Текст книги "На внутреннем фронте Гражданской войны. Сборник документов и воспоминаний"

Итак, 2 июля 1918 года выходит последний номер газеты МФАГ «Анархия», денег у организации на выпуск газеты под другим названием, видимо, уже нет (кадеты, у которых явно с деньгами было получше, протянули так со своей «Речью» еще месяц), а тут V Съезд Советов, разгром левых эсеров, фактически однопартийная большевистская диктатура, а там впереди и сентябрь с красным террором (пусть инаправленным на представителей старого режима, но свободе слова для оппозиционеров слева никак не способствовавшим). МФАГ еще действовала до конца 1918 – начала 1919 гг., каковы были причины ее распада, внешние и внутренние, надеюсь, будет когда-нибудь рассказано в так до сих пор и ненаписанной истории анархистского движения в России. Достоверной информации о Казимире Ковалевиче за тот период практически нет. В своих показаниях, данных на следствии в апреле 1930 года, один из лидеров левых эсеров М.Ф. Крушинский упоминает о выступлении Ковалевича осенью 1918 года на митинге в мастерских Курской железной дороги. В советской литературе о славных подвигах сотрудников ВЧК встречается утверждение, что «он возглавлял в 1918 году вооруженные ограбления Военно-законодательного Совета, Монпленбежа и Центротекстиля». Всё, конечно, может быть, но вопросов по этим эксам гораздо больше, чем ответов. Почему после экса Центротексиля Ковалевича всего лишь сфотографировали, но вскоре освободили? Сколько времени он был арестован? Доказательств его вины, выходит, у чекистов тогда не было. По этой фотографии они и опознают тело Ковалевича 1 ноября 1919 года. Что же на сегодняшний день известно о тех эксах и группе, которая их совершила. О первых подпольных группах анархистов 1918 года упоминает «Саша-Петр» (А.П. Шапиро) в биографическом очерке, посвященном Льву Черному: «В сентябре 1918 года большевики наносят первый удар по этим подпольным группам. Михаил Булаев, Володя Семенов (американский эмигрант) и еще один были расстреляны, многие были арестованы, часть бежала на Украину»¹². Похоже, что Саша-Петр ошибается с месяцем, когда были произведены расстрелы. В современной литературе указывается¹³, что за всеми этими эксами стояла группа одесского анархиста Григория Борзенко. Провал последовал после ограбления Центротестиля, о котором газеты писали: «27 ноября, около 12 часов дня, ограблена касса «Центротекстиля» на Деловом Дворе, на Варварской площади. Бандиты, примчавшись на автомобиле, ворвались в помещение кассы, терроризировали всех присутствующих и, забрав из кассы 1.000.000 рублей, скрылись»¹⁴. Выходит, что на самом деле дальше что-то пошло не так, и многие анархисты были арестованы. Среди них оказался и молодой анархист из Таганрога Иван Гаврилов (он будет расстрелян 27 сентября 1921 года вместе со Львом Черным). Из показаний чекистской наседки Наума Вайнберга следует, что Гаврилов был вызван на экс Центротекстиля из Нижнего Новгорода по приказанию Бубаева (Эпштейна) и В. Соболевой¹⁵. Рискну сделать предположение, что Бубаев (Эпштейн) и расстрелянный Василий Булаев одно то же лицо: одно дело, фамилии различаются лишь одной буквой, соседней на клавиатуре пишущей машинки. Рискну предположить еще больше, что никакой В. Соболевой не существовало, а это так ошибочно упоминается Василий (Петр) Соболев, о котором ниже. Но о степени причастности Ковалевича ко всем эти делам так ничего не известно.

