Текст книги "Милен Фармер – великий астронавт"

«Sans logique» является четвертым диском на 45 оборотов из «Ainsi soit je…»

Песня. «Sans logique» – это сатанинский и ангельский парадокс, который есть в каждом из нас. Я показываю эту двойственность, которая была у моего персонажа: это образ полу-ангела полу-демона, который ощущают и другие люди. Поэтому в припеве поется: «К этому парадоксу я не причастна, терпите, когда другая проникает в меня. Ведь без всякой логики я покидаю себя. Могу быть как дьявольской, так и ангельской». В жизни я действительно странная и могу внезапно перейти от реального блаженства к всеохватывающему отчаянию. Моя индивидуальность и моя двойственность – это реальность. Я могу легко метаться от одной крайности к другой. Я не очень увлекаюсь астрологией, но возможно эта ярко выраженная двойственность объясняется тем, что я Дева под влиянием Девы, и между ними постоянно идет борьба.

Клип. В этом клипе я живу ролью. Девушка с её друзьями, которые являются испанскими цыганами, настоящими цыганами, собирается принять участие в своеобразном ритуале. Таким образом, она собирается принять участие в бое быков и играет роль быка. Это будет зверь, раненный её парнем, и всё закончится так же, как все истории о любви – трагически. После «Libertine» и «Pourvu qu’elles soient douces» сюжет не дает повода для обнажения. Венчание через кровь, который можно видеть на сцене, я делала, когда была совсем маленькой, но только на кончике пальца. Это доставляет меньше боли, так как порез в клипе более глубокий.

Вдохновение на эту песню пришло ко мне от наблюдения за окружающими людьми. Я люблю наблюдать за людьми, не делая без необходимости комментарии. Это удовольствие. В «Jardin de Vienne» я говорю о человеке, который готовит, ставит сцену своего самоубийства. Эта песня затрагивает что-то очень особенное, текст описывает событие, которое было близким и конкретным для меня в данный момент. Это история человека, которого я действительно знала. В какой-то мере у меня самоубийственная душа. Это одновременно и страх перед загробной жизнью, и решение, желание сказать: «С меня довольно».

Я очень хотела написать «Allan» как дань уважения Аллану Эдгару По. Он так увлекает меня, что мне хочется существовать в песне. Это автор, у которого самые красивые произведения. У него странный мир, который очаровывает меня и который определенно мне нравится. Это писатель, которого я часто упоминаю, и которого я буду всегда любить. «Allan» упоминает произведение, которое постоянно лежит на моей прикроватной тумбочке. В данном случае история точно повторяет рассказ «Ligeia». Это один из его рассказов, который, без сомнения, повествует об идеальных женщинах. Я очень хотела бы сделать клип на эту песню.

Эта песня была идеей Лорана. Я ручаюсь, что её создание вообще не заняло у него времени. Она была записана в студии практически так же, как при записи Live-концерта. Это инструментальное произведение. Подставка является свиньей, бас – это собака: вот весь весьма чудной состав. Это очень маленькая песня и длится она недолго. «The Farmer’s Conclusion» – это мысли в голове фермерши. Это игра слов относительно моего псевдонима.

Мы были в конце периода. Подходило время, чтобы сделать выбор. Я ещё не знала, какой именно. Вещи сами заставляли признать их. Это не было прощанием, я знала, что будут другие диски, но позже… На моем концерте 1989 года эта песня располагается в середине. Было четырнадцать песен, следовательно, эта была примерно шестой. Марианна Розенштиль (Marianne Rosenstiehl) взяла фото обложки диска в мою гримерку во Дворце спорта. Я обожаю его.

