Текст книги "Как переехать в Америку, или Путешествие из Петербурга во Флориду"

Было очень смешно, когда на сайте знакомств я получила сообщение следующего содержания:

«Ты мне очень приглянулась – и скрипачка, и певица, и просто красавица! Я заинтересован в женитьбе. А ты?»

Я для приличия ответила (а то вдруг я не поняла человека, и он просто расчувствовался и готов жениться исключительно из любви). Оказалось, нет – молодой человек четко хотел получить гражданство. Получалось, этот бизнес настолько распространённый, что он не стесняясь писал всем мало-мальски подходящим кандидаткам. Впрочем, и не подходящим тоже. Если включить во внимание, что я – гражданка России. Чем ему российское гражданство не приглянулось?

Так вот, думая о своём будущем, я волей-неволей стала присматриваться к окружающим меня мужчинам. Кевин всегда был моим верным другом. Что, если я сделала ошибку и просмотрела своё счастье?

***

Самолёт шёл на посадку, и я нервно сдавливала ручки кресла. Я не боюсь летать. Считаю, что если суждено погибнуть в авиакатастрофе, то этого не миновать. Так зачем же омрачать себе удовольствие ненужными страхами? К тому же, у меня есть странное предчувствие, что я умру от удара кинжалом. Или банального ножа, на худой конец. Но кинжал все же романтичнее. Не будем особо на этом останавливаться. Скажу только, что в приметы верю только как в игру, предложенную в детстве. Так что не знаю, откуда во мне это предчувствие, но было оно со мной сколько себя помню. Вот будет конфуз, если все же мой самолёт упадёт. Перед людьми неудобно.

Но нет, сели без малейшей помарочки. А нервничала я, потому что не представляла, как пройдёт моя встреча с Кевином. Мы хоть дружили уже давно, а все-таки останавливалась я у него первый раз. Надеюсь, он понимает, что мой визит чисто дружеский. Хотя признаюсь, я хотела попробовать посмотреть на него другими глазами. Дабы не уподобляться глупеньким героиням романов, вечно выбирающим не тех.

– Привет, Оксана! Как долетела?

– Все отлично, Кевин! Спасибо, что встретил!

Он ничуть не изменился за эти месяцы – такой же франт, одевается изысканно. Элегантный костюм с металлическим отливом, кремовая рубашка и непременно бабочка. В общем, мой папа одобрил бы. Он немного ниже меня, а может, мне это только кажется из-за его привычки смотреть на меня исподлобья.

Мне неожиданно остро хочется остаться одной. Такое со мной случается, когда я оказываюсь заложницей ситуации и должна быть на людях помимо своей воли. Но тут винить некого – сама напросилась.

– Ну что, сначала домой – закинем твой чемодан?

– Я забыла тебе сказать, что я остановилась в отеле… – импровизирую я на ходу.

Почему мне так важно иметь своё собственное пространство, где я могу в любой момент спрятаться? Хоть убей не знаю. Но с детства я терпеть не могла детские лагеря.

Otono Porteno, Astor Piazzolla

Помню, мама пыталась отправить меня в летний лагерь где-то под Питером. В комнате нас было по семь-восемь человек. Почему-то, я чувствовала себя не такой, как все, и очень этим мучилась. То ли мои занятия на скрипке (да, да – я привезла с собой скрипку и занималась во время тихого часа), то ли мое нежелание играть какую-то роль, уготованную мне коллективом, но что-то явно не давало мне быть «своей». Мне приходилось выживать в одиночку. Я честно пыталась влиться в компанию первые три-четыре дня. Но к тому времени, когда меня приехала навестить подруга, я уже вынашивала план побега.

На следующий день, постучавшись в кабинет директора, мы заявили, что совершенно забыли о назначенном на завтрашний день концерте нашего школьного оркестра. Мы ужасно извинялись, но твёрдо настаивали на том, что должны быть в Петербурге не позднее вечера. Нам повезло, что местный водитель по какой-то причине действительно должен был ехать в город. Но, естественно, просто так поверить на слово двум десятилетним девочкам директор не могла. А потому в тот день ничего не подозревающая мама получила от меня звонок следующего содержания (все это происходило в офисе у заведующей, прямо у неё на глазах):

– Мамочка, как же мы с тобой могли забыть о завтрашнем концерте! Ну как, помнишь, наш школьный оркестр должен был играть на мероприятии? Ну как, на том важном мероприятии, про которое мы забыли?

