Текст книги "Загадки любви"

Захлопнув дверь, я повернулась к стоящим в прихожей Вите и Гале и с грустью заметила:

– Нелегко ему будет вернуться к нормальной жизни.

– Теперь надо побыстрее ему комнату освободить. Увы, Галочка... – развел руками Витя.

Галя не спорила, нахмурясь побрела к себе.

Тучный Витя побегал по квартире взад-вперед с неестественной резвостью, потом загромыхал в коридоре раскладушкой, убирая ненужную постель брата. Я подошла, чтобы забрать белье и унести его в стирку.

При тусклом освещении этой части коридора лицо Вити казалось почти бронзовым, и он больше походил на Артура, чем при свете дня. Я не торопясь развела руки с простыней в стороны, чтобы сложить ее уголки. И вдруг Витя рубанул ладонью по верхней кромке – простыня упала на пол. А он, отпихнув ногой белый ком тряпья, сжал меня в объятиях.

– Я не отдам тебя брату! Не отдам!

Витя начал исступленно и торопливо целовать мое лицо. Я пыталась уклониться:

– Пусти, дурачок! При чем здесь Артур! Теперь я – твоя женщина.

– Зачем ты вызвалась его стричь? Хотелось полапать горемычного?

Я увернулась от грубоватых ласк Вити. Подняла с пола скомканную простыню, но складывать уже не стала.

– Витюша! Я тебя не узнаю! Что за выражение – «полапать»! А еще писатель!

– Хватит софистики, Долли. Я должен знать: нужен ли я тебе или всего лишь являюсь «раком на безрыбье». Если имя Артура по-прежнему приводит тебя в трепет, то оставайся с ним в этой квартире, когда он вернется. А я найду себе другое жилье.

– Ты – просто сумасшедший, Витюша! Как тебе такое могло прийти в голову. И если на то пошло, скажу, что твое воркование с Галочкой мне тоже не нравится.

– Ну, знаешь ли!.. Воркование с Галочкой! Я сам жду не дождусь, когда она съедет с нашей квартиры. То Галя, то Артур. Я хочу, чтобы были только ты и я...

Взрыв Витиной ревности уже проходил, голос его становился ниже, ласковее. Он больше не терзал меня поцелуями, будто любовник из немого кино, а растерянно и нежно гладил по оголенному плечу. Затем снова прикоснулся к нему губами. Я запрокинула голову и стояла теперь молча, прислонившись к стене, оклеенной шероховатыми обоями. Мои ноги подкашивались, но я могла уже не беспокоиться о том, что сползу на пол. Сильные руки Виктора резким рывком подхватили меня за бедра, приподняли, подтянули к себе – старенький сундучок в коридоре принял нашу двойную тяжесть, но он казался мне ковром-самолетом.

Теряя ощущение пространства и времени, я вдруг заметила в узком просвете длинного коридора, со стороны кухни, бесформенную тень. Мелькнула безумная мысль, что это призрак покойной хозяйки! Фигура приблизилась, явственно шаркая тапками, и я узнала Галю в ее просторной длинной футболке.

Мгновенно я отыскала свободной рукой выключатель бра на стене, и тотчас спасительная темнота накрыла меня и Витю. Шарканье тапок прекратилось, тень замерла на месте, затем развернулась и вновь удалилась в кухню. Витя, уже взлетевший к облакам, даже не заметил досадной помехи. Зато мой полет прервался. Я спустилась с небес на обычный сундук.

3

Через два дня я объявила Гале, что пора собирать вещи. Разумеется, нам с Витей самим пришлось организовать ее переезд. Пожиток у квартирантки накопилось видимо-невидимо, несмотря на то что подруга жила на съемных квартирах. Могу представить, какой завал она устроит когда-нибудь в собственном доме. Я пыталась уговорить ее выбросить часть хлама на помойку. Ткнув пальцем в короткое детское одеяльце, спросила:

– Ну скажи на милость, зачем ты тащишь с собой эту ветошь? Одеяльце все в пятнах, по краям обтрепалось.

– Я ноги им укутываю, когда читаю. Ты же знаешь, какая я мерзлячка.

