Текст книги "По ветру"

3 
белка
Диалоги о енотах, подмененная при рождении и сердцу не прикажешь

Таксист проверил карту на своем навигаторе и мрачно вздохнул:

– Пробка. Минут десять придется стоять.

Белка, словив его взгляд в зеркале заднего вида, кивнула в ответ и немного сползла вниз на сиденье. Хотелось лечь, но позволить себе такую наглость она не могла. Или, скорее, не посмела бы: усталость и общая потерянность не оправдание для невежливости.

До Гаткиного ресторана оставалось всего ничего – весной или летом Белка бы выпорхнула из такси, оставив чуть больше нужной суммы, и прошлась бы пешком. Но мерзкие комья мокрого снега, залепляющие окна, вызывали желание не просто оставаться в машине до самого входа в «О май Гат!», а по возможности перезимовать в этом новеньком «рено» до апреля. Белка и ехать-то не сильно хотела, но эскизы не рисовались от слова совсем, а «Дедлайнушка уже разлила масло», как любил повторять Мишка. В родительском доме, где она надеялась счастливо жить и творить до самой свадьбы, тоску можно было резать ножом и подавать закуской к алкоголю – это единственное, что не переводилось у них последние дни. Тёмыч жил в каком-то своем – глухом и безразличном ко всему – мире, и винить его сложно. Даже Белка с ее миролюбием хотела придушить Варю, что уж говорить про брата. Или про Элю, которая стала наведываться в родительский дом не раз в год, а раз в два дня – удивительная частота при ее-то занятости и «любви к этому месту». В общем, дома можно было скорбеть, злиться, напиваться – что угодно, только не полноценно жить и рисовать, а тратить деньги на временное жилье, да еще приспосабливаться к новым комнатам и ящикам, магазинам у дома и тысяче дурацких маршрутов у Белки не было никакого желания. Невесты и без того крайне нестабильны – как любила поговаривать Гатка, взвалившая на себя огромную часть организационных вопросов.

В шоуруме про эскизы и говорить нечего было. Посетители, звонки, Лизка, которая от природы как маленький ураган – ни минуты покоя, ни секунды тишины. Для дела это крайне полезно: пробивная, задорная и энергичная Шацкая дополняла спокойную и тихую Белку, выполняла всю возможную административную работу и вообще отлично поддерживала жизнь их маленького бренда одежды. Иза Стрельцова – а именно под этим именем она была известна (Белка – это только для своих, самых близких) – воплощала творческую сторону проекта. Эскизы, придумки, выбор тканей, образов, фурнитуры – вот истинная страсть Белки, а не договоры, налоги и прочие убивающие вдохновение вещи. Поэтому без Лизки бренд «Иза» так и остался бы разовым пошивом эксклюзивов для друзей. Но вместе с огромной пользой подруга приносила с собой хаос, хохот и отсутствие хоть какой-то возможности творить. Поэтому приходилось менять локацию, едва шоурум открывал свои двери, – и тут на помощь пришла Гатка.

«О май Гат!» работал всего около года. Небольшой ресторан на цокольном этаже мини-отеля славился не только потрясающей кухней, доброжелательным персоналом и очаровательной хозяйкой, но и приватностью. В глубине ресторана находилось несколько вип-комнат, где можно было поужинать без посторонних глаз и отголосков чужих разговоров. Обычно услугами Гаткиных випок пользовались серьезные дядечки или случайные знаменитости местного разлива, но для Белки всегда находилась одна свободная комната. По дружбе, конечно. И в благодарность за «самую чумовую форму для персонала» – цитата самой Гатки, когда та увидела свой штат в одежде от Изы Стрельцовой.

Гатка горела идеей открыть свой ресторан еще со школы – это была не просто мечта, а явная и достижимая цель. Даже если пришлось влезть в кредиты, не спать ночами, отвоевывать право считаться хорошим заведением, а не капризом молодой девчонки. Гатка – она же Агата Миловская – ровесница Эли, они в школе вместе учились, но как-то причудливо сложилось, что подругой она стала именно младшей Стрельцовой. Для Эли Агата была слишком легкой и мечтательной: ну кто назовет свой ресторан шутливой фразой из их дружеского лексикона? А вот Белка оценила самоиронию и колорит, которые Гатка вложила в название своего бренда.