Далее Ковалевич проявляется только в начале мая 1919 г. у Махно. В книге «Дороги Нестора Махно», основой которой послужили воспоминания 1928 года бывшего начштаба армии Махно, а к тому времени агента-провокатора ГПУ Виктора Белаша читаем: «Шестого мая вечером Махно через Волноваху проехал на Мариуполь с гостем, известным старым анархистом-литератором Гроссман-Рощиным, прибывшим из Москвы, и другими так называемыми анархо-чернорабочими: Соболевым, Гречаником, Глазгоном и Ковалевичем. Последние направлялись в Мариуполь для усиления штата контрразведки»¹⁶. Остался ли Ковалевич работать в контрразведке Махно? Если обратиться к показаниям арестованных анархистов-подполья, приведенных в «Красной книге ВЧК», то тут не обойтись без текста, озаглавленного как «Показания Михаила Васильевича Тямина». Если внимательно его изучить, с большой долей вероятности можно утверждать, что он состоит из показаний не одного, а двух (или даже трех) человек (как же безобразно чекисты готовили материалы для публикаций). Почти все эти показания принадлежат Афанасию Тямину (он же «Михаил Тямин», так он звался среди анархистов подполья), ближайшему помощнику Ковалевича в паспортном и квартирном бюро у подпольщиков. Текст же на страницах 347–349 издания 1989 г. скорее всего принадлежит Михаилу Тямину (он же «Заваляев»), родному брату первого. Из чего следует такое предположение: стиль изложения совсем другой, более деловой, не такой эмоциональный, как у Афанасия. По фактам: Афанасий выехал из Харькова вместе с Ковалевичем перед самым захватом того деникинцами (то есть до 25 июня 1919 года). Михаил же выехал из Харькова в Москву в поисках работы за два месяца до своего ареста, не ранее конца августа. Московский адрес (квартиру М. Никифоровой) он получил от В. Бжостека, а Афанасий Тямин в своих показаниях пишет, что Бжостека не знал. Бжостек и Никифорова прибыли уже в белогвардейский Харьков, не застав там Ковалевича и А. Тямина. Последний же фрагмент из этого блока показаний (с. 366–368) принадлежит какому-то туляку (братья Тямины – харьковчане), который приехал в Москву из Тулы в июне и попал к анархистам подполья через Александра Шапиро. Возможно, его фамилия Подобедов.

Какие есть свидетельства о Казимире Ковалевиче в июне 1919 года? Во-первых, это приводимые в «Красной книге ВЧК» показания Афанасия Тямина: «Начало этой организации положил, по сведениям Ковалевича, некто Бжостек, выпустив 1-ю листовку к 1 мая. Потом недостаток средств и людей заставил на время прекратить работу, уехать на Украину, найти средства и людей для работы; там он и затерялся, не найдя ни средств, ни людей. После долгого ожидания, приблизительно двух месяцев, Ковалевич поехал вслед за ним на Украину, с тем чтобы разыскать его. Доехал он до Харькова, Бжостека там не нашел, дальше ехать не захотел и остался в Харькове. Когда Деникин стал подходить к Харькову, он, получив от какой-то группы средства и подобрав себе публику (латышей часть), выехал с ней из Харькова»¹⁷. И далее: «Приблизительно в апреле месяце некто Бжостек, которого я не знаю, приехал в Харьков на розыски Василия Соболева и на подыскание надежной публики на взятие в Москве в каком-то учреждении 40 миллионов. Соболева он не нашел в Харькове и поехал дальше в царство махновщины – в Гуляй Поле. Встретил он там Марусю Никифорову и остался там, не найдя ни публики, ни Соболева. После отстранения Махно от должности «комдива» части анархистов приехали в Харьков, где в это время был уже и Ковалевич, который приехал в поисках Бжостека. После расстрела штаба Махно приехавшая публика, которая работала у Махно, возмутившись актом расстрела, решила отомстить за смерть махновцев смертью лиц, принимавших участие в вынесении приговора о расстреле: Пятакова, Раковского и др. Но страсти остыли, и решено было начать бить по центру, то есть Москве, откуда якобы исходит все зло.

Этот план поддержал Ковалевич, который давно мечтал о поднятии массового движения рабочих против комиссаров за октябрьские завоевания, безвластные советы и конфедерацию труда. На этом плане они и столковались, начался подбор людей; к этому времени приехал Соболев, который, также согласившись с этим планом, предложил для работы группу латышей приблизительно 18 человек, потом было подобрано человек 6–7 русских, но средств не было, и вот через Соболева были взяты у одной группы средства в размере 300 тыс. рублей.

