Текст книги "Как переехать в Америку, или Путешествие из Петербурга во Флориду"

Мои дедушка и бабуля встретились во время войны в блокадном Ленинграде. Бабушка была медсестрой, а дедуля прорывал кольцо немцев, окружавших город. Блокада Ленинграда длилась девятьсот дней и ночей, и мы до сих пор сохранили надпись на главном проспекте города «Во время артиллерийского обстрела, эта сторона улицы наиболее опасна». Поток цветов и любви к этой простой надписи, как олицетворению тех удивительных ленинградцев, со временем не утихает, это впитывается с молоком матери каждым новым поколением. Я знаю, что их любовь течёт в моих венах, а значит, и в венах моих детей. До тех пор, пока я помню историю их жизней, они останутся живы; а память о них поможет нам построить наше будущее более милосердным. Пока я помню, я буду рассказывать всем, кто только готов слушать, что дедуля нашёл бабушку уже после войны, и они поженились. Да что там, я буду рассказывать, рискуя быть не понятой и высмеянной. Буду рассказывать и тем, кто не готов услышать – о целой стране людей, которую мировые историки списали, как неоднозначную. Мои бабуля и дед однозначно существовали, однозначно любили, однозначно боролись за доброе и светлое завтра не только для себя, но и для всего человечества. А потому их жизни – это однозначно подвиг, который не умалить ни политическими интригами, ни избирательной памятью поколений.

– Так вот, Дэйв, жили-были на свете мои бабуля Валюнька и дедушка Серёжа. Правда, тогда они ещё и не знали, что станут бабой и дедом…

***

– Мам, как ты думаешь, стоит ли мне заниматься делом, к которому не лежит душа? Я имею ввиду ставить и режиссировать мюзиклы. Ты знаешь, что я к ним не пылаю особой любовью…

Это правда. Мы обе снисходительно относились к «легкому» жанру мюзикла, чисто по русской снобистской привычке предпочитая глубокую драму и высокую трагедию. Но ведь в нашем случае, это было совершенно искреннее предпочтение! Что же получается, мы жертвы традиции или ее подтверждение?

– Оксанчик, никогда не берись за нелюбимое дело, если это ради денег. В нем ты никогда не достигнешь высот вдохновения.

Мама у меня, вообще-то, самый обыкновенный гений. Я знаю, что пишу о моих родителях довольно критично, но только потому, что я – как на приеме у психолога – выдавливаю из себя на бумагу скопившийся в моих мыслях змеиный яд разочарований. И если говорить по чесноку, родителей я себе выбрала самых что ни на есть гениальных. Отсюда и все проблемы!

Rachel Portman, The Duchess

Мама знает все, что было когда-либо написано, и видела все, что было когда-либо поставлено. Она театральный режиссёр. И не просто режиссёр, а талант самой высокой пробы. Будучи мамой и женой, она пожертвовала серьезной профессиональной карьерой ради семьи и личного счастья. Еще одна традиция нашего общества. К тому же женщина-режиссёр, руководящая целым коллективом индивидуумов – само по себе явление редкое. Точно так же, как в музыкальном мире, дирижёр – профессия сугубо мужская. В чем же дело? Думаю, что не только в тысячелетней традиции патриархального устройства государства. Возможно, только возможно, женщины больше склонны выбирать душевное счастье, не представляя без них гармоничного существования. Может быть, не будучи посвящёнными в таинства материнства, мужчинам проще все подчинить целям государства, карьеры или мирового порядка. Кому-то достаточно посвятить свою жизнь приумножению капитала, как многим современным бизнесменам, а кто-то думает об исторической роли своего рода в масштабах человечества, как, например, семья Медичи. Сериал про них действительно интересный, вчера смотрела до часу ночи. Но что-то я отвлеклась. Элегантно так перейду от семьи Медичи к моей.