Машина дернулась и медленно поползла среди таких же участников черепашьего забега. Белка повела плечами, чтобы сбросить с себя легкую дремоту, в которую ее успешно вогнали размышления и тепло в салоне автомобиля. Последние несколько ночей она спала из рук вон плохо: вертелась в коконе из одеяла не в силах уснуть, видела во сне такие сюжеты, от которых по полдня потом не могла отойти, просыпалась в несусветную рань. Немудрено, что ее разморило в два счета. При мысли о ветре и сырости за окном стало зябко. Белка любила тихую зиму: когда сугробы возвышаются над землей маленькими крепостями, деревья стоят безмолвные, уснувшие, а люди неспешно прогуливаются в искристой красоте, похрустывая едва прихватившейся корочкой на тропинках. Она всегда романтизировала события, места, людей, а потом восторженно смотрела на редкие мгновения жизни, когда придуманная ею история совпадала с реальностью.

Высаживаясь у четырехэтажного здания оливкового цвета, Белка мельком глянула на телефон – не звонил ли Мишка. На экране вспыхнули оповещения из чата шоурума, несколько писем – рабочих и спама – да сообщение от Гатки, что випка для любимой подруги зарезервирована. Самой Агаты в ресторане сейчас нет, но администратор в курсе – все покажет, принесет и кофе за счет заведения обязательно напоит. С диетическим чизкейком – когда до свадьбы остается чуть меньше полугода, следует заботиться о том, что и в каких количествах ты ешь. Это не заморочки Белки, а слова Гатки, которая слишком серьезно восприняла новость о статусе главной подружки невесты.

В «О май Гат!» было людно: почти все столики оказались заняты. Белка ощутила на себе несколько любопытных взглядов – ничего не значащих, вызванных скукой. Но почему-то именно такое внимание очень раздражало. Что нужно от нее вон той женщине в розовом кардигане? Или тому юноше у самого окна? Зачем они вглядываются в ее усталое лицо, прилипшие ко лбу пряди, которых коснулся проклятый снег, абсолютно простое черное пальто? Белка и сама могла изучать кого-нибудь взглядом, но обычно это происходило в двух случаях: чисто профессиональный интерес к одежде или чуть менее профессиональный интерес к человеку, который мог бы стать их новой моделью. Может, поэтому она часто пряталась здесь, в Гаткиных випках, хотя рядом с домом и шоурумом тоже имелась парочка отличных кофеен и коворкингов. Но ни в одном из этих мест не было закрытых дверей и полного одиночества – в лучшем понимании этого слова.

– Привет, – Белка улыбнулась симпатичному администратору, который в ответ почему-то побледнел и лишь огромным усилием воли сохранил натянутую улыбку на лице.

– Здравствуйте, Иза. Вы так рано? – Взгляд бедного администратора метался по залу в поисках подмоги или хотя бы надежды на спасение. – Может, кофе хотите пока вот тут, у стойки?

– Я бы сразу в випку, – Белка решила облегчить жизнь бедолаге, даже не подозревая, что делает противоположное.

– Иза Александровна, – капитулировал парень, явно прощаясь не только с чаевыми, но и с работой, – мы не успели подготовить вип-комнату для вас. Столько людей…

– Она занята?

– Нет, свободна. Просто там ни меню, ни музыки… Даже подсветка не включена – тьма непроходимая. Подождете пару минут?

– Андрей, – сориентировалась Белка, мельком взглянув на бейдж администратора, – выдохните. Я знаю, где там включается свет и как запустить вентиляцию. Музыка мне не нужна. Все в порядке.

– Но Агата Витальевна…

– Агате Витальевне не обязательно это знать. – Белка обожала свою подругу, но предпочитала не влезать в ее методы работы. Гатка была требовательной и очень серьезной начальницей – по-другому просто не пробилась бы. Хотя все замечания всегда были по делу, да и пряник сотрудникам выдавался примерно равнозначный кнуту, но подчиненные предпочитали лишний раз не вызывать гнева начальницы. – Просто передайте на кухне, что нужен обед для Белки – как обычно. Примерно минут через сорок, можно через час.