Песня. «A quoi je sers…» я написала немного позже после дебюта во Дворце спорта, после первых концертов в моей карьере, так как это тот вопрос, который я сама себе задавала: для чего я служу? Вот для чего: выступать против того, о чем другие не осмеливаются говорить. Так как этот вопрос странным образом внезапно появился в самой середине турне, он мог казаться немного шокирующим и немного не соответствовать происходящему. Он был претензией, чтобы рассмотреть меня как полезного для общества человека, я хочу сказать действительно полезного. Откровенно говоря, я не думаю о том, чтобы быть полезной кому-то. Аплодисменты, даже если они является красивым вознаграждением для артиста, не несут ответа на данный вопрос. Именно это было необходимо для того, чтобы очертить круг произошедшего в тот вечер на сцене. Это было таким необыкновенным! Молодые люди часто окружены табу и так нуждаются в том, чтобы быть понятыми… И у меня было чувство, чтобы сказать им как Брель (Brel) в своей песне: «Нет, Джефф, ты не совсем одинок». Без какой-либо претензии я знала, что в настоящее время я служу для того, чтобы, например, сказать, что не нужно стыдиться секса. В любви всё обычно. Я никогда не поверила бы в то, что однажды я стану частью тех артистов, которые очищают свою публику. Это было бы слишком самоуверенно с моей стороны. Можно объединить людей вокруг эмоций. А также иметь пылких людей перед собой на концерте, но это не мешает мне спросить у себя, для чего я служу. Я всегда задаюсь этим вопросом. Эту песню я могла спеть в начале, в середине, в конце: этот вопрос является частью моей жизни. Как и смысл жизни, он является частью вопросов, которые не укладываются в нашей голове, и на которые мы никогда не получим ответа. И в тот момент я просто выразила этот вопрос.

Клип. В этом клипе есть призраки, которые уводят меня с собой. Это довольно легкий образ, даже если он содержит часть правды. Клип также имеет намёк на окончание периода. И это правда. Я закончила семилетний период. Я верю в это.

Это было волнующее событие. Прежде всего потому, что это было впервые, и потому, что я была очень польщена. У меня была потрясающая и многочисленная публика. Я всё же ждала семь лет, прежде чем подняться на сцену. Это было моим желанием с тех пор, как я начала заниматься данной профессией, но я ждала, потому что я, без каких-либо претензий, хотела дождаться привязанности публики, внимательного прослушивания и реального желания увидеть меня на сцене. Я смогла объединить больше людей, я смогла реально занять нишу, понять себя через мои песни, а это невозможно сделать за один или два года. В течение нескольких лет я не была готова встретиться лицом к лицу со сценой, необходимо полностью посвятить себя этому, чтобы, наконец, представить публике удачную работу. Я предпочитала подавать видеоклипы и обеспечивать хорошие выступления на телевидении. Для артиста не существует права на ошибку, а дилетантство не оплачивается. Ко мне это пришло не внезапно, потому что «нужно выступать со сцены, если мы певцы». Я всегда хорошо обдумываю все основные поступки, которые я делаю в своей жизни. Таким образом, я всегда думала о сцене в данном русле, и поэтому я ждала. Ждала, чтобы стать более взрослой, более опытной, разумеется, и иметь альбомы, чтобы реализовать это. Я располагала только репертуаром, ограниченным рамками четырех лет: я имела всего лишь один альбом и должна была дождаться второго. Эта карьера строится кирпичик за кирпичиком, прежде всего движением вместе с эпохой и написанием песен в духе времени. Второй кирпичик, мой второй альбом, вышел в марте 1988 года. Именно в этот момент я решилась подняться на сцену. Первая сцена – это была большая личная работа. Я к этому готовилась, у меня были тысячи идей. Я хотела посмотреть на других, чтобы увидеть то, чего не следовало делать. Я мечтала о концерте! Артисты слишком рано идут на сцену. Нужно очень много работать, придумывать и размышлять. Я знала, что если я поднялась на сцену, то это было для того, чтобы сделать то, что я хотела. Что день, когда я решу назначить встречу людям, которые меня любят, всегда пройдет как что-то важное для них и для меня. Это место, где нельзя хитрить. Такой подход должен быть на первом месте. Кроме того, это было пари с самим собой: доказать себе, что с ростом в метр шестьдесят семь и с тоненьким голоском я была способна сделать это! Это была самая большая преграда, и я безумно боялась даже думать о ней. Я знала, что это будет возрождение или конец… Мы начали второй период.