– Не начинай. Мы с Витей купим тебе на новоселье шотландский плед. Договорились?

– Нет, не уговаривай. Я всегда его с собой вожу, много места оно не займет.

Устав спорить с подругой по поводу каждой банки, коробки или старой тряпки, мы с Витей отнесли в машину все, что она приготовила для перевозки. Пришлось сделать три ездки.

Распрощавшись с Галей, мы с Витей наконец остались вдвоем в квартире. Теперь ничей случайный взгляд не смог бы подглядеть, как его рука ныряет под подол моего халата, когда я жарю блинчики у плиты. А Витя, не стесняясь, выходил на кухню в трусах – при Гале такое было немыслимо. Мы вплетали невинные ласки в повседневную жизнь, будто переживали медовый месяц. Тем более что оба понимали, что скоро приедет Артур и наша свобода закончится. В отличие от Гали он имел полное право жить в бабушкиной комнате, потому что каждый из братьев получил равную долю в этой квартире.

Мы надеялись лишь на то, что Артур передумает работать на питерском кладбище и останется в Москве.

Приподнято игривая атмосфера в доме благотворно повлияла не только на наши отношения с Витей, но и на дела каждого из нас. Когда личная жизнь налажена, то и в работе все спорится. Витя целыми днями не отрывался от компьютера, говорил, что испытывает творческий подъем. А вечерами читал мне новые главы о злодеяниях вампиров и вурдалаков. Когда я спрашивала, зачем он изображает такие кошмары, Витя с гордостью объяснял, что в его историях заложен особый философский подтекст.

Его страсть к ужасам вполне укладывалась в теорию бессознательных импульсов. Я как раз заканчивала главу об «играх» людей, о психологических вампирах, изматывающих души близким. Аналогия была налицо. Те, кто открыто заявляет о пристрастии к жанру хоррор, оказываются тихими, спокойными людьми, а кто стонет о своей немощности, оказываются опаснее любого вурдалака. Чехов, кстати, вывел такую героиню – классическую «слабую» женщину.

Передо мной стоял пример из сегодняшней жизни – моя близкая подруга Галя. Тихая, безвредная, только и беды, что не научилась сама о себе заботиться. И живет, вымогая жалость от окружающих. Подумать только: несколько месяцев просуществовала на нашем иждивении! А мы еще и виноватыми чувствовали себя перед ней.

И после Галиного переезда нам приходилось поддерживать ее. Витя подыскал ей работу «фри-ланс»: пусть хоть дома, у своего компьютера трудится. Гале поручили создать сайт для группы писателей, при этом в ее задачу входило не только программирование, но и раскрутка сайта. Теперь она стала модератором форума, пыталась разжечь страсти в дискуссиях, выдумывая записи за воображаемых читателей. Как ни странно, эта работа ей удавалась и приносила небольшой заработок. Однако она, сидя в четырех стенах, сокрушалась, что одинока, что у нее нет молодого человека. Но в этом мы не могли и не хотели ей помогать.

Добавив в свою диссертацию примеры из литературы и из жизни, я могла считать ее завершенной. Еще раньше я прошла предзащиту на кафедре и теперь стремилась к победному сражению на диссертационном совете. Как всегда, не хватало одного дня, я не успевала получить нужные рецензии. С окончанием учебного года заканчивался и сезон научных выступлений и защит. А уже наступил июнь. Я собиралась перенести защиту на осень. Но добрейший Николай Тимофеевич не давал мне расслабляться. Профессор учинил мне форменный разнос:

– Уважаемая Дарья Гелиевна, вы не забыли, что на ближайший понедельник назначена защита вашей диссертации? Надеюсь, доклад уже готов?

– Как? – ахнула я. – Но я думала, что теперь уже осенью. Если...

– Никаких если! Надо мобилизоваться, Дашенька, – уже с отеческой доброй улыбкой подбодрил меня шеф. – Я добился, чтобы вашу защиту включили в план. Потому что с ее результатами связано и рассмотрение вашей кандитатуры на должность завкафедрой. Вы обязаны, дорогая, оправдать мое доверие!

