Текст книги "«Свет и Тени» Последнего Демона Войны, или «Генерал Бонапарт» в «кривом зеркале» захватывающих историй его побед, поражений и… не только. Том IV. «Вторая Польская кампания, или Роковой поход в Россию сугубо в фактах»"

Предстояло обсудить судьбоносный вопрос – дать ли после «ничейного» Бородинского сражения еще одну битву под Москвой, или оставить город без боя.

Поскольку протокола не велось, то основными источниками сведений о совете служат воспоминания Раевского и Ермолова, а также письмо Н. М. Лонгинова к С. Р. Воронцову в Лондон. Принято считать, что на нем присутствовали генералы М. Б. Барклай-де-Толли, задержавшийся в пути Л. Л. Беннигсен, Д. С. Дохтуров, А. П. Ермолов, П. П. Коновницын, А. И. Остерман-Толстой, сильно опоздавший Н. Н. Раевский (когда он все же подъехал, то Ермолов кратко ввёл его в курс дела), Ф. П. Уваров, полковник К. Ф. Толь, а также дежуривший в тот день генерал П. С. Кайсаров. Иногда в числе присутствовавших ошибочно упоминаются М. А. Милорадович и М. И. Платов, но первый отвечал за арьергард сдерживавший наседавшего врага, а второй в силу ряда «морально-этических» причин к тому времени совсем вышел из доверия у Кутузова и вряд ли мог быть позван на военный совет с такой судьбоносной повесткой.

Открывший заседание Беннигсен сформулировал дилемму – дать бой на невыгодной позиции либо сдать неприятелю древнюю столицу. Кутузов поправил его, что речь идёт не о спасении Москвы, а о спасении армии, так как рассчитывать на победу можно только в случае сохранения боеспособной армии. В своём выступлении Беннигсен объявил, что отступление обессмысливает невиданное кровопролитие в Бородинском бою. Сдача священного для русских города подорвёт боевой дух солдат. Велики будут и чисто материальные потери от разорения дворянских имений. Несмотря на наступавшую темноту, он предложил перегруппироваться и без проволочек атаковать противника. Его предложение в той или иной форме поддержали Ермолов, Коновницын, Уваров и Дохтуров.

В дискуссию первым вступил Барклай-де-Толли, подвергший критике позицию под Москвой, и предложивший отступать: «Сохранив Москву, Россия не сохраняется от войны, жестокой, разорительной. Но сберегши армию, ещё не уничтожаются надежды Отечества, и война… может продолжаться с удобством: успеют присоединиться в разных местах за Москвой приготовляемые войска». Он предложил отступить на Владимирский тракт и далее к Нижнему Новгороду, чтобы в случае разворота Наполеона к Петербургу успеть перекрыть ему путь.

Это мнение – (в разном «формате» – Я.Н.) – поддержали Остерман-Толстой, Раевский и Толь. Последний указывал, что истощённая Бородинским побоищем армия не готова к новому столь же масштабному бою, тем более, что многие командиры выведены из строя ранениями. В то же время отступление армии по улицам Москвы произведёт тягостное впечатление на горожан. На это Кутузов возразил, что «армия французская рассосётся в Москве, как губка в воде», и приказал отступать через Москву на Рязанскую дорогу.

Опираясь на мнение разумного меньшинства, Кутузов принял решение, не давая сражения на неудачной позиции, оставить Москву (ибо, по его словам, повторявшим Барклая-де-Толли, «с потерей Москвы не потеряна ещё Россия»), чтобы сохранить армию для продолжения войны, а заодно сблизиться с подходящими резервами. Это решение требовало определённого мужества, так как мера ответственности за сдачу исторической столицы неприятелю была очень велика и могла обернуться для главнокомандующего отставкой. Никто не мог предсказать, как это решение будет воспринято при дворе и, тем более, наилукавейшим и крайне мнительным самодержцем Всея Руси. (Как, впрочем, все авторитарные правители всех времен и народов!? Впрочем, это – «сугубо оценочное суждение!)