– Конечно. – Улыбка администратора перестала напоминать паралич лицевых мышц, и Белка почувствовала тепло внутри. Возможность сделать что-то хорошее для других, даже такую мелочь, всегда немного окрыляет. И определенно вдохновляет.

Она улыбнулась Андрею в ответ, взяла из его протянутой руки (какие красивые кисти!) ключ и двинулась в сторону знаменитых випок.

Резкий щелчок в замочной скважине, и дверь поддалась. Белка шагнула внутрь и ощутила темноту вокруг. Изоляция и обещанная конфиденциальность как бы подразумевали возможность отрезать клиентов от внешнего мира – так что специальные шторы, словно в театральном школьном классе, стали обязательным атрибутом випок. Белка никогда не оказывалась здесь в полной темноте, но сейчас, после бесконечной зимы, трагедий вокруг и отсутствия родного плеча двадцать четыре на семь, это было именно то, что нужно. Заперев за собой дверь изнутри и сбросив с ног ботинки – тихий стук по ковровому покрытию, затем еще один, – Белка сделала пару неуверенных шагов вперед.

Опускаясь на пол, она слышала приглушенный гул главного зала: звон посуды, быстрые, но уверенные шаги, трели мобильных телефонов… Кто вообще не выключает их на обеде с друзьями? Зачем назначать встречи, идти в ресторан, обнимать кого-то и улыбаться, но при этом ежеминутно дергаться к телефону, отвечать на звонки, отгораживая от себя собеседника? Люди так отчаянно бегут от одиночества, но готовы отказаться от реального общения, как только заветный гаджет вспыхнет очередным сообщением.

Белка провела пальцами по покрытию – едва различимое шуршание – теплое, уютное, напоминающее о детстве, когда они с Элей и Тёмычем часами валялись на старом ковре в гостиной, тогда еще именуемой «залом». Сейчас комнаты так уже не называют – не модно, не по-европейски. Да и ковры давно вышли из обязательной программы любой уважающей себя семьи – теперь это небольшие островки у кроватей или просто декоративные озерца для общей гармонии интерьера. А в Гаткиных випках все еще можно услышать это родное шуршание, хотя, конечно, ее покрытия стоят в разы дороже знаменитых бабушкиных ковров.

В пальто становилось жарко: Белка спустила его с плеч, вытащила руки из рукавов и растянулась на ковре в полный рост, задев ножку стоящего недалеко стула – в темноте мебель растворялась, словно тревога в теплых объятиях. Тот шаркнул по ковру – будто зашипев на потревожившую его девушку, но устоял. Белка вглядывалась в темноту, не закрывая глаз – так она ощущала пространство вокруг, впитывала его. Слушала смех из зала: чей-то резкий, с визгливыми нотками – явно молодой девушки, которая не стесняется эмоций. Скорее всего, она сидит в компании друзей, потому что ее смеху вторят, перебивают быстрыми неразборчивыми фразами, а дальше общий хохот взрывается, ударяется в каждый бокал, в неоновые лампы на стенах, в стеклянные панели у випок и разлетается звонкими каплями по залу. Мимо ее випки кто-то проходит, и Белка подмечает не только тяжелые, уверенные шаги, но и шорох хлопковой брючной ткани. Она лично ее выбирала, когда создавалась форма официантов. Не только по цвету и фактуре, но и по тому, как хлопок касается кожи, как звучит. Ткани – они ведь не немые, просто слишком тихие, чтобы быть услышанными. Но это своеобразная музыка: как поскрипывает кожа, как с легким свистом скользит шелк, как шуршит платье своим длинным подолом… Это тоже – из детства. Белка полюбила эту звукопись еще крошкой: она узнавала отца по скрипу ботинок, по колким отзвукам складок на пиджаке. А вот шуршание платьев – это мама. Она всегда ходила нарядная, даже дома, и Белка вслушивалась не столько в голоса и разговоры, сколько в перекличку тканей. Видимо, так в ней и зародилась любовь к одежде – странная, но повлиявшая на всю последующую жизнь. Мама, правда, схватилась бы за голову, увидь она свою дочь без обуви, разлегшуюся на полу ресторана поверх дорогого пальто. Она вообще много от чего пришла бы в ужас, дай Белка себе свободу хоть раз в присутствии родителей. Это Эле все сходило с рук – вернее, укладывалось в ее неподобающий стиль жизни. А ей, Изабелле Стрельцовой, с самого рождения уготована судьбой роль послушной, идеальной дочери – эдакой принцессы из сказки. Белка терпеть не могла сказки и принцесс. Первые – за то, что в каждой «долго и счастливо», а на деле чаще всего «как выйдет – можно и потерпеть». А вторых – за то, что именно так ее называли в детстве все друзья и знакомые семьи, для которых нужно было петь, или рассказывать стихи, или еще что-то – главное, чтобы всем было весело. Всем, кроме самой Белки.

