Текст книги "Жил на свете человек. Как мы стали теми, с кем родители говорили не общаться"

Другой мир

Зрячие слепцы

Люди по природе существа эгоистичные, вернее, эгоцентричные. Собственные чувства, желания и потребности мы в большинстве своем привыкли считать самыми важными и как минимум более значимыми, чем чувства и потребности других людей. Изначально наш эгоизм произрастает из семени одного из базовых инстинктов человека – инстинкта самосохранения, и это понятно. По мере взросления и социализации человек обретает другие качества личности, в том числе способность к эмпатии, то есть к эмоциональному отклику на переживания другого индивида.

Эта способность у каждого может быть выражена сильнее или слабее, в зависимости от врожденных качеств и воспитания. Мы можем сочувствовать ближнему или незнакомому человеку, на наших глазах неожиданно попавшему в беду, искренне сопереживать героям фильмов и книг. Несчастный случай, свидетелями которого мы вдруг становимся, может выбить нас из привычной колеи на целый день, а то и на неделю.

Но чужие несчастья и трагедии имеют одно общее свойство: пропав из нашего поля зрения, они вскоре забываются, уступая место в мыслях и эмоциях нашим собственным бедам и невзгодам.

И это вовсе не проблема зрения, просто защитный механизм человеческой психики – так память старается избавить нас от лишней нагрузки и стрессов. Лишней – с точки зрения собственной безопасности носителя. Говорит ли это о нашей душевной и духовной глухоте и слепоте? Не знаю, возможно. А может, это лишь все тот же инстинкт самосохранения в действии.

Когда встречаешь инвалида, а вернее, человека с ограниченными возможностями здоровья, как сейчас стало правильным говорить, поневоле испытываешь к нему жалость: «Вот бедняга, надо же, как не повезло в жизни». Скорее всего, посочувствуешь, а может, даже попытаешься как-то помочь: придержишь дверь, подашь руку, поднимешь упавшую трость. Ну или иначе, смотря по ситуации. И пойдешь дальше по своим делам, не забивая почем зря голову размышлениями о том, как он вообще живет и на что, как справляется со своей бедой, есть ли кому помочь. Тем более не пытаешься примерить его шкуру («тьфу-тьфу, на себе не показывай»). Да и зачем? Государство же у нас заботится об инвалидах, для этого есть соответствующие службы и учреждения, а также специально обученные люди. Я-то что могу сделать? Я же не депутат какой-нибудь там и не член правительства. Мне бы самому кто помог.

Собственно, именно так и происходит расслоение общества (замечу, от слова «общий»): на нас, нормальных, обычных людей, с «равными возможностями для всех», и на них – больных, убогих, ограниченных. Неспособных (по нашему разумению) к полноценной жизни.

Мы учимся, работаем, создаем материальные и иные ценности, зарабатываем деньги, рожаем и воспитываем детей, занимаемся спортом, общаемся с друзьями, путешествуем и т. п. Они сидят в своих четырех стенах (хорошо еще, если в своих, а не казенных), общаясь по большей части лишь с медиками и соцработниками, кое-как приспосабливаясь к выживанию в мире, ставшем для них чужим, отторгающим слабых.

Конечно, я сильно утрирую, и помимо белого и черного существует целый спектр оттенков цвета, но и они не отменяют актуальности простого и вполне конкретного вопроса: Jedem das Seine?[20]20
  «Каждому свое» (нем.), надпись на воротах концлагеря Бухенвальд.


[Закрыть]

В подземелье

Как человек, почти 15 лет промучившийся с близорукостью, я хорошо представляю, насколько ограничивает твои возможности миопия[21]21
  Миопия – близорукость. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] даже средней степени (у меня было минус 4,5 диоптрии). Зрение стало падать в старших классах школы, и я не могу передать, как меня это бесило. Мало того что ты ничего не видишь из написанного на доске и вынужден просить помощи у соседа по парте либо позориться перед всем классом с просьбами к учителю подойти к доске, чтобы списать задание. Это еще и целая куча комплексов из-за плохого зрения, собственного внешнего вида и насмешек одноклассников по этому поводу. Помимо неудобства в обыденной жизни, дома, близорукость зачастую ставит крест на многих увлечениях, особенно на занятиях спортом. Для молодого человека это воистину как удар под дых, ведь без активной физической нагрузки ты рискуешь рано или поздно превратиться в совершенного рохлю, заплывшего жиром ботана, погребенного под тонной комплексов.

