Текст книги "Милен Фармер – великий астронавт"

Конный спорт, манекенщица и театр

Начиная с того времени, когда я была маленькой, у меня появилась большая любовь к лошадям. Эта страсть постигла меня в возрасте десяти лет. Конный спорт является единственным видом спорта, которым я занималась. Я пробовала пианино, классический танец (было единственное занятие, так как в конце у меня кружилась голова), потом попробовала конный спорт, и мои родители вынуждены были сказать себе: «Ещё один из её капризов!» На самом деле, мама была не права, так как я действительно увлеклась этим делом, начиная с того, что три раза в неделю я ездила на тренировки, и заканчивая тем, что я уезжала на летнюю практику… Это занятие было для меня, я была поклонницей скачек, конкурсов. У меня не было страха, когда я впервые села на лошадь. Это то, что я выбрала, будучи совсем молодой, и я многого в этом достигла. Однако я не могу вспомнить кличку любимого коня.

В одиннадцать лет я захотела поехать на стажировку по конному спорту в Англию, но я быстро разочаровалась в этой поездке, когда увидела спальню с пятнадцатью двухъярусными кроватями, а так же от строгой дисциплины. Нас принуждали разговаривать только по-английски, за каждое слово по-французски следовало наказание. В отместку я разговаривала по-русски, чтобы досаждать той женщине, у которой мы разместились. Когда мне было двенадцать или тринадцать лет, я мечтала только о конном спорте и о лошадях. Я очень много ездила верхом, желая постичь свою профессию. После окончания начальной школы (наконец-то, начало моего выпускного класса) я стала заниматься конным спортом с усердием. Я посещала курсы, потому что тогда любила и сейчас люблю лошадей, и я хотела принимать участие в соревнованиях. В восемнадцать лет я посещала конный центр. Это была специализированная школа, где я интенсивно изучала конный спорт. Я посещала эти курсы в период с четырнадцати до девятнадцати лет. Это происходило в Версале. Я достигла второго уровня, чему была безумно рада. Однажды я увидела свою кобылу Джулию, которая во время тренировки сломала заднюю ногу и умирала на моих глазах. Это было ужасно.

Я мечтала только о том, как войду в школу конного спорта Сомюра (Saumur)11
  Saumur – город, расположенный в центре Франции, восточнее Нанта, и являющийся центром конного спорта Франции. (Примеч. переводчика.)


[Закрыть] и передам свой диплом инструктора. Это не понравилось моим родителям. Я уехала на очень короткую стажировку в город Кадр Нуар (Cadre Noir), расположенный близ Сомюра, чтобы внимательно посмотреть на то, как проходит сдача экзамена, который должен был сделать из меня инструктора. Я даже получила льготы от федерации из-за своего возраста, но, в конечном итоге, я не поехала на заключительный этап. Это означало, что я никогда не буду кого-то учить верховой езде, так как я стала жертвой падения, которое не позволило мне продолжить мою учёбу. Перелом ключицы и травма черепа перечеркнули мою карьеру всадницы. Я действительно боялась остаться парализованной на всю жизнь. Таким образом, мне не удалось сдать экзамен на звание инструктора, что полностью отбило у меня охоту к этому занятию. Нужно сказать, что это очень трудный экзамен, особенно когда тебе семнадцать лет, а остальным кандидатам – двадцать пять в среднем. Я прошла несколько конкурсов, но единственным препятствием, в котором я никогда не преуспевала, была педагогика профессии. Я слишком далека от этого. Может быть, из-за этого я и изменила свою дорогу, отказавшись от конного направления. Но я действительно хотела постигнуть свою профессию. Сегодня я знаю, что не ошиблась в выборе. Вспоминается интересный момент: когда я прошла первый этап экзаменов на звание инструктора, мне задали судьбоносный вопрос: «Почему вы хотите заниматься именно этой профессией?» На это я прямо ответила, что отела бы создать центр верховой езды для инвалидов, и после этого они замолчали. В тот момент я поняла, что так или иначе я никогда не буду заниматься этой профессией.

Сидеть верхом на лошади – это огромное удовольствие. Исчезают тревоги, больше ничего не имеет значения. Этот спорт я советую всем, несмотря на то, что уже долгое время не занимаюсь им, чтобы избежать несчастного случая. Смешно, но сегодня я немного боюсь ездить верхом на лошади, делать трюки. Потому что я занимаюсь этим всё меньше и меньше, и, возможно, в этом также виноват и возраст.