И наступило решающее для меня событие. Я не припомню в своей жизни минуты более глубокой концентрации, крайней мобилизации всех сил, как в тот день и час. Случилось чудесное превращение! Когда я входила в аудиторию, где в первых рядах амфитеатра уже расселись члены совета, мне казалось, что все слова вылетели из моей памяти. Я думала о том, как нелепо я выгляжу. Зачем я надела эту узкую черную юбку и туфли на шпильках? Еще споткнусь, вышагивая по маленькому подиуму у высокой кафедры. А пиджак! Как можно париться в таком пиджаке, когда за окном плюс двадцать пять? Причем створки окна пришлось закрыть наглухо, чтобы непрерывный гул машин с транспортной магистрали не заглушал мой голос. Я беспомощно посмотрела на задний ряд, где сидел Витя, по такому случаю тоже надевший строгий костюм. Но вскоре я забыла о его существовании.

Едва я включила экран проектора и направила лазерную указку на изображенную компьютером таблицу, реальный мир для меня исчез. Краткая, учащенная дробь сердца, но вот я перестала ощущать и свое тело и воспарила над аудиторией. Мне не было ни жарко ни холодно, я не слышала уличного гула и не видела даже членов комиссии. Зато ощутила незримое присутствие столпов психологии, покинувших сей мир. Усатые и бородатые, лысые, взлохмаченные, они болели за меня, посылая неслышимые подсказки прямо мне в мозг. А самым страстным болельщиком был мой руководитель, профессор Аношин, единственный в группе поддержки психолог во плоти.

После моего доклада выступали рецензенты и оппоненты. Я отстреливалась от вопросов, как от мячиков в пинг-понге. Не знаю, как это мне удавалось. Но один вопрос доцента с соседней кафедры чуть не пробил брешь в моей бронированной защите:

– Уважаемая Дарья Гелиевна, вы тут произнесли слова «психологический вампиризм», ссылаясь на понятия, введенные итальянцем Манегетти. Эта западная лексика, засоряющая научный лексикон, не слишком уместна на нашей почве. Я категорически возражаю против таких шарлатанских выражений!

Я сжала лазерную указку в пальцах так, что они побелели. Как у меня могли выскочить эти слова? Я использовала их на лекциях, чтобы студентам было понятнее, но так опозориться здесь, перед коллегами! Непринужденно улыбнувшись зануде, я перешла на язык классической психологии, употребив термины «навязчивые состояния» и «обсессивный характер». Суть выводов от этого не менялась: индивиды, переживающие фрустрацию, создают проблемы близким. Так одинокая мать порой душит взрослых детей болезненной любовью, не отпуская их от себя. Так мужчины, потерпевшие неудачу в карьере, донимают спутниц жизни нытьем и необоснованными обвинениями.

Еще раз подчеркнув особенность своей методики работы с фрустрированными клиентами, я положила указку на стол и выключила компьютер. Проекционный экран за моей спиной погас.

Вопросы закончились. Бесконечно долго, как мне казалось, тянулось голосование, ожидание результатов. Сейчас объявят... Почти единогласно! Лишь один «черный» шар. Уверена, что его подбросил зануда-доцент, но мне это уже не повредит. После утверждения защиты ВАКом мне будет присвоена ученая степень.

Коллеги один за другим подходили ко мне с цветами, поздравляли. Последним приблизился Витя и, увидев, что мне не хватает рук, чтобы держать букеты, переложил цветы на стол. Потом, не стесняясь присутствующих, наградил поцелуем. А затем мы всей толпой – и сотрудники кафедры, и мои болельщики – двинулись в университетское кафе, по случаю торжества превращенное в банкетный зал.

* * *

Прошло несколько дней. Я слегка отошла от стресса, связанного с защитой, впереди меня ждали новые, приятные хлопоты. После некоторых раздумий я согласилась подать с Витей зявление в ЗАГС – более заботливого и нежного мужчины нет на свете. Мы начали готовиться к свадьбе.

