Текст книги "Загадки любви"

Люсьена начала издалека. Рассказала, что три года назад встречалась непродолжительное время с парнем, оказавшимся наркоманом. Узнав, что он колется, она резко оборвала отношения, потом и вовсе выбросила из головы едва начавшийся роман. Но вот недавно сотрудников их салона отправили на плановый медицинский осмотр и у нее в крови обнаружили ВИЧ. Мало того – уже обозначились и первые признаки грозного заболевания.

– И похудела, и любой насморк у меня теперь вместо недели месяц тянется, и ангины замучили. Иммунитет – ниже плинтуса.

– Кир проверялся? – Краткий испуг за себя, любимую! Впрочем, с бывшим дружком у нас всегда был защищенный секс.

– Первые анализы у него отрицательны. Если и повторные ничего не выявят, значит, Кир под счастливой звездой родился.

– А риск был, в смысле...

– Я же не знала, что инфицирована, хотела от него ребенка, думала, что верней привяжу. А сам Кир довольно беспечно относился к этой теме. Да что теперь вспоминать, жить мне недолго осталось.

Озноб охватил меня: Люсьена с такой простотой говорит о жизни и смерти, видно, совсем отчаялась. Захотелось ободрить ее:

– А я слышала, что сейчас имеются медикаменты, которые поднимают иммунитет, продлевают жизнь. И ученые работают над новыми лекарствами.

Но подругу не слишком утешали общие фразы. Она считала себя приговоренной к казни. Вновь вспоминала, как, узнав о диагнозе, бежала под дождем без куртки и зонта. Бежала, рыдая, куда глаза глядят. Как призналась Киру, и он сразу уехал от нее. Как ее вскоре выставили с работы.

– Откуда же ты знаешь, что у него анализы отрицательные?

– Он звонит иногда, – всхлипывая, сказала Люсьена, – переживает за меня.

Я облизала чайную ложечку после варенья, но, спохватившись, отложила ее в сторону.

Люсьена заметила мой жест, усмехнулась:

– Вирус передается лишь через кровь и секс. Посуда, чиханье, слюна – неопасны. Но все стали бояться меня, боятся заразиться даже за столом.

Я виновато пожала плечами. Пересела на диван, взяла в руки книжку:

– Не знала, что ты сказки любишь читать. А эта, про Царевну-лягушку, и вообще для малышей.

– Да это старая книжка, завалялось тут несколько из моего детства, но сейчас они мне нужнее стали, чем прежде.

Я захотела помочь подруге. Знала, что у психологов в ходу сказкотерапия, но сама этой методикой не владела. Однако спросила наугад:

– Тебе жаль лягушку? Смешон Иван-дурак?

– Не пытай меня, Долли. Я никогда не умела объяснять свои чувства, а только чувствовала.

– И что ты чувствуешь сейчас? – спросила я не как подруга, а как психолог.

– Боюсь, что Вася сиротой может скоро стать. А у него ведь самый опасный возраст.

– Я не про Васю, а про твое состояние, когда ты читаешь эту сказку.

– Что с меня тоже лягушачья кожа слезает, но и царевной я себе не кажусь. Просто голая больная девка. – Слезы вновь навернулись на глаза Люсьены.

Отвлекая подругу от горестных мыслей, я наконец-то решилась рассказать о своем происшествии. Начала осторожно:

– Понимаю, тебе сейчас ни до чего. Но я тоже в неприятную историю влипла.

– Рассказывай, – ответила Люсьена безучастно. – А я, извини, на диван прилягу. Устаю теперь быстро. Ты, если хочешь, возьми подушку, в ногах можешь пристроиться.

Мы обе переместились на диван. Теперь в основном говорила я. Пришлось начать издалека, рассказать, какая катавасия произошла с братьями. Что осенью, в Интернете, а потом и в реале, я общалась с Витей, принимая его за Артура. Но недавно появился и настоящий Артур. Люсьена испуганно таращила глаза. Наконец, разобралась, подвела черту под моим рассказом:

– Значит, ты живешь в одной квартире с Витей и Артуром. Как же ты выбираешь между двумя?

Виноватая улыбка тронула мои губы. Приготовившись к нелегкому признанию, я слегка приоткрыла рот, но следующие слова подруги окатили меня холодным душем:

– Или теперь с обоими трахаешься? – В глазах Люсьены светились холод и презрение.

