Текст книги "Жил на свете человек. Как мы стали теми, с кем родители говорили не общаться"

Эпидемия XXI века

К сожалению, в нашем обществе депрессию все еще принято считать проявлением слабости, отсутствием воли и стремления к достижению целей, а не болезнью. При этом мало кто отдает себе отчет в том, насколько ужасающую картину открывает перед нами статистика. А ведь по подсчетам Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), в 2018 году от депрессии в мире страдали 264 млн человек. Сегодня от депрессии в мире страдает более 350 млн человек. Прогнозы на ближайшую перспективу также неутешительны: по оценкам экспертов, к 2020 году депрессия займет первое место в мире среди всех заболеваний, опередив уверенных лидеров последних лет – инфекционные болезни и сердечно-сосудистые.

Официальные данные ВОЗ говорят также о том, что депрессия является основной причиной инвалидности: трудоспособность из-за этого недуга теряет порядка 150 млн человек ежегодно. Если не предпринимать кардинальных мер, он способен парализовать экономическую жизнь как развитых, так и развивающихся стран – тенденция к увеличению заболеваемости депрессивными расстройствами в последние десятилетия отмечается во всем мире.

Депрессия катастрофическим образом влияет на физическую и умственную активность человека и эмоциональное состояние, резко снижает его работоспособность и возможность выполнять социальные функции, строить отношения. Затяжная депрессия подрывает качество всей жизни человека, зачастую она становится причиной домашнего насилия, разрушения семьи, алкоголизма и употребления наркотиков. Но самым убийственным ее последствием является, безусловно, суицид. По данным неумолимой статистики, именно на этой почве происходит от 45 до 60 % суицидов в возрастной группе 15–30 лет.

Панорама разрушений чудовищная. От одних этих цифр, стоит только над ними задуматься, уже можно словить неслабую депрессию. При том, что это болезнь, которую на ровном месте может заполучить абсолютно каждый. Она не зависит ни от возраста, ни от социального статуса, ни от финансового положения человека. Депрессия может развиться как у простого рабочего, уволенного с завода за год до пенсии, так и у высокопоставленного чиновника, замешанного в коррупционном скандале. Шансы равны. И не всегда очевидно, что она будет сопровождаться подавленностью настроения и тоской.

Окружающие могут даже не замечать каких-либо явных изменений в человеке, просто ни с того ни с сего он вдруг угасает либо совершает суицид.

Депрессия в практике врачей-психиатров – серьезное заболевание, требующее лечения. Эндогенная депрессия, то есть идущая изнутри организма и не зависящая от внешних причин, составляет лишь 5–7 % случаев развития этого недуга. Относительно причин ее возникновения большинство исследователей сходятся на ведущей роли генетической предрасположенности – наследовании генов, отвечающих за эмоциональную восприимчивость человека.

Наиболее распространенной, однако, является психогенная форма депрессии, которую называют также реактивной, то есть возникающей как реакция психики человека на негативные внешние факторы. Депрессии невротического плана не связаны с психическими расстройствами и в том или ином виде встречаются почти у каждого, ведь жизнь человека неизбежно связана со стрессами.

Проблемы на службе или отсутствие работы, критичная нехватка денег, тиски кредитов, конфликты с детьми, тяжелая болезнь или смерть близкого, нестабильная ситуация в мире и стране – все это может стать поводом для возникновения глубокой депрессии.

Поводом, но не причиной. По сути дела, мы до сих пор не знаем достоверно, почему и откуда возникает депрессия, какова ее природа и механизмы действия. Ответ, который в лучших традициях Эдгара По спрятан на самом видном месте, – это дисбаланс между человеком и окружающим миром.

