Текст книги "О принципе противоречия у Аристотеля. Критическое исследование"

Глава Х. Принцип противоречия и принцип двойного отрицания

В эленктическом доказательстве противника вынуждают принять суждения, из которых следует то заключение, какое он отказывается признать. Суждениями, принять которые Аристотель вынуждает противников принципа противоречия, являются дефиниции. А именно, мы читаем:

Метафизика Г 4, 1006 а 18-25: ἀρχὴ δὲ πρὸς ἅπαντα τὰ τοιαῦτα οὐ τὸ ἀξιοῦν ἢ εἶναί τι λέγειν ἢ μὴ εἶναι…, ἀλλὰ σημαίνειν γέ τι καὶ αὑτῷ καὶ ἄλλῳ: τοῦτο γὰρ ἀνάγκη, εἴπερ λέγοι τι… ἂν δέ τις τοῦτο διδῷ, ἔσται ἀπόδειξις: ἤδη γάρ τι ἔσται ὡρισμένον.

«Исходным пунктом против всевозможных обвинений такого рода является не желание, чтобы противник высказался, что нечто есть или не есть, но чтобы он привел, по крайней мере, некое выражение, которое как для него, так и для других что-то значит; ведь он должен так поступить, если у него есть что сказать. Когда же некто приведет такое выражение, то будет дано доказательство, поскольку будет уже нечто определенное»[144]144
  «Исходная точка всех подобных доводов состоит не в том, чтобы требовать [от противника] признать, что нечто или существует, или не существует…, а в том, чтобы сказанное им хоть что-то означало и для него, и для другого; это ведь необходимо, если только он что-то высказывает… Но если такую необходимость признают, то доказательство уже будет возможно; в самом деле, тогда уже будет налицо нечто определенное». – 108.


[Закрыть].

То, что для Аристотеля здесь речь идет не столько о самом выражении, сколько, пожалуй, об определении его значения, а значит, о дефиниции, обнаруживается как в дальнейшем ходе доказательства, так и в параллельном месте из Метафизики Г 7, где обсуждается принцип исключенного третьего[145]145
  На эту подробность обратил внимание H. Maier, Die Syllogistik des Aristoteles, цит. изд., t I, с. 48, замеч. 1.


[Закрыть]:

Метафизика Г 7, 1012 а 21-23: ἀρχὴ δὲ πρὸς ἅπαντας τούτους ἐξ ὁρισμοῦ. ὁρισμὸς δὲ γίγνεται ἐκ τοῦ σημαίνειν τι ἀναγκαῖον εἶναι αὐτούς…

[Чтобы убедить всех тех, кто без доказательства не признает или не принимает принцип исключенного третьего], «нужно исходить из дефиниции. Дефиниция же возникает оттого, что они вынуждены привести какое-нибудь выражение»[146]146
  «Началом же [для возражения] против всех них должны послужить определения. А определение основывается на необходимости того, чтобы сказанное им что-то значило…». – 108.


[Закрыть].

Следовательно, нужно побудить противника привести какое-то значащее выражение, например, «человек» и высказать предложение: «под этим выражением я понимаю то и то», например, «под выражением человек я понимаю живое существо, двуногое». Тем самым дается основание эленктического доказательства.

В рассуждении, которое следует после этих вступительных замечаний (Метафизика Г 4, 1006 а 28-1007 b 18), можно по моему мнению выделить два доказательства: одно, более запутанное, находится в связи с понятием «сущности» и субстанции, этим доказательством я займусь в следующем разделе; второе, более простое, стоит на первом плане и не связано с понятием субстанции. Это второе доказательство звучит так:

Метафизика Г 4, 1006 b 28-34: ἀνάγκη τοίνυν, εἴ τί ἐστιν ἀληθὲς εἰπεῖν ὅτι ἄνθρωπος, ζῷον εἶναι δίπουν ̔ τοῦτο γὰρ ἦν ὃ ἐσήμαινε τὸ ἄνθρωποσ̓: εἰ δ' ἀνάγκη τοῦτο, οὐκ ἐνδέχεται μὴ εἶναι τὸ αὐτὸ ζῷον δίπουν ̔τοῦτο γὰρ σημαίνει τὸ ἀνάγκη εἶναι, τὸ ἀδύνατον εἶναι μὴ εἶναι [ἄνθρωπον]̓: οὐκ ἄρα ἐνδέχεται ἅμα ἀληθὲς εἶναι εἰπεῖν τὸ αὐτὸ ἄνθρωπον εἶναι καὶ μὴ εἶναι ἄνθρωπον.