Мне известно, что порой люди, больные неизлечимой болезнью, завидуют здоровым, поэтому я проглотила ее реплику, однако прервала свою исповедь, кляня себя. Какая дура, собиралась выложить Люсьене, что сдалась перед натиском Артура и теперь не знаю, как вести себя с Витей. Зачем? Ожидала сочувствия? Подруга невольно попала в больную точку, и я растерялась. Приняв мое молчание за обиду, Люсьена смягчила свои слова:

– Да ладно, Долька. Я типа пошутила! Я знаю, что ты – не такая. Да и Витюша – отличный парень, добрый и порядочный. Я ведь тогда, в Новый год, думая, что он Артур, пыталась его хоть на один поцелуйчик подбить. Так он быстренько от меня свалил. А хотелось бы мне увидеть настоящего Артурчика, хоть одним глазком! Я ведь, было время, на него круто запала. Но мозгов не было, вот и помчалась дальше свое счастье искать. А теперь что ж, кому нужна голая Царевна-лягушка.

Почти под утро мы отправились спать. Мне отвели каморку на чердаке, а Люсьена ушла в свою комнату.

Солнце, палящее прямо в окно моей комнатушки, разбудило меня. Я посмотрела на часы: ого, час дня! Снизу, с веранды, доносились обрывки разговора обитателей дачи, среди них я узнала ломкий басок Васи и низкий, грудной голос Люсьены. Я высунулась в чердачное окошко – слова стали явственнее. Подруга говорила о причине моего визита, объяснив тетушке и матери, что у меня дома ремонт. Все же она молодец, прикрыла меня, хотя я так и не выдумала сносную причину того, почему явилась ночью.

Я была виновата перед всеми: перед ней, перед Витей и, наверное, перед Артуром. Моя рука потянулась к мобильному телефону, лежащему на тумбочке, чтобы позвонить Вите. Он обрадовался, услышав мой голос:

– А я все утро жду, когда ты позвонишь. От Артура слова путного не дождешься. Ему все шуточки, сказал, что ты удрала к старому любовнику. Надеюсь, ты не у Кира?

– Глупый! Я у Люсьены на даче.

Пока я находилась далеко от Виктора, мне удавалось сохранять вид, что ничего не произошло. Но смогу ли я лгать ему глаза в глаза?

– Сегодня вернешься?

– Нет, поживу здесь несколько дней, пока не выгонят.

Вскоре я спустилась с чердака вниз и присоединилась к дачным хлопотам хозяев дома.

Я пробыла у Люсьены на даче три дня. Ходила с ее матерью в лес за черникой, пропалывала грядки, мыла посуду за всей разношерстной компанией, готовила с Васей, уже получившим в лицее поварской разряд, немыслимый соус из можжевельника. Я все время была на людях и что-то делала, лишь бы не оставаться наедине с собой, не думать о своей измене Вите. Но дела в городе требовали моего присутствия, мне уже звонили из приемной комиссии, просили поскорее приехать в университет. Я попрощалась с гостеприимным семейством.

Я ехала в город, приняв твердое решение покинуть квартиру братьев. Вернусь к родителям. Позже съезжу за вещами, когда Вити и Артура дома не будет. Решиться на прямой разговор с Витей я так и не смогла – ведь он был дорог мне, как, впрочем, не безразличен и Артур.

В квартире родителей меня ждал неприятный сюрприз. Оказалось, минувшей ночью сверху прорвало водопровод и моя комната представляла теперь жалкое зрелище: отставшие от стен обои, промокшие диван и кресло, вспученный местами паркет. Комната родителей пострадала меньше, но и там были заметны следы потопа. Я, как могла, утешила маму с отцом, обещала добавить денег на ремонт, но о том, чтобы остаться здесь сейчас, не могло быть и речи. И посвящать родных в свои путаные отношения с Виктором и Артуром сейчас тоже было не ко времени.

Что ж, никуда не деться: подруг с просторной жилплощадью у меня нет – придется возвращаться в квартиру к братьям. Учила своих студентов не бежать от конфликтов, а встречать их лицом к лицу? Вот теперь и проверь на своей шкуре, что значит предстать перед лицом того, перед кем виноват. Сегодня, сейчас же ты признаешься во всем Вите! Лицо мое заливалось краской, а сердце выскакивало из груди, едва я представляла этот момент.