Итак, публика сговорилась, подбор сделали, средства достали и, веря в свои силы, двинулись в путь, разбившись на две группы.

Начало сделано. Ковалевич, опоздав на поезд, остался в Харькове. При наступлении Деникина на Харьков ему удалось выехать совместно с еще одним человеком и со мной. По приезде в Москву оказалось, что публика еще не приехала. Но Ковалевич не унывал, он начал подыскивать квартиры, завязывать связи с рабочими и вскоре написал первую листовку – «Правда о махновщине», которую и отпечатал через посредство своего старого знакомого некоего М. (меньшевика) в размере 10 тыс. за 15 тыс. рублей»¹⁸.

Таким образом, по версии А. Тямина (назовем ее «Версия № 1») Ковалевич приехал из России на Украину в Харьков не позднее середины июня (войска Добровольческой армии вошли в Харьков 24–25 июня по новому стилю), встретил там боевиков от Махно, они договорились дальше действовать в Москве, потом к ним присоединился Соболев и около 20 июня они выехали двумя группами в Москву. К этой версии много вопросов, особенно если сравнивать с остальными. Пока пара вопросов по мелочи: почему Тямин не называет третьего попутчика? Почему он называет Соболева Василием? Возможно ли в таком случае, что этот Василий Соболев, активист Петроградской федерации анархических групп в 1918 г. В. Соболев и загадочный организатор эксов 1918 г «В. Соболева» – одно и то же лицо?

Теперь очередь «Версии № 2». Ее автор – Виктор Белаш. Случай на станции Большой Токмак. Время действия – 15 июня 1919 года. Вот что Белаш пишет о Махно: «Он со своим отрядом вступил в Большой Токмак, где имел некоторый успех, как у населения, так и среди красного батальона.

Здесь он встретился с Марусей Никифоровой, к тому времени организовавшей группу в 60 человек террористов-анархистов, бывших в махновской контрразведке, отрядах Чередняка и Шубы. Она настоятельно просила выдать деньги на дело подполья, но Махно ей отказывал, они чуть не пострелялись, а под конец Махно выдал группе наруки 250 тыс. рублей.

Группа разделилась на три отряда и со станции Федоровка разъехалась в трех направлениях. Один в 20 человек во главе с Никифоровой уехал в Крым, откуда должен был проехать в Ростов и взорвать ставку Деникина; другой в 25 человек во главе с Ковалевичем, Соболевым и Глагзоном уехали в Харьков для освобождения арестованных махновцев, а в случае неудачи для взрыва Чрезвычайного Трибунала, и третий во главе с Черняком и Громовым выехали в Сибирь, для взрыва ставки Колчака»¹⁹. Эта версия наиболее популярна у современных авторов, хотя видно, что Белаш не очевидец описываемых событий. По Белашу в Большом Токмаке произошла лишь встреча Махно и Никифоровой, подробности их ругани у Алексея Чубенко, ближайшего сподвижника Махно в то время, уж он-то точно видел это своими глазами²⁰. Чубенко больше никаких имен не упоминает, называя их как «30 террористов» и «люди Никифоровой».