По окончании совета Кутузов вызвал к себе генерала-интенданта Д. С. Ланского и поручил ему обеспечить подвоз продовольствия на Рязанскую дорогу. Армии, которая готовилась к бою, был отдан приказ отступать, вызвавший всеобщее недоумение и ропот. Отступление по городу производилось ночью. Решение об отступлении застало врасплох и московские власти во главе с графом Ростопчиным.

После двух дневных переходов русская армия свернула с Рязанской дороги к Подольску на Старую Калужскую дорогу, а оттуда – на Новую Калужскую. Поскольку часть казаков продолжала отступать на Рязань, наполеоновские лазутчики были дезориентированы и Наполеон в течение девяти дней не имел представления о местонахождении русских войск.

Ближе к вечеру 14 сентября в опустевшую Москву вступил Наполеон. Военным губернатором был назначен маршал Мортье, комендантом крепости и города – Дюронель. Уже в ночь с 14 на 15 сентября город был охвачен пожаром, который к ночи с 15 на 16 сентября усилился настолько, что Наполеон был вынужден покинуть Кремль.

Причин возникновения пожара могло быть несколько: то ли организованный поджог при оставлении города (обычно связываемый с именем генерал-губернатора Москвы Ростопчина); то ли поджог русскими лазутчиками (несколько русских было расстреляно французами по такому обвинению) и уголовниками, намеренно выпущенными из московских тюрем Ростопчиным; то ли неконтролируемые действия наполеоновских войск, случайно возникший пожар, распространению которого способствовал общий хаос в оставленном городе.

Поскольку очагов у пожара было несколько, то не исключено, что в той или иной мере все версии имеют право на существование.

Пожар бушевал до 18 сентября и уничтожил бо́льшую часть Москвы. Из 30 тыс. домов, бывших в Москве перед нашествием, после того как французский император ее покинул, в ней осталась примерно 1/6 городских построек.

«Усевшись» в Москве, Наполеон принялся обсуждать дальнейший план военной кампании, в частности, поход на Петербург. Именно этого по некоторым данным особо опасались при дворе в северной Пальмире, в частности, в царской семье (например, нервировавшая материнскими истериками своего царственного сыночка вдовствующая императрица Мария Федоровна, на дух не переносившая «корсиканского выскочку-чудовище» – Я.Н.). Но маршалы Наполеона возражали, они считали этот план невыполнимым – «идти навстречу зиме, на север» с уменьшившейся армией, имея в тылу Кутузова, немыслимо. Наполеон не стал отстаивать этот «прожект».

Символично, что в это же время он предпринял сразу несколько попыток замириться с российским императором.

Началось все 18 сентября, когда он через начальника Воспитательного дома генерал-майора И. А. Тутолмина передал, что почитает Александра по-старому и желал бы заключить мир. Наполеон, по-прежнему, намерен был требовать отторжения Литвы, подтверждения блокады и военного союза с Францией. Забавно, что следующая попытка была предпринята уже через два (!) дня – 20 сентября. Письмо с предложением мира было доставлено Александру через И. А. Яковлева (отца А. И. Герцена). Симптоматично, что и на донесение Тутолмина и на личное письмо Наполеона к Александру царского ответа не последовало – («царское ли – это дело» – Я.Н.)!? Тогда через две недели – 4 октября – Наполеон направил свое особо доверенное лицо, генерала Лористона к Кутузову в Тарутино для пропуска к Александру I с предложением мира: «Мне нужен мир, он мне нужен абсолютно во что бы то ни стало, спасите только честь». И вот 5 октября состоялось короткое (не более получаса!) свидание Лористона с Кутузовым, после чего князь Волконский был отправлен к Александру I с донесением о предложении Наполеона. Но и здесь все обошлось без ответа: (лукаво-фальшивый «византиец», явно «закусил удила» – Я.Н.)…