Подготовка. Ничего не драматизируя, в процессе подготовки первого концерта я говорила себе, что поставила на кон свою жизнь. Подготовкой занимались мы трое: я с Лораном Бутонна и Жиллем Лораном, который присоединился к нашей команде. Хореография была больше моей зоной ответственности. Это не мешало диалогу. Должно было быть приблизительно шестнадцать песен. Выжимка из первых двух дисков с большим местом для второго – «Ainsi soit je…» Мы наметили добавить в концерт одну неизданную песню, но изначально это не предусматривалось. Я интересовалась залами для выступлений с 1987 года, за два года до премьеры: многие залы, которые резервировались на один год, были заняты два года. Но именно этот проект постоянно был в моей голове. Я перфекционистка, и прежде чем устроить первый живой концерт, я хотела ещё поработать. Это мероприятие, которое требует длительной подготовки и много работы для того, чтобы свести к минимуму риск провала. Я готовилась войти в вираж. Я знала, что нужно было удивить публику. Люди подталкивали меня положить голову под гильотину, но я не уверена, что они хотели отрезать её. Я сделала всё, что было в моих силах, чтобы не позволить упасть лезвию гильотины. Но я его заостряла провоцированием! Ничто больше так не возбуждает!

Я ещё никогда не выступала публично, поэтому ставка была высока. Не было и речи о том, чтобы я рассеивала силы. Впрочем, у меня на это не было времени, так как наспех, за три месяца до премьеры, я должна была начать готовиться к этому приключению морально и физически. Иначе говоря, я так серьезно готовилась, как Роберт Де Ниро (Robert de Niro) готовится сыграть роль. Это требует жертвы и строгое питание. Труднее всего перестать курить, чтобы подняться на сцену. Это удивительно, так как я не была заядлой курильщицей, всего несколько сигарет в день. Дело было нехитрое, но вызов был брошен слишком большой, чтобы я могла жаловаться. Я заменила Кока-Колу (мой наркотик!) и сигарету физическими тренировками. Я начала заниматься спортом в олимпийском стиле для развития мускулатуры, бегом и разминкой, по четыре с половиной часа четыре раза в неделю. Потом я занималась каждый день. Например, я много бегала для дыхания. Я начинала в десять часов утра с пробежки трусцой. Очень трудно правильно бежать. Слова немного избитые, но речь идет о том, чтобы бежать правильной длиной шага и добиться сердечного ритма, соответствующего бегу. Это для развития дыхания и просто для поддержания формы. В результате нужно суметь бегать в течение часа без остановок, без усталости, и потом быстро восстанавливать дыхание. Я занималась бегом без удовольствия, так как он скорее доставлял дискомфорт. Но там, в конце всех занятий, была своеобразная приманка, которой, естественно, была сцена, которую я собралась покорить. Не нужно преувеличивать и говорить, что физическая подготовка была принуждением, так как она, возможно, была очень приятной. Мысль о принуждении справедлива вначале, когда мы немного заставляем себя, а потом тело отдыхает, и это ужасно, если его потревожить. Мы не можем остановиться с того момента, когда нам это понравилось. Потом мы в этом уже нуждаемся. Это высокоточная работа, которой руководит мой тренер Эрве Льюис (Hervé Lewis). Каждый день этот тренер приходил тренировать меня. Затем мы возвращались в его квартиру, где «Рембо» организовал спортзал. Там я танцевала с ним, то есть делала работу, которая сравнима с работой танцовщицы. Потом приходило время отдыха. Связанная этой подготовкой, я неизбежно придерживалась диеты, которая была строгой. Сказать, что она была макробиотичной, было бы неверно. Это просто было чем-то продуманным, «здоровым». Хорошее питание неотделимо от хорошей физической подготовки. Я абсолютно отказалась от Кока-Колы. Это было очень трудно! Нужно было отказаться от пирожных, сделать ещё некоторые уступки, с которыми я согласилась. Мои приемы пищи были составлены поваром-диетологом Эммануэлем Энграном (Emmanuel Engrand). Шестью месяцами раньше я не знала, что такое томатный сок! Он научил меня разнообразным сбалансированным меню из рыбы и свежих овощей, но главным образом тому, чтобы во время приемов пищи медленно есть и мало пить. После всего этого моё тело изменилось. В течение двадцати четырех лет я не занималась спортом, если не считать верховой езды и занятий по гимнастике в школе. Раньше у меня было впечатление, что после трех или четырех занятий спортом я буду изнурена. Теперь моя энергия увеличилась в десять раз. Изначально мой тренер старался, чтобы я не чувствовала чрезмерную усталость. Что касается моего стиля работы, то он стал более суровым. В хореографии важна физическая подготовка, что позволяет поставить спектакль, который был бы абсолютно нормальным в США и полностью необычным во Франции.