2

Я долго кружила на машине по городу, прежде чем решиться вновь припарковаться в знакомом дворе. Когда я вошла в квартиру, Витя сидел на диване и настукивал текст на клавиатуре ноутбука, пристроенного на коленях.

– Наконец-то приехала! Кошка, гуляющая сама по себе, – улыбнулся он мне, оторвавшись от текста. – А я эти дни вкалывал, как папа Карло. Абсолютно один! Артур тоже свалил с квартиры. Сказал позавчера, что на кладбище работы много, так он договорился со сторожем, что будет ночевать у него в каморке, пока дни теплые. Чтобы туда-сюда, значит, не мотаться.

– Что ж, солдату не привыкать к полевым условиям, – заметила я нейтрально, догадываясь, однако, что побег Артура тоже не случаен. Не захотел присутствовать при наших с Виктором объяснениях.

Витя сохранил на диске набранный кусок романа и выключил ноутбук. Шагнул мне навстречу, распахнув объятия:

– Ну, здравствуй еще раз!

Я уклонилась от прикосновений: готовилась сказать Вите все, что я обязана ему сказать.

– Витенька, извини, не надо. Я должна признаться, что... – продолжать у меня не было сил.

Я отошла к окну, взяла с подоконника кувшинчик с водой, полила цветы. Закончив, так и осталась стоять спиной к Вите. Он робко коснулся моего плеча:

– Признаться в чем? Ты не любишь меня, Долечка? Ты снова видела Кира и хочешь к нему вернуться. Ты обманула меня, ты была не у Люсьены?

– Ну что ты, глупыш! При чем здесь Кир? Я правда была у Люсьены на даче.

– Тогда ничего не понимаю.

Я охотно переключилась на историю подруги, чтобы не говорить об Артуре. Обстоятельно пересказала Вите, какой опасный диагноз выставлен Люсьене, как она боится умереть от СПИДа.

Витя покачал головой, заложив руки за спину и опустив голову, начал шагать по комнате из угла в угол.

– И виновник Кир?

На его лице промелькнул тот же испуг, что, наверное, и на моем, когда я выслушивала признания подруги. Я успокоила Витю, сказав, что Кир здоров.

– Да, хреновое дело у твоей подружки. Ты на всякий случай подальше от нее держись.

– ВИЧ через бытовые предметы не передается.

– Береженого Бог бережет. Наука много чего не знает. Сегодня одно говорят, завтра другое придумают.

– Вот именно. Некоторые полагают, что СПИД – это не болезнь, а кара за грехи или что-то в этом роде.

Наш разговор о причинах возникновения болезни затянулся. Потом мы пошли обедать, и я так и не нашла момента, чтобы сделать признание. А после обеда я сразу уехала в университет.

На работе я специально задержалась подольше, рассчитывая, что к моему возвращению Вити не будет дома – вечерами он тусовался с литераторами. И как приду сразу в постель. Нескончаемо длинный день утомил меня, на ногах с самого рассвета. Наверняка засну до его прихода – а утром, утром, может, и наберусь смелости...

Однако мой расчет не оправдался. Витя был дома и весьма оживлен, потому что выспался днем. Уже в прихожей начались недвусмысленные ласки.

Напоив меня крепким чаем – сам и горячие бутерброды приготовил, – заторопил в спальню. Диван уже был раскинут, а на нем постелена новая простыня в веселых цветочках. Витя разделся, по-супружески основательно, первым нырнул под одеяло, приоткрыв его на моей половине. Он глядел на меня с вороватой хитрецой в глазах, как игривый щенок, грызущий тапку: дескать, да, виноват, но мне невтерпеж. Наши любовные игры Витя часто начинал так, будто вымаливал у меня милостыню. Обычно я мучила его недолго.

Но сегодня я не торопилась прилечь рядом. Забыть, что я была ему неверна, мне не удавалось. Я присела на стул, сведя вместе ноги и сцепив пальцы рук, и выпалила Вите, глядя прямо в его щенячьи глаза:

– Витя, прости. Я должна тебе сказать, что переспала с Артуром. После чего и удрала к Люсьене.

Он молчал. Маска игривости не сразу сползла с его лица. С минуту он продолжал улыбаться – «человек, который смеется». Наконец медленно приподнялся с подушки, глаза его сузились, на скулах заиграли желваки. Было видно, что он старается сохранить самообладание.

