. И дорога к такому творению заняла у Георгия Владимировича в общей сложности двенадцать лет. Притом это был непростой путь не только в смысле творческого поиска, о чем свидетельствует его переписка с А. П. Воиновым и другими своими коллегами. Чтобы творить, нужно было сначала выжить. И ему, и семье. Кроме того, для творческого процесса требовалось не только вдохновение, но и материалы. Союз архитекторов искал способы помочь. Вот что его руководитель писал Заборскому 5 октября 1942 г.:

«УВАЖАЕМЫЙ ГЕОРГИЙ ВЛАДИМИРОВИЧ!

Ваше письмо получил. Очень благодарен за скорый ответ… Вашу просьбу о помощи Вам в приобретении бумаги, красок и прочего направил члену нашего правления Науму Ефимовичу Трахтенбергу, работа-юшему в г. Челябинске, с которым я прошу Вас также связаться. Я ему поручил договориться с Челябинским отделением Союза архитекторов и о посылке Вам, за наш счет, всего необходимого для Вашей работы…

Примите привет. Пишите.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОЮЗА СОВЕТСКИХ АРХИТЕКТОРОВ БЕЛОРУС СИНИ (А. И. Воинов)»

Наум Ефимович Трахтенберг уже перед войной был известным в республике архитектором. В тридцатые годы он разрабатывал генпланы Бобруйска, Могилева, Минска. Был комиссован из армии по болезни, жил в Челябинске, работал в техническом отделе Байкалстроя НКВД СССР. Воинов писал ему:

«УВАЖАЕМЫЙ НАУМ ЕФИМОВИЧ!

Направляю Вам копию письма Георгия Владимировича Заборского, нашего молодого архитектора-художника из г. Гомеля… Война с фашистской мразью сделала его инвалидом, и теперь он находится неподалеку от Вас. Адрес его такой: ТРОИЦК Челябинский Комсомольский переулок, 33. Он горячо откликнулся на нашу просьбу принять участие в работе Союза и ему надо всемерно помочь.

Убедительно прошу Вас связаться с ним и поддерживать переписку, а самое главное это, на первых порах помочь ему с приобретением бумаги и т. п. необходимого ему для творческой работы…

Прошу Вас обратиться в Челябинское отделение Союза, и я думаю, они не откажут в содействии снабдить Г. В. бумагой и красками.

Расходы на это дело мы Вам возместим, как только напишете, сколько надо выслать денег.

Примите привет. Пишите.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОЮЗА СООВЕТСКИХ АРХИТЕКТОРОВ БССР (А. И. ВОИНОВ)».

Вообще-то, Георгию Владимировичу в то время было уже 33 года, по возрасту он был моложе Воинова только на семь лет. Но по опыту профессиональной работы Александр Петрович вполне мог считать автора писем из Троицка своим младшим коллегой не только потому, что занимал должность главы Союза архитекторов республики. Еще до войны Воинов стал известен проектами гостиницы «Беларусь» в Минске, построенной в 1938 г. – ныне это «Краун Плаза Отель» – на улице Кирова, гостиницы «Днепр» в Могилеве, а также, что было весьма немаловажно для общественного статуса, здания ЦК Компартии Белоруссии. Нынче в бывшем партийном штабе находится Администрация Президента Республики Беларусь. Правда, в то время оно было в четыре раза меньше и представляло собой лишь одну сторону нынешнего дома-квадрата, выходящую фасадом к скверу у Национального академического театра имени Янки Купаны. Гомельчанином Воинов называл Заборского и в других своих письмах. Почему Воинов так думал, можно только догадываться. Есть основания полагать, что он слышал о нем и до войны, так как Александр Петрович входил в состав жюри, которое давало оценку проекту памятника, посвященного воссоединению белорусских земель. Возможно, более близкому знакомству с биографией молодого специалиста помешало то, что тогда Заборский еще не был членом Союза архитекторов.

А ситуация у Заборского в Троицке во много была близка к отчаянной, о чем и говорится в письме Воинову:

«Здравствуйте, уважаемый Александр Петрович!

Посылаю Вам заполненную анкету, заявление и фотокарточку.