Моей страстью в юности были горные лыжи, и я не представлял своей жизни без них. Так что вопреки здравому смыслу и элементарным понятиям о безопасности мне и кататься приходилось в очках, прикрепляя их пластырем к светозащитным, без которых на снегу и ярком солнце никак не обойтись. Но Бог, как говорится, миловал, и мои вояжи в горы обошлись без травматизма. В конце концов, устав от «недовидения», ты привыкаешь постоянно ходить в очках, даже дома, отчего зрение, само собой разумеется, садится еще больше и еще быстрее. Моя история, к счастью, закончилась благополучно: после защиты диплома я-таки отважился на операцию в Институте микрохирургии глаза.

Радиальная кератотомия[22]22
  Хирургическая операция, заключающаяся в нанесении неглубоких разрезов вокруг центра роговицы с целью коррекции близорукости. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] на десятилетия позволила мне забыть о проблемах с глазами и жить полноценной жизнью. И с высоты своего 100 %-го зрения я уже с некоторым сочувствием посматривал на остальных очкариков, рифмуя в своих графоманских виршах «оправы» и «оковы». «Странные люди, – с усмешкой в душе думал я, – парятся по поводу того, какая форма оков им больше подойдет, какая нынче в моде, а ведь свобода-то совсем рядом». Но даже моего, как я всегда считал, богатого воображения не хватало на то, чтобы представить себе, в какой жуткой несвободе может жить человек, полностью лишенный зрения. Задуматься об этом меня заставила случайная встреча в подземном переходе некоторое время спустя.

На нашем курсе в МГУ училась слепая девушка. С ней постоянно ходила бабушка, приводила ее в университет, забирала, а также сопровождала на все лекции и семинары. Не знаю, были ли у девушки родители, – кроме бабушки, мы больше никого рядом с ней никогда не видели. Все лекции она записывала на диктофон, помнится, обычно при ней всегда была такая большая толстая папка, а то и две, наверно, какие-то материалы по теме в шрифте Брайля[23]23
  Рельефно-точечный тактильный шрифт, предназначенный для чтения и письма слабовидящими людьми. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Поначалу мы, студенты, глазели на нее с любопытством, как на диковинную зверушку, но постепенно привыкли и особого внимания уже не обращали. Она была замкнутой и неразговорчивой, ни с кем на курсе близко не сходилась, всегда сидела в одиночестве. Да и мы не очень-то стремились с ней общаться, сторонились, скорее интуитивно воспринимая как нечто инородное, чужое. Словом, другое. Не скажу, что полностью игнорировали ее присутствие, нет. Если вдруг кто-то замечал, что девушка, например, не может найти себе места в аудитории, помогали, провожали на свободное место. Но никогда не подходили к ней сами, закрывая глаза на эту брешь в беззаботной студенческой реальности – после лекции бежали в курилку, делились друг с другом какими-то байками или переписывали конспекты и домашние задания, а потом опять шли на занятия. Какое нам было дело до нее? Я даже, к стыду своему, пишу сейчас «девушка», поскольку никогда не знал ее имени, думаю, как и остальные сокурсники.