– С Артуром? – деревянным голосом переспросил Виктор. – По собственной воле?

– Не пытай меня, Витя.

– Вот как... Полагаю, кайф получила изрядный! И что же дальше? Уходишь к нему? Предложишь поменяться спальными местами? Наш-то с тобой диван шире, чем бабушкина кровать.

Витя говорил много и бестолково, то пытаясь сразить меня злым остроумием, то изменив тон, умоляя:

– Долька, прости меня, больше не буду. Клянусь, даже не вспомню. Ведь это случайность? Да? Все случилось ненароком? Он поддался инстинктам, а ты не устояла? Он всегда был сильный и напористый, не то что я, валенок.

Хотя картина, описанная Витей, была похожа на реальную – не зря писателей считают чуть ли не пророками, – я не стала подтверждать его догадки ради оправдания.

– Витя, можно мне в коридор уйти, на раскладушку?

– Я бы на твоем месте вообще оставил этот дом, если, конечно, ты не сговорилась с братцем...

Не глядя на Витю, я сказала, что мне сейчас идти некуда, поведала о том, что случилось в квартире родителей.

Он помолчал. Затем опустил ноги с дивана:

– Ладно, оставайся здесь. Я переберусь в коридор.

Мне было бесконечно жаль Витю, такого верного, покорного, несчастного. В этот момент мне даже казалось, что я его люблю.

Он уловил мою нерешительность. И вдруг запел чуть ли не серенаду:

– Приди-приди-и-и ко мне, любимая-я-а! Дай сно-ова мне еще разо-ок, еще гло-оток!

Витя пытался сдержать слезы, пряча свою боль за нелепой маской то ли рыцаря, то ли восточного хана, но не выдержал и разрыдался, уткнувшись лицом в ладони. Затем бессильно опустил руки, снова умоляюще посмотрел на меня и торопливо заговорил:

– Долечка, можешь считать меня тряпкой, половиком, но прошу, родная, только позволь мне еще раз...

Я присела на край дивана, взяла Витину руку, поднесла ее к своим губам, коснулась его влажной от слез кожи пальцев губами.

– Прости, Витя. Я не могу.

Гримаса отчаяния вновь перекосила его лицо. Если сейчас он вновь заплачет, то этого я не выдержу, сдамся. Но Витя резким движением провел ладонью по лицу, встал, схватил в охапку лежащий на стуле плед и выбежал с ним в коридор. За стеной комнаты загромыхала раскладушка, потом стало тихо. Я разделась и легла под одеяло, еще сохранившее тепло Витиного тела.

Выключив свет, я смотрела в затененный потолок. После того как я смогла выдавить из себя признание в измене, мне не стало легче. Напротив, Витина боль наполняла теперь и мое сердце.

На следующее утро, когда Витя еще спал, внезапно вернулся домой Артур. Сказал, что у него выходной и он решил насладиться домашним покоем. Увидев спящего в коридоре на раскладушке брата, Артур сразу все понял. Он вошел в кухню, где я завтракала в одиночестве.

– Акценты, вижу, расставлены, милая Долли! – усмехнулся он. – Вечером жду с вещичками в своей берлоге.

– Артур, ты должен понять... Я не смогла дать тебе отпор потому, что...

– Не смогла или не захотела?

– Мне казалось, что я мало что для тебя значу, Артур.

– Не заморачивайся, Долли. Тебе понравилось трахаться со мной?

– Нет! Нет! Нет!

Я выскочила из-за стола, оставив недопитый кофе.

В машине, по дороге в университет, я планировала, как мне быть дальше. Выехать из этой квартиры я пока не могу. Придется ждать, когда высохнет моя комната в родительском доме, когда там сделают ремонт. Надо держать себя нейтрально по отношению к обоим братьям, чтобы напрасно не обнадеживать ни того ни другого. И возможно, мне удастся за это время разобраться в своих собственных чувствах.

Вернувшись вечером с работы, я обнаружила в кухне страшный беспорядок. На столе – неряшливые следы пиршества: опрокинутая бутылка из-под водки, огрызки хлеба, рыжий ручеек от сельди, источающий острый запах, и рядом накромсанная колбаса. Дополняли картину надорванные упаковки от продуктов и разбросанные там и сям вилки и ножи. И сердце замерло от ужаса, когда я, посмотрев на пол, увидела валяющийся там нож-пилу: он показался мне окровавленным! Я подняла нож с пола, с опаской мазнула пальцем по темно-бурой капле и с облегчением выдохнула... Нож был запачкан томатным соусом.