Составляя список гостей, немного поспорили. Слишком много у Вити было друзей-писателей и в Москве, и в Питере. Договорились, что для собратьев по перу он устроит мальчишник. И все же мужская часть гостей перевешивала, на церемонии получится явная нехватка девушек. Я вдруг обнаружила, что обеднела подругами. В свидетельницы я пригласила Галю, могла позвать знакомых из университета, но вопрос с Люсьеной повис в воздухе. Во-первых, поскольку наша дружба с ней перешла в прохладное приятельство, я так и не удосужилась рассказать ей запутанную историю Вити-Артура. А теперь, затянув признание, трудно было найти подходящий момент для откровений. Правда, однажды я собралась записаться к Люсьене на массаж, но в салоне сообщили, что она уволилась. Позвонила раз-другой ей на мобильник и на домашний телефон, но ответа не было. Решила, что Люсьена сама позвонит, когда вспомнит. А потом, закрутившись с диссертацией, вовсе забыла о подруге.

Я предположила причину ее исчезновения:

– Наверно, Люсьена нашла нового мужа и переехала к нему, с нее станется. А родственники ее, видать, на даче.

– Продолжаешь злиться, что она у тебя бой-френда увела? – Глаза Вити зло сощурились.

Неужели он ревнует меня к своему предшественнику? Ну и пусть: ревнует, значит, любит!

– Что за глупости ты говоришь, Витек! Я давно простила Люсьену. Мы оба с тобой должны быть ей благодарны: ее коварство соединило нас. Позвоню-ка ей еще раз на домашний!

В квартире сняла трубку ее мать. Сказала, что удачно, что мы ее застали, она всего на день приехала в город. Получит пенсию и назад, на дачу. Что они действительно живут там всей семьей с начала лета, потому что Люсьену уволили с работы.

– Неужели трудно новую найти с ее-то специальностью – массажистки везде требуются! Или Кир вернулся к ней и теперь ее содержит?

– Кир? Этот буржуй? Да он так перетрусил и деру дал! Только пятки сверкали!

– Чего он испугался? – удивилась я странному факту.

– Так ты, Даша, ни о чем не знаешь?

– Про что?

В трубке повисло молчание. Потом иным, каким-то усталым тоном женщина произнесла:

– Не мое дело вмешиваться в дочкины дела, да и не телефонный это разговор. Вот что, Даша, приезжай к нам на дачу, как сможешь. Люся, думаю, тебе обрадуется.

Озадаченная ее невнятными намеками, пообещала приехать. И, вспомнив, зачем я, собственно, звоню, сообщила о своей свадьбе, пригласив на нее Люсьену. Поинтересовалась, не изменился ли у подруги номер мобильного и хорошо ли работает сотовая сеть в их поселке. Мать ответила, что она сама мобильные телефоны не признает и ничего сказать по этому поводу не может.

Откровенно говоря, меня мало взволновали проблемы подруги, с которой мы фактически рассорились. Понятное дело: потеряв одновременно Кира и работу в дорогом салоне, мается-кручинится без дела. Однако многие работающие женщины могут лишь мечтать о том, чтобы летом месячишко-другой побездельничать на природе, поваляться на пляже.

Пересказала разговор Вите:

– Доволен? Люсьена после увольнения живет на даче и упивается тоской покинутой женщины, потому что Кир ее тоже бросил. Он однажды жаловался, что она попкой перед всеми мужиками крутит. А мать ее жалеет, поит-кормит. Хорошо, что родительница еще крепкая и зарабатывает порядком. Кажется, она торгует собственной выпечкой.

– А я и сам бы укатил на «недельку в Комарово». Может, махнем куда, хотя на пару денечков?

– Сейчас никак не получится. Меня в приемную комиссию запрягли, раньше августа на свободу не вырвусь! А нынче с этим ЕГЭ заявлениями по самую макушку завалили. Даже по субботам работаю!

Наш мирный уже разговор прервал настойчивый телефонный звонок, каким обычно трезвонит межгород. Витя взял трубку:

– Привет, братишка! Вот как? Все же решил? Когда приезжаешь? Завтра! О’кей, твоя комната уже свободна.

Я смотрела на Витю, вслушиваясь в каждое слово. Бодрым голосом он сказал, что рад приезду Артура, хотя радости на его лице я не увидела. Напротив, лицо Вити так перекосилось, будто он съел пол-лимона. Закончив разговор с братом, Витя присел рядом на диван и разнылся:

– Вот и заканчивается, Долечка, наш медовый месяц. Честно признаюсь, я надеялся, что Артур откажется от переезда в Питер. Его затея работать на местном кладбище не слишком мне нравится.