В день, когда я покинула школу, и когда я поняла, что конный спорт, которым я усердно занималась, не будет моей профессией, я решила, что хотела бы стать актрисой, и захотела посвятить себя театру. Может быть, это произошло из-за необходимости выделиться и более уверенно выглядеть в глазах других. Я уже ощущала желание быть в лучах софитов, но в то же время и не показываться в них. Но после обучения в лицее это была черная дыра! Напрасно говорить себе: «Я хочу быть актрисой, я хочу работать в театре или в кино», если невозможно найти кого-то, кто вас повёл бы. Вы ненамного продвинетесь вперёд.

Весь тот период был насыщен различными делами. Я продавала обувь и даже помогала гинекологу! Я начала с того, что параллельно со своими делами сделала несколько рекламных фотографий для прессы, чтобы заработать деньги на карманные расходы. Также я много работала у японцев в качестве манекенщицы. Сразу после лицея я подрабатывала «молодёжной манекенщицей», чтобы заработать немного денег для оплаты актерских курсов. Я была манекенщицей, но никогда не участвовала в дефиле, так как я не такая уж и высокая. Моя работа больше ориентировалась на рекламные ролики и на фотографии. Я не думаю, что можно говорить о каком-то стремлении к этому или о школе манекенщиц. Впоследствии я полностью оставила это дело, так как оно меня не интересовало, и было абсолютно не тем, к чему я стремилась. Эта профессия не вызывала у меня никакого интереса, я занималась этим действительно как дилетантка и только для того, чтобы быстро и легко сделать жизненный старт. Но кроме всего прочего, это была хорошая школа, и школа очень жестокая. Через это нужно было пройти, чтобы закалить свой характер и способность защищаться. Этот период остаётся периодом, который я так же ненавижу, как и свою юность. Таким образом, прежде чем петь, я начала с позирования. Песня становится более близкой, а также более уважаемой.

К шестнадцати годам, когда я решила, что конный спорт не будет моей профессией, а так же из-за того, что в классе я в какой-то мере была скоморохом, я пошла на двух-трех годовые театральные курсы Даниэля Месгиша. Возможно, что о театре я думала и раньше, но я никогда не думала о нём серьезно. Впрочем, я столкнулась с ним в школе. Совершенно очевидно, что он был во мне уже долгое время и выражался в том, что у меня было желание как-то выделяться и делать то, что другие не делают. Не говоря о призвании, я чувствовала, что данное стремление было очевидным, даже если это не означает, что его легко было реализовать. Я просто знала, что это было тем, что я должна была делать. Я никогда не задавалась вопросом «почему». Может быть, это просто было желание забыться и тяга к творчеству. Я чувствовала, что это была жизненная необходимость, потребность во взглядах других людей, доходившая до того, что я говорила: «Если я не буду сниматься в кино, то я умру». Конечно, это были только слова, и они были немного преувеличены. Разумеется, я не имела ввиду, что я застрелюсь, но умереть можно и другими способами: можно замкнуться, чтобы скорбеть о том, что мы…

Я была на курсах Флорана (Cours Florent), на тех же театральных курсах, которые посещал и актер/режиссер Пьер-Лу Ражо (Pierre-Loup Rajot). Учат ли там чему-нибудь? Я часто оставалась после занятий. Но это остаётся интересным периодом. Там я встретила преподавателя, которого очень любила, но это всё. Что касается игры и всего остального, то не думаю, что я там чему-то научилась, но это из-за того, что я ничего не хотела изучать. У меня была несовместимость, но не в плане характера, а в плане театра и игры. Признаюсь, что у меня не было такой же манеры речи. В ней много кривляния, дергания, и мало того, что меня вдохновляет. Я всегда знала, что нужно было ждать подходящий момент, чтобы дать то, что я должна дать. Сейчас я согласна гримасничать. Но тогда, без сомнения, это был неподходящий момент. Я любила смотреть, как работают другие, это мир, который я очень любила, но я, например, не очень-то хотела подниматься на сцену: я была слишком замкнутой и слишком боялась, что не смогу выйти на сцену. Однако намного позже, поднимаясь на сцену, чтобы петь, я заметила, что это бой, который может закончиться чем-то более радостным. Подниматься на сцену – это может казаться очень естественным, но это крайне жестоко и противоречиво. К счастью, это такое большое удовольствие!