Надо отдать маме должное. Вот что значит актерская закалка! Она участливо поспрашивала, не ударилась ли я, случайно, головой о второй ярус кровати, но когда я отдала трубку руководителю, она меня не выдала и дала разрешение отвезти нас до ближайшей станции метро. Я так и не знаю, догадалась ли заведующая, что все это был, как говорят в Америке, «bullshit», что деликатно можно перевести как «враки».

***

Кевин посмотрел на меня недоумевающе.

– Ты не говорила, что останавливаешься в отеле…

– Ой да? Значит забыла. Мне надо заглянуть в дамскую комнату на минутку. Подожди меня, пожалуйста.

Я в панике убегаю в туалет. Мне реально негде ночевать ближайшие три ночи.

– Вы стоите в очереди? – спрашивает меня мама с маленькой девочкой, вошедшая после меня.

– Нет, мне просто нужно сделать звонок…

Мамочка смотрит на меня с удивлением и подталкивает дочку вперёд.

У меня кредитная карточка определенной сети отелей, и я пытаюсь заказать номер именно у них, чтобы заработать баллы на последующие поездки. Кстати, всем рекомендую. Я так уже бесплатно съездила в Бельгию и Вашингтон. Но поскольку простой мне нужен сегодня, то все отели или безумно дорогие или просто нет мест.

– А вы попробуйте «Bed and Breakfast» – они и дешевле, и возможностей больше, – советует мне мамаша, слыша мои бесполезные попытки найти ночлег.

– А как это?

Я раньше слышала про эту систему, когда люди сдают комнату или квартиру с оплатой за каждый день, как в отеле. Качество комнат варьируется от простой койки до вполне впечатляющей виллы. Цены варьируются соответственно. Подвох в том, что люди, живущие в этих домах, чаще всего так и продолжают там жить. А значит, вам неизбежно придётся встречаться и разговаривать с хозяевами. А может и нет? Вполне возможно, мне повезёт, и попадутся глухонемая пара?

Поблагодарив разговорчивую мамашу и разузнав все тонкости бронирования, я оказалась счастливым гостем просторного горного поместья в получасе езды от Лос-Анджелеса. Хотя, в час пик эти пол часа могли растянуться на неопределенное время. Но что поделать, пробки – это такое же неотъемлемое явление Лос-Анджелеса, как Голливудские холмы или аллея звезд. Перед Кевином пришлось слезно извиниться и пообещать совместный ужин и поездку в Голливуд на экскурсию. Пока же мне предстояло взять на прокат машину и отправиться на встречу с моими хозяевами.

В Америке (за исключением больших городов Нью Йорка, Бостона и Вашингтона) все передвигаются на машинах. Даже мне, завсегдатаю Петербургского метро, пришлось сесть за руль.

Сдавала на права три раза. Первый раз машина была непривычно большой и неповоротливой. Дело в том, что на экзамен нужно приезжать на своих колёсах. А мой испанский дедуля, который помогал мне стать счастливым обладателем американских прав, владелец внушительного Кадиллака. В общем, с непривычки я перенервничала и плохо припарковалась. Второй раз, хотя машина была небольшая, но навыков-то еще меньше, и я от нервов проехала на призывный знак STOP. Кстати, дорожные знаки в Америке созданы специально для меня. Они настолько очевидные, что перепутать их нелегко. Но я, конечно, очень стараюсь.

В третий раз, я входила в зал ожидания ветераном экзаменовки, и все, слава Богу, прошло как по маслу. Следует признать, что сдавать экзамен на вождение во Флориде гораздо легче, чем в России. Здесь все очень объективно. Но поскольку ездить надо и за продуктами, и к доктору, и на работу, то заваливать вас никто не будет. Если вы способны водить машину – права непременно получите.