– Все лучше, чем с бомжами якшаться, на улице с протянутой рукой стоять.

Надеюсь, присутствие Артура в квартире не будет для нас слишком обременительным.

Однако я понимала, что забот мне прибавится. Новый жилец, в отличие от Гали, и раз в неделю швабру в руки не возьмет. Но ситуация лучше, чем прежде. Женщине приятнее находиться в мужском обществе, чем терпеть присутствие потенциальной соперницы.

Сняв Витину руку со своего колена, я встала с дивана и направилась в приготовленную Артуру комнату. Я успела привести ее в порядок, вымыть и отпылесосить, оставалось лишь застелить свежую постель. Задержалась взглядом на полуторной кровати старого образца: гнутые никелированные спинки, железная панцирная сетка, брошенный поверх нее ватный матрац. Незастеленный, в голубую полоску матрац производил неприятное впечатление. Надо было накрыть его хотя бы пледом, поругала я себя.

Достала с полки шкафа постельное белье. Взмахнула простыней над кроватью, разгладила полотно руками, подворачивая его за края ватного матраца. И вдруг мои пальцы наткнулись на толстую тетрадку. Вытащила ее на свет божий. Красная коленкоровая обложка. Записи Варвары Владимировны? Повертела в руках, раскрыла, с любопытством погрузилась в чтение. И сразу без труда узнала Галин почерк: замысловатые петли букв почти стелились по листу. Дневник? Странно! В наше время если и ведут дневники, то электронные. Современная девушка, на ты с компьютером. Зачем ей понадобилось доверять свои мысли бумаге?

Поначалу дневник не вызвал у меня интереса. Галя жаловалась на трудности, сетовала, что ни жилья, ни работы. Что живет в чужом доме и ее используют как бесплатную домработницу. Делай после этого людям добро!

Но вот появилось нечто новенькое: «Витюша – настоящий мужчина, но шансов у меня немного. Я такая невзрачная по сравнению с Дашей. К тому же – он от нее без ума! – Почерк был красивый, но едва разборчивый. – Очень жаль, что мне придется скоро выехать из этой квартиры. Как я буду жить, не видя его!»

Вот так-то! Я подозревала нечто подобное, но тут полное подтверждение моих мыслей. И дневник, думаю, специально оставила, решила признаться в своих чувствах Вите. Что ж, я не побоюсь показать ему ее откровения. Я решительно направилась в соседнюю комнату, где Витя бездумно пялился в телевизор. Села рядом и вложила в его руки тетрадь, сообщив, чей это дневник.

Витя покачал головой:

– Ох уж это женское любопытство! Тебе не совестно читать чужие «письма»?

– Щеки от стыда пылают! – притворно повинилась я, прижавшись лбом к его подбородку. Сейчас мне хотелось его гораздо больше, чем полчаса назад.

Обнимая меня одной рукой, Витя читал записи. Однако вскоре неразборчивая вязь букв утомила его.

– Читай ты, а я послушаю.

Я, пропустив нытье Гали на жизнь вообще, прочитала вслух поразившие меня откровения.

– И что с того, Долечка! Мало ли кто на меня внимание обращает, я люблю только тебя.

– И Галя тебе, ну ни капельки...

– Какая может быть Галя!

Витя, отшвырнув тетрадь на диван, повернулся ко мне. Брошенный дневник пролетел мимо дивана, упал на пол, но никто из нас не потянулся, чтобы поднять его. Мы одновременно обхватили друг друга руками – очередная вспышка безумия охватила нас.

Часть четвертая
Жизнь полна сюрпризов

1

Узнать Артура в новом облике было нелегко: подстрижен, выбрит, в зеленой спецназовской форме с черными загогулинами, ладно сидящей на нем. Форма делала его похожим на боевого генерала в отставке. Колючий ежик седых волос тоже работал на образ, как и изрезанное глубокими бороздами лицо – оно выглядело все таким же болезненно-усталым.