Именно во время занятий на таких театральных курсах, как курсы Стриндберга (Strindberg), ко мне пришла любовь к чтению: это было откровение. Когда я училась на этих курсах, я также открыла для себя Чехова. В школе нас постоянно заставляли читать классику, «основных» авторов. Моя реакция всегда была категорическим отказом. И позже мы начинаем искать объяснения, понимание, мы пытаемся повстречаться в литературе, в музыке: это как найти своего брата, сестру или отца, чтобы получить какой-то образ. Я довольно поздно всерьез увлеклась литературой. До этого я мало читала. Оттуда же ко мне пришла любовь к словам.

Нам была дана возможность ставить пьесы, и мы могли выбирать фильмы. В результате, с тремя коллегами, может быть больше, мы выбрали «Josépha». Мы поставили эту театральную пьесу, следуя книге. Иначе говоря, мы взяли практически все диалоги и пытались сделать монтаж. Именно этот проект мы с друзьями показали руководству. И оно приняло этот проект. Я играла роль Миу-Миу (Miou-Miou), это очень красивая роль.

В восемнадцать лет я оплачивала свои курсы, работая манекенщицей. Относительно моего будущего моё мнение раздвоилось: я не знала – может быть, конный спорт, а может быть, театр и кино. Это мне абсолютно не говорило о том, чтобы однажды я стала театральным преподавателем! Хотела ли я быть актрисой? Да, возможно. По правде говоря, я действительно не знаю. Эти курсы принесли мне другое, и пустить меня в актрисы в том возрасте было бы ошибкой. Существует много актеров, которые имеют свои собственные переживания. Играть роль доставляло мне удовольствие и настоящее неудовольствие. Странно… У меня не было настойчивости. Это было всего лишь проходящим увлечением. Есть вещи, которые не объясняются. Пройти через песню – это тоже путь, чтобы попытаться однажды стать актрисой.

Я покинула курсы драматического искусства после того, как была выбрана Бутонна (Boutonnat) и Дааном (Dahan) для исполнения «Maman a tort». Может быть, я не полностью отказалась от идеи кино, но в тот момент я поняла, что я посвятила бы себя песне, так как это является частью моего характера: когда я что-то делаю, я делаю это основательно, и я пытаюсь это делать хорошо.

Семья и близкие люди

Моя семья относительно многочисленная. Братья, сестры… У меня долгое время было впечатление, что я посторонняя внутри своей собственной семьи. Мне ужасно не хватало любви, внимания. Тем не менее, эти проблемы ушли в прошлое. Я отказываюсь говорить в интервью о своих отношениях с семьей, чтобы защитить её и себя. Это моя единственная личная территория! Эта профессия может быть жестокой, некоторая доза жестокости необходима для того, чтобы защитить своих близких родственников. Таким образом, это часть моей биографии, которую я действительно хочу скрыть. Я стерла свои воспоминания, так как меня это не интересует. Понятие «сегодня» я предпочитаю понятию «вчера», и я отказываюсь думать о будущем. Что ещё сказать… Мой отец родился в Марселе, а моя мать рыжеволосая. Она живет в районе Плейбена (Pleyben)22
  Pleyben – город, расположенный в провинции Бретань, недалеко от северо-западного побережья Франции. (Примеч. переводчика.)


[Закрыть]. Ребенком я проводила свои каникулы в Бретани (Bretagne), на ферме. Я обожаю вычурные пейзажи Бретани! То, что во мне есть от бретонца, так это упорство и чувство внутренней силы земли. К тому же, я обожаю блины! Мы семья долгих молчаний, но которые, тем не менее, не являются долгими паузами. Естественно, я поддерживаю отношения, но мы мало разговариваем друг с другом. У нас нет никаких разговоров по поводу моих песен, моих слов. Я предполагаю, что моя мать и мои близкие родственники гордятся моим успехом. Моя застенчивость в отношениях со СМИ не существует в моей личной жизни с родственниками, так как, разумеется, при общении мы снимаем маски. Я мало рассказываю о себе, потому что жизнь других людей интересует меня намного больше, чем моя.