Впрочем, однажды я с ней пересекся вплотную. Это произошло курсе на третьем, в фойе первого этажа нашего учебного корпуса. Я направлялся к парадному выходу, как вдруг увидел, что она тоже пытается выйти. В тот раз она почему-то шла одна, бабушки рядом не было. А парадный вход у нас – это четыре двери, из которых три закрыты, и ты должен потыкаться в каждую из них, пока не найдешь открытую. И вот идет толпа студентов, а она своей белой тростью пытается нащупать, где тут вообще двери. А я вижу, что открыта как раз самая дальняя от нее дверь. Подошел, взял ее под локоть и говорю: «Давайте я Вам помогу». И тут она неожиданно, с каким-то даже надрывом закричала: «Не трогайте меня!» Я опешил от такой реакции, пробормотал «извините» и как можно быстрее ретировался, не пытаясь исправить ситуацию или помочь как-то иначе. Так что даже не знаю, как она в тот раз справилась с этими дверями. Для себя же тогда решил, что она, наверно, сильно разочарована и обозлена на весь окружающий мир. Что же в душе у нее должно твориться, если на любое, даже на самое дружественное прикосновение она реагирует так остро? Однако всерьез задумываться о происшедшем и разбираться в тонкостях психологии я тогда не стал, скорее всего, во мне говорила минутная обида, а может, просто других забот хватало.

С того момента прошло, наверно, лет пять, универ благополучно остался позади. И вот однажды бегу я по своим делам с какой-то встречи, спускаюсь в подземный переход. Иду, зарывшись в капюшон, с наушниками в ушах. Сквозь наушники вдруг слышу – кто-то поет, и с каждым шагом начинаю понимать, что меня пот прошибает. В переходе стоит та самая девушка, имени которой я так и не вспомнил. Перед ней лежит какая-то шапка, а она поет. Неумело и кое-как, под скрип минусовки со старенькой магнитолы. На глазах – темные очки, в руках – та самая белая трость, которой она пыталась найти выход из университета. Сначала я просто застыл на месте. А потом… Не знаю, что на меня нашло, но я лишь еще глубже надвинул на лицо свой капюшон (как будто она могла меня увидеть и узнать) и как ошпаренный выскочил из подземного перехода, сгорая от стыда. Отдышавшись и успокоившись, поехал дальше, стараясь быстрее позабыть неприятную сцену.

Однако выкинуть из головы эту встречу почему-то не получалось, не давала покоя и сама ситуация, и мой собственный поступок, я пытался понять причины своего поведения. Чего я испугался-то? Отчего не подошел, не поговорил по-человечески, не стал выяснять, как она? Что случилось, почему она здесь? Университет она закончила, это совершенно точно, я видел, как бабушка сопровождала ее на госэкзамены. Уверен, она сдала: все предметы она посещала, все лекции записывала, письменные работы сдавала устно. И вот – как нищенка стоит в переходе и поет песни. С дипломом МГУ… Неужели так жестоко обошлась с ней судьба, что ей теперь приходится побираться? В голове все это как-то не укладывалось.

Назавтра, устыдившись своего трусливого бегства, поехал на то самое место, посмеиваясь над собой: просто какой-то киношный злодей, возвращающийся на место преступления. Конечно, никого я там не встретил, хотя время было примерно то же, потолкался около часа, потом ушел. Позже я много раз проходил по этому подземелью, специально выбирая путь через тот переход, но тщетно. При случае спрашивал у приятелей из университета, знают ли что о нашей сокурснице, но нет, никто не интересовался ее судьбой, как и я прежде.

Эта повесть для меня так и осталась неоконченной, может, отчасти поэтому до сих пор не стирается из памяти.

Единственное, что я для себя понял, так это то, что мы, видящие и слышащие, ни малейшего представления не имеем о жизни людей, лишенных таких возможностей – видеть или слышать.

Другой мир

Сколько сейчас в России живет людей совершенно незрячих или с глубокой потерей зрения, сколько глухих или слабослышащих – точных сведений нет. Все статистические данные, которые могли бы дать понимание масштабов этой проблемы, весьма приблизительны и условны. Всероссийское общество слепых (ВОС) насчитывает в своих рядах 270 тыс. человек, из них более 100 тыс. – тотально незрячих. Но здесь учитывается именно количество зарегистрированных членов ВОС; сколько же их всего в стране, на самом деле не знает никто. Почему так? Во-первых, многие незрячие не спешат переходить в разряд инвалидов по зрению, предпочитая получать пособия и бесплатные лекарства по основному заболеванию, например это касается сахарного диабета, который часто приводит к потере зрения. Ну и, конечно, из этого числа выпадает значительная часть незрячих жителей малых городов и деревень российской глубинки. Так что более уместно опираться на оценки специалистов, вплотную занимающихся проблемами слепых и слабовидящих, которые сводятся к численности 1 млн человек. Что касается мировой статистики, то ВОЗ приводит данные о 217 млн человек с тяжелыми нарушениями зрения и 36 млн полностью слепых в мире.