Вопреки нашим с Витей опасениям, Артур не слишком осложнил нашу жизнь. Приехав, сразу приступил к работе. Неизвестно, приняли его в штат или он работал в бригаде на подхвате, однако дома мы его видели редко. Всем известно, что лето для работников кладбища – горячая пора: там могилку поправить, тут памятник установить, ну и текущие захоронения никто не отменял.

Возвращался он поздно и почти всегда навеселе – порой задевал стул в прихожей или слишком громко хлопал дверью уборной, но потом быстро затихал в своей комнате, проваливался в сон. Где он питался, с кем общался кроме работников бригады, для нас с Витей оставалось тайной. Разговоры между нами не велись.

По утрам, в трусах и майке, не стесняясь меня, он направлялся в ванную комнату, обронив лишь небрежное «здрасте». На миг замерев в коридоре, я невольно любовалась крепким тренированным телом Артура, даже не пытаясь по этому пункту сравнивать его с братом. Наскоро выпив кофе, Артур убегал, теперь подарив благосклонное «пока».

Витя вставал позже, мы завтракали, он мыл посуду, поскольку торопиться ему было некуда, а я уезжала на работу. Этим летом в приемной комиссии работы было невпроворот. Абитуриенты шли и шли – ведь они получили право подавать заявления сразу в несколько вузов. Я даже не могла вырваться к Люсьене на дачу, хоть и держала себе на заметку, что надо бы навестить ее.

Вечерами мы опять пересекались с Витей за поздним обедом. Он рассказывал, что успел написать за день, я о своих делах. Вскоре он убегал на встречу с друзьями или на литературный вечер, и теперь посуду мыла я – наша семейная жизнь входила в свои берега.

И тут случилось нечто из ряда вон выходящее.

Когда я вернулась, Вити уже не было дома – ушел на очередную сходку. Я не спеша нарезала себе овощей и села на кухне ужинать. Надеялась, что успею поесть до прихода Артура. Но он вдруг объявился раньше привычного времени и, как всегда, под хмельком. Но, вопреки обыкновению, не скрылся тотчас в своей комнате, а вышел на кухню. При появлении Артура я плотнее сдвинула колени под столом, поскольку мой любимый розовый халатик слишком короток. Однако вскакивать с места, чтобы обиходить Артура, не стала. Мы с самого начала совместного проживания обговорили, что он обслуживает себя сам. Артур и не претендовал на мою заботу, однако сегодня явно стремился к общению.

Он распахнул холодильник и стал высматривать что-либо съестное. Обычно он не питался дома и в холодильнике не держал продуктов, кроме бутылки водки для опохмела. Ее он и достал в первую очередь, посетовав, что осталось лишь на донышке. Потом углядел на полке начатую подкову аппетитной домашней колбасы, с крупицами сала на срезе. Вытащил на стол, отрезал острым ножом несколько толстых кружков, бросил на хлеб:

– Витька, надеюсь, не обижу? Сегодня не успел п-пожрать в столовке.

Приподнял стопку, приглашая жестом составить ему компанию. Я сделала глоточек. Артур выпил свою до дна, принялся за бутерброд. Затем обратил внимание на мое блюдо:

– Ты что, словно к-коза, траву щиплешь?

Я опустила голову к тарелке, продолжая перемалывать зубами капустные листья. Ну не станешь же объяснять этому ковбою, что у меня диета, фигура и все прочее. Враз засмеет.

– Была б ты моей женой, я запретил бы эту д-дурость с диетами. Кстати, запамятовал, когда у вас с братцем б-брачная церемония?

– Через две недели.

– Любишь Витюху? Скажи ч-честно. Или так идешь, лишь бы замуж выскочить? – Артур говорил с набитым ртом, и я вновь брезгливо отвела глаза. – Чего притихла? П-попал в яблочко?

Выговорив эту тираду, Артур машинально взял мою стопку и допил то, что там оставалось.

– Ты не судья мне, чтобы такие вопросы задавать. – Вилка дрогнула в моей руке, и я поспешно сменила тему: – Лучше скажи, привык ли к новому делу? Ведь на кладбище сплошной негатив: покойники, их родственники, слезы...