***

Мне же самостоятельно брать машину напрокат было все еще страшновато. Но в компании я это делала не раз, и даже была остановлена гаишников штата Индиана за превышение скорости на каких-то там пять миль. И очень этим горжусь!

Ничего не поделаешь. Лос Анжелес – город автомобильный, и уже через каких-то два час (очереди в аэропортах просто сумасшедшие!), я стала обладателем маленького форда. Пусть даже и всего на несколько дней.

Когда я подъезжала к указанному адресу, мне казалось, что я кручу в каком-то горном водовороте, и никогда не закончится этот бесконечный лабиринт поворотов и подъёмов. Но горные духи, наконец, сжалились надо мной, и о чудо: мне открылся удивительный домик с ещё более удивительно уютным садом.

Вид с этой высоты захватывал дух: в вечернем воздухе подрагивали огни близлежащего города. Нажав на звонок, я завороженно смотрела на мерцающих сверчков далёких домов. Я бы могла бесконечно смотреть на эту рукотворную благодать, но послышались шаги, и я замерла в ожидании. Дверь открыли двое удивительно благообразных старичков.

– Приветствуем! Ты, должно быть, Оксана!

– Да, рада познакомиться! Вы живете в волшебном месте.

– О, ха-ха-ха, спасибо на добром слове! Ты проходи, мы тебе все покажем.

Оказалось, что моих старичков звали Эндрю и Майла, а поскольку они оказались с Филиппин (какое совпадение!), я стала их звать Тито Эндрю и Тита Майла, по-нашему дядя и тетя. Мы разговорились, потому что мои хозяева – под стать домику – оказались удивительно уютными и дружелюбными. Ну вот, прощайте мечты об уединении!

– Мы приехали сюда давным-давно. Я начинал простым продавцом в известной сети супермаркетов, – говорит Эндрю. – Потом, мало-помалу, стал продвигаться по службе, и проработал менеджером, а потом и начальником в нашей сети больше тридцати лет. Выработал хорошую пенсию, копил на этот дом всю жизнь. Вот, наконец, десять лет назад мы его купили. Это Ричард, – показывает он на фотографию на стене, – наш сын. Он тогда был начинающим артистом и пробовался во все шоу в Голливуде. Но тут такое количество актеров, что карьеру сделать очень сложно. Он устроился работать в Дисней Лэнд и очень любил эту работу.

– Ааа, – говорю я, смотря на другую фотографию. С неё смеющимися глазками на меня смотрит забавный полненький человечек в ярких клоунских одеждах. – Это, должно быть, тоже Ричард?

– Да, это он в костюме пирата. У него было своё шоу в «Пиратской Шхуне». Это такой бар недалеко отсюда, – поясняет Эндрю, видя мой удивлённый взгляд.

– Как здорово!

– А это он в костюме Джедая. Ричард большой поклонник звездных воинов!

– Правда? У меня тоже есть пара друзей, которые просто с ума по ним сходят.

Я перевожу взгляд с фотографии на фотографию, и со всех них улыбается все то же лукавое лицо, переодетое и перекрашенное в немыслимые цвета. Вот он капитан корабля, гроза морей, с живым попугаем на плече; а вот он изображает Элвиса, в длинных расклешенных штанах и внушительным чубом. Как здорово прожить свою жизнь, будто играя: не принимая ничего всерьёз и не задумываясь о будущем! Но эту мысль я выражаю немножко другим образом – поделикатнее.

– Какое счастье зарабатывать на жизнь любимым делом! Я рада, что у него это получается.

– Ну, по правде сказать, заработки у Риччи небольшие. Он же сам себе хозяин. Есть халтура – хорошо, нет – приходится сидеть на диете. Мы ему, конечно, помогали, хотя он очень не любил брать у нас деньги. И это, кстати, была его идея – открыть у нас дома маленький домашний отельчик, и подзаработать таким образом. Но сейчас мы это больше делаем для компании. Приятно, знаешь ли, знакомится с интересными людьми. Как ты, например!