Репетиции начались в начале апреля. Но репетиции были и раньше, так как я ставила свою собственную хореографию. Я установила для себя драконовский режим работы. Каждый день я работала над хореографией спектакля. У меня была молодая девушка, Софи Телье, которая разучивала эту хореографию, чтобы потом научить других танцоров, так как я в это же время должна была репетировать с музыкантами. Также я взяла курсы пения во Дворце спорта, чтобы сделать свой голос более уверенным. Я никогда не придавала значения тому, до какой же степени важно дыхание. Эти уроки были толчком. Мой голос заработал по амплитуде и глубине. Мой преподаватель также позволил мне понять, что манера пения является показателем личности. Мы часто находим те же самые интонации в голосе двух певцов, имеющих идентичный характер.

По костюмам для спектакля я решила работать с Тьерри Мюгле (Thierry Mugler), и это было довольно увлекательно. За исключением двух или трех нарядов, у него не было ограничений: то есть он согласился предоставить свой талант, но с учетом моего мировоззрения. Я намекаю на «Тристана», например: это было русское пальто с шарфами, с перчатками – это не очень-то Тьерри Мюгле. Мы предоставляли ему проект сцены, а он предлагал свои идеи. Он имеет удивительное отсутствие чувства меры и может абстрагироваться от моды. Всего было семь смен костюмов.

В турне было примерно семьдесят человек, что колоссально, и несколько танцоров на сцене. По освещению у нас был господин Рувеиройи (Rouveyrollis). Освещение было прекрасно, действительно прекрасно. У нас был господин, которого зовут Убер Монлу (Hubert Monloup), и который сделал нам роскошные декорации. Было общее оформление, которое постепенно менялось. Несколькими месяцами ранее я знала, что я хотела гитариста Слима Пезина (Slim Pezin), который уже довольно много работал со мной. С моей труппой мы образовали команду, которая казалась мне наилучшей для этого спектакля, с радостями и печалями. Всё прошло хорошо, у нас не было неприятных сюрпризов. Мы также знали, что это было на какое-то время, и что наступит послезавтра. И неизбежно есть люди, которые становятся ближе, чем другие. Это животный инстинкт, мы нуждаемся в том, чтобы создать свою стаю!

Спектакль. У меня дух гладиатора, но делать спектакль на пустом месте я не стану. Надо предоставить себе все ресурсы, чтобы что-то сделать, и чтобы не получить половину певицы или декораций. Я хотела, чтобы эта сцена была по возможности максимально грандиозной, чтобы спектакль был грандиозен с его спецэффектами, декорациями и клипами. Я боялась близости с публикой. Тема спектакля была, прежде всего, визуальной и, я надеюсь, волнующей. А также концептуальной, совершенно очевидной. Это было частью стиля, в котором мы работали с самого начала. Я не ограничивала себя. Тремя годами раньше я уже знала, что я хотела эту ярко выраженную визуальность, смесь театра и кино… Я также знала, что Бодлер мог бы открыть этот спектакль, у меня была такая идея. Спектакль состоял примерно из четырнадцати песен первого и второго альбома. То, как мы рассматривали сцену, заключалось в том, чтобы переписать одну историю с помощью маленьких историй. Мы попытались создать персонаж, который изменяется во времени и в жизни, жонглируя атмосферой и временами года. Это был главный персонаж, который принадлежит мне и истории. Поэтому представление начинается с «L’Horloge», потом идет «Plus grandir» и так далее. Мы работали так же, как мы могли бы работать над сценарием для фильма. Это, разумеется, отражение моего внутреннего мира и мира Лорана Бутонна. Впрочем, в то же самое время мы с Лораном уже размышляли над проектом нашего первого полнометражного фильма. Но вся моя энергия вращалась вокруг 18 мая 1989 года – даты, когда я собиралась дебютировать на сцене Дворца спорта.