Путь, по которому пошло развитие нынешней цивилизации, априори ни к чему другому, кроме саморазрушения, не мог привести. Все прелести пребывания на этой тупиковой ветке мы и испытываем на собственной шкуре. Крохотная частица природы, возомнившая себя центром мироздания, этим самым мирозданием отторгается в целях самозащиты. Так лейкоциты атакуют молекулы, опознанные программой фейс-контроля как чужеродные. У природы свой иммунитет, и все, что разрушает ее гармонию, по умолчанию признается враждебным. Бациллами или паразитами.

Помимо самого простого объяснения существует множество теорий, где пытаются раскрыть механизмы возникновения депрессии на уровне клеток и сигналов. Согласно одной из них антропологическая эволюция элементарно не успевает за научно-техническим прогрессом. Условно говоря, скорости нейрохимических и электрических реакций в мозге человека и темпы их изменений существенно отстают от скоростей движения и роста объемов информации в современном мире. А они огромны: цифры говорят о том, что мировой информационный массив ежегодно возрастает на 30 %.

Сегодня за пять лет человечество производит информации больше, чем за всю свою предыдущую историю. Наш мозг работает в условиях постоянной перегрузки информацией, которую не успевает переработать. Уровень стрессового напряжения растет, из-за чего эффективность работы падает, вызывая, соответственно, новые стрессы.

Но теории теориями, а жизнь такова, что человек на бытовом уровне просто не успевает адаптироваться к стремительно изменяющимся реалиям в условиях революции информационных технологий. Сориентироваться в этом новом мире человеку, чья личность и образ жизни сформировались задолго до эры интернета, смартфонов и прочих электронных гаджетов, крайне проблематично.

И это та среда, которая обусловливает изменения сознания населения в целом, перестройку шаблонов поведения человека и его эмоционального интеллекта. Современный Homo sapiens живет в жестких условиях хронического стресса, в напряжении, граничащем с пределами физиологических возможностей организма, поэтому мы возвращаемся к тому, что депрессия становится перманентным состоянием множества людей.

Хард и софт. Андрей

Что же это за зверь такой и с чем его едят? Кошки, скребущие на душе; змея, спящая под сердцем; тараканы в голове – весь этот милый домашний зоопарк знаком любому. Люди годами живут с депрессией, даже не отдавая себе отчета в наличии у себя проблем с психологическим здоровьем. Хуже того: это патологическое состояние собственной психики мы постепенно привыкаем считать нормой, в то время как депрессивные эпизоды капля за каплей подтачивают весь наш организм. Исследования ученых говорят, в частности, о том, что глубокая депрессия способна приводить к повреждениям мозга, поскольку меняет его электрические и биохимические параметры.

Когда мы говорим или слышим слово «депрессия», прежде всего стоит задаться вопросом: что конкретно этот термин в данный момент выражает? Предмет воздействия психиатрии как области медицины (клинический диагноз), предмет культурологического исследования (модный английский сплин) или же это повод для терапевтического вмешательства (невротическое состояние). О чем именно идет речь?

Для того чтобы вникнуть в суть вопроса и уяснить для себя ключевые моменты, обратимся к знаниям и опыту профессионала. Андрей, психотерапевт с многолетней практикой, делится своим мнением о депрессии и ее формах:

«В нашем языке слово „депрессия“ имеет два значения. Первое – это клиническое заболевание, которым занимается психиатрия. Второе – разного рода негативные эмоциональные состояния, связанные, как правило, с грустью, деморализацией, обессиливанием и прочим».

Когда мы говорим о депрессии в клиническом плане, речь обычно идет в терминах «биполярное расстройство личности», «маниакально-депрессивный синдром». И депрессия как болезнь здесь достаточно четко видна, особенно в периоды обострения.

Это самоощущение, переживание, поведение, которые явно выбиваются из состояния обыденности.

Клиническая депрессия проявляется в том, что человек не просто хандрит. У него пропадают сон, аппетит, он теряет мотивацию к жизни в самых простых ее проявлениях, он опутан навязчивыми идеями беспомощности, бессмысленности существования. В этом состоянии человек не способен просто встать с постели – неделями и месяцами может лежать на диване. И это не спровоцировано никакими внешними драматическими событиями.