Но каким бы внушительным ни было общее количество таких людей, понимаешь, что за каждой единичкой в этом списке стоит конкретная частная трагедия и очень непростая жизнь. У каждого человека из этих миллионов своя история болезни: кто-то уже родился с патологией органов зрения, кто-то потерял его в детском возрасте, а кто-то ослеп, будучи взрослым или пожилым. Объединяет же всех этих людей одно: они живут в совершенно другом мире. Как ни парадоксально это прозвучит, для зрячего человека он невидим. Можно, конечно, провести следственный эксперимент: навязать себе на глаза повязку и попробовать хотя бы пару часов выполнять свои обычные действия – одеться, убраться в квартире, приготовить чай, сварить суп и так далее. Надоест уже через час, гарантирую. Но даже такой примитивный опыт не даст представления о реальной жизни в этом другом мире, в мире незрячих. Я уж не заикаюсь о том, чтобы выйти в такой повязке на улицу и пройти по досконально знакомому маршруту. Как говорится, не пытайтесь повторить этот фокус самостоятельно.

Мы можем только догадываться о тех препятствиях, которые незрячему человеку приходится преодолевать каждую минуту, каждый день своей жизни, какие проблемы решать и каких усилий все это ему стоит. Часто ли мы задумываемся, какую роль для человека играет визуальная информация – о пространстве и времени, в которых мы мыслим и существуем, об окружающем нас предметном мире, который мы пытаемся познать и в котором осознаем себя самих. Источники приводят разные цифры: кто-то пишет о 75 % информации, получаемой через зрение, кто-то оценивает этот объем в 90–91 %. Но, как бы то ни было, суть не в этом. А в том, что зрение для человека – самый значимый из всех сенсорных каналов восприятия «объективной реальности, данной нам в ощущении»[24]24
  Так определял понятие материи В. И. Ленин. – Прим. науч. ред.


[Закрыть].

Нужно ли перечислять, чего лишен человек, не имеющий возможности видеть? Для понимания этого жесточайшего ограничения во всем достаточно оглянуться и посмотреть вокруг себя. Зрячему, само собой. Здесь еще важно иметь в виду, что отключение (независимо от причин) визуального канала кардинальным образом меняет не только восприятие внешнего мира человеком, возможности его коммуникаций с окружающими и каких-либо действий. Оно требует глубокой перестройки всей психики, если говорить о взрослом, утратившим зрение, и особых условий для ее формирования, когда речь идет о слепом ребенке. И тут естественным образом возникает вопрос: кому из них легче? Кому проще приспособиться к жизни в этом другом мире – потерявшему зрение в сознательном возрасте или слепому от рождения?

В ход идут разные аргументы. Многие считают, что смириться с потерей зрения взрослому, уже сформировавшемуся человеку, намного труднее: ему приходится ломать весь привычный уклад, заново учиться всему – ходить по улицам, ездить в транспорте, читать, работать. Учиться жить. Для большинства эта потеря и эти перемены не проходят без жесточайшей депрессии, с которой человек не в состоянии справиться самостоятельно, порой он так и не находит в себе ни сил, ни желания адаптироваться к новым условиям, часто – вообще желания жить. Взрослому в разы сложнее освоить шрифт Брайля, поскольку подушечки пальцев со временем грубеют; сложнее овладеть компьютером, если до этого ему не приходилось им пользоваться; сложнее получить образование и овладеть новой профессией…

Казалось бы, ребенку проще приспособиться – ведь он лишь начинает познавать мир, используя те способы, которые ему доступны: слух, обоняние, тактильные ощущения. Его мозг активно развивается, и отсутствие визуальной информации он компенсирует за счет других источников. Если же говорить о глубине психологической травмы, теоретически можно предположить, что потеря того, о чем ты вообще не имеешь представления (возможности видеть), должна восприниматься не так болезненно. Однако было бы ошибкой считать, что слепорожденный не страдает от этого, не осознает своей особенности и ограниченности в мире видящих. Формирование личности, самоидентификация, принятие себя таким как есть, построение отношений с миром зрячих – серьезных психологических проблем тут тоже не перечесть.