И все-таки тревожные предчувствия не оставляли меня. С колотящимся сердцем я заглянула в тупик коридора: Витя спал на раскладушке. И громкий храп его, и запах перегара свидетельствовали о том, что он живой. Я подошла ближе: вроде цел и невредим. Затем приоткрыла дверь в комнату Артура, осторожно заглянула в щелку. Хозяин сидел в майке на стуле, держа на коленях рубашку с наполовину оторванным рукавом. Иголка с длиннющей ниткой, зажатая в его пальцах, ходила огромными кругами над краем проймы. На скуле Артура, обращенной в мою сторону, краснела ссадина.

– Т-тебе чего? – Он услышал скрип двери и заметил меня.

Я вошла в комнату, отобрала у него рубаху. Присев на край кровати, распорола стянутые кривыми стежками края и стала зашивать заново.

Все это время мы молчали.

Возвращая Артуру рубашку, я все же спросила:

– Подрались с братом? – и ткнула пальцем в сторону его ссадины.

– О березу на к-кладбище поцарапался.

– Поцарапался, упал, все понятно. Скажи, как Витя? Сильно переживает?

– Надо уметь правде в глаза смотреть! Проиграл, уступи б-бабу. А он, размазня, п-просит меня уехать.

– Баба – это я? Не слишком-то ты уважительно отзываешься о женщине да еще говоришь так ей в глаза.

– Ну, знаешь, Долли, не придирайся к словам. Лучше скажи, надумала ко мне перебираться? А то не дело это, Витьку в коридоре обитать.

– Мне казалось, что у нас с тобой все произошло случайно. Ведь ты не любишь меня, Артур... У меня тоже голова кругом, сама не знаю...

– Тебе доказательства любви нужны? Тогда раздевайся и марш к-ко мне в п-постель! – Артур растянул рот до ушей.

Я быстро ретировалась и закрылась в своей комнате на защелку. Ужасное положение! Я так виновата перед Витюшей! Я вспоминала его нежные руки, ласковые слова, наши бесконечные разговоры. Казалось, нет для меня человека ближе. Но меня тянуло к грубияну Артуру, хоть ныне он и отдаленно не напоминал благородного, чистого парня, жившего в моих полудетских грезах. Он не выдержал испытаний войны: герой превратился в циничного варвара! И я не хочу быть игрушкой в его руках, мне ведь не шестнадцать лет.

На другой день ко мне в комнату осторожно постучался Витя. Я разрешила ему войти. Он робко напомнил о том, что близится день нашей свадьбы. Я вытаращила глаза.

– Какая свадьба, Витя?! – Я немного помолчала и тихо добавила: – Во всяком случае, не сейчас.

– А может, сыграем, как намечали? А все эти передряги забудем, как дурной сон! Я знаю, что ты любишь меня. Артур на спор убеждал меня, что ты к нему в комнату переберешься. Но ты ведь не стала этого делать!

– Витя, пожалуйста, сходи и забери наше заявление.

– А если передвинуть срок регистрации на осень? Прошу, Долечка, не будем рубить концы. Отгуляем отпуск, хоть вместе, хоть порознь. Отдохнем, осмыслим.

Я малодушно, не желая убивать Витю отказом, согласилась на перенос срока.

Свою лепту в мирное урегулирование вопроса внес и Артур.

– А не съездить ли нам на рыбалку к-как-нибудь? Что-то вы закисли, ребята, з-здесь в четырех стенах. А я, хоть и п-провожу целые дни на свежем воздухе, т-тоже устал: покойники уже сниться начали. Тянет на живую п-природу, к речке, к озеру. Вода здорово умиротворяет. Кстати! Я т-тачку купил, обновим.

– Так быстро? – удивился Витя. – Ты ведь и месяца еще не проработал, что, у вас такие высокие гонорары?

– Был тут один заказец. Хорошо наварили! А тачку, п-подержанную, мне один к-кореш продал, в кредит. И пробег – всего ничего, – обращаясь ко мне, добавил он. – Только п-просьба к тебе, Долли, будет: пригласи в нашу к-компанию еще девочку, чтобы б-братан не нервничал и ты не д-дергалась. М-может, Люсьену? Что-то ты о ней ничего не рассказываешь. Она з-замужем, естественно?