«Следовательно, если действительно нечто можно назвать человеком, то это должно быть живое существо, двуногое; и это означено выражением человек [τὸ ἄνθρωπος]. А если нечто должно быть живым существом, двуногим, то не может им не быть; ведь «нечто должно быть» означает, что не может не быть. Следовательно, невозможно, что было одновременно истиной, что одно и то же есть человек и не есть человек [соответственно, живое существо, двуногое]»[147]147
  «Стало быть, если о чем-то правильно сказать, что оно человек, то оно необходимо должно быть двуногим живым существом (ведь именно это означает, как было сказано, «человек»); а если это необходимо, то оно в одно и то же время не может не быть двуногим живым существом (ибо «необходимо должно быть» означает именно: «не может не быть»). Итак, нельзя вместе правильно сказать об одном и том же, что оно и человек и не-человек». – 109.


[Закрыть].

Это рассуждение можно представить в общей форме, вставляя вместо понятий литеры: под Р я понимаю нечто, что есть с. Следовательно, Р должно быть с. А поэтому не может не быть с, в силу определения выражения «должно». Заключение: Р не может одновременно быть с и не быть с.

Этот вывод состоит из двух посылок: из суждения «Р должно быть с», которое базируется на дефиниции и термине Р, и из принципа «если Р должно быть с, то не может не быть с», который базируется на дефиниции выражения «должно быть». Эта вторая посылка представляет принцип двойного отрицания. Тем самым Аристотель пытается доказать принцип противоречия на основе принципа двойного отрицания. Что сказать об этом доказательстве?

На первый взгляд оно кажется весьма убедительным. Посылки истинны, ибо покоятся на дефинициях; petitio principii отсутствует, т. к. посылки отличаются от принципа противоречия. Ошибка состоит только в том, что эти посылки не доказывают заключения, о котором идет речь.

Из суждений: «Р должно быть с» и «если Р должно быть с, то не может не быть с» следует единственно modo ponendo заключение: «Р не может не быть с». И поэтому: «Р, которое должно быть с, не может не быть с». Это как раз и есть принцип двойного отрицания. Мы уже знаем, что принципы противоречия и двойного отрицания не являются равнозначными (см. Раздел VII); следовательно, в первом эленктическом доказательстве Аристотель самое большее доказал принцип двойного отрицания, но не доказал принципа противоречия.

А поскольку вышеприведенные принципы не являются равнозначными, то они могут быть эквивалентными; но даже если бы они не были эквивалентными, их могло бы соединять отношение одностороннего следования. Теперь последуем за рассуждениями Аристотеля дальше и задумаемся над вопросом, а не следует ли из принципа двойного отрицания принцип противоречия?

Логика нас учит, что если из суждения А следует суждения В, то не могут существовать случаи, когда суждение А было бы истинным, а суждение В ложным. Если же найдется хотя бы один пример сосуществования истинности суждения А с ложностью суждения В, тогда из А не может следовать В.