И, наконец, «Версия № 3», явно не совпадающая с первыми двумя. Автор – Лев Задов, один из руководящих работников махновской контрразведки. Вот что пишет современный украинский исследователь махновского движения Ю.П. Кравец: «Свои показания Задов давал в ГПУ Украины в Харькове и уже отсюда в ноябре 1924 года в Москву на имя начальника Секретного отдела ОГПУ СССР Дерибаса «для сведения» была направлена выписка из его показаний по делу о взрыве в Леонтьевском переулке. (…) Вот правильный текст по заверенной копии, сохранившейся в агентурном деле (оригинал выписки, по-видимому, должен быть приобщен к архивному уголовному делу о взрыве): «… на ст. Токмак было устроено собрание инициативной группы, где было предложено КОВАЛЕВИЧЕМ Казимиром, приехавшим в то время из Москвы, ехать всей группой в Москву с целью совершения террористических актов в верхах красных руководителей, и почти единогласно порешили выехать в Москву и вообще на Север. На этом же собрании КОВАЛЕВИЧ сообщил, что в Москве ставится им же дело, т. е. ограбление какого-то совучреждения, где находилось 40 миллионов рублей. <…> в Москву уехали следующие лица: Ковалевич Казимир, Глагзон Яшка, Гречаник Мишка, Шестеркин Петр, Ляля, жена Шестеркина, Приходько Иван, Курбатов Николай, Федька Беленький, Тямин Мишка, Любка Черная. Тогда же с ними выехала Маруся Никифорова и еще ряд лиц, именующих себя анархистами, но не принадлежащих к нашей группе и имена которых я не знаю». В любом случае, в тот момент, когда Махно перестраивал оставшиеся у него силы для партизанской борьбы в тылу Деникина, группа его бойцов, в том числе из его контрразведки, ориентировавшаяся на М. Никифорову, отправилась для подпольной работы в Москву. Был ли К. Ковалевич среди них с самого начала или присоединился только в Харькове – доступные на сегодняшний день источники не дают ответить однозначно.

А в это время в Москве оставшиеся там анархисты подполья (группа в 20–30 человек) под руководством Льва Черного и Александра Шапиро вели деятельность не столь активную. Проводились собрания, про какие-либо их воззвания того времени ничего не известно. Видимо, не было денег напечатать листовки, а для экспроприаций не хватало опытных организаторов. С приездом людей с Украины дело пошло. После нескольких экспроприаций (потеряв при этом одного убитого товарища) удалось напечатать несколько листовок и выпустить первый номер газеты под названием «Анархия». Да, люди рисковали жизнью ради выпуска листовок. На первом номере «Анархии» стоит дата выпуска: 29 сентября 1919 года. По воспоминаниям Александра Шапиро номер был выпущен на квартире Льва Черного. Газета подпольная: все материалы анонимные. Через какое-то время Лев Черный вышел из организации по принципиальным соображениям, продолжая при этом полемизировать с Ковалевичем о методах борьбы за революцию. Ковалевич остается во главе литературной группы анархистов подполья, в таких воззваниях как «Где выход?» сразу узнается его авторский стиль. Понятно, что «Декларация анархистов подполья» это плод коллективного обсуждения. Вскоре после выхода второго номера «Анархии» в подпольной типографии на даче в Красково в конце октября, организация подверглась серии ударов со стороны ВЧК. Многие из ее активистов погибли или в засадах, как Ковалевич и Соболев, или как семеро анархистов на даче в Красково, которые взорвали себя, чтобы не сдаться большевистским палачам. Из показаний арестованных анархистов подполья чекисты составили целую главу в выпущенной в 1920 году «Красной книги ВЧК». Книга издана безобразно: как правило, никаких дат описываемых событий, даты под показаниями также приводятся не часто. Местами создается впечатление, что порядок показаний нарушен. Их авторство, как я уже указывал, также зачастую сомнительно. Составитель комментариев в издании 1989 года полковник КГБ Алексей Велидов местами вносит еще большую путаницу. И самое главное: где показания «провокатора № 1» среди анархистов подполья, Петра Шестеркина? Их там нет. После того, как он дал обширные показания на анархистов подполья, Шестеркин еще долгие годы служил в «органах», дожив до 60-х годов прошлого века.

За те три с половиной месяца, после возвращения в Москву и до своей гибели, Казимир Ковалевич успел сделать многое. Возглавляемая им литературная группа анархистов подполья выпустила два номера газеты и пять листовок. Кроме того, на Ковалевиче лежали общеорганизационные и финансовые обязанности. Организация росла, направляя своих активистов в другие города. И все это в условиях беспрецедентного прессинга со стороны Лубянки, после того как несколько человек из боевой группы организации анархистов подполья взорвали 25 сентября 1919 года московский горком партии большевиков. Повальные обыски и аресты среди легальных анархистов становились в те дни обычным делом. Были ли Ковалевич, его соратники, их революционная борьба обречены? Мы не может этого утверждать, разделенные с ними столетием, за которое горизонт свободного и справедливого общества стал только дальше. Тем более страстный голос Казимира Ковалевича против диктатуры, против смертной казни, за вольный труд должен быть услышан нашими современниками.