Такая депрессия людьми распознается, и родственники пациента, которому поставлен такой диагноз, прекрасно понимают, что их близкий болен. Они вынуждены как-то адаптироваться к его состоянию, зачастую ему требуется уход, присмотр. Здесь ситуация примерно такая же, как с любым психиатрическим расстройством.

Если же взять депрессию не как психиатрическое заболевание, а как одно из проявлений невроза, то она может быть совершенно неочевидна даже для близких. Невротическая депрессия, переживаемая как глубокая печаль, подавленность, навязчивое чувство одиночества, заниженная самооценка, очень часто маскируется, наоборот, какой-то активностью, веселостью. И людей, которые находятся в этой скрытой невротической депрессии, гораздо больше, чем мы думаем.

Почему? Да потому что выставлять на всеобщее обозрение свои личные психологические проблемы в социуме не принято. Это и понятно: кому нужен бейджик на лацкане «Псих на воле» или «Шизоид Вульгарис». Для многих эта тема еще более интимная, чем проблемы в сексе, и обсуждать ее даже с самым близким человеком не всякий решится. Так что людям обычно свойственно скрывать такое состояние от окружающих.

Невротическая депрессия у человека может проявляться в состояниях хронической усталости, физической слабости, разбитости. Это тоже форма депрессии, которую человеку зачастую сложно осознать. Он понимает, что с ним что-то не так, но не понимает, что это вообще такое – какое-то телесное недомогание или что?

Задача разделения на умных и красивых, а точнее, психиатрического уровня проблематики и невротического, на самом деле весьма нетривиальна. Конечно, есть тесты, которые позволяют эксперту определиться с пониманием ситуации. Но тесты сами по себе требуют интерпретации. Так что здесь значимую роль играет опыт врача-психотерапевта. Это не только интуиция. Это опыт, который формируется по каналам вербального и невербального восприятия состояния пациента.

Надо сказать, что сильная невротическая и средней силы клиническая депрессия близки друг к другу, они пересекаются. Хотя различия между эндогенными и реактивными депрессиями не всегда имеют четкую дифференциацию.

Мой подход строится на аналогии с компьютером. Невротическая проблематика как предмет работы терапевта – это недостаточно оптимальное функционирование «софта», то есть программного обеспечения. На психиатрическую депрессию больше влияет «хард», компьютерное железо. Это эндогенный процесс. Здесь больше биохимии.

Проще говоря, психиатрия – это больше биохимии, больше харда, а неврозы – это больше софта, это дисбалансы, обусловленные глючным программным обеспечением.

Когда в ходе собеседования с пациентом я ощущаю явное ценностное, идеологическое, мировоззренческое влияние на эмоциональное состояние, то здесь можно уверенно говорить о невротическом состоянии.

Когда этого материала мало, а мы имеем мощные реакции, это депрессия эндогенная, клиническая, и здесь без медикаментозной поддержки не обойтись. В таком состоянии человек не способен не то чтобы обсуждать какие-то проблемы, он даже дойти до терапевта-аналитика не сможет. При таких тяжелых случаях медицинская помощь абсолютно очевидно нужна. Тут надо иметь в виду, что клиническая депрессия – очень серьезное заболевание с высоким показателем летальности.

В каком-то смысле их можно разделить, разнеся по шкале интенсивности. Если чувство одиночества, бессилия, бессмысленности существования (а эти ощущения часто являются спутниками депрессии) настолько сильно, что не дает человеку поддерживать свое существование во всех аспектах, от труда до организации питания, это предмет психиатрии.

Если же речь идет о такой интенсивности этих переживаний, при которой человек может работать, поддерживать свое здоровье, но при этом страдает от негативных переживаний и понимает, что они резко сужают качество его жизни, тогда это – поле деятельности психотерапии.