Существуют случаи, когда принцип двойного отрицания истинен, а принцип противоречия не удается применить, скажем прямо, он ложен. Чтобы обнаружить эти удивительные случаи, нужно обратиться к области противоречивых предметов. Классическими примерами противоречивых предметов являются «деревянное железо» (σιδηρόξυλον), «квадратные окружности» или «круглые квадраты». Эти удивительные сочетания слов некоторые считают пустыми звуками, лишенными значения. Что касается меня, то я считаю, что это не просто пустые звуки, вроде «абракадабры» или «мохатра» – они нечто значат. Ведь о круглом квадрате можно сказать, что он круглый, что является квадратом, противоречивым предметом и т. д., а про «абракадабру» сказать ничего нельзя, ибо это слово ничего не значит. Надо признаться, что такие искусственно сконструированные примеры противоречивых предметов содержат не много смысла. Однако из истории науки нам известны другие примеры, которые отнюдь не представляются неуместными. Кто изучал геометрию, несомненно понимает, что такое «квадрат, сконструированный при помощи линейки и циркуля и равный по площади кругу с радиусом 1». Сколько же людей во все времена неустанно пытались такой квадрат сконструировать! И только в XIX в. Эрмит и Линдеман показали, что такой квадрат является противоречивым предметом точно также, как и «круглый квадрат». Оказывается, будучи сконструированным при помощи линейки и циркуля, он должен иметь стороны, которые можно выразить алгебраическим числом (рациональным или действительным как ); будучи же равным по площади кругу с радиусом 1, он должен иметь стороны, которые не удается выразить алгебраическим числом (его сторона = , а π является трансцендентным числом). Поэтому такой квадрат – обозначим его кратко литерой К – является противоречивым предметом, но однако что-то значит, чем-то является, есть предмет.

Применимый к квадрату К принцип двойного отрицания является несомненно истинным. К должен иметь b, т. е. должен иметь стороны, позволяющие их выразить при помощи алгебраического числа. «Должен иметь» означает, что «не может не иметь», а следовательно, К не может не иметь b. Кто принимает принцип двойного отрицания, тот должен признать данные суждения истинными. Но несмотря на это, не является истиной, что К не может одновременно иметь b и не иметь b: наоборот, К обладает b и одновременно не обладает b. Именно поэтому К является противоречивым предметом, а квадратура круга неразрешимой задачей.

Точно так же можно было бы показать, что из принципа тождества не следует принципа противоречия. Принцип тождества говорит, что если К обладает (ma) b, то обладает b; а если при этом не обладает b, то не обладает b. Из этих суждений нельзя вывести, что К не может одновременно обладать b и не обладать b. Следовательно, принцип противоречия не следует ни из принципа двойного отрицания, ни из принципа тождества. Отсюда выводится a fortiori, что оба эти принципа по отношению к первому не являются ни равнозначными, ни эквивалентными.

Однако все эти рассуждения верны при том условии, что противоречивые предметы являются чем-то, что есть по сути предметы. Если бы кто-то под «предметом» понимал только непротиворечивые предметы, тогда квадрат К не являлся бы предметом, т. е. был бы ничем и не подпадая под принцип противоречия не был бы исключением. Ведь этот принцип касается единственно предметов, а значит всего, что есть что-то, а не ничто. Здесь внимательный читатель несомненно заметит, какова цель настоящего исследования.

Глава XI. Принцип противоречия и «сущность» вещи

Второе эленктическое доказательство находится в связи с понятием «сущности» и субстанции.

И здесь дефиниция является исходным пунктом. Аристотель требует, чтобы противник привел какое-либо выражение и определил его значение. Причем, это выражение должно означать нечто одно. Итак, мы читаем:

Метафизика Г 4, 1006 b 7-9: τὸ γὰρ μὴ ἓν τι σημαίνειν οὐθὲν σημαίνειν ἐστίν, μὴ σημαινόντων δὲ τῶν ὀνομάτων ἀνῄρηται τὸ διαλέγεσαι πρὸς ἀλλήλους…

«Не означать чего-то одного – ничего не означать; когда же выражения ничего не значат, исчезает возможность понимания»[148]148
  «не означать что-то одно – значит ничего не означать; если же слова ничего [определенного] не обозначают, то конец всякому рассуждению». – 113.


[Закрыть].

Что Аристотель имел в виду, говоря, что выражение должно означать нечто одно, мы узнаем из следующей цитаты:

Метафизика Г 4, 1006 а 31-34: εἰ τὸ ἄνθρωπος σημαίνει ἕν, ἔστω τοῦτο τὸ ζῷον δίπουν. λέγω δὲ τὸ ἓν σημαίνειν τοῦτο: εἰ τοῦτ ἔστιν ἄνθρωπος, ἂν ᾖ τι ἄνθρωπος, τοῦτ ἔσται τὸ ἀνθρώπῳ εἶναι.