У меня есть особое сожаление, которое заключается в том, что я больше не могу разделить данный момент с теми, кто уже ушел. Моего отца больше нет в этом мире. Он умер, когда мне было двадцать четыре года, в это время я начинала свою карьеру. Это было печальное событие, которое, вероятно, является самым значимым событием в моей жизни. Я не смогла сказать «прощай» своему отцу, и даже увидеть его прежде, чем закрыли крышку его гроба. Это непоправимая рана. Парадоксально, но именно его отсутствие дает мне невероятную силу и вдохновение для того, чтобы продолжать, и вероятно, именно поэтому я нахожусь там, где я сегодня есть. Я слишком поздно поняла, что он значит для меня. Во время всех телеинтервью я думаю о нем. Способность быть перфекционистом, даже маньяком, я переняла от него. Большая тайна моего существования состоит в том, что я не могу разделить свои эмоции с теми двумя людьми, которые так рано ушли из моей жизни… Постоянное отсутствие, от которого я страдаю каждый день.

Моя бабушка увлекалась театром и живописью. Ребенком она водила меня по кладбищам. Там, видимо, я получила вкус к патологическому. Я это обнаружила через письма, которые я ей писала. И я нашла письма, в которых она мне говорила: «В воскресение я возьму тебя на такое-то кладбище». Я также знаю, что в Мейзьё (Meyzieu), в Веркоре (Vercors) у меня была крестная мать. Мой дедушка был скульптором. Может быть, из-за этого ко мне и пришла страсть к земле. Будучи юной, я в течение долгого времени занималась лепкой глиняной посуды. Контакт с землей является таким необыкновенным… Я это обожаю! Мне даже пришлось как-то купить сумку земли, а потом я не знала, что с ней делать! В клипах «Ainsi soit je…» и «Pourvu qu’elles soient douces» я должна была кататься в грязи, как это делают дети, и я обожала это!

Припоминаю, что в 1986 году моему брату Мишелю было шестнадцать лет, и он был не очень хорошим учеником. Я хотела попытаться устроить его звукооператором во Дворец Конгресса (Palais des Congrès). Я была воспитана… Не воспитана, а кто-то из близких мне людей, очень маленький, слушал очень много музыки и имел фантастическую библиотеку сначала винила, а потом, уже сегодня, CD. Я слушала её по кругу. Это были Blancmange, Soft Cell, Depeche Mode и, конечно, множество других!

Вокруг меня много людей, что не обязательно является показателем качества. Мне довольно трудно найти очень хорошую подругу. В начале своей карьеры я немного боялась, что меня плохо примут. В настоящий момент – нет. Я бы не назвала это безразличием, но сегодня я практически равнодушна к этому. Я нашла свой мир, близкий мне и совершенный. Тот, который я всегда желала. И, в конечном счете, он окружен очень малым количеством людей. По своей природе я ужасаюсь светской жизни. Я мало с кем общаюсь, за исключением узкого круга друзей, которые главным образом очень близки к моей профессии или, во всяком случае, к творческой профессии: это художники, стилисты, фотографы или сценаристы. У всех них есть творческая жилка. Люди, которые меня окружают, находятся в тени, и они очень важны для меня. Между всеми нами есть общие точки соприкосновения: на каком-то этапе наших отношений мы всегда заканчиваем тем, чтобы работать вместе. Это необходимо для взаимопонимания и диалога. И это не значит, что я не могу найти общий язык с кем-то другим. Но в данный момент моих отношений с друзьями мы объединились в работе. Это важно для меня. Когда мы хорошо себя чувствуем рядом с какими-то людьми, то очень трудно открыть дверь наружу, так как внешний мир больше не оставляет причин, чтобы мы интересовались им. Поэтому я предпочитаю закрыть двери и остаться в своем мире. Таким образом, в моем окружении присутствует очень мало людей, но я их всех люблю!

В начале моей карьеры был третий человек, который работал с Лораном и со мной. Его звали Бертран Лё Паж (Bertrand Le Page). Это был мой менеджер, а также – редактор. В основном, он был другом и кем-то очень важным для меня. Конечно, не нужно забывать студию звукозаписи, которая тогда была, и всех людей, которые имели отношение к ней. Это была коллективная работа. То есть, не только я проявляла инициативу. Я предлагала, а затем мои продюсеры давали согласие. Я чрезвычайно дорожила этой совместной работой с Лораном и Бертраном. Я очень не люблю это слово, но, в конечном счете, это было нечто намного большее. Впрочем, к счастью, это был Бертран. В течение пяти лет мы практически жили втроем! Эти годы были непростыми, но великолепными. В то время я думала, что цифра «три» была совершенной цифрой. У Бертрана был дар астролога, он был увлечен этой темой, и мы часто говорили об этом. Его подход к этой теме был очень толковый, и я это подход очень уважала, хотя он не оказывал влияния на других. Однажды мы заговорили на мою тему, и он поведал мне довольно удивительные вещи. Он предсказал мне события, которые я абсолютно не ожидала для себя, и которые впоследствии на самом деле произошли. Он также предсказал мне успех «Libertine». По словам ясновидящих того времени, есть какой-то серьезный шаг, который я ещё не сделала. Астрология интересует меня через разбирающегося в ней человека.