Я наблюдаю мамин рабочий процесс в молодежной театральной студии. Она проста, без тени заносчивости или превосходства, но с тем внутренним стержнем и знанием, которое невольно подчиняет себе пытливые умы молодых ребят. Даже самые отчаянные головы и бунтовщики – и те утихают в ее присутствии, готовые впитывать вдохновляющие идеи и греться светом её знаний. Я выросла в театральной среде, с детства играла на сцене и помогала маме в студийных постановках. Боже, какое же это счастье! Быть частью общества увлечённых людей, работающих над созданием произведения, способного преобразить чью-то жизнь. Есть нечто, соединяющее не только всех нас, вовлечённых в процесс, но и каждого зрителя, у которого найдут отклик мысли и чувства героев; совпадут страницы жизни характеров книжных и реальных. Какое же это счастье – разговаривать с величайшими умами прошлого и транслировать этот разговор со сцены, как по громкой связи. А быть интерпретатором этого процесса всегда было пределом моим мечтаний. Быть режиссёром. Как мама. К слову о семейных традициях.

Но она никогда не хотела, чтобы я повторила её путь. Она знала то, чего я в свои восторженные шестнадцать лет знать не могла и не хотела. Слишком много боли от нереализованных фантазий, слишком соленые слезы от несостоявшихся надежд.

Eric Whitacre, The River Cam

Думаю о том, как же всё-таки далеко продвинулось человечество. С детства я привыкла говорить фразы, которые я не понимала, просто повторяя как попугай. Например, «жизнь – не легкая штука», «знания приумножают печаль» и «парням одно только надо». Мне-то самой всегда казалось, что жизнь прекрасна, знания – это ключ к сокровищнице мироздания, а что до парней… Ну раз им одно только надо, то я с этим и не экспериментировала. Только повзрослев и переехав на другую сторону шарика-земли, я открыла для себя полную гамму человеческих страданий. В стремлении преодолеть главное и неотъемлемое свойство бытия – одиночество – я искала утешения в тайниках знаний и в теплоте человеческих взаимоотношений. И что же: оказалось, что знания только ещё больше изолировали меня от окружающих, а друзья разочаровывали несовпадением мировоззрений. Я знаю теперь, что дар прощения – это главная добродетель, о которой только можно просить создателя. Кто виноват, что каждый из нас живет в своей собственной реальности. Даже если иногда мы попадаем в одну реальность, то обязательно опоздаем или придём раньше на день, на год, на столетие. Потому иногда так пронзительно звучат строки какого-нибудь греческого философа, резонируя с моим сегодняшним днём. Оказалось, что мы с ним совпали хотя бы на миг. Но очень скоро наши пути опять разойдутся, и мы двинемся дальше. На мгновение восхитимся проникновенной музыкой Баха, картиной Климта; и так до бесконечности. А в конце жизни мы с отчаянием воскликнем, что никто нас так и не понял. Так зачем же стараться…

И все же. Одной из таких «выученных» фраз было мое убеждение, почерпнутое из книг – человеческая природа не меняется, и мы остаёмся все теми же кровожадными варварами, управляемыми первобытными страстями. Но сегодня мне хочется увидеть, как же все-таки далеко продвинулось человечество. Я глубоко верю в свободу человеческого духа, в возможность выбирать свой собственный путь – будь он устремлён к деньгам, славе, творчеству или служению народу.

Мое главное богатство – это возможность выйти из одной реальности и войти в совершенно иную. Благодаря переезду в другую страну, мне была дана уникальная возможность выйти за пределы парадигмы культуры, философии и исторического мировоззрения, увидеть свою страну извне.

Возможность прочувствовать чуждую систему координат неизбежно приводила к простому выводу – значит, правда не абсолютна, а жизнь многогранна. Все наши укоренённые представления о мире всего лишь верования, а потому даже самые очевидные из них сугубо индивидуальны и субъективны. Совершенно случайно мне была предоставлена роль стороннего наблюдателя.

Как всегда, только мое личное отношение определяло значение выпавшей мне роли. Я знала, что это редкая честь – быть посвящённой в тайное общество наблюдателей, имеющих возможность сравнивать и самостоятельно выбирать суждения о мире. Но, боже, выбрала бы я этот путь самостоятельно, зная какое он принесёт одиночество!