– Работа как работа! Напротив, д-даже адреналину добавляет, к-когда видишь, что жмурик уже в ящик сыграл, а ты еще землю т-топчешь.

– Вы все там такие циничные? – Я встала из-за стола и, взяв тарелку, отошла к мойке, включила воду.

И вдруг Артур приблизился ко мне сзади, обхватил за плечи и резкими толчками бедер стал вдавливаться в мои ягодицы. Грубое армейское полотно его штанов скреблось о мои обнаженные ноги – короткий халатик не защищал их. Я стала вырываться, и мне удалось повернуться к нему лицом. И тут я увидела глаза Артура, мне трудно передать их выражение, но в них помимо желания сквозила мольба о помощи. На миг я ослабила сопротивление и сразу оказалась в железных тисках его мускулов. Дальнейшее от меня уже не зависело. Артур понес меня на сильных руках в свою спальню – я обхватила руками его шею.

Бросив меня на бабушкину кровать, Артур лихорадочно рванул пуговицы на моем халате, будто во сне я слышала их дробное подпрыгивание на полу. Чувствовала его шероховатую ладонь там и сям и жадные поцелуи, больше похожие на укусы. Но самое ужасное случилось в конце: потеряв рассудок, я захлебнулась восторгом.

Закончил он так же внезапно, как начал свой натиск. Устало откинулся на подушку, дыхание его становилось все ровнее. Вот-вот заснет.

– Что же мы натворили! – Я говорила больше с собой, чем с Артуром. – Ведь это невозможно скрыть от Вити!

– А зачем скрывать! – полусонным голосом пробормотал он. – Пусть все идет как идет. И нечего тебе перед ним к-каяться. Скажи как есть!

– Зачем ты это сделал, Арт?!

– З-зачем, зачем! Я же в-видел, что ты этого сама хотела. И вырядилась невесть во что, едва з-задницу прикрыла. Вот и не с-сдержался. Чего уж тут...

Я, ползая на корточках, подобрала оторванные пуговички, вытащила из-под ноги Артура свои трусики и выбежала из его комнаты.

– Спокойной ночи! – Я все же обернулась на пороге.

Ответом мне был уже набирающий силу храп.

Вернувшись в нашу с Витей спальню, я запахнула халат без пуговиц и села на край дивана не в силах принять случившееся.

Я противилась своему влечению к Артуру, ведь помимо инстинктов в нас есть и разум. И разум говорил мне, что никто не сможет любить меня сильнее, чем Витя. Что с Витей мы понимаем друг друга и сможем быть счастливы. Артур – это просто наваждение, болезнь. И в кого он теперь превратился! Груб, несдержан, взял меня почти силой. Правда, был момент, когда я могла бы остановить его строгим взглядом, решительным «нет». Я не сделала этого...

Из глаз моих полились слезы. Я ненавидела себя, ненавидела Артура.

Посмотрела на часы. Вот-вот должен вернуться милый Витя. Что же мне делать? Сразу признаться, как советует Артур? Но к прямому разговору я еще не готова. Скрыть? Тем более постыдно. Я лихорадочно полезла в шкаф, достала джинсы, свитер, куртку. Еще не слишком поздно! Я должна куда-нибудь уйти, уехать, сбежать. Вспомнилось, как сбежал от меня Кир. Так и не решив, куда отправлюсь, я быстро переоделась в дорожную одежду, побросала в сумку несколько вещиц и выскочила из квартиры.

Не успела я преодолеть и один пролет лестницы, как внизу хлопнула входная дверь. Это мог быть Витя! Быстро понеслась назад, наверх, пролетела мимо своего этажа и притихла у чердака.

Так и есть – он! Витя поднимался, мурлыкая себе под нос какую-то мелодию. Он всегда что-то напевал, когда у него было хорошее настроение. Остановился на нашем этаже, провернул ключ в замочной скважине. Открылась и закрылась дверь нашей квартиры. Затаив дыхание, пересидела на корточках у закрытой чердачной двери еще некоторое время, а потом неслышно – мимо своей квартиры и вовсе на цыпочках – стала спускаться вниз.