Как всегда, мы сходимся благодаря музыке. Оказывается, Эндрю и Майла всю жизнь пели в хоре. Это у них, филиппинцев, в крови. Там поют все. А ещё больше, чем пение, любят проводить время вместе. Так что хор, как явление социальное, идеальный жанр для «отвода филиппинской души».

Когда я слушала хоры филиппинцев, больше всего меня поражала их отдача и полное погружение в музыку. Когда музыка того требовала, они кричали как звери, шумели как дождь, и даже танцевали. Все это они делали с такой убеждённостью, что будь на моем месте Станиславский, и тот бы прикусил язык.

– Ты нам, конечно, сыграешь? – просит Тита Майла. Люди часто просят меня сыграть, особенно на вечеринках. Я обычно шучу, что стою слишком дорого. Ну, не совсем шучу – просто намекаю, что я здесь такой же гость, как и они, а музыка – это моя работа. Как подсчитывать расходы компаний или лечить людей. В общем, намёк понят.

Но эти люди мне инстинктивно нравятся, и я рассказываю им про свою травму, про мои ночные кошмары, связанные с больной рукой, про то, как люблю выступать. Что отдала бы левую руку за возможность им что-нибудь сыграть… Хотя, без левой руки я бы им много тоже не наиграла.

– Бедная ты моя девочка… – совсем по-матерински говорит Майла. – Тебе должно быть так тяжело… Ричард любил музыку до невозможности. Потому-то он здесь в костюме Элвиса, – Тита показывает на фотографию. – Он участвовал в конкурсе двойников. И победил!

Неужели Ричард разлюбил музыку, думаю я. Хочу спросить, но Эндрю переводит тему.

– А через месяц мы едем в круиз! Мы так долго копили и во всем себе отказывали. Хотели оставить Риччи хорошее наследство… – голос его прерывается. – Но теперь уже все равно. Мы хотим отметить нашу годовщину. Пятьдесят лет вместе! Мы едем в круиз!

Он говорит это таким торжественным голосом, что я задумываюсь, а путешествовали ли они раньше. Возможно, только под конец жизни они, наконец, решили позволить себе это удовольствие.

– Риччи едет с вами? – спрашиваю я, и тут же понимаю, что чем-то их обидела. На глазах у Титы наворачиваются слезы, а Эндрю сердито поджимает губы.

– Да, Риччи будет с нами, – наконец выдавливает из себя Тита Майла. – Он умер почти год назад, но он обязательно будет с нами. Он так хотел поехать в этот круиз.

***

Мы с моими старичками стали настоящими друзьями. Они называют меня внучкой и приглашают вернуться. Конечно, совершенно бесплатно. Были у нас и вечера, когда я пела. Тита Майла сидела, задумчиво глядя перед собой, а Эндрю смотрел на фотографию своего сына и о чем-то тихо с ним разговаривал. Были и длинные разговоры за завтраком, когда мои хозяева заботливо готовили мне с собой разнообразные фрукты и ягоды.

– Тита, я никогда не любила папайю! Помню, попробовала раз и выплюнула. А с вами так пристрастилась – чувствую, теперь буду и во Флориде продолжать эту традицию.

– Ха-ха, да, фрукты – это наша основная еда. Но ты же наверно помнишь, что на Филиппинах фруктов много, и самые сладкие в мире…

– Манго! Конечно, помню. Слаще, чем в Тайланде! А мои друзья в своём саду во Флориде выращивают манго какого-то особого сорта. И очень этим гордятся. Ни в какое сравнение с филиппинскими!

Кевин, на правах друга (да к тому же и музыканта!), тоже становится здесь желанным гостем. А один раз, мои старички даже устраивают нам рыбный ужин. Рыба поймана прямо из залива и приготовлена по всем филиппинским правилам.

– Кевин, тебе положить добавки?

– Спасибо большое, Майла, я сам, с вашего разрешения.

Я исподтишка поглядываю на него. Пресная разваренная уха должно быть слишком экзотична для этого избалованного американца. А моя мама, дочка рыбака, наверняка бы оценила!

Мы все рассказываем о себе. Прелесть Америки в том, что за одним столом обязательно сойдутся люди с разных концов света и, увлечённые беседой, не заметят, как их различия растворятся в ночных сумерках.