Не принадлежать ни к одной культуре, не поклоняться ничьим богам. Не исцеляться целебной силой братской молитвы. Не ограждать себя от пустоты сакральным ритуалом. Всюду быть непрошеным гостем, неприкаянным блудным сыном. День и ночь тосковать по первоначальному коду родной культуры, прислушиваться к отрывкам родной речи. Восхищаться новыми знаниями, открытыми на новой земле. Но никогда до конца не принадлежать к этой новой реальности, зная, что если первая кодировка была лишь «одной из», то сколько их ещё там, за серой пеленой, там, где кончается дождь…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

ИЛИ КАК БЫТЬ ЛУЧШЕЙ ГЁРЛФРЕНД НА СВЕТЕ

– Доброе утро, самый лучший бойфренд на свете!

Дейв готовит мой любимый тыквенный суп. Конечно, это не самая популярная еда для завтрака, но он давно перестал комментировать мои привычки в еде. К тому же, он сам постоянно сидит на диете. Каких-то пять лет назад он был самым типичным американским толстячком. После переезда в Чикаго ему приходилось работать по двадцать часов в сутки. Ел он один раз в день – по ночам. Зато абсолютно все, что попадалось под руку.

– Ты знаешь, я тоже был почти что булимиком. Я ел все мучное, жаренное и жирное, а потом в ход шли два пальца в рот. Через пару месяцев я понял, что так больше продолжаться не может, и я записался в спортзал. С тех пор это стало неотъемлемой частью моего дня. А то как бы ты сейчас любовалась на стальные мышцы твоего супер бойфренда? – шутит он. Я не особо люблю комментировать чью-то внешность, но надо признать, что Дэйв – благодаря каждодневным тренировкам и кик-боксингу – действительно, добился потрясающихся результатов.

– Вчера ко мне подошёл один паренёк и попросил помочь с тренировками. Нет ничего страннее, когда тебя, ещё недавнего пухлячка, воспринимают как фитнесс-гуру…

В Америке все помешаны на фитнесе. Мы-то воспринимаем их только как эдаких макдональдских «жиртрестов» – в просторных футболках и с одышкой. А они нас – как некий гибрид сумасшедших ученых со шпионами. Ещё мы, каким-то образом, умудряемся пить водку литрами и не замерзать в непрекращающиеся сорокоградусные морозы. Конечно, оба стереотипа встречаются в природе. Но большинство американской молодежи просто помешано на здоровом образе жизни. Они ходят в gym (по-простому, спортзал) буквально каждый день. Вспоминаются древние греки, которые тоже считали атлетизм тела обязательным атрибутом успешного человека. Но, помнится, они говорили о том, что физическое совершенствование ни в коем случае не должно отделяться от совершенствования духовного.

Как бы там ни было, движение – это жизнь, и я на какое-то время становлюсь заправской танцовщицей. Правда, из-за руки пришлось отложить мои поползновения потеснить Волочкову на троне лучшей балерины России. Волочкова вздохнула с облегчением.

– Дейв, что ты решил по поводу работы? – завожу я разговор на тему, которая постоянно сидит у меня в подсознании.

У меня есть несколько друзей, которым удалось создать семью, будучи из разных городов. Но ведь это, как говорят, исключение, подтверждающее правило. С некоторых пор мне очень дороги русские поговорки и присказки.

– Да, я думал об этом очень много… И я хочу согласиться, малышка. Я думаю, это очень перспективная компания. У них может быть большое будущее, а поскольку я с ними с самого начала, то смогу проследить их развитие от рождения до успеха. Такого рода ситуации всегда очень привлекательны, как ты понимаешь. Я могу стать владельцем акций компании до того, как она станет популярной.

– Обязательно станут! У тебя на такие вещи чутьё.

– Ха-ха, посмотрим не подведёт ли меня чутьё. Оно мне говорит, что ты переедешь со мной!

– Дейв!

– Это не я, это мое чутьё.

– Ещё рано об этом говорить… Хотя я всегда знала, что ты решишь в пользу Чикаго Со своей нелюбовью к Флориде.