Вернемся немного назад во 2 (14) сентября, когда ок. 17 часов Великая армия только-только входила в Москву, а арьергард Милорадовича ее покидал. Кавалерия Себастиани остановилась по просьбе Милорадовича и пропустила без боя последние войска и обозы русских, иначе ей однозначно намекнули на кровавые затяжные уличные бои, если им не дадут спокойно покинуть Москву. 4 (16) сентября армия отступила к Боровскому перевозу и перешла на правый берег Москвы-реки. Помимо армии, через Боровский перевоз переправилось более 40 тыс. обозов и экипажей, бежавших из Москвы ее жителей. Главная квартира армии расположилась в Кулакове. 5 (17) сентября Кутузов, двигаясь вдоль правого берега Пахры, пересёк Каширскую дорогу, 6 сентября достиг Подольска, а 9 сентября – селения Красной Пахры на старой Калужской дороге.

Повторимся, что Наполеон не знал, где находится русская армия. Казаки, отступая по Рязанской дороге, обманули и увлекли за собой отряд Мюрата на два перехода, до Бронниц. Неприятель потерял русскую армию из виду (по срокам и дням – разнобой!), и только появление казаков на Можайской дороге побудило Наполеона выслать корпус Юзефа Понятовского к Подольску.

Армейский лагерь русских у Красной Пахры прикрывался: авангардом Милорадовича – у деревни Десны, корпусом Раевского – у деревни Луковня, между Калужской и Тульской дорогами, и кавалерией Васильчикова – у Подольска.

Из Красной Пахры Кутузов к 2 октября отвёл армию дальше на юг к селу Тарутино, что неподалеку от Калуги. Находясь на старой Калужской дороге, русская армия прикрывала Тулу, Калугу, Брянск и хлебородные южные губернии, угрожала неприятельскому тылу между Москвой и Смоленском.

В Москве Наполеон оказался в западне, зимовать в разорённом пожаром городе не представлялось возможным: «продразверстки» в окрестностях столицы мало чего давали, растянутые коммуникации Великой армии были очень уязвимы, войска начинали разлагаться. Наполеон стал готовиться к отступлению на зимние квартиры где-то между Днепром и Западной Двиной. Более того, Наполеон предвидел впечатление, которое произведёт в Европе его уход из Москвы, и страшился этого впечатления.

…Кстати, скорее всего, он уже тогда осозновал, что гоняясь за русской армий вплоть до самой Москвы, войдя в нее и весьма долго оставаясь в ней, «по-детски наиво» ожидая мира от крайне уязвленного чрезвычайно амбициозного русского царя, он совершил роковую ошибку. Вот как он сформулировал свое состояние мыслей: «Ах, разве я не знаю, что Москва в военном отношении ничего не стоит! Но Москва и не является военной позицией, это позиция политическая. Меня считают там генералом, а между тем я остаюсь там только императором! В политике никогда не надо отступать, никогда не надо возвращаться назад, нельзя сознаваться в своей ошибке, потому что от этого теряется уважение, и если уж ошибся, то надо настаивать на своём, потому что это придаёт правоту!» [По сути дела, это – его (и прочих «выскочек» всех времен и народов!!!) жизненное кредо: «никогда и не при каких обстоятельствах не признавать своих ошибок; в крайнем случае, что-то типа… нечаянно слишком доверялся людям»! Комментарии излишни и каждый вправе самостоятельно продолжить развивать эту мысль в силу своей исторической компетенции – Я.Н.]…

Пока французский император сидел в Москве – в Кремле – (и напрасно «ждал у моря погоды» – Я.Н.), обстановка на его северном фланге (Петербуржском направлении) менялась, причем, не в лучшую для него сторону.

В Прибалтике под Ригой велась позиционная война с редкими вылазками русских против корпуса маршала Макдональда.

Войска российского генерал-лейтенанта Фаддея Фёдоровича Штейнгеля были расквартированы в Риге и с начала войны приведны в состояние повышенной боевой готовности, поскольку наполеоновская армия планировала длительную блокаду лифляндской столицы.

Началось все с серии боев за «ключи от Риги» – Митаву.