Меня царапнуло, что Артур готов утешиться с другой женщиной, хотя еще накануне звал в свою постель.

– Люсьена разведена! У нее есть сын, семнадцатый год пошел.

– Ого! Ну, сынка мы з-звать не будем, а с подружкой юности с удовольствием п-по-видаюсь. Повезет, так и п-перепихнемся разок.

– Не стоит ее звать, – хмуро сказал Витя, но говорить о болезни Люсьены не стал. – У нее теперь своя жизнь.

– А с-сказал – разведена. Ну да ладно, меня и другая к-красотка устроит. Слушай, Долли, а та д-девчонка, которая в этой к-квартире шарилась в мой первый п-приезд, забыл, как ее...

– Галя ее зовут.

– Она сейчас в г-городе? Позови ее. Очень занятная п-пташка.

– Я позову кого-нибудь, – нехотя пообещала я.

Заканчивался июль, и лето раскочегарилось вовсю. В помещении приемной комиссии было душно от палящего за окном солнца, и я завидовала тем коллегам, кто нежился сейчас где-нибудь на морских пляжах. Я отдувалась в приемной комиссии за всех. Сделав сводную справку о прошедших по результатам ЕГЭ абитуриентах, я выключила компьютер и встала. Еще один рабочий день закончился. Я – свободна!

Не успела я выйти из комнаты, как нос к носу столкнулась с Люсьеной. Она была принаряжена, но, как всегда, с оттенком вульгарности. Леопардовые вставки вокруг декольте ее блузки совсем не сочетались со стеклярусом, поблескивающим среди черных пятен. Впрочем, лицо ее было бледным.

– Долли, хорошо, что я тебя отыскала! Домой к тебе не дозвониться, мобильник тоже не отвечает...

Я пожала плечами.

– Хоть здесь тебя поймала! Скоро ведь в отпуск уйдешь?

– Что случилось, Люсьена?

– Хочу напроситься в гости, Долли. Посмотреть на настоящего Артура хоть одним глазком. Ведь в Новый год я, дура дурой, поверила вашему розыгрышу. Приняла за Артура Витю.

– Не знаю, как это устроить. Он так редко бывает дома. На кладбище летом много работы. Днюет и ночует там.

– А сегодня? Позвонить ему можешь?

– Могу номер телефона дать, сама и назначь ему свидание.

– Неловко как-то! Посмотри, на кого я похожа – кожа сухая, как у воблы, волосы паклей. Я бы хотела так, невзначай, на людях...

– Не преувеличивай, Люсь! – внутренне соглашаясь с ее самокритикой, возразила я. – Ладно, я уже домой собралась, поехали вместе.

Мы сели в мой «лимончик» и покатили по раскаленному солнцем асфальту. Вскоре влились в тесные ряды уличных автомобилистов.

– Спечемся, окошко можно открыть? – спросила Люсьена, нажимая кнопочки на дверце.

Я покачала головой и включила вентиляцию, прохладный воздух с легким жужжанием наполнял салон.

Люсьена жаловалась:

– Знаешь, Долли, я от духоты постоянно мучаюсь и укачивает быстро, потому что лекарства горстями ем. Полной развалиной стала. Но держусь пока, еще и подрабатываю. Наши-то дачники, как на грядках спину потянут, так ко мне за массажем бегут. Надеюсь, что, когда в Питер вернутся, станут постоянными клиентами. Надо же мне как-то выживать.

Я восхищалась мужеством подруги и, искренне сочувствуя ей, решила почаще приглашать домой.

Машина остановилась у светофора, застряв в растянувшейся на квартал пробке. Я потянулась рукой к приемнику, отыскала станцию «Эрмитаж», передающую классику.

– Позвони Артуру, скажи, что я с тобой еду. Вдруг он тоже захочет меня увидеть и постарается пораньше вернуться с работы, – напомнила о своей цели Люсьена.

– Да что звонить! Мы почти приехали, давай лучше ему сюрприз устроим, если он дома окажется. А нет, так все равно заглянешь к нам. Надо только в магазинчик заскочить, наверняка холодильник дома пуст. У нас сейчас всяк сам по себе живет и питается отдельно.