– Это не просто жара, хотя я не могу здесь даже выйти на улицу. Меня сразу начинает есть мошкара! Знаешь, где мне приходится гулять? В Молле! Там кондиционер, и я хожу мимо всех этих магазинов, наворачивая мои десять тысяч шагов.

– И как люди смотрят на тебя и твои тренировочные штаны?

– А что? Ты будешь удивлена, но таких находчивых там не так мало!

– Да ты что?

– Серьезно, у меня есть мои «постоянщики». Они знают меня в лицо, я знаю их. Мы с чувством тайного превосходства киваем друг другу и продолжаем наматывать круги каждый в своём направлении.

– Гениально.

– А то! Твой бойфренд не просто так Стэнфорд заканчивал!

Я знаю, почему Дейв так и не полюбил Флориду. И дело не только в погоде. Я никогда не думала, что расовый вопрос здесь настолько актуален. Оказывается, несмотря на то, что Америка – это страна эмигрантов, каждый здесь держится своих корней, остро замечая цвет кожи и разрез глаз. Моя бабушка была географом, и на уроках географии нам рассказывали, что люди делятся на народности. Направляясь в Русский Художественный музей, моим обычным делом было в последний момент сменить маршрут и завернуть в любимый с малых лет Этнографический.

Там были представлены разные племена, и я могла, как заворожённая, часами пялиться на костюмы проказливых детей, прятавшихся от наказания суровых родителей за старинной деревянной скамьёй. Рассматривать воспроизведенную во всех деталях избу. А это потрясающее Иглу, в которое каждому можно было зайти! Даже запах застарелых экспонатов не мог умалить чувства восторга перед неизведанными приключениями, таящимися где-то там, за камышом. Я обожала представлять себя то средневековой пряхой, окружённой предметами рукоделия – в белой рубахе и разноцветном переднике, то азиатской красавицей, спящей на татами в простой комнате с иероглифами на стене, то индийским вождем, высматривающим врагов с самодельными луком и стрелами в руках.

***

Ненужное утро. Заснуть опять…

Дороги, которых нет.

Наверно непросто себе признать,

Что больше не видишь свет.

Наверно не просто не слышать снег,

Не чувствовать тишину…

Из тысячи тысяч болотных слег

Я выберу ту, одну.

Я выберу ту, что длиннее всех,

И все же, уйду на дно.

Мечтаю о том, что желать грех,

О большем, чем мне дано.

Мечтаю о большем, и стая сорок

Накликает сорок бед.

Пора выбирать из тех дорог,

Дорог, которых нет.

Дырявый сапог, обломки колчáна,

И стрелы из камыша.

Хотела вернуться, когда не молчала,

А пела моя душа.

Хотела вернуться, туда где тайна.

А жизнь– одни шалаши…

Скажите, не видели вы случайно

Пропавшей моей души?

***

Разные культуры околдовали меня с детства. Огонёк манящих путешествий зиждился во мне и рождал в воображении удивительные картины из переплетения теней и света. Со временем, страсть к путешествиям переродилась в сознательный поиск гармонии, в паломничество к источникам силы. Я покинула дом в двадцать лет и с тех пор, как пилигрим эпохи нового времени, странствую по миру посреди закатов и восходов. Все ищу те удивительные картины, рождённые моим детским воображением.

А ведь есть ещё и другое странствие – путь к духовным открытиям, к тому, что индийская философия называет нирваной. Раньше мне казалось, что я открываю новые культуры, а оказалось – я открывала себя. Все новое и чуждое отзывалось в моей душе неслыханным до того звоном, формируя своды и ландшафты души. Незнакомцев на моем пути я пропускала через сердце, тем самым соединяя их с привычным бытием, оставленным дома. Эти яркие заморские нити вплетались в уклад моего спокойного домашнего узора. Получалась богато расшитая материя!

В вечера снежного царствия пустоты, я укроюсь моим платком воспоминаний и согреюсь его вневременным теплом.

Dan Forrest, Good Night Dear Heart

***

Знаешь, если так случится,

Что весна не наступит в срок,

Ты достань свои старые спицы

И распутай желаний клубок.