Турне. Начался обратный отсчет. Он наполнял меня тревогой и возбуждением. Это должно было быть одновременно смертью и рождением. Было невероятно представить шесть тысяч человек, которые собирались прийти именно ради меня. Я чувствовала мощное, чрезвычайное волнение, которое я должна была испытать. В то же время я чувствовала опасность: ту, которая была вызвана постоянно достигаемым успехом. Я хотела остаться здравомыслящей. Впрочем, я всегда такой была. Жизнь, работа – это серьёзно, это драматично в хорошем смысле этого слова, с моментами невероятной силы. Я знала, что после этого Дворца спорта я изменюсь, буду развиваться и буду иметь большую веру в себя. Я постоянно нуждалась в том, чтобы меня поддерживали. Эта первая сцена должна была стать непрерывным изнасилованием. Не нужно понимать изнасилование в прямом смысле. Там оно может доставить как неудовольствие, так и удовольствие. Я имею ввиду замечательную «маленькую смерть», являющуюся фрейдовским выражением, которое возродил Бодлер. Это оргазм, момент апофеоза, экстаза, а затем – подавленности. Высшее счастье.

Моё первое выступление было во Дворце спорта Сэн-Этьена (Saint-Etienne). У меня возникает образ, чтобы очень точно выразить то, что я чувствовала в тот день. Я его опишу, хотя он не очень красивый, и я всегда боялась влияния, которое может оказывать такой образ: у меня было чувство, как будто я рыгаю всеми своими внутренностями с чувством обостренного счастья. Я околела от страха, но я сказала себе, что если я не сделаю карьеру певицы, то я умру. В первый день, прямо перед выходом на сцену, я увидела друга, певца, которого я очень люблю. Он меня спросил: «Для кого ты поешь?» Я ему говорю: «Для себя. А ты?» И он мне ответил: «Я пою для них». Это оглушило меня. Я спросила себя, не пытаюсь ли я обмануть саму себя. С невероятным рвением, которое было во мне, я определила то ожидание, которое публика и другие люди возлагали на меня. Двумя часами позже меня потрясло общение с публикой. У меня был мой ответ.

В парижском Дворце спорта концерты начались 18 мая, потом было семь дней до 25 мая. Меня всегда спрашивали: «А почему вы не начали с маленькой, более уютной сцены?» Моё желание действительно состояло в том, чтобы выступить с этой парижской сцены, которою я очень люблю. Подняться на сцену – это амбициозный проект, неважно в каком зале. С самого начала я старалась держать планку очень высоко. Я не хотела так называемые «уютные» залы. Я никоим образом не хотела начинать с Олимпии44
  Олимпия (Olympia) – самый старый концертный зал Парижа, один из самых популярных в мире. (Примеч. переводчика.)