В марте 1918 г. К. Ковалевич закончил одну из своих статей такими словами: «Наступает вторая весна революции. Многих и многих товарищей среди нас уже нет, – они погибли. Но, несмотря на это, мы крепко верим, что с расцветом пахучей вешней листвы снова вспыхнут святые огоньки революции. Трудящиеся поймут и осознают себя…». Этот оптимизм не может не вдохновлять.

Примечания

1 Анатолий Горелик. Первая бомба анархистов // «Рассвет», 21 сентября 1925. № 402. С. 2.

2 В. Худолей. Анархические течения накануне 1917 г. // Михаилу Бакунину. 1876–1926. Очерки истории анархического движения в России. М., 1926. С. 320.

3 В ноябре 1918 г. Сергей Васильевич Двумянцев оказался причастен к интересному эпизоду в связи с задержанием группы анархистов и левых эсеров, и в том числе М.Г. Никифоровой. В связи с предстоящей годовщиной Октябрьской революции, левые эсеры и анархисты планировали поддержать своих соратников, отправив делегацию в Тулу и далее до Курска. 6 ноября 1918 г. на Курском вокзале была задержана агитационная комиссия, которую избрали на основании решения Пленума Московского Железнодорожного Совета из представителей трех левых течений (по 3 человека от анархистов, коммунистов и левых эсеров) для выступления намитингах по случаю первой Октябрьской годовщины. Для проезда комиссии было выделено два вагона: один по Курской, другой по Нижегородской железным дорогам. Среди задержанных были левые эсеры И.З. Залыгин, И.М. Красков, приятель Махно Н.Л. Стамо, Ш.И. Ерухимович, анархисты М.Г. Никифорова, Н.В. Васильев, большевик С.В. Двумянцев, а также случайно оказавшаяся с ними М.И. Шаева (сочувствующая ПЛСР). Шолом Ерухимович был делегирован Московским Комитетом левых эсеров для выступления на митинге в Курске. Краскова пригласил Стамо по предложению Залыгина (распорядителя поездки) для выступления в Туле, так как им не хватало агитаторов. Там же должна была выступить приглашенная анархистами Маруся Никифорова. Ожидая Залыгина в чайной 1-го класса, Ерухимович, по-видимому, продемонстрировал одному из агитаторов левоэсеровскую прокламацию. Увидевший мельком листовку Н.Г. Медведев (делегат 6-го Чрезвычайного Всероссийского съезда Советов из Владимира) начал резкими высказываниями в адрес ПЛСР провоцировать Ерухимовича. Отвечая на обвинения Медведева в том, что «левые эсеры устроили в Петрограде заговор совместно с англо-французскими буржуями против Советской власти», Ерухимович заявил, что «Брестский мир следовало сорвать», так как он не дал большевикам ничего и они «сделали большую услугу германскому капитализму, заключив Брестский мирный договор». После попытки милиционера успокоить спорящих Ерухимович по настоянию Медведева был препровожден в железнодорожную ЧК. Туда же для разбирательства были вскоре доставлены анархист Никита Васильевич Васильев (у которого была изъята анархистская литература, в том числе сочинения П.А. Кропоткина и А.А. Карелина), Стамо, Никифорова и Шаева, не имевшие кроме удостоверений личности соответствующих мандатов для проезда в вагоне. Ерухимовичу инкриминировалась попытка антисоветской агитации. К нему на выручку вскоре явились члены железнодорожного Совета Двумянцев и Залыгин, который возмущался действиями ЧК, назвав ее «старорежимной охранкой». После разбирательства члены агитационной комиссии были отпущены 8 ноября, решения по делу не выносилось. Председатель отдела ЧК Московско-Курской, Нижегородской, Муромской и Окружной железной дороги Т.А. Ярошенко указал в протоколе на необходимость энергичного расследования против Васильева, Стамо и Залыгина, подозревая их в антисоветской агитации. Характерно, что найденная среди принадлежавших им анархистских и левоэсеровских агитационных материалов коммунистическая литература рассматривалась как маскировка их поездки (ГА РФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. П-38598. Л. 52–56). «Проживающая в гор. Москве, Кудринская площадь, д. № 1, кв. 20» Мария Григорьевна Никифорова, анархистка-коммунистка, из граждан г. Екатеринослава, «лета отказалась указывать» и «показала, что она была пригашена партией анархистов для выступления на митингах в гор. Туле. При ней брошюры анархического характера. Более показать ничего не может». Подписывать протокол допроса Никифорова отказалась.