Генерал-губернатор Риги Магнус Густав Эссен 1-й предполагал резким внезапным ударом выбить неприятельские войска из Митавы и отправил туда корпус полковника Розена. Подчинявшийся командующему Х-м корпусом Великой армии Макдональду, но пользовавшийся в Курляндии полной свободой действия, прусский генерал Йорк решил сдать Митаву и организованно отступить. Войска Йорка при Экау сперва пытались оказать упорное сопротивление русским, но подоспевшее к ним подкрепление обошло Йорка с флангов и прусский генерал, опасаясь окружения, отдал приказ о немедленном отходе.

После входа войск полковника Розена в Митаву в городе был обнаружен большой оружейный арсенал, который был отправлен в Ригу. Сам Эссен через день вступил в освобождённую Митаву. Тем временем отступившая армия генерала Йорка 28 сентября заняла новые позиции у Руйенталя, начав готовиться к решающему сражению за стратегическое доминирование в Курляндской губернии.

В пятичасовом сражении при местечке Грефенталь пруссаки Йорка, получив подкрепление от генерала Клейста, в том числе, три батальона поляков, оказали столь умело сопротивление войскам Штейнгеля, что оказавшись прижатым к берегу реки Гарозы и, не имея возможностей продолжать борьбу за этот важный форпост, он вынужден был скомандовать поспешное отступление.

Пользуясь моментом, Йорк отдал приказ атаковать расстроенные и деморализованные силы генерала Штейнгеля. Сражение произошло вблизи небольшого увеселительного заведения под названием «Казачья корчма» в Мезоттене (современная Межотня). В результате стремительного нападения прусских солдат авангард русской армии был отброшен со своих первоначальных позиций. В ходе дальнейшего боя стало сказываться количественное и тактическое превосходство прусского войска и Штейнгель начал организованное отступление в сторону Митавы под прикрытием арьергарда генерал-майора Александра Б. Фока, прибывшего на поле сражения в самом его конце и сходу вступившего в бой с прусским авангардом. Эссен не стал дожидаться отступавшей армии Штейнгеля, покинул Митаву, бросив город на произвол судьбы.

Так Митава оказалась в руках наполеоновских войск. У русских она была лишь два дня. В боях при Грефентале и Мезоттене русская армия потеряла 2.5 тыс. чел. убитыми и ранеными. Тогда как пруссаки лишились примерно тысячи человек.

12-тысячный Финляндский корпус генерала Штейнгеля был переброшен к Витгенштейну под Полоцк.

Напомним, что наступая на Москву, Наполеон оставил в Полоцке, на северо-востоке Белоруссии, корпуса Удино и Сен-Сира. Первоначальная задача наступления на Петербург провалилась после сражения под Клястицами и на первый план вышла задача охраны коммуникаций. После 1-го сражения под Полоцком обе стороны временно прекратили активные боевые действия.

Через некоторое время войска Витгенштейна существенно усилились, так как 15 октября к ним подошло под началом генерал-майора И. М. Бегичева хорошо вооружённое Петербургское и новгородское ополчение (12 тыс.), набранное в северных губерниях. Кроме того на соединение с Витгенштейном двигался из Финляндии 12-тысячный корпус генерал-лейтенанта Штейнгеля, что давало им в целом от 49 до 55 тыс. с 122 орудиями, правда, значительная часть их были ополченцами, чьи ратные свойства, все же, существенно отличались от возможностей регулярных войск.

28—29 сентября (10—11 октября) тремя колоннами войска Витгенштейна начали двигаться в сторону Полоцка. Левой колонной командовал Бегичев, центральной – Витгенштейн, правой – генерал-лейтенант Л. М. Яшвиль. 5 (17) октября они прибыли в район Полоцка.

У Сен-Сира было в Полоцке и его окрестностях до 32 тыс. чел. Сражение (его принято называть 2-м сражением при Полоцке) началось 6 (18) октября встречной кавалерийской рубкой. После этого наполеоновская пехота атаковала центр и правый (южный) фланг русских, но атака была отбита. Тогда, Сен-Сир бросил кавалерию в атаку в стык центра и левого (северного) фланга неприятеля. Однако и здесь не добился успеха. В своих атаках его кавалеристы лишились более половины своего состава и почти всех старших офицеров.