Я Дева под влиянием Девы. Все мои братья и сестры имеют двойной знак. Это далеко не преимущество. Повод для конфликта, двойственности? Нужно избегать раздвоения личности. Факт быть под знаком Девы дал мне несколько существенных черт характера, но я не слишком разбираюсь в этом вопросе, чтобы сказать вам, что я типичная Дева. Этот знак, должно быть, иногда тягостен для окружающих нас людей, которые дают нам уверенность и подвергаются перепадам нашего настроения. Мы не можем попросить своих близких людей о том, чтобы они ежедневно помогали нам нести наш груз. Это нормально. Если бы я не имела возможность видеть, как кто-то очень дорогой для меня позволил себе в восьмидесятых годах гибнуть от наркотиков, я, может быть, и соблазнилась бы погрузиться в это. Если я и могу принять риски для моего духовного равновесия, то я никогда не соглашусь с физической деградацией, происходящей от наркотиков.

Я очень инстинктивна в своих отношениях. Я не делаю себе комплиментов, но знаю, что могу это делать для своего благополучия. Я очень быстро определяю людей, с которыми могу договориться, и тех, с кем это сделать невозможно. Я вспоминаю об одном парижском ужине, где помимо всего прочего гости удивлялись моей дружбе с Салманом Рушди (Salman Rushdie). Я люблю его произведения. Те, кто меня любят, знают это. На светских ужинах не должны быть журналистов. Салман Рушди – это очень веселый по жизни человек, у него отличное чувство юмора. И он полностью передает мне этот юмор. Было здорово посмеяться вместе! Так получилось, что мы встретились с ним на каком-то мероприятии, и я спонтанно подошла к нему, так как хотела лучше его узнать. Это харизматичный человек, так как он великий писатель. Я прочитала не все его романы, а только некоторые. То, через что он пошел, меня глубоко тронуло.

Создать семью… Нет: бедный, бедный ребенок! У меня нет ни желания, ни тяги к этому. Я не чувствую в себе ни силу, ни надежду, ни способность рожать детей. Я не смогла бы их любить. Но у меня есть материнская жилка для моих близких людей, для друзей, для животных. Я сделала другой выбор, у меня были другие желания. Я была не готова. Мир слишком пугал меня, чтобы я дала жизнь. Каждая мать является детоубийцей, и это пугает меня. У меня постоянно присутствует эта мысль, но сегодня она, несомненно, менее мучительная, менее актуальная. Однако, я люблю детей, но, возможно, я не смогла бы любить своих собственных. Меня всегда волновал вопрос продолжения рода. Эта идея продолжения себя через живую сущность меня пугает. Я очень боюсь обнаружить в этом ребенке свои собственные образы, которые я не люблю. Если и есть что-то, что я о себе знаю, так это то, что мне не хватает смелости для многих вещей. И я считаю, что нужно быть очень смелым и ответственным, чтобы иметь хотя бы одного ребенка. Несмотря на это, в середине девяностых годов у меня было желание иметь ребенка. Ко всему прочему, мне это казалось почти необходимым для женщины! Вероятно, я часто думала об этом, очень часто. Было реальное и глубокое желание, в то время как раньше идея продолжения самой себя казалась немыслимой. В то время я принимала это как очевидную вещь: ничего не походило на то, чтобы иметь ребенка. Наличие ребенка требует более «запрограммированной» жизни, но главным является, прежде всего, самовосприятие, и в то время оно у меня было. В какой-то короткий момент времени ко мне пришла идея усыновления ребенка. Возможно, я очень хотела усыновить ребенка, в котором была бы индейская кровь. Говоря это, я, в частности, думаю о Краснокожих Канады, о диком малыше. Я считаю, что есть расы редкой красоты. Но материнство…