Из воспоминаний ее выдернул тоже звук – стук в дверь випки. Белка вздрогнула, мгновенно вскочила и, выставив руки вперед, медленно пробралась к двери. Яркий свет на мгновение ослепил, а удивленное лицо официантки даже позабавило.

– Эм, обед для Белки, – неуверенно произнесла она. – Я вам сейчас помогу со светом…

– Нет-нет, все хорошо, – Белка пошире распахнула дверь, впуская официантку. Хотелось сгореть со стыда: на полу безобразной кучей валялось пальто – рядом с ботинками. – Поставьте на стол, я сама тут… Мне даже нравится…

Глупые попытки оправдать свое странное поведение выглядели еще хуже, чем ситуация в целом. Белка отсчитывала бесконечные секунды, пока официантка сервировала стол, расставляла севиче с морепродуктами, огурцом и авокадо, грог и тот самый низкокалорийный чизкейк. Виновато улыбнувшись, она едва ли не вытолкала бедную девушку за дверь и только тогда выдохнула. Стыд и позор, мама бы отреклась от нее за такое поведение. Белка бы даже простила ей что-то вроде: «Ее при рождении подменили… Мы старались, как могли, но сами видите». Она развела руками, изображая маму, и захихикала, путаясь ногами в пальто. Когда Белка осознала, как непродуманно дурачится в темноте, было уже поздно – она летела на пол, даже не успев сгруппироваться. Грохот почти перекрыл ее ругательства, а недовольное лицо мамы так и всплыло на внутренней стороне век.

– У вас там все в порядке?

Белка не сразу поняла, что голос доносится из-за стены. Ее феноменальное падение было слышно даже в соседней випке. Мог ли этот день стать еще хуже?

– Вы слышите меня, подмененная при рождении?

Определенно мог. Белка подползла к стене – по полу было безопаснее передвигаться. Собеседник еще и усмехался – вот ведь урод, ну! Стоп, она это вслух говорила?

– Конечно вслух, – еще один смешок. – Вы хотя бы живы. Это уже хорошо… Белка.

– Вы все время меня подслушивали?

– Я музыку попросил убрать, а тут как раз вам обед принесли. Приятного аппетита.

– Спасибо.

В темноте казалось, что собеседник сидит рядом. Приятный мужской голос, хорошая дикция, полуулыбка – это слышалось в интонации. И притягивало – Белке крайне хотелось поболтать со случайным соседом.

– Вы, кстати, от кого тут прячетесь?

– Я? – тут же донеслось в ответ, словно человек за стеной только этого и ждал.

– Вы… Как мне называть вас?

– Пожалуй, Змей.

– Змей? – фыркнула Белка. – Вы похожи на змея?

– Не то чтобы… Похож я, наверное, на енота, но так привычнее. А вы?

– Белка, просто Белка.

– Какие-то диалоги о животных выходят… Да, своеобразное чувство юмора у ваших родителей, – пробормотал в ответ Змей. – Хотя, если вспомнить, что вы не родная…

– Теперь я понимаю про Змея!

Белка улыбнулась: разговор был нелепейший, но прекращать отчего-то совсем не хотелось. Змею, как оказалось, тоже.

– Так почему вы решили, что я прячусь? – поинтересовался он.