После этого, наполеоновский маршал атаковал сразу все три колонны русских войск. Хотя обе стороны понесли серьезные потери, но бой особого результата не принес никому.

В конце концов, французский полководец отошел в свой укрепленный лагерь возле Полоцка. Южная колонна генерала Яшвиля заняла позиции напротив вала, окружавшего его лагерь, а корпус Штейнгеля остановился на левом берегу Двины – напротив города. Утром 7 (19) октября Витгенштейн пошел во фронтальную атаку. Его артиллерия мощным огнем заставила неприятеля покинуть лагерь и укрыться в Полоцке.

В 2 часа ночи на 8 (20) октября авангарды генерал-майора Александра Б. Фока и полковника Андрея Турчанинова (он командовал 3-м егерским полком) ворвались в город, который уже горел. Развернулись ожесточенные уличные бои. Под натиском превосходящих сил противника Сен-Сиру пришлось вывести свои войска из города на левый берег Западной Двины.

Попытки вернуть его уже в светлое время суток не принесли успеха, а сам Сен-Сир получил тяжелое ранение. Воспользовавшись этим, баварский генерал Карл фон Вреде самовольно отвел его корпус к Докшицам.

Если за все время боев российские войска потеряли убитыми и ранеными ок. 8 тыс. чел., то противник – до 4-х тыс. убитыми и ранеными, свыше 2-х тыс. пленными.

Это одна из лаконичных «версий» событий под Полоцком во второй половине октября. А вот другой вариант так называемого «Второго Полоцкого сражения», возможно, более «развернутый». Впрочем, «со стороны – виднее»…

<<…Витгенштейн приступил к наступательным операциям только 18 октября, т.е. когда Наполеон уже вовсю готовился к своей знаменитой плачевными результатами ретираде из Москвы.

Стремясь поддержать Штейнгеля, который шёл по левому берегу Двины, Витгенштейн, будучи на правом берегу, собрался предпринять ложное нападение на Полоцк, чтобы отвлечь противника от мостов, по которым Штейнгель приготовился переправить через реку свой корпус.

Так 6 (18) —8 (20) октября началось 2-е сражение под Полоцком между русскими войска генерал-лейтенанта Витгенштейна и 23-27-тысячным (данные разнятся) Баварским корпусом Наполеона под началом маршала Сен-Сира.

В первый же день русский авангард генерал-майора Балка в составе двух егерских полков, нескольких эскадронов и 6 пушек вытеснил противника из села Громы, находившегося к востоку от города, и прогнал их до укреплённых позиций под Полоцком. Артобстрел и контратака врага опрокинули Балка, что понудило Витгенштейна прислать подкрепления. Основные бои завязались на правом берегу Двины, неприятель перебрасывал войска с левого берега, что облегчало положение корпуса Штейнгеля, приближающегося к месту событий тем же берегом.

По мере вступления в бой все новых и новых подразделений отвлекающая диверсия Витгенштейна превращалась в большое сражение. Пришлось ему задействовать уже весь свой корпус. Остаток дня прошёл в ожесточённых атаках и контратаках. Основные силы Витгенштейна напирали на противника на левом («штейнгелевском») берегу реки Полоты, притока Двины. Одновременно с этим на правом берегу Полоты вёл бой авангард генерал-лейтенанта Яшвиля.

В целом битва протекала без особого успеха для какой-либо из сторон, но поскольку русские атаковали укреплённую оборону неприятеля, их потери заметно превосходили потери врага. Подошедший наконец Штейнгель сообщил, что находится недалеко от места боя и может атаковать позиции неприятеля напротив Полоцка с левого берега Двины.