– Что значит «всяк сам по себе»? Ты поссорилась с Витей?

Я сделала вид, что не расслышала вопроса. Светофор как раз переключился на зеленый, и, коснувшись рычага передачи, я нажала на газ. Машина устремилась вперед.

* * *

Когда мы с Люсьеной вошли в квартиру, то обнаружилось, что мои мужчины уже дома. Их возбужденные голоса доносились в прихожую из кухни. Пока гостья выбирала на обувной стойке тапочки, я заглянула к братьям, предупредить, что пришла не одна. Сразу бросилась в глаза ополовиненная бутылка водки, жухлые кожурки вареной картошки на столе, недоеденные корки, обглоданный хребет сельди и пустые стопки, захватанные нечистыми пальцами. Взглянув на улыбающихся братьев, я поняла, что они помирились.

– Выпей с нами, – радостно предложил Витя. – И скажи, с кем ты решила остаться!

– Мальчики, все разговоры потом. Я пришла не одна, а с Люсьеной! Она в прихожей. Витенька, встреть ее, пожалуйста, и развлеки, пока я стол в порядок приведу.

Витя вышел из кухни, а Артур уставился на меня туманным взглядом. Вдруг вспышка сознания озарила его глаза.

– Как ты с-сказала, Люсьена? Та самая, н-наша Люська?

– Она, Артур. Она захотела с тобой повидаться. Ты не против?

– Она, с-сука... ж-жизнь мою сломала!

– Артур! Столько лет прошло! Она тыщу раз раскаялась, что изменила тебе. Уж я-то знаю, поверь.

– П-предательство не прощают!

– Ты ее продолжаешь любить?

– Ну что ты несешь, Долли! Я ее ненавижу!

Артур плеснул себе в стопку водки и махнул ее, не закусывая. Затем, наблюдая за тем, как я вытираю стол и расставляю чистые тарелки, попросил:

– Свари-ка, Долли, мне кофе, да покрепче. Ты права, пожалуй. Взглянуть на первую свою девчонку мне не помешает.

– Переоденешься? – Я намекнула Артуру на его майку и пестреющие рябью солдатские штаны.

Он мотнул головой.

Я металась между плитой, холодильником и столом. Постелив на стол скатерть, поставила в центр вазочку с цветами, перенесенную мужиками на подоконник. Разложила старинное серебро, оставшееся от бабушки братьев, достала из холодильника бутылку вина, а оставшуюся водку перелила в графинчик.

Проветрила кухню и позвала Витю и гостью. Витя переоделся, надел свежую рубашку и галстук, и рядом с ним Люсьена в своих леопардовых заплатках смотрелась еще вульгарнее. Я заметила, что пятнистость ее наряда и полевых, рабочих брюк Артура имеют явное сходство. Кажется, это заметил и сам Артур! Он чему-то усмехнулся, однако привстал, поздоровался и снова сел. Ни один мускул не дрогнул на его лице, а ведь когда-то он ее любил! Да, такие, как он, измены не прощают! А Люсьена при виде поседевшего, нетрезвого сейчас Артура в грязной майке не смогла скрыть разочарования. В ее глазах промелькнуло превосходство, свойственное ей в девичьи годы. На миг она забыла, что сама давно уже не та.

Артур жестом показал гостье на диванчик:

– С-садись, Люсьена, поближе! Т-ты по-прежнему неотразима, как дикая кошка! Какой классный прикид!

– И ты все тот же неисправимый шутник! – Люсьена села рядом с Артуром, тщательно расправив под собой широкую юбку.

Разложили по тарелкам новую порцию картошки, уже поджаренную мной, разлили по рюмкам спиртное. Но Артур пить не стал, только приподнял рюмку, «за встречу», и поставил, едва пригубив. Понимал, что принял уже достаточно. Я оценила его волю – может держаться, когда очень захочет.

Люсьена, напротив, выпила до дна и вскоре расслабилась. Ее натура брала свое: она уже строила глазки обоим братьям. Раскраснелась от выпитого, похорошела.

Артур поглядывал на соседку все мягче, даже начал улыбаться. Затем сказал:

– А не хочешь ли, Люсьена, с нами на пикничок съездить в ближайшие выходные?