Ты свяжи из него мохеровый,

Непростой своей жизни рассказ.

И крестами, и розами белыми

Вышивай, как в последний раз.

Распускай свое кружево савана,

Чтобы дольше тянулись дни…

И начнется с заката талого

Первый радостный день весны.

***

– Понимаешь, Нью-Йорк и Чикаго это такой многонациональный кипящий котёл. Я там не чувствую себя изгоем. – продолжал Дейв. – Идешь по улице и во многомиллионной толпе видишь лица со всех семи континентов. Ты просто не чувствуешь себя одиноким. Точнее, это какой-то особый вид одиночества. Одиночество в толпе – хоть ты с утра до вечера окружён людьми, ни у кого нет времени на то, чтобы выслушать твою историю. Все находятся в погоне за ускользающим временем. Бедные, они не знают, что им его никогда не догнать.

– А во Флориде на тебя обращают особое внимание?

– Постоянно! Я чувствую к себе особое отношение абсолютно везде. Здесь, в отличие от Калифорнии Чикаго или Нью Йорка, совсем мало азиатов.

– Бедный ты мой, бедный… Может, это твоё внутреннее ощущение? Может, это ты обращаешь на это особое внимание?

– Однозначно. Но также однозначно я чувствую себя гораздо лучше в большом городе. Рестораны собраны со всего света, и всегда есть возможность затеряться в толпе.

– Я тоже дитя большого города…

– …и не только города, но и большой страны! Как ты себя здесь чувствуешь будучи русской? Все тебя принимают за шпионку?

– Мне посчастливилось с моей профессией, – улыбаюсь я. – Музыка соединяет людей на каком-то ином уровне: вне обыденности дня. К тому же, я сразу говорю, что политикой не интересуюсь, а своей миссией считаю проповедовать добро. Через музыку, конечно. Я правда в это верю, малыш. Нет ничего важнее всеприятия.

– Всеприятия? Ты еще и изобретатель? Изобретаешь новые слова?

– Не смейся! Дай объясню… Многие факторы жизни даны нам как данность, и единственную составляющую, которую мы можем изменить, – это наше к ней отношение. Воистину счастлив тот, кто может благодарно принимать все проявления вселенной. Важно научится принимать абсолютно все. Себя – как великое благословение природы, со своими уникальными несовершенствами. Других – как испытание, данное нам для совершенствования терпения. Мир вокруг – как неотъемлемое продолжение нас, наше извне. Мой стук сердца отдаётся размеренным шумом волн, неутомимо бьющих о белую плоть земли. Мое пытливое зрение, стремящееся заглянуть в тайну земли, перекликается со зрением вселенной, жаждущей заглянуть в тайну человека. Моя бескрайняя душа обнимает горы и леса, поля и океаны, простирая свою неисчерпаемую любовь все дальше, все выше. К звёздам, к неизведанным планетам, к холодной пустоте, которую мне так хочется согреть…

– Шпионка моя, а ведь ты поэт… Когда-нибудь, ты выйдешь за меня замуж.

– Ну вот, приехали… А я-то серьёзно говорила.

***

Я скажу тебе только слово,

Только слово одно, подруга.

Через тысячи звездных лет,

Мы услышим стихи друг друга.

Через тысячи комнат душных,

И роскошно ненужных мечт,

Через уединения беруши

Я услышу твою речь.

Через тысячи пройденных стран

И невыплаканный рассвет,

Я увижу знакомый стан,

Я прочту дорогой совет.

Я скажу тебе только слово,

Только слово одно, подруга.

Как же счастлива я была,

Что увидели мы друг друга.

***

Шэри все больше и больше теряет нить происходящего.

– Мы завтра идём на твой концерт?

– Нет, Шэри, завтра мы никуда не идём, но я приезжаю к тебе в пятницу на ночевку! В доме, где я снимаю комнату нашли плесень, мне надо куда-то уехать на время работ. Спасибо тебе ещё раз за постой.