Почти весь следующий день обе стороны наблюдали друг за другом. После того, как в 16 часов дня войска Витгенштейна заметили, что на другом берегу противник стал под напором Штейнгеля отступать, был открыт артиллерийский огонь по укреплениям Полоцка. На правом берегу части Витгенштейна атаковали город с разных сторон, но на левом берегу корпус Штейнгеля был, все же, остановлен в 5 верстах от Полоцка. Самые ожесточённые бои происходили на единственном мосту через Полоту на северных подступах к городу.

Опасаясь угрозы окружения, Сен-Сир отдал приказ о скрытном ночном отступлении из города от наседавшего Витгенштейна на левый берег Двины. Приступ Полоцка начался в полночь и продлился до 2 часов утра 20 октября. Сен-Сир сжёг за собой мосты и 2 тыс. баварцев, не успевших переправиться, попали в плен.

В 8 часов утра 20 октября решительной атакой Сен-Сиру удалось-таки сбить авангард Штейнгеля с позиций и открыть путь к отступлению. Ожидая возведения мостов через Двину, Витгенштейн отправил на усиление Штейнгеля 12 тыс. солдат под командованием генерал-лейтенанта Сазонова. После постройки мостов он переправился на левый берег, соединился с корпусом Штейнгеля и принялся преследовать врага.

Но Сен-Сир, избежав окружения, уже успел вывести бо́льшую часть своих войск. Лишившийся до 6 тыс. убитыми и раненными он был тяжело ранен в ногу, после чего передал командование II-м корпусом генералу Леграну, а VI-й остался под командой генерала Вреде.

Русские по официальным данным потеряли убитыми и ранеными ок. 8 тыс. солдат, правда, порой, эту планку поднимают до 12 тыс…>>

За победу во 2-м Полоцком сражении Витгенштейн был произведён в генералы от кавалерии. Занятие Полоцка означало серьёзную угрозу коммуникациям Наполеона и вынудило его направить против Витгенштейна резервный корпус под командованием Виктора.

Тем временем, в «центре» военных событий – в Москве и вокруг нее – обстановка тоже изменилась.

Напомним, что после оставления Москвы армия Кутузова к началу октября расположилась в укреплённом лагере близ села Тарутина за рекой Нарой (примерно на границе Московской области к юго-западу от Москвы). Она получила отдых и возможность пополнить материальную часть и живую силу.

А вот Наполеон, заняв Москву, оказался в затруднительном положении. Его войска не могли полностью обеспечить себя необходимым в Москве. Набравшие силу конно-диверсионные «летучие» отряды русских (ведущие «партизанскую войну») не позволяли нормально снабжать Великую армию. Покинув Москву, Кутузов направил их во все стороны с приказом, переносясь с одного места на другое, нападать внезапно и, действуя то совокупно, то порознь, наносить всевозможный вред неприятелю. Они редко превышали 500 человек и в основном были из казачьих войск, с небольшим числом регулярной конницы (гусар либо драгун), иногда егерей и нескольких орудий мобильной конной артиллерии.

К востоку от Тарутинского лагеря русской армии действовали полковники князь Кудашев и Ефремов; к западу, между Можайском, Москвой и Тарутином, – полковник князь Вадбольский, капитан Сеславин и поручик фон Визин; к северу от Москвы действовал отряд Винцингероде, усиленный частью Тверского ополчения. Он высылал от себя отряды флигель -адъютанта Бенкендорфа и полковников Чернозубова и Пренделя – вправо, к Волоколамску, Звенигороду, Рузе, Гжатску, Сычёвке и Зубцову, а влево – к Дмитрову.

Были и другие удалые «партизанские» вожаки из числа кадровых офицеров русской армии.

Так, капитан Фигнер действовал в ближайших окрестностях Москвы и часто, переодевшись во французский мундир, бывал на неприятельских биваках и даже проникал в сам город для получения сведений о противнике.

Неприятелю для фуражировки приходилось отправлять значительные отряды, которые редко возвращались без потерь. Для облегчения сбора провизии и охраны коммуникаций Наполеон был вынужден держать крупные войсковые соединения далеко за пределами Москвы.