«Если выражение “человек” означает что-то одно, то пусть это будет существо живое, двуногое. Выражение «означать что-то одно» я же понимаю так: если это человек – в той мере, в какой нечто является человеком – то его сущностью будет человечность»[149]149
  «Если «человек» означает что-то одно, то пусть это будет «двуногое живое существо». Под «означает что-то одно» я разумею, что если «человек» есть вот это, то для того, кто есть человек «быть человеком» будет означать именно вот это…» – 113.


[Закрыть].

Выражение τὸ ἀνθρώπῳ εἶναι Аристотель использует для обозначения сущности человека, которая едина, неизменна, отлична от материи, не воспринимаема чувственно и которая доступна познанию единственно в понятии[150]150
  См. Trendelenburg, Aristotelis De anima tres, Jenae 1833, с 471. Выражение τὸ τινὶ εἶναι Тренделенбург выясняет на примере: «τὸ μεγέθει εἶναι universam esse notionem, qua res constitutur, a materia avocatam, universa cogitatione conceptam, το µέγεθος vero ad singular quaeque pertinere, quae sub cadant».


[Закрыть][151]151
  «Быть [понятийно] величиной означает общее понятие, на котором базируется сущность вещи, отделенная от материи и подлежащая познанию вообще; зато величина относится ко всем единичным вещам, доступным чувственному познанию». – 113 (сноска).


[Закрыть]. Следовательно, означать нечто одно – значит означать понятийную сущность данного предмета. Некоторое выражение только тогда имеет значение, когда в своей сущности обозначает нечто одно. Кто называет человеком нечто, что в своей сущности одинаково успешно могло бы быть стеной или кораблем, тот не использует выражения «человек» установленным образом и с ним невозможно объясниться. Ведь сущность каждого предмета яляется чем-то одним Эта мысль (которую Аристотель формулирует не отчетливо, является основой целого доказательства. Оно звучит так:

Метафизика Г 4, 1006 b 11-22: ἔστω δή… σημαῖνόν τι τὸ ὄνομα καὶ σημαῖνον ἕν. οὐ δὴ ἐνδέχεται τὸ ἀνθρώπῳ εἶναι σημαίνειν ὅπερ ἀνθρώπῳ μὴ εἶναι, εἰ τὸ ἄνθρωπος σημαίνει… ἕν… καὶ οὐκ ἔσται εἶναι καὶ μὴ εἶναι τὸ αὐτὸ ἀλλ' ἢ καθ' ὁμωνυμίαν, ὥσπερ ἂν εἰ ὃν ἡμεῖς ἄνθρωπον καλοῦμεν, ἄλλοι μὴ ἄνθρωπον καλοῖεν: τὸ δ' ἀπορούμενον οὐ τοῦτό ἐστιν, εἰ ἐνδέχεται τὸ αὐτὸ ἅμα εἶναι καὶ μὴ εἶναι ἄνθρωπον τὸ ὄνομα, ἀλλὰ τὸ πρᾶγμα.

«Пусть же будет дано некоторое выражение, которое нечто означает и означает что-то одно. Так вот, человечность, если выражение “человек” означает что-то одно, не может означать то же, что и нечеловечность. Следовательно, одно и то же не может быть и не быть [человеком], разве, что под равнозначностью выражений то, что мы называем человеком, другие называли бы не-человеком. Но речь идет не о том, может ли одно и то же одновременно быть и не быть человеком с точки зрения имени – но только с точки зрения вещи»[152]152
  «Итак, слово, как это было сказано вначале, что-то обозначает, и притом что-то одно. Тогда “быть человеком” не может означать то же, что “не быть человеком», если “человек” означает не только [нечто] относительно чего-то одного, но и само это одно… И точно так же не может одно и то же быть и не быть [в одно и то же время], разве лишь при многозначности слова, как, например, в том случае если то, что мы называем человеком, другие называли бы нечеловеком; но вопрос у нас не о том, может ли одно и то же в одно и то же время называться человеком и не-человеком, а о том, может ли оно на деле быть тем и другим [одновременно]». – 114.