[Закрыть]. Вопреки мнению большинства, я считала, что этот зал потерял свою притягательность, свою магию. С самого начала я хотела развиваться на большой сцене, я нуждалась в больших пространствах, в полном дыхании, оставаясь близкой к зрителю. Общение с публикой, очевидно, необходимо, но также я люблю понятие дистанции, мысль о большой и глубокой сцене. Зал Дворца спорта – это зал, который зажег во мне маленький огонь. Если можно найти душу, то я её нашла в том месте. И в этом я полностью убеждена! Когда я выступила во Дворце спорта, именно Бертран подготовил мою гримерку. Я очень любила, когда обо мне заботились. Наверно, это было необходимостью для других людей. Значит ли это быть здравомыслящим? Думаю, да. Это означает понимание своих возможностей, и потом знание того, в чем мы нуждаемся. В отношении этого нет враждебности, это то, в чем я нуждаюсь от некоторых людей, и в этом нет ничего страшного. Тем лучше! Моя гримерка была великолепной, она заставляла немного размышлять о декорациях Давида Лина (David Lean). У меня были фотографии этого господина, потому что я действительно люблю этого человека и его фильм «Дочь Раяна» («La Fille de Ryan»). У меня была фотография Гарбо, у меня были книги. Было ещё несколько предметов, но они являются очень личными. Дворец спорта – это около пяти тысяч человек, и на всех датах выступления он был полностью заполнен, это было потрясающе. Было странным, но это стало началом спокойствия с начала выступлений. Оно было таким непрочным. Я, без сомнения, немного избавилась от паранойи. Но некоторым образом это также было защитой. Может быть, я была больше человечна? Первые дни были действительно феноменальными: у нас было впечатление, что мы вне времени, вне жизни. И потом мы очень волновались в течение двух часов. Но в течение этого периода во Дворце спорта я старалась спать в отеле. Это мой способ пережить подобное, способ своеобразный и действенный. Очень сложно и одновременно потрясающе описывать то, что можно ощущать на сцене. Всегда трудно высказаться в отношении своих эмоций. Я веселилась, но не так, чтобы очень. Это очень стимулировало. Я немного затрудняюсь в том, чтобы сформулировать все эти эмоции. Это было большое и реальное волнение, которое я ожидала от сцены, и от которого я чувствовала, что, возможно, я не доживу до следующего дня. И это тоже тревожное чувство. Были красивые образы, довольно волнующие и очень сильные вещи. За два часа мы проходим через такие разнообразные чувства, которые мы проживаем в течение десяти лет. Перед выступлением я не была уверена в том, что спектакль понравится, поэтому он был задуман как последний. Я не была уверена в том, поднимусь ли я на сцену после этого первого раза. Всё должно было зависеть от турне: я была в ужасе от того, что я находилась в дороге, что каждый вечер я оказывалась в другой комнате. Я не знала…

Турне началось в сентябре и продолжалось в октябре, ноябре и затем в декабре, когда у нас появилось желание закончить его в Берси (Bercy)55
  Берси (Palais omnisports de Paris-Bercy Дворец спорта Берси) – парижский спортивно-концертный комплекс. Вместимость – 17 000 зрителей. (Примеч. переводчика.)


[Закрыть]. Поэтому мы возили парижские декорации в провинцию, так как не было и речи о том, чтобы показывать половину чего-то. Мне говорили, что провинция и Париж очень отличаются… И с первых же дат в провинции это было прекрасно! На концерте собиралось примерно семь тысяч зрителей. В Лионе (Lyon) даже превзошли привычные нормы: на меня пришли посмотреть тринадцать тысяч человек! Турне насчитывало шестнадцать дат приблизительно в сорока городах в течение четырех месяцев. Я собиралась завершить турне в красоте парижского Берси 7 и 8 декабря 1989 года. Я выбрала Берси, так как сказала себе: «Я должна прийти туда, иначе – я умру». Спектакль там был точно такой же, какой мы показывали во время турне в провинции. Я, конечно, очень волновалась в отношении этих двух последних дат, было головокружение от переизбытка эмоций. Но этот экзамен был успешно пройден. Важнейшие вещи происходили во время первого вечера турне во Дворце спорта Сэн-Этьена. Я предчувствовала спасение. Два последних дня в Берси были волшебными и необычайными, но ужасными. Ужасными от волнения. Самое большое и самое красивое, что может прийти к артисту – это Берси, это встреча с его публикой и главным образом это волнение, которое появляется от всего этого. Мне говорили: «Теперь, когда ты узнала это, ты больше не имеешь права сомневаться. Ты переходишь к другому уровню». Но как только эта духовная пища у нас заканчивается, мы снова погружаемся в неё.

Бельгия была увековечена на кассете. Когда я туда приезжала, у меня было какое-то магическое чувство. Я хорошо помню бельгийскую публику. Я действительно её помню. Это абсолютно великолепное воспоминание, как вся та сцена, как всё турне. Видео спектакля было большой работой Лорана Бутонна, который занялся её монтажом. У него было много-много камер, сорок часов рабочего материала, что само по себе солидно.