Я не слишком стремилась к этой поездке, но оказалось, что братья уже и срок запланировали. Люсьена стала пунцовой то ли от предложения, то ли от очередной рюмки. И кокетливо произнесла:

– Если будете хорошо себя вести, мальчики, то могу и украсить вашу компанию. А Долли едет?

– Куда она денется! – ответил за меня Витя.

Необременительный застольный разговор продолжался. Артур нещадно дымил, и в пепельнице уже возвышалась гора окурков. Попросила сигарету и Люсьена.

– Может, тебе не стоит? – Я тронула подругу за рукав кофточки, напомнив таким образом о ее болезни. – Ты говорила, что бросила курить!

Одну сигаретку можно! Правда, Артурчик?

Он дал ей сигарету и поднес зажигалку.

Люсьена с блаженством затянулась и проговорила:

– Я забыла, что значит радоваться жизни. Спасибо вам, ребята. Я обязательно поеду с вами на пикник.

Потом затронули расхожие темы: цены, заработки, финансовый кризис.

Витя пожаловался на издателей, поддел брата:

– У тебя-то, Артур, выплаты, надо полагать, как по маслу идут. Слышал, люди в кризисные времена чаще из жизни уходят.

– На заработки не жалуюсь. Однако не знаю, задержусь ли я в этой лавочке. Рассказывал сейчас Витюхе, какие заморочки на кладбище возникают...

– Да, ситуация у вас там хреновая, я бы в такой обстановке и дня не выдержал, – согласился Витя, отодвигая от себя опустевшую тарелку. – Спасибо, Долли. Я – пас, уже в горло не лезет жрачка, два часа тут заправляемся.

– Расскажи подробнее, – потребовала я.

– Не надо про кладбище, – возразила Люсьена.

Но Артура тревожила тема, поэтому он продолжил. И, как в любом разговоре, слегка ерничал:

– Ну, если любопытство распирает, м-могу удовлетворить. Только, ч-чур, на меня с-собак не вешать, что я за столом всякие с-страсти рассказываю.

Артур раскурил новую сигарету и глуховатым голосом начал рассказывать. Признался, что поначалу работа на кладбище его вполне устраивала, ведь он видел на войне столько смертей! На его глазах гибли и молодые, здоровые солдаты, и ни в чем не повинные мирные жители, так что он научился смотреть на смерть философски. Его абсолютно не напрягало то, что работники похоронной бригады заламывали умопомрачительные цены на свои услуги. Что брали деньги повторно за то, что было оплачено уже под квитанцию. И, посмеиваясь, голоском раешного персонажа говорил:

– А неча людишкам за д-дензнаки цепляться, когда их б-близкий из жизни ушел. Пускай-ка покажут, как любили д-дедушку!

– Какого дедушку? – таращила глаза Люсьена.

– А если ребенка хоронят? – Я укоризненно покачала головой.

Артур склонил голову над столом, стряхнул пепел с сигареты – седой ежик его волос подкатился к моим глазам, и я заметила розоватый шрам надо лбом. Меня тотчас охватили жалость и стыд: он столько перенес! Разве я имею право его воспитывать?

Но Витя подталкивал Артура к признанию:

– Давай о главном, братишка. Скажи, с чем ты столкнулся на днях. Что душа отторгает.

Артур снова приподнял голову, но посмотрел не на меня, а в окно, будто там за окном и находилось то, что его возмущало. Он продолжил рассказ:

– Ну, вы все, наверно, видели на кладбищах бесхозные могилы. Родственники умерших сами уже умерли, ухаживать за могилами некому: оградки ржавеют, памятники мхом зарастают, надписи дождем и ветром стирает. У нас пятая часть таких заброшенных могил, и книги учета или потеряны, или пришли в негодность. А новых жмуриков куда-то захоранивать надо, кладбище ведь не резиновое. Все бы ничего, но старые кости выбрасывают из могил к чертовой матери!

Артур замолчал, и на глаза его, или мне показалось, навернулись слезы. Он попросил налить ему еще кофе.

– В мировой практике этот вопрос цивилизованно решен, – пришел Витя на помощь брату. – Когда еще в Чехии жил, был на экскурсии на одном из кладбищ, запомнил удивительный факт. Там под могилу определен срок аренды в двадцать пять лет, а после, если никого из заинтересованных в этой могиле не остается, останки кремируют и пепел сохраняют в общем склепе, вроде братской могилы. Таким образом и имена сохраняют, и должное уважение усопшим.