– Ну, чтобы перекусить, мест в городе предостаточно – на каждом углу. А вот чтобы посидеть в одиночестве за закрытой дверью…

– А почему вы решили, что я в одиночестве?

– Вы не болтали бы с какой-то там Белкой через стену, будь у вас компания.

– И то верно. Вы там тоже не просто так сидите, да?

– Определенно. Болтаю со всякими енотами…

– Я – Змей.

– Может, Енот – это ваша лучшая сторона? И вообще, так нечестно, я первая задала вопрос.

За стеной повисло молчание. Белка корила себя за каждое сказанное слово. Что за детский сад! И как ей хватило наглости на весь этот разговор – с незнакомым человеком, через стену в Гаткином ресторане!

– От себя я прячусь. А вы разве от кого-то другого, просто Белка?

Она пропустила мимо ушей последнее обращение. Действительно, от кого она скрывается? От любопытных взглядов женщины в розовом кардигане или от недопринцессы с пафосным именем Изабелла?

– То-то же, – Змей принял ее молчание за ответ. – Мне пора.

– Уже? – сказала она и прикусила язык. Ну кто так вообще себя ведет?

– Меня ждут.

– Тот, для кого вы Енот, а не Змей?

В ответ прозвучало что-то среднее между смешком и стоном.

– Надеюсь, он такой же милый.

– Как я?

– Как Енот – вы меня вообще слушаете?!

– Дался вам этот енот!

– Сердцу не прикажешь, – деланно вздохнула Белка. Приглушенный голос незнакомого Змея как-то слишком быстро стал ей приятен, а темнота добавила этому разговору немного реальности – ведь она могла представить кого угодно, забыв, что между ними простая и, как оказалось, очень тонкая стена.

– Удачи вам, Белка.

– И вам, товарищ Змей.

Белка подтянула колени к подбородку и уткнулась в них головой. Театр абсурда, а не обед. Видимо, подготовка к свадьбе, работа и домашние проблемы все же отразились на ее психике, раз она так вальяжно себя ведет и болтает с незнакомцами. Синдром попутчика – или как там его? Так проще, так спокойнее, так правильнее, что ли? Белка спохватилась и затараторила достаточно громко:

– Может, продолжим наши диалоги о животных через неделю? Тут же, в обед, а?

Тишина за стеной буквально кричала Белке о том, что она – дура. Так неловко, стыдно… Хотя он тоже хорош – Змей! И слышно же по голосу, что явно не ее ровесник.

Белка вздохнула, аккуратно поднялась на ноги и, перебирая руками по стене, дошла до выключателя. Свет рассеял воспоминания о недавнем происшествии. На столе остывал грог, на полу измятым пятном лежало пальто, а на экране телефона мигало сообщение от Мишки. От стыда захотелось плакать, но леди не плачут в общественных местах.

Белка натянула ботинки, повесила пальто и положила телефон на стол. Мимолетный взгляд на стену, возле которой она сидела и вела беседы, отозвался чем-то щекотным внутри. Белка зажмурилась от своего баловства, и на внутренней стороне век, где недавно красовалось недовольное лицо мамы, ей ярким всполохом подмигнул енот.

 
Если хочешь – завяжи
Со мной диалог.
Но читай меня между строк.
 

© Лера Яскевич – Добро пожаловать

4 
эля
С такими друзьями, мотылек-одноночка и «голая королева»

Мы все-таки не приедем. Можете завалиться к нам)

Эля опустила телефон на стойку экраном вниз – чтобы не было соблазна написать все, что она думала о друзьях в этот момент. Они договорились встретиться здесь – в одном из многочисленных баров тусовочной Зыбицкой – и повеселиться за всю неделю. Тяжелую, напряженную февральскую неделю.