– Ну что ты, для меня твой приезд – это подарок. Ты же не знаешь, мы о тебе все время говорим. С какой грацией и достоинством ты идешь по жизни и озаряешь все на своём пути.

– Ах, ты бы знала, как мне важно сейчас это услышать. Ведь я теперь даже не могу больше играть на скрипке.

– Оксан, ты ошибаешься. Тебе не нужна скрипка, чтобы проявлять свою сущность. Ты – воплощение творчества. Вдохновением светятся и каждое движение руки, и понимающий взгляд. Ты – прекрасная мечта о мире, где доброе слово вылечивает болезни тела, а твой голос способен исцелять заболевания души. Твой главный дар – это возможность любить. Этим озаряется все твоё существо. Ты творишь и без сцены – каждый день. И поверь мне, Бог создал тебя такую – словно дышащую вдохновением – не для того, чтобы ты не могла это вдохновение воплотить. Твои руки божественного происхождения. Они созданы, чтобы дарить людям радость. Помни об этом и знай, что ты уже исцелена.

– Ах, Шэри, я хочу тебе признаться… Как бы я хотела иметь опору в вере, как это делаешь ты. Эта неприкосновенная вера, которая помогает перенести самые темные моменты.

– Почему же ты не можешь?

– У меня очень странная вера… Я не чувствую себя в праве просить у Бога помощи.

– Почему?

– Я верю, что возможно попросить что-то только один раз. Видишь ли, мы бесконечно что-то просим – выигрыш в лотерее, продвижения на работе. Мы размениваем наши отношения с Богом на глупости, растрачиваем наши священные разговоры по мелочам. Я сохраняю свою самую главную просьбу на потом, на тот момент, когда она мне действительно понадобится. Например, когда будет умирать мой самый близкий человек…

– Ой Оксана, не пугай меня.

– Я даже не знаю, откуда у меня взялась эта идея, но я на всякий случай ничего не прошу. Жду.

– Ты думаешь, таким образом тебе удастся сохранить жизнь близкому человеку навечно?

– Я не могу себе представить таких понятий, как навечно. Наша жизнь так коротка. В то же время в моменты отчаяния время останавливается, замороженное в хрустале тоски…

Eric Whitacre, A Boy and a Girl

Ничто в мире не навсегда, но каждое мгновение таит в себе вечность.

***

Вопросы веры и религии занимали меня давно. Ещё в детстве я хотела написать книгу «То, что разъединяет миллионы людей, или чудодейственная сила веры». Мне это название казалось смелым в своей парадоксальности и я им очень гордилась.

– Диана, красавица, я так рада тебя видеть!

Моя высокая, всегда удивительно приветливая подружка идёт ко мне с распростертыми объятиями. Я всегда жду нашей встречи с нетерпением.

– Привет, Оксаночка, молодец что приехала! Извини, что мы так долго не виделись.

Диана только что устроилась на новую работу в церкви, да к тому же начала учиться в воскресной школе. Кроме того, она ещё и преподавала скрипку – откуда только эта девчонка брала энергию!

– Ты знаешь, мне в последнее время было тяжело, – говорит она. – Я сердилась на Бога и не могла понять, что же со мной происходит.

– Почему так, Дианочка?

– Это все началось после нового года. Ты же знаешь нашу традицию подводить итоги уходящего года и писать планы на новый. Так вот, мне уже двадцать семь, и казалось бы, к этому времени я должна была упорядочить свою жизнь: создать семью, иметь любимую работу, добиться определенного успеха…

– Но ты же понимаешь, что ты ничего этого не «должна».

– Понимать – это одно, а принять – другое.

– Я думала ты, будучи воцерковленным человеком, не будешь – как ты говоришь – ругаться на Бога?