[Закрыть].

Это доказательство недостаточно ясно и точно сформулировано. Прежде всего, я хочу его уточнить и представить, как и предыдущее, в обобщенной форме, вставляя вместо понятий литеры. В предположении говорится, что выражение Р нечто значит, т. е. означает некоторый предмет. Это предположение вынуждает противника, не признающего принцип противоречия, высказать какое-то значащее выражение. Противник вынужден это сделать, если вообще хочет дискутировать. Как только это произойдет, будут даны условия эленктического доказательства. Оно состоит из условного силлогизма и рассуждения modo ponendo:

Первая посылка: если выражение Р нечто означает, [то] должно означать в своей сущности нечто одно.

Вторая посылка: если выражение Р нечто означает в своей сущности одно, [то] не может означать чего-то, что в своей сущности одновременно есть с и не есть с.

Заключение: если выражение Р нечто означает, [то] не может означать чего-то, что в своей сущности одновременно есть с и не есть с.

Предположение: выражение P нечто означает.

И поэтому: выражение Р не может означать чего-то, что в своей сущности одновременно есть с и не есть с.

Доказательство первой посылки: если какое-то выражение не означает чего-то в своей сущности одного, [то] ничего не означает (τὸ γὰρ μὴ ἓν τι οὐθὲν σημαίνειν ἐστίν). Тогда пропадает возможность объясниться.

Доказательство второй посылки: если какое-то выражение нечто означает, что в своей сущности одновременно есть с и не есть с, то оно не означает в своей сущности чего-то одного. Ведь быть в своей сущности человеком означает нечто иное, чем не быть человеком[153]153
  Ср. Метафизика Г 4, 1007 а 27-29: εἰ δ' ἔσται αὐτῷ τι л ὅπερ μὴ ἀνθρώπῳ εἶναι ἢ ὅπερ μὴ εἶναι ἀνθρώπῳ, ἄλλο τι ἔσται. «Ест нечто в своей сущности было бы не-человеком, или не было человеком, было бы чем-то другим».


[Закрыть][154]154
  Цитата несколько сокращена и подправлена Лукасевичем. На самом деле она выглядит так: εἰ δ' ἔσται αὐτῷ τὸ ὅπερ ἀνθρώπῳ εἶναι ἢ ὅπερ μὴ ἀνθρώπῳ εἶναι ἢ ὅπερ μὴ εἶναι ἀνθρώπῳ, ἄλλο ἔσται. «Если же бытие человеком в собственном смысле значит бытие не-человеком в собственном смысле или небытие человеком в собственном смысле, то бытие человеком будет чем-то еще другим». – 115 (сноска).


[Закрыть].

Я старался представить рассуждение Аристотеля в наиболее точной форме, и это прежде всего касается выражений языка. В такой форме его рассуждение, по-видимому, не является убедительным, поскольку:

а) выражения могут иметь значения, не означая чего-то в своей сущности одного. Например, допустим, что выражение «гиппокентавр» означает живое существо, которое является человеком и одновременно не является человеком, но конем; это выражение в действительности означает нечто несуществующее, но оно не лишено значения. Ведь каждый понимает, что значит «гиппокентавр»; и должен понять это выражение, если хочет сказать, что такое существо является только продуктом воображения, но реально не существует. Вообще, ошибочным является утверждение, которое, по-видимому, принимает Аристотель и которое обычно в связи с этим рассуждением ему приписывают: якобы выражения языка, имеющие какое-то значение, не могут обозначать противоречивые предметы, ибо они должны быть определены однозначно. «Сконструированный при помощи линейки и циркуля квадрат, равный по площади кругу с радиусом 1» несомненно является однозначно определенным именем, имеющим какое-то значение, но несмотря на это означает предмет с противоречивыми свойствами.