Сможет ли ребенок стать взрослым с устойчивой, здоровой психикой, готовой выдержать испытание жизнью, сможет ли составить для себя адекватную картину мира, в котором ему предстоит существовать и реализовывать себя?

Конечно, все это теоретизирование чисто умозрительное, особенно с позиции обычного человека, и эта дилемма на самом деле не имеет решения. История каждого незрячего настолько же типична, насколько и уникальна. И как сложится его жизнь, зависит от многих факторов, не только от причины слепоты и ее степени. Свои роли здесь играют абсолютно все обстоятельства – начиная от семьи и качественного обучения вплоть до географии рождения, уровня медицины и возможностей абилитации[25]25
  Абилитация – лечебные, педагогические, психологические или социальные мероприятия по отношению к инвалидам или морально подорванным людям (например, осужденным), направленные на приспосабливание их к жизни в обществе, на приобретение возможности учиться и работать. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] и реабилитации. Но самый значимый фактор – социальная зрелость общества, которое мы привыкли считать цивилизованным, его этическая культура.

Сказки и шоколад

К рождению ребенка Татьяна стремилась давно, это была ее самая заветная мечта. Девушка была хороша собой, недостатка мужского внимания никогда не испытывала, а посему была разборчивой невестой, тщательно взвешивала все плюсы и минусы очередного поклонника, не в последнюю очередь отмечая для себя его физическое здоровье и наследственность. Замуж тем не менее она вышла по взаимной любви, за однокурсника, отвечавшего всем ее представлениям об идеальном супруге. В первые же месяцы брака Таня забеременела и теперь была совершенно счастлива. Она посвятила все свои мысли и заботы семейному гнездышку, часто ездила по магазинам и компаниям, занимающимся обустройством квартир и ремонтом.

Одна из таких поездок и привела в результате к непоправимому. Компания, куда направлялась будущая мама, находилась в ближайшем Подмосковье, и добираться нужно было на электричке. Зима, толпа народа, обледенелый перрон. Кто-то нетерпеливый активно напирал сзади, Таня поскользнулась на самом краю платформы и, не удержавшись на ногах, провалилась в узкий проем между электричкой и перроном. Хорошо еще, что стоявший рядом мужчина успел схватить ее за капюшон пальто и быстро вытащить из-под колес. Опасаясь за ребенка, женщина тут же вызвала скорую и отправилась в больницу. Каких-либо травм или повреждений плода в ходе обследования там не выявили, но через неделю у нее произошли стремительные роды. Врачи предполагали, что причиной их стал испытанный женщиной сильнейший стресс.

Мальчик в результате появился на свет намного раньше положенного срока, на 33-й неделе беременности. Весил он всего два килограмма, но врачи высоко оценивали его шансы на выживание. И в самом деле, маленький Леша хорошо набирал вес и приходил в норму, словно стремился быстрее наверстать потерянные недели внутриутробного развития. Но без последствий для малыша все же не обошлось: в начале второй недели его жизни офтальмолог диагностировал ретинальное кровоизлияние[26]26
  Кровоизлияние в сетчатку глаз. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Что именно сыграло здесь решающую роль – характер родов или глубокая недоношенность плода, – уже не имело значения. Факт есть факт, вопрос в том, что с этим делать. Малыша лечили сначала медикаментозно, но эффекта это не дало, сетчатка обоих глаз начала частично отслаиваться. Не вдаваясь в тонкости и медицинскую терминологию, скажу лишь, что в 10 месяцев от роду за плечами Леши было уже шесть операций, но ни лазерное лечение, ни криотерапия[27]27
  Лечение холодом. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] помочь не смогли, все закончилось тотальной отслойкой сетчатки и постепенной атрофией зрительного нерва. Спасти хотя бы частично зрение малыша не удалось.