– Ты помнишь, как мой отец упомянул, что я болел в детстве? – спрашивает Кевин.

– Да, я тогда не поняла, что он имел ввиду.

– У меня была лейкемия. Я несколько лет боролся за жизнь. С тех пор, я не могу писать руками – я только печатаю. Ты, наверно, заметила, что я все время хожу с планшетом.

– Боже, Кевин, я понятия не имела!

– Да, я знаю. Я не очень люблю об этом говорить. Обычно, люди начинают меня жалеть, а я это ненавижу. Начинается такая вечеринка за упокой…

– Ты большой молодец, Кевин. Расскажи, было страшно?

– Ты знаешь, я был ребёнком, так что многое стерлось из памяти. Но что я очень хорошо помню, так это как брали на анализ образец спинного мозга. Такую боль я не испытывал никогда в жизни.

– Кевин, ты даже не представляешь, какой ты для меня пример мужества. Я просто рада, что ты здесь.

– Оксана, а ты не представляешь, что для меня значат твои слова. Ты моё вдохновение.

– Дружище, а как ты стал композитором?

Тито Эндрю смотрит на Кевина вопрошающим взглядом. Я чувствую, что музыканты для него почти что святые люди.

– После того, как я оправился от болезни, мне захотелось сделать что-то стоящее. Оставить своё имя в истории. А кого она помнит?

– Композиторов?

– И изобретателей, и первооткрывателей. Но я выбрал самый приятный путь, и стал брать уроки сольфеджио. Правда, я сольфеджирую просто криминально!

– Ха-ха, ты же преподаёшь в консерватории!

– Да, грешен. Но зато моя последняя композиция

победила на конкурсе. И твой оркестр, Оксана, будет её исполнять!

Мои друзья продвигаются по карьерной лестнице. Я очень рада за них. А что же тогда тебе грустно, Оксаночка?

После ужина я звоню маме.

– Скажи, родная, почему всегда к радости примешается какая-нибудь противная мысль? Или какой-нибудь «доброжелатель» тебе её «примешает»?

– Никогда не сравнивай себя с другими. Их жизнь со стороны, как в трехминутном клипе, может выглядеть сказочно. Но ты же знаешь, как много во время съёмок остаётся за кадром.

Точно так же можно сказать и обо мне. Я знаю, со стороны кажется, что жизнь в Америке – настоящая мечта. Да ещё и мои посты в контакте с очередных концертов. А на самом деле, я даже не могу сказать Кевину, что я не смогу исполнить его новое произведение… Рука…

***

Мне бы скрипку поднять,

И сыграть, как прежде

Да не велено.

Поворачивай вспять,

Извозчик-невежда,

Жестко стелено.

Мне бы выпить воды,

Из колодца лесного,

Моих прадедов.

Только той борозды,

Молодца крепостного-

Уж не найдено.

До чего же ты Русь,

Холодна и сурова,

К полюбовникам.

Даже если влюблюсь,

Неизменно готова

Быть раскольником.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ

В КОТОРОЙ НЕТ НИЧЕГО ФИНАЛЬНОГО

В день концерта я проснулась еще до рассвета. Как можно тише выскользнула из комнаты (чтобы не разбудить Итана, спавшего на соседней кровати). С огромным удовольствием заварила чашку крепкого колумбийского кофе с ароматом любимого американцами «арахисового масла». Когда-то знакомая предложила мне заняться в России бизнесом по поставке американских продуктов, которые мы не знаем. В список финалистов попали яблочный соус и то самое арахисовое масло. Жалко, что о ведении бизнеса я ровным счетом ничего не знаю. А так быть бы мне миллионершей!

Запах кофе наполнил кухню, и я, не вкушавшая сей божественный напиток уже около года, в торжественном предвкушении направилась на террасу.

Занимался рассвет. Сидения были грязноватенькие и пачкать любимую ночнушку не хотелось. Я принялась делать зарядку, поставив кофе на роскошный кованный столик. Получалось прекрасно: запах кофе и просыпающейся природы, краски калифорнийского рассветного неба, привычные с детства движения утренней зарядки, призванной пробудить тело и дисциплинировать дух.