b) Приведенное доказательство не обосновывает онтологического принципа противоречия. Даже если каждое выражение языка означало бы в своей сущности нечто одно и непротиворечивое, то отсюда еще не следовало бы, что действительность не содержит противоречия. Человеческий язык может не точно воспроизводить действительность. Но и Аристотель, собственно говоря, понимает свое доказательство иначе: его заботят не выражения, но предметы. Выражения языка только потому должны означать предметы с единственной сущностью, что только такие предметы фактически существуют. Поэтому Стагирит и говорит: «Не может одно и то же быть и не быть человеком, разве что, благодаря равнозначности выражений, если бы то, что мы называем человеком, другие назвали не-человеком. Но речь идет не о том, может ли одно и то же одновременно быть и не быть человеком с точки зрения имени, а только с точки зрения вещи».

Таким образом, оказывается, что доказательство Аристотеля, принимая в действительности в качестве исходного пункта выражения языка, касается, тем не менее, не выражений, а обозначенных ими предметов. Поэтому это доказательство можно было бы сформулировать более определенно следующим образом:

Предположение звучит так: выражение P нечто значит, т. е. означает некоторый предмет; следовательно, P есть предмет, т. е. является чем-то. Появляется условный силлогизм и рассуждение modo ponendo.

Первая посылка: если Р есть предмет, [то он] должен быть в своей сущности чем-то одним.

Вторая посылка: если Р есть в своей сущности что-то одно, [то] в своей сущности он не может одновременно быть с и не быть с.

Заключение: если Р есть предмет, [то] он не может в своей сущности одновременно быть с и не быть с.

Предположение: P есть предмет.

А поэтому: Р не может в своей сущности одновременно быть с и не быть с.

Первая и вторая посылки доказываются аналогичным образом, как в предыдущей формулировке.

Такова вторая и, возможно, более правильная формулировка эленктического аргумента Аристотеля. Но и в этой формулировке аргумент не является убедительным, поскольку против него можно выдвинуть следующие обвинения:

c) даже если бы он был точным, то и тогда доказывал бы принцип противоречия только для узкой области предметов, поскольку он относился бы единственно к сущности вещи, а не к случайным свойствам. Предмет Р, будучи человеком, должен был бы в своей сущности быть чем-то одним, а поэтому не мог бы одновременно быть белым и не белым, ибо сущность предмета Р не белизна, а только человечность.

d) Этот аргумент базируется на предположении, что в предметах содержится какая-то понятийная сущность отличная от случайных свойств, некое universale in re. Это предположение является метафизическим основанием всей логики Аристотеля. Еще Сократ говорил, что истинное знание опирается на понятия, следовательно, понятиям должно соответствовать нечто действительное, если должно существовать истинное знание о действительности. Платон превратил понятия в идеи, бытующие вне мира; Аристотель поместил Платоновы идеи в отдельные конкретные предметы. Чем же являются эти universalia in re? То, что Аристотель называет «сущностью вещи» – это группы свойств, которые постоянно выступают вместе, например, такие определенные свойства органического строения человека, как двуногость. Для объяснения того факта, что эти свойства постоянно совмещаются, мы принимаем, что в их основании находится нечто одно, их объединяющее, некое субстанциональное бытие, о котором, впрочем, мы заранее ничего не знаем. Субстанция и постоянно вместе появляющиеся свойства – это сущность данного предмета. И Аристотель признает, что здесь речь идет о понятии субстанции, поскольку говорит:

Метафизика Г 4, 1007 а 20-21: ὅλως δ' ἀναιροῦσιν οἱ τοῦτο λέγοντες οὐσίαν καὶ τὸ τί ἦν εἶναι.

«Те, кто так говорит [т. е. те, кто не признает предположений вышеприведенного доказательства], в общем, уродуют субстанцию и сущность вещи»[155]155
  «Те, кто придерживается этого взгляда, на деле отрицают сущность и суть бытия вещи». – 118.


[Закрыть].