Если переживание не настолько сильное и является, скорее, метафорой уныния, то это предмет исследования культуры повседневности.

Негативные эмоции, одиночество, чувство потери, неполноценности – это неотъемлемая часть человеческого бытия, так что вряд ли стоит любое подобное состояние считать недугом. И здесь вполне закономерно возникает вопрос: «А был ли мальчик?»[10]10
  Устойчивое выражение, означающее сомнение в существовании предмета разговора. Восходит к цитате из романа Максима Горького «Жизнь Клима Самгина», где герой сомневается в воспоминании о том, что мальчик утонул, катаясь на коньках, и спрашивает у другого персонажа: «Да – был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было?» – Прим. науч. ред.


[Закрыть]

Может, никакой депрессии не существует в природе? И все это лишь маленькая ложь «Большой Фармы»[11]11
  Так называют крупных производителей лекарственных препаратов, зарабатывающих миллиарды на продаже своих товаров людям по всему миру. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], играющей на нашей мнительности ради получения сверхприбыли? И в темной комнате человеческой психики мы пытаемся разглядеть черную кошку депрессии, которой там на самом деле нет? А есть лишь естественные реакции организма, а отнюдь не отклонение от нормы, которое необходимо лечить? В таком случае что есть норма?

Тут мы вступаем на минное поле вопросов, которые граничат уже не столько с практикой психотерапии, сколько с философией, культурологией и даже социологией. Что такое норма для человеческой психики? Это непростой вопрос.

Есть предположение, что в результате нескольких войн в XX веке российская семья стала настолько обескровленной, что не может обеспечить развитие неневротической личности. И значительная часть населения нашей многострадальной Родины в своих мотивациях и эмоциональных реакциях находится в состоянии хронического психоневроза. Чем, кстати, активно пользуются власть предержащие и политтехнологи. Можно ли назвать это состояние нормой, если оно из индивидуального маргинального явления становится массовым? Это очень тонкая философская проблематика, которая еще требует своего осмысления.

Психотерапевт же работает с вещами более определенными и конкретными. Он отвечает на заявку о страданиях. То есть человек обращается за помощью (которая, к слову, ему стоит денег) не для того, чтобы стать лучше, а чтобы избавиться от страданий.

Если для него депрессия является признаком избранности и никак не мешает жить, то нет проблем.

Это может показаться парадоксальным, но такая эмоциональная ситуация может быть даже чем-то выгодна человеку.

Или она необходима для реализации каких-то планов. Например, в своей депрессии он черпает вдохновение для творчества, поэтому специально для нее разводит не вульгарных прусаков, а аппетитных мексиканских тараканов.

«Я не страдаю депрессий, я ею наслаждаюсь». Такое тоже бывает. Нужно ли пытаться вырвать человека из этого состояния, вывести из зоны его комфорта? Это задача для близких – в принципе, они могут сдвинуть его мотивацию на изменения, но человек сам должен созреть для этого решения. «Да не выйду я из круга!»[12]12
  Герой повести Н. В. Гоголя «Вий» Хома Брут спасался от нечистой силы в начерченном мелом на полу церкви обережном круге. – Прим. науч. ред.


[Закрыть] – отвечает Хома Брут, и тут его можно понять. Так что не все – то, чем кажется. И вопрос – будем лечить или оставим жить? – опять остается открытым.

Нет выхода. Мила

В школьные годы у меня была толстая тетрадь, куда я записывала всякие афоризмы мудрых людей, казавшиеся мне важными и точными. Была в ней и цитата (как я считала, из Горького): «Человек рожден для счастья, как птица для полета». Красивые слова, в которые так легко верится в детстве. В которые хотелось верить. Почти как в то, что коммунизм – светлое будущее всего человечества.

Время шло, и вера – во что бы то ни было – постепенно угасала. Сперва – в светлое будущее человечества, потом – в свое собственное и в родительскую любовь. Впоследствии, когда с психотерапевтом мы прорабатывали мои детские эпизоды, я многое стала вспоминать и понимать.