4 Анархия, 1 июня 1918. № 74. С. 4.

5 Там же, 10 мая 1918. № 55. С. 3.

6 Там же, 18 мая 1918. № 62. С. 3. Текст статьи:

Анархистское движение в Москве

Площадь у Донского монастыря.

Идет митинг анархистов. Рабочие, женщины, дети, подростки, там и тут интеллигенты, вдали стоят два попа.

Говорит один оратор анархист, его сменяет другой. Оба говорят о тех лжи и обмане, которыми нас окутало современное «социалистическое» государство, о том тупике, в который завели трудовой народ большевики, о бесправии, расстрелах, насилиях, уничтожении всяких свобод. Наступило царство чиновничьего социализма, произвола и хамства. Ораторы указывают на результаты «передышки» большевиков, на измену и предательство Финляндии, на захват немцами Крыма, поход их на Кавказ, отнятие у нас черноморского флота. А что сделано внутри России? Ничего. С проведением социализации земли борются, разработка лесных и др. богатств ведется по указке чиновников, самодеятельность в массах не только не возбуждается, а гасится там, где она проявляется. То же и на жел. дорогах, на заводах, фабриках. Всюду стараются насадить хорошо оплачиваемых комиссаров чиновников, уничтожают самоуправление трудящихся. Жилищный вопрос в городах не решен. Рабочие по-прежнему ютятся в подвалах, особняки пустуют. Народ голодает, а в ресторанах богатые едят по-прежнему, как хотят и что хотят. Народ раздет, а власти развешивают по всему городу материю для своего удовольствия. Надвигается гроза, и единственный выход это взяться всем за оружие, всем потребовать разрыва с Германией, изгнания графа Мирбаха из России и объединиться всему лево-революционному фронту. Социальная революция должна дать право на жизнь каждому. Не должно быть безработных, не должно быть бездомных, раздетых, голодных. Не диктатурой, не пулеметами хлеб гнать из деревни в город, а доставлением необходимых деревне предметов: плугов, («Почему в Симонове лежат 700 плугов до сих пор и не отданы деревне?» – спрашивает кто-то из рабочих), ткани, сапог, железа, и тогда деревня даст хлеб, мясо, яйца. Германские приемы насилия над крестьянами потерпят крах и вызовут озлобление.

Неожиданно появляется автомобиль. В нем человек шесть красноармейцев, во главе с военным комиссаром замоскворецкого района. Комиссар берет слово. Несет от него вином, – явно хмельной человек, упитанный, сытый, на фуражке краснеется каинова печать. Комиссар-большевик силится доказать, что «передышка» необходима, нужен мир, войну надо было кончить. Говорит о расстрелах Керенским за 4 яблока солдата на фронте, говорит заплетающимся языком об интернациональном пролетариате, говорит о выступлении контр-революционеров, которых он отбил только что, о каком-то звоне колоколов, о выступлении попов и т. п. чушь. Нужно было видеть и это выступление комиссара-большевика, и негодование, презрение, насмешку и издевательство толпы, чтобы понять, почему его не захотели слушать, почему его со свистом и шиканьем проводили, когда он «отбывал» с митинга, почему так единодушно принята резолюция выступавших анархистов Вл. Бармаша и К. Ковалевича. Мы требуем: 1) разрыва с Германией, 2) удаления Мирбаха, 3) всеобщего вооружения, 4) единения всего лево-революционного фронта.