– Понимаешь, мне казалось, что с Богом вообще не должно быть никаких проблем по жизни. Он всегда поможет и придёт на помощь…

– Дианочка, но ведь так не бывает…

Бах, Французская сюита

– Пару лет назад я рассталась с человеком, которого очень долго любила… Для меня вся жизнь потеряла смысл. Я не знала, куда идти и что с собой делать. Ходила по разным церквям в поисках облегчения. И вот, когда я пришла в нашу семейную церковь, где я сейчас работаю, помню спросила у одной испанки, что мне собственно нужно делать. Я имела ввиду, конечно, традиции этой конкретной церкви – ну там, допустим, зажечь свечку или поклониться в определенный момент. А она меня обняла и сказала: «Дитя мое, ты не одна».

Я так и заревела. С тех пор я там, и мне стало сразу так ясно и просто. Я теперь с Богом, и мне не так страшно.

***

Помолись за меня не в храме

Среди глаз и людской толчеи.

В нескончаемом суетном гаме

Будь задумчив и молчалив.

Помолись за меня в поле,

Где святая бездонная ширь.

Благодатная это доля-

Чтить берез и болот псалтырь.

И свечу черничного неба

Семиглавой звездой зажечь.

Твои сны под махровым пледом

Псом Палканом буду стеречь.

***

Я завидую Диане. Прекрасно понимаю отчаяние, с которым каждый их нас в определенный момент остаётся один на один. Пустота окружает нас с рождения, но мы настоящие мастера маскировки. Знатоки духовного интерьерного дизайна. Мы понаставили громоздкой мебели ложных ценностей, пытаясь отгородиться от неизвестности. Но время от времени, пустота начинает съедать спасительные заборы, и даже так нами любимая карьера покрываются серой пылью разочарования. Тогда мы окружаем себя бесчисленными друзьями, врагами или просто манекенами, ровным счетом ничего не приносящим в нашу жизнь. Только бы опоясать себя постоянным шумом. Даже жутковатый смех, гулко отдающийся в бескрайнем соборе одиночества, кажется нам предпочтительнее, чем оглушительная тишина.

В новой попытке обустроить этот холодный зал, мы расписываем алтарь вечности картинами. Мы издаём гортанные звуки – поем; даже умудряемся заставить звучать деревянные коробочки – музыкальные инструменты; движемся в странной манере – танцуя: то по одному, то в парах; то по кругу, то врозь. И на время нам кажется, что вот этот алтарь искусства будет жить вечно и останется с нами до конца. Но и тут нас ждёт разочарование – даже эти приношения творчества постепенно исчезают в темноте, которую отбрасывает гигантская туша вселенной.

А что же церковь? Какое удивительное облегчение приносит сознание, что ты не один в этой темноте. Кто-то будет с тобой у той самой линии, где свет начинает играть с нашим воображением, и все вдруг начинает казаться призрачным и неправдоподобным. Неужели никогда больше не придётся просыпаться в ночи, с ужасом осознавая, что все, что было прожито днём, – всего лишь мечта. Только темнота позднего часа проявляет страшную истину. Неужели теперь кто-то будет постоянно жечь свечу у твоей постели, чтобы каждый мог увидеть её свет? Может быть, долгие ночи будут претворяться чтением сказок для бодрствующих полуночников?

Это несказанное облегчение – разделить груз одиночества. Я завидовала Диане. Она принадлежала к чему-то большему, чем она сама; она была в числе людей, вместе идущих к границе тьмы.

Я бы все отдала, чтобы тоже принадлежать чему-то. Чтобы разделить мою ношу знания с испуганными сокамерниками. За маской безразличия мы все таим бьющееся сердце.

Но как не бояться быть откровенной? Я не верила, что мы дойдём до чёрной черты вместе. Рано или поздно, один за другим, они оставят меня, отвлеченные разговорами с соборным смотрителем – временем. Один за другим они растворятся в каждодневных делах прихода, служа всепоглощающим пастору – сожалению. У финальной черты я окажусь одна. После шумной компании, необычайная тишина покажется мне в сто крат страшнее. Не лучше ли сразу идти со знанием неизбежности одиночества? В надежде на то, что мое зрение привыкнет к темноте…

***

Я прошу тебя, в эту ночь

Ты уйми мою глупую боль.

Я покрою скатерти клочь,

И достану хлеба́ и соль.

Я приму тебя, как встречают

Дорого и жданного гостя.