Пишу это письмо, не ожидая ответа на предшествующее, ибо иногда письма теряются…

Проект, который я делаю (памятник-музей Отечественной войны), 1-го декабря я не выслал, так как он еще не готов. Причин для этого было очень много. Они не ликвидированы и сейчас. Они заключаются в моем личном состоянии, которое зависит от моих бытовых и материальных условий и от непосредственных материалов для самой работы. У меня полное отсутствие дров и перспективы на их приобретение. Поэтому в моей проходной комнате вечный жуткий холод, не позволяющий снимать с плеч шинель, отсутствует свет. Две недели тому назад я вынужден был сам поехать в г. Челябинск и буквально вырвать пару листов бумаг в ССА (местном отделении Союза советских архитекторов – Я. А.) хотя бы для эскизной работы. Сам председатель в виде любезности дал из собственных «небольших» запасов четыре наполовину употребленных краски. Ценой больших усилий мне удалось добыть пол-листа фанеры и пару досок из забора для изготовления подрамников. Вот все, чем я располагаю для работы. Если же к этому добавить полное отсутствие у меня и в библиотеках каких-либо книжных материалов по архитектуре и какой-либо возможности с кем-нибудь поговорить или посоветоваться, то вам вполне станет ясна картина моих творческих условий.

Все мною сказанное не говорит о том, что я сложил оружие. Скорее, наоборот. Это заставляет еще больше напрячь мои силы для достижения цели. Начатую работу доведу до возможного конца, после чего пришлю ее в ССА БССР как свой творческий самоотчет в эти суровые дни.

Меня также интересует программа проекта памятника Янки Купалы. Если она уже имеется, то, если только возможно, просил бы мне ее выслать…

Примите привет и наилучшие пожелания в вашей личной творческой работе и работе союза.

Г. Заборский».

Просьба о принятии в Союз архитекторов также вскоре была отправлена в Москву:

«В Союз советских архитекторов Б.С.С.Р. от архитектора-художника Г. В. Заборского

Заявление

Прошу С. С. А. принять меня в члены Союза архитекторов Б. С. С.Р. В 1939 году я окончил Академию художеств в Ленинграде и получил диплом архитектора-художника.

В настоящее время являюсь инвалидом Отечественной войны.

К заявлению прилагаю анкету и фотокарточку.

Г. Заборский 12/XII-1942 г.».

В 1943 г. у Заборских родилась дочь, которую тоже назвали Еленой. А материальное положение молодой семьи определялась тем, что приходилось жить, в основном, на зарплату Елены, жены Георгия, да небольшую пенсию, которую он получал как инвалид войны второй группы. Об этом периоде их жизни в анкете в его личном деле, которое уже в январе 1946 г. оформлялось в Минске в Белгоспроекте, сказано вполне определенно: «1942–1945 – без трудоустройства (пенсионер)». То же самое Заборский тогда написал и в своей автобиографии: «После госпиталя я получил инвалидность II гр. Без трудоустройства. В 1945 г. из Троицка приехал в Минск и поступил на работу в Белгоспроект в качестве архитектора». Выполнение оформительских поручений Троицкого горкома партии и райисполкома вряд ли приносило дополнительный доход, это делалось, скорее всего, на общественных началах. Выручал огород, которым Георгию Владимировичу, несмотря на его городское происхождение, пришлось заняться в полной мере. Он даже изобрел «двухуровневый» бурт для хранения картофеля, который доказал, что может уберечь клубни не только от мороза, но и от воров. Однажды, придя за картошкой, он увидел, что бурт кем-то вскрыт, и ничего уже в нем нет. Соседи стали выражать сочувствие и сыпать ругательства в адрес нечистых на руку людей, а Заборский, не демонстрируя эмоций, принес лопату, снял слой земли, и все увидели, что под ним находится еще одна ниша, полная клубней. Возмущение собравшихся сменилось удивлением.

О том, что состояние здоровья Георгия Владимировича по-прежнему оставляло желать лучшего, свидетельствует еще одно письмо, отправленное им А. П. Воинову 2 июня 1943 г.:

«Здравствуйте, уважаемый Александр Петрович!

Письмо из Союза мне передали. С большим удовольствием я принял бы участие в составлении эскиза обложки для альбома, но мое постоянное местонахождение к тому не располагает – вот скоро полтора месяца, как я проживаю в больнице. Это мой второй дом. Дней через 10–12 смогу выйти. Очень отрадно слышать, что организуется архитектурный отдел на выставке изобразительных искусств, посвященной двадцатипятилетию Б.С.С.Р. Я же с огромным пожеланием приму в ней участие по мере моих сил и возможностей. Первое взятое на себя обязательство, несмотря ни на какие трудности, выполнил и почти в срок. Но вот с отправкой дело обстоит совсем плохо. Кое-как отправил. Но меня предупредили, что идти проект будет очень долго. Случайно мне удалось сделать фото с моей работы, которое Вам и посылаю с уверенностью, что оно к Вам попадет раньше, чем сам проект. Фото слишком затемнено и не совсем удачно. Подробно описывать свой проект и свою идею я не буду. Плохо, если произведение искусства не говорит своим языком само, если камни молчат и требуют излишних пояснений…».