«Историю, связанную с моим рождением, я слышал от мамы тысячу раз, никак не меньше, – вспоминает Алексей. – Ни одну из сказок в детстве я не просил ее пересказывать так часто, как эту – сказку о Маме и ее Заколдованном мальчике. Она мне никогда не надоедала, и каждый раз в ней появлялись новые подробности и повороты сюжета. В конце концов она стала просто сказкой о смелом мальчике, который отправился в опасное путешествие по темному миру неизвестности. Став немного старше, я начал понимать, что мама придумывала для меня такие увлекательные приключения из самых простых событий дня сегодняшнего или предстоящего.

Помню, я как-то опрокинул на себя тарелку горячей манной каши, так вечером в рассказе мамы это превратилось в битву храброго маленького витязя с целой стаей диких и кусачих сладкокрылов, с которыми он потом помирился и подружился. Года четыре, наверно, мне тогда было. Или рассказ о волшебном городе под землей, где электрические машины летают по железным рельсам быстрее ветра. Обычно он повторялся перед поездкой к врачам, которую я со временем привык считать хоть и неприятным, но очень ответственным испытанием и, как потом говорила мама, никогда при этом не плакал и не капризничал.

Даже сейчас многие мамины сказки я хорошо помню: о споре большой и маленькой ложек, о чашке-непроливашке, о собаке Некусаке и кошке Излукошке. Вот бы собрать их все в одну большую книжку для незрячих деток! Есть такая мечта у меня. А может, и не только незрячим она будет интересна. Я, когда учился в психолого-педагогическом университете, понял, как мне повезло с мамой, ведь она – прирожденный тифлопедагог[28]28
  Педагог, обучающий детей с нарушениями зрения. – Прим. науч. ред.


[Закрыть]. Благодаря маме я не был один в темноте и почти никогда не боялся неизвестности. А еще благодаря Грэю».

Двухмесячный щенок шоколадного лабрадора появился в жизни Леши, когда ему исполнилось пять. Мальчика тянуло к собакам с тех пор, как он встал на ноги. Татьяна даже стала побаиваться гулять с ним во дворе: заслышав собачий лай, Лешка начинал шебуршиться в прогулочной коляске, пытаясь вылезти из нее, вырывался из рук, чтобы побежать навстречу. К дворовым собакам Таня остерегалась его подпускать – кто знает, как они воспитаны, не опасны ли. Но интерес сына к животным решила поддержать. Нашла в одном из реабилитационных центров программу канистерапии (говоря проще, собаколечения), повозила его туда. Счастью Лешки не было предела! Игры и общение с собачками Центра заметно помогали развитию малыша, его активности и интересу к жизни. К тому же он перестал впадать в истерику, когда терялся в своем маленьком детском мирке, теперь он не боялся какое-то время побыть один в комнате. Для родителей стало совершенно очевидным, что сыну нужен четвероногий друг и помощник.

К исполнению этого решения они подошли исключительно обстоятельно, не ограничиваясь одной теорией. На все про все ушел почти год. За это время Татьяна отучилась на курсах кинологов, прошла стажировку в школе собак-поводырей и даже самостоятельно воспитала одного лабрадора. «Сама не ожидала, что способна на такое, – говорила она позже друзьям, – ведь в детстве я панически боялась собак». И вот час настал. Пятый день рождения стал для Леши самым светлым, радостным и памятным моментом на всю жизнь, а Грэй – надежным проводником в мире зрячих и лучшим другом. Тем, кто творит чудеса.

Конечно, Грэй не имел официального статуса собаки-поводыря, ведь их готовят только для взрослых, старше 18 лет. Но Таня обучила его всем необходимым навыкам сопровождения: запоминать маршрут, останавливаться перед препятствиями, переходить через дорогу и всему остальному, что должен уметь такой помощник. Теперь на улице она могла отпускать от себя Лешку больше чем на 2–3 шага, а дома он вообще часами спокойно занимался своими делами в компании Грэя.