Но все как всегда пошло не по плану. Женатики Гришины в который раз не пожелали выбираться из берлоги, ведь «потом домой поздно возвращаться», словно с кольцом на пальце биологические часы внезапно стали работать по-другому. Девчонок на полпути переманили в другое заведение – так себе подруги, конечно. Ну а Слава просто не приехал. Он написал что-то про работу, но Эля могла в деталях описать эту самую работу: всегда кто-нибудь милый, соблазнительный и ничего не значащий. Ей по большому счету было все равно: они со Славкой дружили давно, спали вместе примерно столько же, но никаких романтических чувств друг к другу не испытывали. Да и обещаний верности не давали: это было удобно им обоим, а хороший секс, который всегда можно разбавить отборным сарказмом и отсутствием вины и стыда, просто так на дороге не валяется. Но Эля злилась. На подруг, которые заполнили этот вечер кем-то другим, на друзей, которые все больше отгораживались своей общей фамилией от некогда общей тусовки. Но больше всего – на Славу, потому что качественная разрядка Эле была необходима как никогда. Кроме бесконечной рабочей суеты – сразу в голове всплывал мем про горящий велосипед, едущий через горящее поле, – в жизни Эли внезапно нарисовались творческие перспективы. Добавить к этому Тёмыча с его трагедией – выходило комбо, которое сводило с ума. И единственный, кто мог ее отвлечь сегодня, не пришел. Стоило подумать над поиском нового любовника и сменой круга общения. С такими друзьями…

– Если ты нормально выглядишь и без пары – обязательно кто-то начнет знакомиться. А то и сразу вешаться на тебя.

Эля прислушалась к разговору слева от нее. Двое парней – примерно ее возраста, может, чуть моложе (кто ж их сейчас разберет, этих бородатых школьников и сорокалетних юношей?) – активно жестикулировали, с жаром обсуждая пока непонятную Эле тему.

– Не надо вообще стараться ничего изображать. Хочешь секс на одну ночь – просто приди в нормальный бар, и все. А девушка обязательно найдется, притом – сама.

Эля отбросила челку, чтобы получше рассмотреть говоривших. Тот, что сидел ближе к ней, постоянно постукивал пальцами по стойке, словно отсчитывал секунды, проведенные в баре. Темные волосы, зачесанные назад (явно стряхивал снег на входе пятерней), недельная щетина (или долго отращиваемая борода, нарочито небрежная, словно ее не касалась рука барбера), длинный прямой нос и ресницы чуть ли не до самых щек. Это вечная вселенская несправедливость – мужчины с красивыми ресницами, которые им на фиг не сдались.

– Так ведь мы в бар не за сексом ходим. Чаще всего не за ним, – ответил его друг.

Музыка в баре сменилась на ретро девяностых, приятной дрожью узнавания пробежала по коже. Эля чуть наклонила голову, рассматривая второго парня. Ничего примечательного, разве что линия челюсти так явно и остро вырисовывалась, что непреодолимо захотелось провести по ней пальцем.

– И я бы не прочь с кем-то познакомиться, но для отношений. А им секс только нужен, без продолжения.

– Боже мой, – фыркнула Эля, слишком явственно маскируя смех под кашель. Парни разом посмотрели в ее сторону, и она отметила, что дальний все же очень симпатичный. Взгляд из-под прямых густых бровей, чуть приоткрытые губы из-за оборванной на полувздохе реплики. – Бедные мужики! В мое время так девушки ныли, что их пытаются снять. Как поменялись полюса, однако.

Пренебрежительный тон и явная насмешка отыграны на ура. Эля кожей ощущала, как этим двоим хочется послать ее куда подальше, но симпатичный коротко хмыкнул в ответ и наклонился, чтобы Эля его расслышала.

– В твое время? Ты настолько стара, что оно прошло, или просто снимать перестали?

Хороший пас. Немного хамоватый, но хороший. Эля мысленно накинула пару баллов симпатичному – как быстро ярлычок прижился! А заодно и его другу – по застывшим пальцам читалось, как сложно ему было сдерживать свой праведный гнев.

– Я выгляжу старой?

Это был не вопрос – ловушка. Эля прекрасно знала, как она выглядит, и слова «старая» в перечне эпитетов точно не было. Ответить «да» – откровенно соврать и оскорбить красивую девушку. Ответить «нет» – признать, что ты пропал. Симпатичный все же окинул ее пристальным взглядом и с видом знатока озвучил вердикт:

– Нет.

– Вот именно. – Эля перевела взгляд на официанта, едва заметно указывая на терминал.