В детстве я почти не видела снов. А если что-то изредка снилось, то это был один и тот же многосерийный кошмар. Черные стены лабиринта, мрачные коридоры, жуткие комнаты без окон. Серия за серией я искала выход. Я с самого начала знала, что он есть и что я его обязательно найду. Чаще всего сон заканчивался раньше, и я просыпалась от страха, когда стены начинали сдвигаться, чтобы раздавить меня в лепешку. Но иногда мне все же удавалось дойти до заветной двери. Вот только выйти из этих застенков я все равно не могла – дверь сторожил огромный клыкастый волк.

Сейчас даже смешно говорить об этом (тоже мне Красная Шапочка), но тогда этот навязчивый сон наводил на меня неподдельный ужас, едва начавшись. И наутро я всегда его отчетливо помнила. Но самым мучительным было то, что это жуткое ощущение беспомощности и отчаяния не исчезало и наяву. Ощущение, что я заперта в темнице. В невидимой, но от этого еще более страшной темнице, выхода из которой нет.

Родителей мало заботило мое душевное состояние. Они были заняты другими, более важными вопросами: как накопить денег на новую стенку или ремонт, куда поехать в отпуск и как на него сэкономить, кого пригласить на Новый год и у кого занять до получки. Мама к тому же была всерьез озабочена своей карьерой в профсоюзе (была в советские времена такая организация).

Общественная работа придавала ей уверенность в себе и ощущение собственной значимости. С ней, простым техником, считалось начальство, благодаря профактиву у нее появились связи на разных уровнях руководства, что помогало разрешать, в том числе, и какие-то конфликты по работе. За это ее ценили и уважали в коллективе. Сейчас я думаю: а может, это просто была ее собственная дверка в большой мир, которую так долго искала и я сама? Но тогда я знала лишь одно: до меня ей нет дела. Одета обута, сыта, двоек нет – что еще нужно?

Позже, как ни пыталась, я не могла вспомнить ни одного раза, когда бы мама меня приласкала, обняла, погладила по голове или хотя бы заплела косички. Я не чувствовала от нее тепла. Может, поэтому мы с матерью никогда не были близки, никогда не говорили о чем-то личном, не делились какими-то своими женскими секретами.

«Уроки сделала?» – «Да». – «Пропылесось в коридоре и сходи за хлебом». Вот и вся любовь. Одно время я даже начала сомневаться: может, я им не родная дочь? Может, меня взяли из приюта, и рано или поздно отыщутся мои настоящие мама и папа, которые будут меня любить…

В общем, жизнь казалась мне абсолютно беспросветной и заранее прописанной на годы вперед, обреченной на болотную тоску. Я видела ее такой же убогой, как и жизнь родителей, – от зарплаты до зарплаты, работа – быт – работа, раз в год – отдушина отпуска. Когда я думала о своем будущем, я надеялась, что, став взрослой, смогу хотя бы сама решать, что мне делать, куда идти, как одеваться, с кем дружить и как себя вести. Но, возвращаясь с небес на землю, вокруг себя видела одни лишь рамки и стены, которые не проломить. Ни шагу в сторону, только строго по колее.

Каждое утро я должна вставать ни свет ни заря, надевать дурацкую форму и идти в школу, должна получать знания, которые мне не интересны и которые никогда не пригодятся в жизни. Я должна учиться на одни пятерки, чтобы быть на хорошем счету у учителей и чтобы у меня были перспективы на будущее, должна себя хорошо вести, словом, быть примерной девочкой.

Кругом должна. Окончив школу, я должна поступить в институт, чтобы потом устроиться на хорошую работу и получать нормальную зарплату. Вуз, конечно же, я должна выбрать технический, чтобы наверняка поступить.

– Какая журналистика?! Какая психология?! Какие международные отношения?! О чем ты? У нас нет нигде никакого блата и денег на взятки тоже, – пытался увещевать меня отец.