Заколдованный мальчик стремительно расширял границы своего детского мира.

«Я давно понял, что отличаюсь от других детей, – продолжает Алексей, – хотя и не мог понять, что значит видеть. Но иногда мне становилось очень грустно, и я плакал. Мама утешала меня, не жалела, а просто объясняла, сколько всего я могу – ходить, слышать, говорить, узнавать предметы на ощупь, а скоро еще научусь читать и писать. Говорила она и о том, как много в мире людей, чья жизнь гораздо тяжелее, чем моя, – которым не дано то, что могу я, и о которых некому позаботиться Я быстро успокаивался, ведь вокруг было столько всего интересного, что мне предстояло узнать и чему научиться! К тому же теперь у меня был Грэй! Благодаря ему у меня появились и новые друзья, ведь все дети во дворе тянулись к нему, просили погладить и поиграть с ним.

Потом была школа-интернат для слепых, где я познакомился с такими же ребятами, как и сам. Учиться мне всегда было интересно. До школы я знал обычный алфавит, умел писать печатными буквами, выучил почти весь шрифт Брайля, но читать с его помощью получалось плохо и очень медленно, не хватало усидчивости и терпения. Да и зачем самому читать, есть же мама. В школе дело быстро сдвинулось с мертвой точки, я вошел во вкус и как голодный набросился на книжки. Но самым интересным для меня стало общение с друзьями. Я с пристрастием выпытывал у каждого, с кем удавалось сойтись поближе, его историю – как он ослеп или что может видеть (среди нас были не только „тотальники“, но и слабовидящие). Некоторые ребята сразу замыкались и на такие расспросы реагировали очень жестко, но желание высказаться и поделиться рано или поздно перевешивало.

По вечерам, перед сном, мы иногда подолгу болтали обо всем, вспоминали разные детские байки, пересказывали любимые книжки и мультики. Меня ребята чаще всего просили рассказать о проделках моего „шоколадного друга“, как они называли Грэя. Эти истории неизменно переходили в разговоры о цвете, кто-нибудь обязательно спрашивал, что это за цвет такой, шоколадный. Те, кто различал цвета или помнил о них, наперебой пытались объяснить остальным, что какого цвета, но мне все равно не удавалось представить их себе. Я знал только, что Грэй теплый и гладкий на ощупь, для меня это и означало цвет шоколада.

Одноклассники часто просили, чтобы родители взяли с собой Грэя, когда приедут забирать меня на выходные, но мама долго не соглашалась. Она считала, что ребятам, у которых нет такой собаки, будет очень обидно и это может испортить мои отношения с друзьями. Но потом она посоветовалась со школьным психологом, и та посчитала, что плюсов от такого общения для ребят будет больше, чем минусов, и вместе с учителем природоведения устроила несколько уроков с участием моего любимца. Это было незабываемо! Словом, в школе мне нравилось, и я до сих пор с теплом вспоминаю эти годы и наших педагогов.

Мой шоколадный друг умер на моих руках в последние школьные каникулы. Смириться с его потерей для меня оказалось гораздо труднее, чем со слепотой. Много ночей я засыпал в слезах, а просыпался с щемящей пустотой в груди, я не представлял своей жизни без Грэя. Иногда я совсем не мог уснуть. Заходила мама, гладила меня по голове и рассказывала сказку про Мост Радуги – место, куда уходят все домашние питомцы после смерти. Там им тепло и уютно, там они снова молодые и здоровые, всегда сытые и счастливые. На Радуге они терпеливо ожидают, когда настанет назначенное время и они снова встретят своего человека, чтобы вместе отправиться на Небеса и никогда больше не расставаться.

Я давно уже знал, что такое радуга, но образ в голове никогда не складывался, поэтому я представлял ее волшебным мостом, сплетенным из самой прекрасной музыки. Который расцветет великой одой „К радости“ Бетховена, когда мой верный капитан Грэй дождется наконец нашей встречи. Это была последняя сказка, в которую я поверил. Безоговорочно и всем сердцем. Детство кончилось».