Скрипка дала мне в жизни так много. Привычка к дисциплине давала опору, на которую я могла положиться в любой стране, в любую погоду.

Просыпались высокие кипарисы, над которыми уже заискрило неизменное солнце. Вместе с ними просыпалась и я. Вот так, изо дня в день, золотое светило совершает свой мерный ход от рождения и до смерти-заката. Все это, чтобы на другой день снова «восстать из мертвых».

Точно также, времена года чередуются между собой. Неизменно наступает Зима, чтобы в свою очередь уступить место чуду Весны. А вдруг, точно также и мы выдыхаем последний вздох этой жизни для того, чтобы вдохнуть новый в следующей.

Любоваться вечной красотой и мудростью мироздания было удивительно кстати (будто таково было естественное расписание дня, утверждённое сверху). Словно и нет никакого концерта через пару часов, и не должна я в первый раз за последние годы выйти на сцену. Смогу ли я играть, как раньше? Почему-то в этот момент меня это не волновало. Волнения вообще не было – его здесь просто не существовало. Восход солнца безапелляционно утверждал преемственную природу вселенной, а потому, хотя моя игра и не была совершенна, она следовала естественному закону развития. Придя к своей низшей точке, она непременно возродится новым витком вдохновения. Возможно, мой талант будет совсем не таков, каким я его себе представляла в начале, но ведь я уже была далеко не в начале пути, а значит, и того представления уже быть не могло. Я была готова принять с благодарностью любое открытие, уготованное мне сегодня. Я готова, отец.

Сделав над собой усилие, я вернулась в гостиную. Нет, все-таки жить на берегу океана это здорово, но в горах куда лучше! Надо будет обязательно сюда переселиться. Не забыть только сказать Итану о смене планов.

Через час мы уже ехали по пустынным улицам калифорнийского городка. Благо в раннее воскресное утро не так много машин. Дорога была не трудной, но разговаривать все равно не хотелось. Я старалась не расплескать чашу рассветной благости.

Бах, Гольдберг Вариации

Подъезжая к концертному залу, мы увидели абсолютно пустынную парковку. В голове мелькнула мысль, что, возможно, мы сделали ошибку, играя наш первый после долгого затишья концерт здесь, в Калифорнии, где нас мало кто знает. Придёт ли кто-то нас поддержать? Неужели придётся выступать перед пустым залом? Помнится в Вене, в далекие студенческие годы, пришлось играть часовой концентр для пяти слушателей. Настоятель церкви, где мы должны были выступать, был в отъезде, а временный заместитель инициативы не проявил и афиш не развесил. К тому же, в этот день не переставая лил дождь, и наши попытки зазвать бегущих прохожих на концерт особым результатом не увенчались. А ведь это был один из лучших наших концертов.

Какая ирония, неужели и сегодня наш триумф над бренностью бытия нам придётся разделить с пятью верными друзьями? Ну, что же, это не так уж мало. Пять окрылённых сердец – это достойная цель прожитой жизни. В искусстве время течёт, не подчиняясь земным законам. По количеству прочувствованных эмоций мы с Итаном прожили не одну, а целое множество жизней.

Припарковавшись, мы отправились на второй этаж – разыгрываться на концертной площадке. Итану это было важно, поскольку фортепьяно ему было совершенно незнакомо. Каждый раз на новой сцене он бросался в чёрно-белый омут клавиш. По прихоти немилосердного бога сцены, они могли его и осчастливить, и обескуражить. Для меня же, главное заключалось в акустике зала, и я должна была определить тонкие грани баланса между двумя исполнителями. Руки были холодными, и на сцене сердце начинало стучать все чаще уже при первом шаге. Мы честно пытались быть продуктивными, попробовать все произведения. Но ощутимо было сознание ненужности всего происходящего, неизбежности нашего поражения перед лицом времени. Немного обескураженные, мы ушли за кулисы.