Взял слово рабочий и сказал: «Солдат на фронте расстреливали за 4 яблока, а вчера при мне в Тамбове расстреляли женщину за то, что у нее было 8 яиц и 4 фун. хлеба с собой. Местный тамбовский совет издал приказ расстреливать всякого, кто везет более 4-х фунтов хлеба», и замолчал. «Позор убийцам! – грянула толпа. – Где у них мир? Где свобода? Где хлеб? Одни погромы, расстрелы безоружных. Долой их, насильников, убийц!».

Слово взял старик, назвавшийся с.-р. «Я слышал здесь крик боли, призыв человека, я слышал негодование свободного народа и вот почему я поднял руку за резолюцию анархистов. Это говорили не демагоги, не обманщики народа, а люди, любящие народ и понимающие, в какую пропасть завели нас наши управители. Шлихтер с карательными отрядами отнимает хлеб у сибирских мужиков, а мужики жгут хлеб, и не дают насильникам. Каждый пуд хлеба стоит пятьсот рублей. Мирная делегация, ехавшая в Киев, реквизировала в Орле себе провизию, отъехала от Орла до ближайшей станции и шесть часов пьянствовала и объедалась в салон-вагонах, а сидевшие в товарных вагонах люди, милостиво прицепленных к поезду депутации, ожидали, наблюдая пьяную гульбу шатавшихся делегатов в рубашках, едва владевших ногами и языком. Они ехали заключать похабный мир с гетманом Скоропадским. Как же будут смотреть на нас и Скоропадские и Мирбахи? – с презрением и омерзением. Там все знают и все понимают. И вот почему нарушают всякие наши договоры и будут нарушать. Мы кричим, что это клочки бумаги, и там знают это и, не считаясь с мирными договорами, громят и грабят Россию. Стыдно и больно и за Россию, и за ее правителей». Указал оратор и на то, как у солдаток, мужья и сыновья которых находятся в плену, удержали часть пособия и вместо выдачи за 2 месяца выдали за 1 ¹/₂, удержав за полмесяца в пользу «первомайских торжеств». Насупились лица, злоба, ненависть и жажда мести застыли на усталых лицах рабочих и женщин. Уже было поздно. Митинг закончился. Толпа в 500–600 человек стала расходиться вслед за ушедшими устроителями митинга.

7 Анархия, 14 мая 1918. № 58. С. 1.

8 Партия левых социалистов-революционеров. Документы и материалы. Том 2, часть 1. М., 2010. С. 72.

9 Анархия, 15 мая 1918. № 59. С. 1.

10 «Телеграммы с линий.

Петроград Ц. копии: Временному Правительству, Центральному Исполнительному Комитету Совета Солдатских и Рабочих Депутатов, Центральное Бюро Профессиональных Союзов. Москва: Викжель, Московские С. Р. и С. Д., по всей сети Российских ж. д., всем Главным Дорожным Комитетам, от Москвы до Курска, Нижнего, Мурома, Богородска, по кольцу Окружной, всем ЛЧ и ЛМ. Управление Курской Н.