Меня завтра с другим венчают,

На лиловой заре високосной.

Я приму тебя, стану спрашивать.

Ты уснешь в моем диком саду.

А Иуда все так же вынашивать

Свою горькую будет судьбу.

Я прошу тебя, только раз,

Только в эту безвечную ночь…

Я не знаю молитвенных фраз,

Я не верю в святую мощь.

Я прошу тебя, только миг

Посиди, а то как же одной…

Мне не скрыться листами книг

Под расплавленной тишиной.

Я прошу тебя, лишь на вздох,

Мне бы только хватило сил…

И по россыпи хлебных крох

Я узнаю, что ты приходил.

***

Я не могла принадлежать к той церкви, о которой говорила Диана. Ведь если принадлежать, то искренне и без остатка. Прихожане вместе с Дианой пытались мне объяснить, что их бог – истинный. Я же знала, что все боги истинные. Настолько, насколько сам человек в них верит. И я верила, что в мире много богов. Собственно говоря, столько, сколько людей на земле.

– Дианочка, ты такая счастливая. Ты все делаешь правильно, и ты действительно не одна. Не только в божественном, но и в земном. У тебя есть твои друзья, семья. Ты удивительный человек, и мы тебя очень любим.

Дианины родители приехали в Америку тридцать лет назад из Украины. Они были музыкантами и хотели, чтобы Диана пошла по их стопам. А ей всегда казалось, что она не может достичь тех высот в музыке, которых достигли ее родители. Родилось постоянное сомнение, а достаточно ли она хороша.

– Потом я пошла в бизнес школу. Опять-таки по совету родителей.

– Диана, дорогая, все это было не зря. Особенно музыка. Я уверена, что такой доброй и отзывчивой ты стала именно благодаря ей. Как йога помогает быть гибким телу, так музыка помогает подвижности души.

– Спасибо, Оксанчик. Если бы только знать, что все делается не зря…

Разговор между девочками всегда неизбежно заходит о делах любовных. Я чувствую, что должна перед ней извиниться. Дело в том, что недавно мы с Дейвом пошли на «американские» танцы. Это когда все встают в один ряд и зачем-то начинают повторять одни и те же движения. Кстати, движения сами по себе не сложные, но запомнить порядок бывает очень непросто, особенно, когда последовательность становится все длинней и длинней – в зависимости от уровня. На такое развлечение некоторые ходят годами, некоторые только «по праздникам», но в любом случае, это традиционно американский колорит. Мне тоже очень хотелось попробовать.

Goat Rodeo, Yo-Yo Ma

Я очень люблю танцевать. Мне всегда хотелось стать танцовщицей, но для этого я слишком любила поесть.

Так вот, я пригласила Диану к нам присоединиться.

Это был первый раз, когда я заметила, что Дейв не хочет общаться с моими друзьями. Ну, совсем. Такое его поведение стало повторяться с тревожной регулярностью. Он практически не разговаривал, когда по тем или иным причинам оказывался в компании.

– Оксана, ты обо мне не переживай, но знаешь, это как-то странно. Он с такой неохотой говорит о себе. Тебе никогда не казалось, что он… как бы это сказать… Что-то скрывает?

Прямо в точку. Дейв часто спрашивает меня, люблю ли я его, словно о чем-то тревожась. Вчера, придя к нему домой, я нашла его лежащим на кровати, тоскливо уставившись в потолок.

– О чем грустит мой республиканец?

Дейв ненавидит, когда я его так называю. Меня это очень забавляет, и я не могу себе отказать в удовольствии. Это же правда, так пускай гордо несёт знамя своей партии. Вместе с Дональдом Трампом.

У меня половина друзей демократов, а половина – республиканцев. Слава богу, выбирать сторону меня не просят. Хотя, будучи небогатой иммигранткой, вполне понятно, к какой партии я тяготела. Республиканцы бы меня и не приняли.

– Мне грустно от того, как сильно я люблю, когда ты здесь, со мной…

– Ха-ха, я уж испугалась, что что-то серьезное.

– И как я люблю, как ты смеёшься…