Вот она – Жизнь. Мы куда-то стремимся, живем предвкушением различных целей, а когда наконец до них добираемся, оказывается, что ровным счетом ничего не поменялось. От выпускного до первой работы; от повышения и до женитьбы; от рождения первого ребёнка и до последнего вздоха – мы живем от черты до черты, а Жизнь проходит где-то между ними, не замеченная нами.

Перед выходом на сцену я медитирую. Я в наушниках – мне хочется скрыться от всех и вся, забраться под одеяло с книжкой про Гарри Поттера и погрузиться в мир детства, где не надо держать ни перед кем отчет о проделанной за последние годы работе. Никакого тебе давления ответственности, никакой оценки обществом! Хотя, конечно, бедному Поттеру ответственности было не занимать. Так что мне жаловаться не приходиться.

В наушниках играет тихая медитативная музыка, и я представляю себя великим музыкантом, не имеющим пределов технических возможностей. Я настоящий абориген, говорящий на единственном доступном ему языке звуков. Все условности цивилизованного мира мне чужды. Я не имею ни малейшего представления о системе ценностей. Мне чуждо зазубренное до автоматизма желание человека навесить ярлыки, обозначить, запихнуть в коробочку. Я не лучше и не хуже: я просто самобытна. Я невоспроизводима другими устройствами, невоплотима другими личностями. Через пять минут, выйдя на сцену, я изложу переживания сердца единственным возможным способом, открытым мне моими учителями. Но я давно ушла от той первоначальной двери, открытой мне в далёкие годы ученичества. Я забрела в джунгли, сокрытые от взоров сторонних наблюдателей. Что поделать, мы не выбираем свой путь, а просто следуем открывающемуся перед глазами пейзажу. И кто знал, что моими учителями станут островитянин Итан, океанами отдалённый от всех условностей цивилизации, жадная до драматических жестов и яркой мимики американская культура, артистическая среда моей семьи, и в особенности моего отца. Мне просто хочется выразить свои мысли, своё смущение и робость перед тайнами великого разума природы – перед её неизменной мудростью и всепрощающей силой мировой души.

Я снимаю наушники. Итан уже на сцене с приветственной речью. В зале тишина – ничего, кроме голоса Итана, не слышно. А что я ожидала? В зале, наверно, всего лишь пару родственников. Ладно, сколько бы их ни было, а каждый зритель потратил своё время, силы и деньги, чтобы услышать сегодня что-то вдохновляющее. Каждый поход в театр или на концерт – это попытка примирить разочарование прошлого с надеждами на будущее. И это – моя работа или, как я скромно называю, мое призвание – давать надежду.

Но вот я слышу Итан говорит мое имя, и я, распрямив спину и растянув губы в улыбке, выхожу на сцену.

В первую секунду свет слепит мне глаза. Мне отчего-то кажется, что зал полон разноцветных пятен, сотканных из колышущегося воздуха и бликов света. Должно быть, просто рябит в глазах, и я зажмуриваюсь и снова с силой разлепляю веки. Итан, улыбаясь, смотрит на меня, а потом переводит взгляд в зал. Посмотри вон, оцени сама. Я начинаю различать лица – много, много лиц, и чем больше я всматриваюсь, тем больше лиц удается распознать в темноте. Вот Тита Майла и Тито Эндрю по-родственному махнули рукой в знак поддержки – какой наивный, и в то же время, трогательный жест. Вот Кевин, с огромным букетом моих любимых разноцветных тюльпанов смущенно улыбается. Чем я заслужила такую верность! Надо будет его сердечно поблагодарить и пообещать найти ему первоклассную девушку. Чтобы чего не думал!