Так, для контроля за русской армией, 20-26-тысячный (данные сильно разнятся) авангард Мюрата с 24 сентября расположился недалеко от Тарутина на реке Чернишне (приток Нары) в 90 км от Москвы. В него входили: V-й корпус Понятовского, две пехотных и две кавалерийских дивизии, все четыре кавалерийских корпуса Великой армии и 197 пушек, причем, их столь большое количество вряд ли было необходимо, поскольку годилось для массированного применения в большом сражении. Фронт и правый фланг растянутого расположения Мюрата были прикрыты реками Нарой и Чернишней, левый фланг выходил на открытое место, где только лес отделял неприятеля от русских позиций.

Какое-то время столкновений между противниками не было и офицеры с обеих сторон нередко съезжались «поболтать» по-французском и поведать друг другу байки из боевого прошлого (и победах «бес числа» в изысканных схватках со скорострельными «многоствольными легкими кулевриночками» – так в ту пору в армейской среде «величали» «дам пониженной социальной ориентации» – Я.Н.).

Такая «мирная жизнь» продолжалась пару недель.

Сразу после неудачной миссии маркиза Лористона, бывшего послом в России перед самой войной, в лагерь Кутузова в Тарутино, когда «просьба» (закамулифрованная мольба французского императора) о немедленном мире с русским царем «повисла в воздухе» без ответа (повторимся, не «царское это дело» – заключать мировую с агрессором-императором Франции – Я.Н.) было решено атаковать Мюрата, использовав удачную диспозицию, и разгромить его. Тем более, что «партизаны» сообщили: ближайшие подкрепления для Мюрата находились лишь в… Москве, т.е. чуть ли не в сотне км.

План атаки разработал генерал-от-кавалерии Беннигсен, начальник главного штаба у Кутузова. Напомним, что к левому флангу войск Мюрата почти вплотную подходил большой лес, что давало возможность скрытно приблизиться к их расположению. Именно эту особенность и было решено использовать.

Собирались напасть на врага двумя колоннами.

Одна, под личным руководством Беннигсена, должна была скрытно через лес обойти левый фланг неприятеля. Мощная группировка состояла из 2-го, 3-го, 4-го пехотных корпусов, 1-го кавалерийского корпуса, а также 10 полков казаков под командованием генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова.

Остальные корпуса под началом Милорадовича должны были сковать боем правый фланг противника. Отдельному отряду генерал-лейтенанта Дорохова следовало перерезать Мюрату возможность ретироваться по Старой Калужской дороге в районе села Вороново.

И наконец, сам главноком Кутузов оставался с крупными резервами в лагере и осуществлял общее («художественное» – Я.Н.) руководство.

Мюрат понимал весь риск расположения своих войск, а также имел сведения о предстоящей атаке. Видимо, приготовления русских не остались для него тайной. За день до сражения его солдаты всю ночь простояли под ружьём в полной готовности, однако ожидаемого нападения не последовало. Считается, что атака русских войск запоздала на день из-за отсутствия начальника штаба Ермолова, который был на званом обеде в отдаленном имении и большинство из приглашенных «господ офицеров» (генералов и полковников), так дружно «накатили», что потрезвели очень не скоро. (Впрочем, так бывает – «на войне – как на войне»: там живут одним днем, поскольку завтра любого могут убить… – Я.Н.)

На следующий день Мюрат даже издал приказ об отводе артиллерии и обозов. Однако адъютант, доставив приказ начальнику артиллерии, застал того спящим и, не подозревая срочности ситуации, решил подождать до утра. В результате утром солдаты Мюрата абсолютно не были готовы к отражению атаки.

Момент для сражения 6 (18) октября в районе села Тарутино оказался удачным для русских. В иностранной литературе его порой называют битвой под рекой Чернишнею или боем в Виньково.

Ещё с вечера 5 (17) октября войска Беннигсена, соблюдая осторожность, перешли реку Нару у Спасского. Ночной марш и неправильный расчет обходного движения вылились в замедленность передвижения и войска не успели вовремя подойти к неприятелю. Только Орлов-Денисов, командовавший крайней правой колонной в основном из казаков, ещё затемно достиг села Дмитровского за левым флангом противника. Милорадович до рассвета не предпринимал активных передвижений.