– Значит, не снимают? – самодовольно вклинился темноволосый, разрушая всю предыдущую игру. Если у девушек есть страшная подружка (хотя это мерзкий стереотип, не имеющий ничего общего с реальностью), то у парней должен быть друг-дебил, который портит все разговоры, но на его фоне ты всегда выглядишь умнее и привлекательнее.

– Значит, что теперь снимаю я, – решительно отчеканила Эля, протягивая официанту карточку, даже не глядя на счет. – Дамы выбирают утехи. Смирись, милый.

Симпатичный не по-дружески усмехнулся, отводя взгляд от Эли. Она встала из-за стойки, откинула челку и подошла к парням вплотную. Музыка начинала утомлять, а ноги ныть от высоты каблука ботильонов – каждый день в таких не походишь, но платье, которое специально для нее сшила Белка, требовало красивой и дорогой обуви.

– Никогда не пытайся унизить девушку, если хочешь уйти не один, – с наигранным сожалением проговорила она, глядя на темноволосого. А потом словно нехотя повернулась к симпатичному: – Поехали. Такси вызывай к себе.

И, не дожидаясь ответа, Эля уверенно прошествовала к охраннику, чтобы забрать свое пальто. Она была абсолютно уверена, что симпатичный идет следом, – и не прогадала. Он ловко выхватил пальто у охранника, помог Эле одеться и галантно открыл перед ней дверь. Ветер холодом лизнул кожу щек, забрался под пальто, подпоясанное наспех. Эля закатила глаза на показную галантность и на секунду задумалась. Может, стоило остановиться? Сняла, погладила свою самооценку – и хватит. Но смешок слева – ответ на ее реакцию – выбил все пробки и устроил замыкание. Кто еще кого снял, как говорится. К черту, ей нужен хороший секс, а этому парнише – история, которую он будет рассказывать друзьям, выставляя ее глупенькой шлюхой – вот прямо как десятью минутами раньше. Плевать.

– Зовут-то тебя как? – бросила Эля, придерживая воротник пальто.

– Кирилл.

Эля коротко кивнула – то ли приняла к сведению, то ли одобрила. Словно, не понравься сейчас имя, она бы развернулась и ушла без объяснений. Весомый повод, ничего не скажешь.

– А тебя мне как называть? – Кирилл наклонился чуть ближе, чтобы произнести это вкрадчиво на ухо, и Эля раздраженно дернула плечом. Шептать нужно в оголенную шею, чтобы смысл вопроса едва пробивался через толпы мурашек. А не присвистывать в ухо, вызывая дискомфорт и желание чем-нибудь ударить.

– Элеонора Александровна. И желательно на «вы».

– Как скажете, – Кирилл опустил голову в мини-поклоне.

– Такси где? – Эле не хотелось ждать. Каждая секунда ожидания после взбалмошного решения возвращает мозг в нормальное состояние, и волна авантюризма отступает. Если уж решаешь на эмоциях, то и выполнять надо сразу – под стук крови в ушах, чтобы не слышать голос здравого смысла.

– Вечер пятницы… – начал было Кирилл, но Эля не дала ему закончить:

– Поэтому все машины где-то в этом районе.

Она обогнула Кирилла и направилась к ближайшей остановке метрах в ста от бара. Самая оживленная тусовочная улица города – где еще быть всем таксистам в пятницу? Ждать бесконечную очередь Яндекса с заоблачными тарифами – глупо, когда можно махнуть рукой, заплатить примерно столько же и уже через минуту сидеть в теплом салоне машины, а не мерзнуть под окрики нетрезвых отдыхающих.

– Ты всегда такая нетерпеливая? – Кирилл быстро нагнал ее – полы его пальто развевал ветер, и парень нахохлился. – То есть вы.

– Ехала бы я к тебе в… куда кстати?

– В Малиновку.

– Вот, в глухой спальник, если бы действительно была нетерпеливой?