Рядом с ним сидят родственники Итана, а я перевожу взгляд дальше, на второй ряд. Я не могу поверить, что это они, но и не узнать лица моих друзей из Флориды нет никакой возможности. Да, это моя Шэри, каким-то чудом прилетевшая на концерт! Надо будет узнать, кто и как её доставил, думаю я. Но тут загадка разрешается, потому что из Боки, оказывается, прилетела и Надежда Павловна. Она держит Шэри под руку, и я понимаю, что прилетели они вместе. Я так и не узнаю, кто и как решил удивить меня массовым приездом, но это был целый сговор. Рядом с Надеждой Павловной сидит Настя и лукаво мне подмигивает. На руках у неё сынок – красавец богатырь – а по правую руку муж, довольно обнимающий своё счастливое семейство. Тут же я различаю Присси с шумными Лоренцо и Майклом. Они оживлённо разговаривают с моей русской подружкой Анной (той самой, что рекламировала меня на сайтах знакомств, как «безумно талантливую»). Донна тоже здесь, немного грустная, но такая же импозантная. Даже со сцены слышно, как она говорит соседям, что я жила у неё много лет. Поодаль я различаю красивое раскосое лицо Мэй с симпатичным компаньоном. Она утвердительно мне кивает, словно говоря, что верит в меня. Ах, родная, до чего же я рада тебя видеть! Мне так не хватало твоих мудрых советов и твоего спокойного отношения к действительности. Сердце останавливается, и я выдыхаю, когда понимаю, кто этот её азиатский друг. Дэйв не мигающим взглядом смотрит на меня. Я не знаю, как умудряюсь вдохнуть и отвезти взгляд. Я знаю, что мы обязательно поговорим позже, у нас ещё будет время.

На последнем ряду, с блестками слез, застывшими в глазах, сидит мама. Хорошая моя, единственная, такая же прекрасная, как и всегда, только с серебристым отсветом волос и похудевшая от тяжелой жизни. Как же я тебя люблю, моя кровинушка. Папа, в строгом костюме и при бабочке, но заговорщецки улыбаясь, сидит рядом с ней. Я знала, что ему стоило здесь оказаться. Папа никогда меня не навещал, никогда не путешествовал так далеко. То, что он смог ненадолго оставить свою семью и приехать сюда, на другой конец света, чтобы быть со мной в этот день моего второго рождения, – все это значило для меня невыразимо много. Даниил тоже был здесь. С улыбкой Чеширского кота, он отчаянно мне жестикулирует. Они все были здесь: все мои далекие и близкие, друзья и семья. Я ощутила неимоверный поток положительно заряженной энергии, для которой не было преград и расстояний. Мы все были связаны этой тонкой, но удивительно прочной нитью музыки, любви, сострадания. Мы все, даже не зная имён, были друзьями; все удивительно восприимчивыми друг к другу и всему происходящему. Казалось, вместе мы могли преодолеть то, что было не под силу мне одной.

Я подняла скрипку. Положа её на плечо, занесла над струнами смычок. Я хотела рассказать им, как много для меня значила их любовь и поддержка. Я хотела поделиться тем, что я пережила за эти годы разлуки, бездействия, ожидания. Не имея цели, семьи и опоры, заново воссоздавая костяк мироздания, я, как герой Данте, очутилась в сумрачном лесу после, казалось бы, уверенного жизненного старта. Искусство предало меня, канонической семьи, воспетой обществом, создать не удавалось, друзья разочаровывали, и я опять оставалась одна. Мощные колонны веры не могли поддержать своды моего мировоззрения – от разнообразия строительных материалов рябило глаза. Но, как и во всем в жизни, главным оказалось восприятие. Воспринять, что искусство не всегда будет отвечать моему самолюбию, было не легко. Но как только пришло понимание, оказалось возможно двигаться дальше.

Углубиться в мир познания, открывать новые таланты, писать книгу, на худой конец! Напитываться мудростью природы – в мире столько красивых троп, что горевать по поводу бурелома на одной из них казалось кощунственным. Принять законы искусства, не желающего подчиняться твоим личным мотивам. Принять друзей, оказавшихся на параллельной (в прямом и переносном смысле) тебе тропе. Принять жизнь, с её неумолимыми законами, в своей методичности похожей на вселенского сторожа, охраняющего сокровищницу тайн от неумелых пальцев и губительного влияния внешней среды. Мы люди – дети земли; так же, как красочные яблочки – дети яблони. Все, что нас окружает – такая же неотъемлемая часть нас, как и наши внутренние органы. Внешнее неразрывно связано с внутренним. Оставалось только принять внешнее, чтобы нравственно примирить его с внутренним.