Стало светать и вражеский лагерь начал пробуждаться, а пехотные корпуса все так и не показывались на лесной опушке.

Стремясь не упустить фактор внезапности, Орлов-Денисов принял решение в 7 утра атаковать самостоятельно. Солдаты из частей генерала Себастиани успели второпях сделать несколько выстрелов и в беспорядке бежали за Рязановский овраг. Казаки (закоренелые мародеры во все времена – Я.Н.) бросились грабить лагерь, так что Орлов-Денисов долго ещё не мог их собрать. Недаром известный ёра А. П. Ермолов писал потом по этому поводу в своих знаменитых мемуарах: «… Богатые обозы были лакомою приманкою для наших казаков: они занялись грабежом, перепились и препятствовать неприятелю в отступлении не помышляли.»

Свой левый фланг спас от разгрома сам Мюрат. Собрав бежавших в единый кулак, он организовал контратаки и остановил продвижение русских.

Только теперь на опушке напротив Тетеринки, прямо напротив вражеской батареи наконец показался 2-й пехотный корпус Багговута. Завязалась артиллерийская перестрелка. Генерал-лейтенант Багговут, выживший в самом пекле кровопролитнейшее Бородинское сражение, был убит в самом начале этого боя, что не позволило корпусу действовать более решительно. Беннигсен, не склонный к импровизациям на поле боя, не решился действовать лишь частью сил, отдал приказ отойти до подхода остальных войск, блуждавших в лесу. Этим замешательством воспользовался Мюрат. Продолжая отбиваться от казачьих толп, он приказал обозам и артиллерии отступать к Спас-Купеле. Когда из леса показались наконец все русские корпуса, момент для разгрома врага был уже упущен.

Скорее всего, из-за неудачных действий обходных колонн, Кутузов приказал остановить войска Милорадовича, уже начавших на своем левом фланге движение на врага по Старой Калужской дороге из Тарутино в Винково как по учебному плацу. А ведь противник уже отступал и можно ещё было отрезать его отдельные части. Только Орлов-Денисов с казаками преследовал неприятеля до Спас-Купели.

Отступивший туда с основными силами Мюрат укрепил позицию батареями и открыл фронтальный огонь, остановивший русское продвижение. Позже он ушел к Воронову. Тогда как русские полки вечером с песнями и музыкой вернулись в свой лагерь.

В общем, разгрома Мюрата не получилось по причине промахов, как в планировании атаки, так и в нечётком исполнении войсками намеченных задач. Нельзя забывать и о явном нежелании Кутузова ввязываться в большое сражение с неприятелем. Он считал ненужными активные боевые действия в тот момент, когда время уже работало на Россию. Правда, по другим сведениям Кутузов мог получить известия об уже готовящемся отходе Наполеона из Москвы и не желал отдалять войска от лагеря.

Не исключается, что реально в бою с русской стороны поучаствовали 5 (?) тыс. пехоты и 7 (?) тыс. конницы.

Так или иначе, хоть цель Тарутинского боя и не была достигнута полностью, но её результат оказался успешным, и ещё большее значение имел успех для подъёма духа русских войск. Прежде в ходе войны ни в одном сражении у любой из сторон (даже при Бородино) не было такого количества захваченных пушек, как в этом – 36 или 38 (?) орудий. В письме царю Александру I Кутузов сообщает о 2.5 тыс. убитых французах, 1 тыс. пленных, и ещё 500 пленных на следующий день взяли казаки при преследовании. Два генерала Мюрата погибли (Дери и Фишер). На другой день после сражения на русские посты передали письмо от Мюрата с просьбой выдать тело генерала Дери, начальника личной гвардии Мюрата. Просьбу удовлетворить не смогли, так как тело не отыскали. Не исключено, что «лихие» («нечистые на руку») донцы так обобрали убитого генерала, что опознать его было не возможно: a la guerre comme a la guerre, как говорят сами французы…