Кирилл схватил Элю за руку неожиданно – она запнулась, развернулась на носках ботильонов и оказалась в крепких и настойчивых объятиях. Правда, настойчивость эта была условная – Эля прекрасно понимала, что оттолкни она Кирилла, хоть немного намекни, что ей это не нравится – он бы тут же ее отпустил. Но ей нравилось. И целоваться с ним посреди улицы тоже нравилось. И его ладонь на ее шее – вот теперь все правильно, теперь мурашки и сладостное помутнение рассудка. Эля отпрянула, втягивая морозный воздух приоткрытым ртом – стоило остудить пыл.

– Такси найди уже, – усмехнулась она, вкладывая легкую повелительную нотку в голос.

Очень хотелось пить. Эля, не открывая глаз, почесала лоб, убирая с него челку. Правый бок мерз, в то время как левому было нестерпимо жарко. Эля нашарила рукой одеяло и попробовала потянуть его на себя, но оно, естественно, не поддалось. Все же жажда выходила на первый план в списке неудобств, поэтому пришлось открыть глаза и немного приподняться. Она обвела взглядом комнату, не фокусируясь ни на чем, – это место она не знала. Как и затылка, который обнаружился на соседней подушке. Значит, она не дома и не у Славы. Это главное – все остальное она вспомнит позже, когда выпьет воды. А еще лучше воды и кофе. Эля откинула одеяло и обнаружила себя абсолютно голой. Вполне ожидаемо. Она и дома-то спала нагишом, а у случайных мотыльков-одноночек никогда не просила футболку. Зачем? Вы только что оба были очень голыми очень близко, а теперь тебе вдруг нужно прикрыться? Поздно как бы, поезд скромности ушел, когда ты отточенным движением расстегнула молнию через всю спину, не скрутившись при этом в неаппетитный крендель. Только у Славы хранилась в шкафу специальная футболка для Эли… и шорты. На случай, когда она заваливалась к нему в красивом платье, а потом они ели пиццу, лежа на диване, и смотрели смешные ролики. Голой как-то холодновато, в платье – неудобно, а этот комплект Слава не дает ни одной своей бабочке-однодневке. И эта маленькая деталь отзывалась внутри приятной ноткой превосходства.

Темень за окном дезориентировала – Эля думала, что еще глубокая ночь, но часы показывали семь утра. Искать свое дорогое брендовое платье или белье в темноте – слишком утомительно и бесполезно, поэтому Эля вышла из комнаты так, как проснулась, – голой. Ориентироваться в чужой квартире в темноте – та еще сверхспособность, которой Элеонора не обладала. Перебирать руками по стенам, натыкаться на мебель и разбросанную обувь, наступить на кота (и такое было в Элиной практике, увы!), врезаться в дверь или косяк – вот это ее стиль. Пошарив ладонью по стене и не обнаружив выключателя, Эля медленно прошествовала по кухне к шкафчикам и раковине. Холод заставлял ежиться, покрывал кожу неприятными мурашками – хотелось скорее найти воду и опрометью броситься обратно в кровать. События вчерашнего вечера медленно подгружались, хотя пара битых пикселей оставалась всегда. Зато Эля могла точно сказать, что она в квартире парня из бара – Кирилла – и что сняла она его совсем не зря. Ох как не зря! От воспоминаний стало теплее – даже в таком вопросе, как обогрев собственного тела, хороший секс – и воспоминания о нем – работали на ура. Эля потянулась рукой к шкафчику над мойкой – по логике вещей там должны найтись стаканы или на крайний случай кружки, но внезапный голос за спиной заставил ее вздрогнуть и застыть с вытянутой вверх рукой.

– Водички?

«Ага, водички», – хотелось ответить, да только голос был женский. Даже не так – звонко-девичий. А это не сулило ничего хорошего стоящей посреди кухни в семь утра голой Элеоноре. И это она называла Тёмыча «самодостаточным Хьюстоном»? Сама-то чем лучше?

Продолжения не последовало. Эля осторожно выдохнула – оказалось, все это время, пока мысли в голове сбегались и разбегались, но только не думались, она не дышала. То ли за окном резко начало светать, то ли приток адреналина прояснил зрение, но кухня вокруг Эли начала принимать понятные очертания, наполняться оттенками. Ролл-штора на окне глубокого синего цвета (а казалась ведь черной), молочного оттенка ламинат под ногами, темная помада на губах девушки, растянутых в издевательской улыбке.