Двенадцать часов. Все ожидания и надежды на мирное разрешение вопроса о прибавках наголодавшимся железнодорожникам исчерпались последней истекшей исторической минутой. Железнодорожники все, как один, хорошо понимают, что лишь продуктивная и планомерная деятельность железных дорог может укрепить завоеванную кровью свободу, и они в постоянном труде терпели и ждали месяцами экономического улучшения невозможно-трудного своего быта. Но напрасно: справедливые наши требования отвергнуты, очередные же задачи во весь рост встали перед нами. Разрешить эти задачи мы сможем лишь уничтожив занесенную над нами и нашими семействами беспощадную десницу голода. Во имя будущего свободы, во имя братства мы принуждены ныне мощно подать свой голос за прекращение разделения желѣзнодорожников на сынов и пасынков. Выступая в защиту наших требований, мы убеждены, что при желании, Правительство, поняв наше невозможно-трудное положение, могло бы найти выход для подачи нам помощи, не доводя нас до забастовки. Оно этого не сделало. Вина не наша. Мы много ждали. Выступая с протестом, мы твердо верим, что братья всех видов труда, окажут нам поддержку. Мы также верим, что наша администрация наконец поймет невозможность препятствования проведению забастовки, что она, как часть трудящихся, сознает свои задачи, а те из них, забастовка которым – нечто ужасное, не вызывая недоразумений, сочтут своим гражданским долгом уйти. Итак, брошенный вызов принят. С болью в сердце мы решительно выступаем за правое дело. Забастовка на Московско-Курской, Нижегородской, Муромской и Окружной ж. д. в 12 часов ночи 24/9 организованно началась.

За Председателя ЛН. Ковалевич

Главстач Кур. Садов

Секретарь Лизунов».

Воля и думы железнодорожника. 28 сентября 1917. № 45. С. 4

11 «Движение железнодорожников

Несуразная политика совнаркома насаждения жандармщины дает уже свои плоды.

Сначала на периферии, затем и в центрах начали вспыхивать разрозненные забастовки железнодорожников.

На станции «Люблино» М.-Курской ж.д. объявлена забастовка. Положение движения на этой дороге стало угрожающим. Возникли опасения, что забастовка и движение могут охватить весь узел.

Центральный орган этой дороги сильно озабочен ликвидацией забастовки.

Вчера члены дорожного совета: тт. Преображенский, Филиппов и Ковалевич явились в полдень на общее собрание служб.

Настроение масс приподнятое, лихорадочное, с очевидным сознанием начатой борьбы.

До их прихода была собранием принята резолюция забастовку продолжать, причем выставлены требования о прекращении расстрелов и арестов рабочих, свободной закупке хлеба и провозе его.

Прибывшая делегация со станции «Серпухов» заявила о готовящейся и там забастовке.

Тов. Ковалевич взял слово и в короткой речи указал, что протесты против неправильных действий – одно, неорганизованная и подогреваемая черносотенным элементом забастовка – другое.

Протестовать нужно, отмены вредных декретов требовать нужно, но бастовать в то время, когда за спиной стоит немецкая и русская реакция, невозможно.

Указав далее, что «Москва II», очевидно бастовать не будет, т. Ковалевич призвал забастовку прекратить, предъявив свои требования власти ультимативно.

Забастовавшие рабочие и служащие выслушали его внимательно.

Есть надежда, что забастовка будет ликвидирована, если власть пойдет на уступки предъявленным требованиям».

Анархия. 28 июня 1918. № 96. С. 3

12 Голос труженика. Июль-август 1925 г. № 9-10. С. 21.

13 Голос труженика. Ноябрь 1925 г. № 13. С. 14.

14 Саша-Петр. Лев Черный (Биографический очерк) в книге: Лев Черный. Новое направление в анархизме: Ассоциационный анархизм. Нью-Йорк, 1923. С. IX.

15 Партия левых социалистов-революционеров. Документы и материалы. Том 2, часть 3. Октябрь 1918 – март 1919 г. М., 2017. С. 679.

16 Воля и думы железнодорожника. 28 ноября 1918. № 81. С. 1

17 Партия левых социалистов-революционеров. Документы и материалы. Том 2, часть 3. Октябрь 1918 – март 1919 г. С. 381.

18 Белаш А.В., Белаш В.Ф. Дороги Нестора Махно. Киев, 1993. С. 174.

19 Красная книга ВЧК. Т. 1. М., 1989. С. 360.

20 Там же. С. 362

21 Белаш А.В., Белаш В.Ф. Дороги Нестора Махно. С. 255.

22 Нестор Махно. Крестьянское движение на Украине. 1918–1921. М., 2006. С.755.