Метафизика Г 4, 1007 а 25-26: ἓν γὰρ ἦν ὃ ἐσήμαινε, καὶ ἦν τοῦτό τινος οὐσία.

«Одним было то, что [противник] означал, и это была субстанция чего-то»[156]156
  «Одним было означенное, а это было сущностью чего-то». – 118.


[Закрыть].

Метафизика Г 4, 1007 b 16-18: ἔσται ἄρα τι καὶ ὣς οὐσίαν σημαῖνον. εἰ δὲ τοῦτο, δέδεικται ὅτι ἀδύνατον ἅμα κατηγορεῖσθαι τὰς ἀντιφάσεις.

«Следовательно, должно существовать нечто, что означает субстанцию. А если дело обстоит так, то дано доказательство, что одновременно нельзя признавать противоречащие суждения»[157]157
  «Таким образом, и в этом случае должно существовать нечто, означающее сущность. А если так то доказано, что противоречащее одно другому не может сказываться вместе». – 118.


[Закрыть].

Таким образом, второе доказательство принципа противоречия окончательно опирается на понятии субстанции. [Тот факт], что Аристотель выбрал именно такое доказательство, возможно, следует не только из его метафизических взглядов, но, вероятно, находится также в связи с его полемикой с мегарцами. Ведь мегарцы не признавали принципа противоречия, отрицая различие между субстанцией и ее восприятием. В частности, они говорили, что Сократ есть человек и одновременно не есть человек, поскольку он белый, образованный и т. д.; а быть белым, т. е. “белизной”, означает не быть человеком[158]158
  Ср. H. Maier, Die Syllogistik des Aristoteles, Т. II, Часть 2, цит. изд., с. 7, прим. 1.


[Закрыть]. Ввиду этого Аристотель старался показать, что воспринимать «белое» – означает нечто иное, нежели в сущности быть белым, т. е. быть «белизной». Восприятий каждого предмета может быть много и в этом нет ничего противоречивого, но сущность, соответственно, субстанция каждого предмета должна быть одна и не может содержать противоречия. Рядом аргументов Аристотель пытается доказать утверждения, что существует субстанциональное бытие. Я опускаю эти аргументы, по моему мнению, история понятия субстанции выразительно показывает, что суждение, говорящее о существовании субстанционального бытия, соответственно, некой «сущности» вещи, отличной от случайной, может быть единственно гипотезой, более или менее правдоподобной, но никогда окончательным знанием. В результате, и следствия, основывающиеся на этой гипотезе, могут быть только правдоподобными, так что, второе эленктическое доказательство, даже если бы оно было удачным, доказывало бы только правдоподобие принципа противоречия.

е) Однако же примем, что в каждом предмете действительно содержится некая единственная сущность и субстанция, т. е. примем все существенные предположения доказательства. Оказывается, что это доказательство содержит petitio principii, поскольку обоснования посылок условного силлогизма опираются на рассуждение modo tollendo, которое предполагает принцип противоречия. Первую посылку: «если выражение Р нечто означает, то оно должно означать нечто в своей сущности одно» (соответственно, «если Р есть предмет, он должен быть в своей сущности чем-то одним») – Аристотель доказывает не прямо, но апагогически, утверждая, что если бы Р не означало бы в своей сущности нечто одно (соответственно, если бы Р не было бы в своей сущности чем-то одним), то ничего бы не значило (соответственно, ничем бы не было). Апагогическим является также доказательство второй посылки. Я сомневаюсь, удалось ли бы эти посылки доказать прямо, во всяком случае, я не нахожу у Аристотеля никаких указаний в этом направлении.

Делаю резюме трех последних обвинений: первое из них (c) показывает, что доказательство Аристотеля не обосновывает принципа противоречия как всеобщего закона; второе.

(d) утверждает, что это доказательство не обосновывает принципа противоречия в качестве логически гарантированного (pewnego); и, наконец, третье (е) обнаруживает формальную ошибку в доказательстве. Все эти обвинения, вместе взятые, свидетельствуют о том, что и второй эленктический аргумент Аристотеля не является убедительным.