Только на улице я пришла в себя. Влажный питерский воздух освежил меня, как охлажденный коктейль. Миновала квартал, раздумывая, куда же податься. В июле одна заря уже не спешит сменить другую, ночи темнеют. Прохожих не было, лишь машины с большой скоростью пролетали по опустевшим улицам. Мне стало неуютно. Не вернуться ли назад?

Я замедлила шаг, обдумывая свое положение, и тут на глаза мне попалась девица-великанша, по виду «ночная бабочка». Девушка неуловимо смахивала на Люсьену и крупной фигурой, и одеждой: вызывающе открытое красное платье, как у подруги, высоченные каблуки, черные колготки в сеточку. Когда она повернулась в мою сторону, минутное наваждение прошло: нет, это не Люсьена. Но, обознавшись, я получила подсказку, куда мне двигаться. Остановила ехавшего вдоль тротуара левака и спросила, довезет ли он меня до дачного поселка Белоостров, где жила Люсьена. А к кому еще я смогу без предупреждения нагрянуть среди ночи? Кто не осудит меня за легкомыслие, ведь Люсьена и сама много что наворотила в своей жизни. Спрошу у нее, как мне быть.

Водила заломил немалую цену, но я не торговалась. И минут через сорок мы подъезжали к не слишком престижному, но близкому от города дачному местечку. К счастью, я хорошо помнила и улицу, и дом, так как раньше частенько приезжала на дачу к Люсьене. Машина сбавила ход, еще один-другой поворот, и мы остановились у знакомого забора из ячеистой сетки. Я расплатилась с шофером и, толкнув калитку, оказалась на участке. Хотя было час ночи – не так уж и поздно для летнего отпускного времени, – окна, смотрящие на улицу, не светились. Неужели все спят? Обошла дом кругом. На веранде горел свет! Приподнялась на цыпочки и заглянула внутрь. Люсьена, лежа на диване у глухой стены веранды, под яркой лампочкой читала книгу. Вот она пробежала глазами страницу, взялась за уголок, чтобы перевернуть ее, о чем-то задумалась. Что случилось с моей школьной подружкой? Она сама со смехом не раз говорила, что книг вообще не читает, что ей вполне хватает телевизора. Может, у них на даче плохая антенна или сломался ящик? Я уже занесла руку над стеклом, чтобы постучать, и заметила, что у Люсьены из глаз выкатились слезы. И такой чувствительности я не знала за ней!

Все же я осторожно коснулась согнутыми пальцами стекла.

Люсьена резко повернула голову, быстрым движением ладони вытерла мокрые щеки.

– Кто там? Марья Семеновна, это вы? – Возможно, Люсьена приняла меня за соседку, не узнав в полутьме. – Что случилось?

– Это я – Долли.

Люсьена вскочила с дивана, пробежала босиком к двери, скинула крючок.

Подруга поцеловала меня, окончательно осушив щеки о мой нос, потом отступила на шаг. Хотя она стояла босиком, возвышалась надо мной на полголовы. Люсьена слегка поправилась с того дня, что я ее видела. Тогда совсем отощавшей казалась, а теперь на отдыхе снова набрала вес.

Люсьена радостно засуетилась, сунула мне в руки начатую коробку конфет, лежащую рядом с диванной подушкой.

– Угощайся! А то я одна полкоробки уже слопала! Я так рада, что ты не побоялась. Мама говорила, что ты обещала приехать! Я ждала...

Ждала! Нет, чтобы позвонить, пригласить самой. Зато ни грамма удивления, что я явилась среди ночи без предупреждения! И почему я должна чего-то бояться?

– А чего бояться? Не лесом же в одиночку. Взяла такси и прикатила.

– Значит, мама тебе главное не сказала? Давай самовар включим, ты ведь с дороги. За чаем все и расскажу тебе.

Темнота сгустилась за стеклами веранды, и в них отражался и старинный абажур, висевший над столом, и поблескивающий металлом электрический самовар, и наши с Люсьеной фигуры с керамическими чашками в руках. Не знаю, сколько времени длился разговор, лишь мельком заметила, что отражение в стеклах веранды начало таять.

История ее и впрямь оказалась трагична.