Окончания письма в архиве нет. Но последняя фраза в нем очень показательна. Фактически в ней Забрский выразил важнейший принцип, которым он руководствовался всю жизнь и время от времени повторял вслух: дело само должно говорить за себя, а если оно требует истолкования, значит, не все как следует продумано и исполнено.

В материальном плане молодую семью мог выручить тот самый памятник, посвященный освобождению Западной Белоруссии, над которым Георгий Владимирович работал перед самой войной. Тогда проект был одобрен и принят к реализации. Была назначена соответствующая плата, заключен договор, начислен аванс. Но из-за начавшейся войны он не все смог получить. Кто-то посоветовал обратиться в высокие инстанции. И Заборский направил просьбу правительству республики:

«В Совнарком Б. С. С.Р.

от художника-архитектора Заборского Г. В.

Заявление

В июне м-це 1941 года мной и скульптором Глебовым по поручению управления по делам искусств при С.Н.К. Б. С. С.Р. был выполнен проект памятника «Освобождение Западной Белоруссии Красной Армией» для гор. Белостока. Расчет за выполненную работу в связи с начавшейся войной и эвакуацией из г. Минска произведен не был.

По возвращению т. Глебова из армии решением С.Н.К. Б.С.С.Р. № 13 от 16 февраля 42 г. скульптору т. Глебову было выплачено 7500р. (семь т. пятьсот), причитающиеся ему в счет этой работы. Причитающуюся мне зарплату я вместе с т. Глебовым получить не мог, так как находился еще в армии, а после ранения лежал на излечении в госпитале.

В настоящее время вызван зам. пред. С.Н.К. Б. С. С.Р. т. Крупеня в Москву для участия в выставке изобразительных искусств в честь 25-летия Б. С. С.Р. и обращаюсь к Вам с просьбой дать указание о выплате мне 7500 (семь т. пятьсот) р.

28 октября 1943 г.

Архитектор-художник Г. Заборский».

Но это, похоже, уже второе письмо, подготовленное в один и тот же день. Первое состояло всего из семи строчек, и претендовал автор только на 2000 рублей. Однако рядом оказались люди, имевшие больший опыт «общения» по поводу гонораров. И сделали соответствующие подсказки, тем более, что речь шла о немалых по тем временам суммах. Несколькими месяцами перед этим архитектору Е. М. Маршаку в ответ на просьбу помочь было выделено разовое пособие в размере 350 рублей. Таких денег было достаточно для приобретения мужского пальто. Ходатайство Заборского поддержали авторитетные люди, знавшие ситуацию с памятником для Белостока. Это скульптор Азгур и художник Зайцев, работавший тогда в Штабе партизанского движения и участвовавший в выпуске сатирических газет «Партизанская дубинка» и «Раздавим фашистскую гадину» (с 1945 г. – журнал «Вожык»), В той же архивной папке хранится документ следующего содержания:

«Мы, нижеподписавшиеся т. т. Заслуженый деятель искусств художник-архитектор Воинов А. П., орденоносец живописец Зайцев Е., как члены бывшего конкурсного жюри и председатель последнего Заслуженный деятель искусств орденоносец Азгур 3. И. удостоверяем, что проект памятника «Освобождение Западной Белоруссии Красной Армией» под девизом «Красная звезда» принадлежал художнику-архитектору Г. В. Заборскому и получил премию в размере 5000 р. (пять) с правом дальнейшей разработки. Из указанной суммы архитектору было выплачено только 3000 р. (три).

С целью дальнейшей разработки Управление по делам искусств при С.Н.К. Б. С. С.Р. заключило с архитектором Заборским договор, согласно которому архитектору выплачивалось 10000 р. (десять). Вся работа по договору архитектором Заборским была выполнена. Из указанной в договоре суммы при его подписании арх. Заборскому был выплачен аванс в размере 2500 р. (две тысячи пятьсот р.). Таким образом, по данному договору архитектору Заборскому причитается дополучить 7500 (семь тысяч пятьсот р.) и 2000 (две) премиальных, что вместе составляет 9500 (девять тысяч пятьсот р.).

Председатель конкурсного жюри, Заслуженный деятель искусств орденоносец скульптор Азгур.

Члены конкурсного жюри

Заслуженный деятель искусств художник-архитектор Воинов.

Орденоносец живописец Зайцев».

Дата отсутствует. Похоже, этот акт готовился в качестве приложения к заявлению Заборского в белорусский Совнарком. К сожалению, не обнаружены свидетельства, подтверждающие, что просьба была удовлетворена правительством.