Я прочла некоторые статьи о турне, которые явным образом были написаны для того, чтобы оскорбить меня или просто польстить их авторам. Кто-то не видел концерта и ссылался на комментарии, которые реально не существовали. Я принимаю критические статьи, которые пытаются что-то понять. Но не те, авторы которых всего лишь пытаются доставить себе удовольствие за спиной артиста. Меня можно не любить, это очевидно, но лгать в них, говорить, что я не пою вживую, упрекать меня в профессиональных ошибках. Расчет? Когда мы сознательно подвергаемся угрозе – без сомнения. Но когда текут слезы – это говорят эмоции. Такое очень часто бывает на «Ainsi soit je…» или на последней песне «Je voudrais tant que tu comprennes», так как когда эмоции более сильные, это… Это так и происходит. И там, как бы некоторые не думали, мы не жульничаем. Я знаю то, что я ощущала каждый вечер на сцене. В отношении этого я сама себе не могу дать объяснения, и никто не может заставить меня лгать о том, что я испытывала.

Я храню замечательные воспоминания об этом первом турне. Это момент, который бывает один раз в жизни, так как первый раз – это первый раз. С тех пор я чувствовала разные ощущения, но первый раз был таким же, как когда мы кого-то впервые встречаем, как первая ночь – первый момент является абсолютно магическим, и мы не можем избежать этого, и это довольно поразительно.

После турне. После Берси было много такого, что почти невозможно выразить. После того, что я пережила, наступили перемены. Не будет ничего нового, если я скажу, что было трудно. Момент пустоты не вызывает сомнений. Период, через который я потом прошла, невольно заставил что-то двигаться во мне. Подсознательно. Но я пыталась анализировать эти перемены и находить правильные слова для них, что ещё труднее, так как это неуловимое чувство. Возможно, это не описывается словами. Я не знаю, можно ли говорить о недостатках после первого турне. То, как я рассматривала сцену, и то, как я её ощущала – это было очень волнующим. Следовательно, это очень сильный знак. Это был самый красивый опыт в моей жизни, который также был наиболее дестабилизирующим. Трудно говорить об этом, так как это очень ценно. Я могла бы много рассказать о других вещах, но это деликатный момент, так как это эмоции, которые являются частью моих воспоминаний. Это рана: большая и невероятная эмоция моей жизни.

Я спрашивала себя: буду ли я ощущать те же самые чувства, если я второй раз поднимусь на сцену? Это был вопрос, который я задавала себе, и в данном смысле это сильно дестабилизировало. Честно говоря, у меня была не мысль, а впечатление, что тогда как раз был мой последний раз. Да, последний день реально был для меня последним днем концерта и целой жизни. Но, в конечном счете, он был хорошим, так как я очень напряженно его прожила. Я не запрещала себе подниматься на сцену, но для этого я хотела иметь такое же желание.

Такое положение вещей сначала очень сильное, а потом – ничто. Это почти бесчеловечно. Любой артист вынужден пережить это, к счастью или к несчастью… Это всегда немного туманно. Возвращение в обыденность было немного похоже на депрессию, но я, тем не менее, была несильно охвачена ею. Я испытывала определенные затруднения, чтобы распоряжаться своим временем. Это немного сложный период, как у всех людей, которые покидают публику и эмоции. Я читала, особенно много поэзии. Главным образом я думала о том, чтобы создать другой альбом. Я думала об этом, но не бралась за перо. Я немного выжидала, так как поняла, что когда мы выходим из состояния сильных эмоций, то это абсолютно не самое лучшее время, чтобы писать.

Тот опыт, который я только что пережила, безусловно, изменил меня. Эта первая сцена была самым большим открытием моей жизни. Я впервые действительно поверила в себя. И эта вера – это публика, которая дала мне её. Я никогда не была способна взрываться от радости, но я научилась улыбаться. Скажем так, что моя вера в себя поднялась на два пункта. Было очень важно писать, но возможность оказаться перед лицом своей публики меня заинтересовала и произвела на меня впечатление. Внезапно появилось согласие. То, что меня удивило, так это теплота и ёмкость эмоций. Я поняла, что для публики так же сложно, как и для меня самой, идти навстречу своим эмоциям. Она позволили себе идти так же, как я позволила себе идти на сцену. Контакт с публикой – это самое большое наслаждение для певца. Сегодня я стерла из памяти почти всё, что не является воспоминанием о взглядах, о лицах.