– Какой пединститут? – поддакивала ему мама. – Чтобы тебя потом послали в какую-нибудь тмутаракань ишачить за копеечную зарплату? Не хочешь в институт? Хочешь пойти работать? Кем? Продавщицей в винном отделе? А может, уборщицей в ЖЭКе, как твоя бабушка, которая всю жизнь горбатится, отдраивая чужое дерьмо с лестниц?

– Смотри на вещи здраво, будь реалистом. Без высшего образования ты ничего не добьешься в жизни, – уверял отец, который в свое время сам не смог закончить институт. – Ты уже достаточно взрослая, чтобы это понимать.

Да, я была тогда достаточно взрослой для того, чтобы примириться с реальностью, но недостаточно взрослой для того, чтобы мои желания и чувства кто-то принимал всерьез. Это угнетало еще больше, чем отсутствие альтернативы. Человек рожден для счастья? Да вы смеетесь!

Подруг у меня не было ни во дворе, ни в школе. В классе меня не любили: мои сочинения всегда были лучшими, самые сложные задачи я решала в два счета, к тому же я была замкнутой и не прибивалась ни к одной группировке. Но самое страшное «предательство», по мнению моих одноклассников, состояло в том, что я никогда не прогуливала уроки, даже когда на такой «подвиг» подписывался весь класс.

За это мне объявляли бойкот, а однажды даже попытались устроить «темную». Подстерегли на выходе из школы, оттащили на задний двор и стали дразнить, дергать и пинать. Но на мою удачу заварушка закончилась неожиданно быстро. Какой-то старший парень, проходивший мимо, грозно на них рявкнул, растолкал и, решительно схватив меня за руку, вытащил из этого ведьминого круга. Так я познакомилась с Егором.

Егор стал моей единственной и верной тропинкой к свободе.

За то недолгое время, что мы провели вместе, я успела ощутить ее вкус. Он был старше всего на год, но выглядел совсем взрослым. Сначала мы, как двое заключенных, осторожно перестукивались через стену, но потом прокопали друг к другу тоннель и могли говорить по душам без оглядки.

«Школа – это отстой, – соглашался он. – Я потому и свалил в ПТУ, здесь хотя бы сразу профессию дают, да и отношение человеческое. А в школе такие же уроды были, да еще и классная постоянно докапывалась, что да как у меня дома». Жили они вдвоем с отчимом – мама умерла два года назад, что-то с онкологией там было. Егор казался мне таким сильным и уверенным в себе, прожженным циником и матерщинником, но я видела слезы в его глазах, когда он рассказывал о маме. Он говорил, что отчим долго держался, из последних сил, пока мать болела, делал для нее все, что только возможно. Но когда ее не стало, не смог пережить, сломался, стал пить по-черному. Теперь он не задерживался на одной работе дольше 2–3 месяцев, часто вообще не работал и перебивался случайными заработками. В результате совсем опустился, стал скандалить и срываться на Егора, постоянно шпынял его и посылал за водкой.

Я рассказывала ему о своих конфликтах с родителями, и он, как ни странно, встал на их сторону: «Они заботятся о тебе как умеют. И да, тебе обязательно нужно выучиться, получить диплом. У нас ведь как – без бумажки ты какашка, а с бумажкой – человек. Без диплома ты постоянно будешь упираться в потолок. Оно тебе надо?»

А еще Егор помог мне пресечь школьную травлю. «Эти шакалята смелые только в стае, а по натуре трусы. Они и мизинца твоего не стоят. Научись давать им отпор, я ведь не смогу все время быть рядом». Он показал мне парочку приемов самозащиты, а потом отвел в школу карате, где занимался сам. Договорился с тренером, что я буду ходить вместо него. «Там оплачено на три месяца вперед, а я все равно не смогу сейчас заниматься. Да мне уже и не нужно», – сказал он, отдавая свое кимоно.

Уроки Егора и занятия в секции очень скоро дали результат. Когда мне опять захотели устроить взбучку, я легким движением руки провела болевой прием зачинщику свары, вдобавок обложив всю компашку трехэтажным матом. От меня отстали раз и навсегда и даже зауважали. Егор-таки научил меня плохому, как всегда грозился в шутку.

Я стала смелее смотреть на мир и даже решилась на маленький бунт: избавилась от ненавистных косичек. Пошла в парикмахерскую и сделала короткую модную стрижку. Мать сначала возмутилась таким самоуправством, но потом успокоилась: «А что, тебе идет. Да и возни меньше».

Мы говорили с ним обо всем: о жизни, о музыке, о книгах. Я стала много читать, полюбила Достоевского, которого Егор обожал. Говорили и о религии. В строгого седого дядьку на небе я не верила, но мне казалось, что все-таки должен быть какой-то смысл в том, что человек рождается с живой душой, которая болит и тоскует, которая мечется в поисках ответов.

– «Человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх»[13]13
  Ветхий Завет, Книга Иова, 5:7. – Прим. науч. ред.


[Закрыть], – выдал мне на это Егор.

Я не могла принять и смириться с таким жестким фатализмом.

– А как же «птица для полета»?

– И в том, и в другом – полет.

Мой полет и моя тропинка к свободе оборвались за неделю до экзаменов. В тот день, когда Егор, отправив отчима во время очередной белой горячки в психбольницу, уехал в деревню на могилу матери и там покончил с собой.

Я сдала все выпускные и вступительные экзамены на одни пятерки. На том же автопилоте умывалась, одевалась, готовила, ела, ходила, убиралась. Не получалось только поспать. Стоило прилечь, как мысли начинали свистопляску. Я вновь и вновь возвращалась в прошлое, перебирая в уме все наши встречи с Егором, все разговоры. Пыталась разглядеть, что и когда я упустила. Спорила с ним, убеждала, отговаривала, плакала. Круг за кругом. И остановить этот бесконечный хоровод мыслей никак не удавалось.

Через полторы недели бессонниц, придя домой из магазина, я еле доползла до кровати, рухнула на нее и наконец-то отрубилась. Мне снились американские горки. Егор крепко держит меня за руки, и мы стремительно несемся вниз. Мы падаем! Нет, мы летим! Просыпаюсь от того, что меня изо всех сил тормошит мать: «Что, что ты выпила?! Какие таблетки?» Она озирается по сторонам, а рядом суетятся люди в белых халатах. «Мам, да что стряслось? Ты что, вызвала скорую? Зачем? Я просто спала. Впервые за столько дней…»

Я до сих пор благодарна матери, что она тогда поверила мне и не сдала в психушку. Хотя я действительно была на грани срыва. Но все обошлось без истерик и сдвига крыши, я отделалась регулярными визитами к психиатру. Амбулаторно.

Причину же такой резкой реакции матери, когда она застала меня дома крепко спящей днем, я поняла лишь спустя 15 лет. После похорон бабушки мать забирала из ее квартиры кое-какие свои вещи. Тогда только она, ничего не объясняя, протянула мне распечатанный конверт без подписи и штемпелей. «Это твое». Обняла меня (чего раньше за ней не водилось) и вышла из комнаты. Это было письмо Егора. Он опустил его в наш ящик перед тем, как уехать.

«…Этот год я прожил только ради тебя… Я заберу с собой всю твою боль… Ты сильнее, чем думаешь… Прости, что бросаю тебя одну в этом холодном мире… Мила… Милая… Милость… Лети к свободе… Летай свободно…»

Мне снова начали сниться сны. Не те, с черными коридорами, совсем другие. «Отчего люди не летают так, как птицы?» Летают, все дети во сне летают, когда растут. И я летала, я падала – с восторгом и замиранием сердца. Я все еще росла.