Текст книги "Воображенные сонеты (сборник)"

 
Прокруста ложе, пыточная дыба,
Стальная рама, дощаной хомут;
Вокруг тебя кружат, как черный спрут,
Немых кошмаров жуткие изгибы;
 
 
Влача ступней многопудовых глыбы,
Бескрылые часы едва бредут.
Когда я в смерти обрету приют,
Ты за труды свои не жди «спасибо».
 
 
И если ты отыщешься в чулане,
Нашедший спросит: что за лиходей
Подобной вещью пользовался ране?
 
 
От страха пред судьбой похолодей!
Я верю, что страдать в твоем капкане
Не будет больше нужды у людей.
 

 
Сегодня Битва роз; сегодня имя
Флоренция благое подтвердит:
И воз крестьянский розами увит,
И чванный экипаж украшен ими;
 
 
Продлиться этой пышной пантомиме
Весь долгий день, под перестук копыт,
Пока бутон последний на гранит
Не будет брошен в сумеречном дыме.
 
 
Звучат шаги толпы разноголосой,
Вдыхающей апрельский аромат,
А в воздухе такая благодать,
 
 
Что даже я гирляндами колеса
Увить кровати жалкой был бы рад
И должное, как все, весне воздать.
 

Corso de’ Fiori – весенний парад повозок, украшенных цветами, который проводился во многих итальянских городах.

Флоренция – итал. Firenze из лат. Florentia, т. е. «цветущая».

 
Пусть буду я, как жил, когда умру,
Запечатлен на мраморном покате:
Недвижно распростертым на кровати,
В какой меня возили по двору.
 
 
Но темя не заноет поутру
И боль на теле не сожмет объятий,
Когда покой в посмертной благодати
Опустится к колесному одру.
 
 
И пусть напишут: был придавлен глыбой
Он той, что направляет бег светил;
Была постель ему вседневной дыбой;
 
 
И он страдал, и потому творил,
Но зависти не знал покойный, ибо
Не метил в рай, мир бездною не мнил.
 

 
На Капри есть среди иных поверий
Легенда, что привязывал к орлам,
Со скал швыряя в дар морским валам,
Рабов мятежных некогда Тиберий.
 
 
Взлетал орел, простор крылами меря,
Противясь ненавистным кандалам,
Но уставал – и связанным телам
Исчезнуть в море, словно в пасти зверя.
 
 
Не уступай, орел моей души;
Пусть тянет долу плотская обуза —
Противоборствуй, крыльями маши,
 
 
Покуда плод нелепого союза
В болотные не рухнет камыши.
Эфира с прахом нерушимы узы!
 

Римский император Тиберий Юлий Цезарь Август (42 до н. э. – 37 н. э.) многие годы правил империей, находясь на острове Капри или на своей вилле в Кампании.

 
Ползущая медлительно и вяло,
Ты, знаю, не откликнешься на зов,
И символом бескрылости часов,
Чей ход неспешен, для меня ты стала.
 
 
Тебе и мне кровать да одеяло —
Весь мир, где нет ни моря, ни лесов;
Я здесь судьбою заперт на засов,
Года идут, и душу губит жало.
 
 
Но панцирь черепаший – корпус лиры,
И эллины извлечь из вас могли
Живое трепетание стихиры.
 
 
Взлетая, звуки таяли вдали,
В высотах светозарного эфира,
Отвергшие бескрылие земли.
 

Корпуса древнейших греческих лир (хелисов) делались из панциря черепахи (карапакса), обтянутого воловьей кожей. По преданию, первый хелис был создан Гермесом.

I

 
Полдневным зноем дышит небосвод,
И возле дома, ставшего тюрьмою,
По солнечным часам глухонемою
Улиткой тень поблеклая ползет.
 
 
Невыносим ее ленивый ход!
Считаю годы, отнятые тьмою,
И следом за судьбой моей хромою
Она уныло тащится вперед.
 
 
Тень горести, таящейся во мгле,
Скажи, ужели глыбой омертвелой
Я должен провести остаток дней?
 
 
Ужели нет Исайи на Земле,
Что распрямил бы скрюченное тело
И тень вернул на десять ступеней?
 

II

 
Но нет, на зов не явится пророк,
Казненный деревянною пилою,
И посоха не вскинет над землею,
Подняв меня с больничных этих дрог.
 
 
Я не Ахаз. Следит за мною рок,
Выказывая нетерпенье злое,
Сквозь Небеса, затянутые мглою,
И тень сольется с Ночью в скорый срок.
 
 
Ах, Время, с роком явно мы враги,
Избавь других от моего клейма:
Мне будь улитой, а для них беги,
 
 
И сносною покажется тюрьма;
Вздохну, и в путь – туда, где нет ни зги,
Но вечная странноприимна тьма.
 

Пророк – имеется в виду библейский пророк Исаия, который скончался мученической смертью: по приказанию царя Манассии он был перепилен деревянной пилой.

Ахаз – см. прим. к сонету 78.

Раздел II Кисть и резец

 
Какой закат, какое волшебство,
Какая алость неба создавала
Сих трубачей крылатые овалы
И обряжала в яркое шитво?
 
 
Как с ними не почувствуют родство
Топазами украшенные скалы,
Когда закат роняет опахало,
Чтоб серафимы подняли его?
 
 
Иль этот отсвет крыльями рожден,
Когда к земле слетают херувимы
В час Ангелов сквозь горние ворота;
 
 
Когда среди холмов вечерний звон
Плывет неспешно и невозмутимо
От колокола кампанилы Джотто?
 

Фра Беато Анжелико (до 1400–1455) – итальянский художник эпохи раннего Возрождения, доминиканский монах. Вероятно, речь идет о его росписи алтарей в монастыре Сан-Марко (Флоренция, 1436–1445).

Кампанила Джотто – соборная колокольня кафедрального собора Санта-Мария-дель-Фьоре во Флоренции, строительство которой было начато под руководством Джотто в 1134 г.

I

 
Есть губы, что испили из ключа,
Который, юность вечную даруя,
Навек вложил в них свежесть поцелуя,
Над мудростью смущенной хохоча;
 
 
И чёла есть, на коих свет луча
Сияет, взоры зрителей чаруя;
Назло годам они чисты, как струи
Источника, что пенятся, журча.
 
 
Но не из плоти созданы они —
Их юностью Искусство наделило,
А над его детьми не властны дни;
 
 
Искусства удивительная сила
Хранит великой магии сродни
Их красоту и юность до могилы.
 

II.

 
Вовек морщины не потушат взгляд
Той, что безвестным греком изваяна;
Пленят ее улыбка, легкость стана,
Как два тысячелетия назад.
 
 
И нити серебра не тронут клад
Златых волос «Марии» Тициана;
Ничто ему не причинит изъяна —
Седины Магдалине не грозят.
 
 
А те, кого не кисть и не резец —
Поэт создал своей рукою властной,
Их образы позвав издалека?
 
 
Джульетты нетускнеющий венец
Все тот же; над Помпилией несчастной
Прольют слезу грядущие века.
 

К образу Марии Магдалины Тициан (1488/1490–1576) обращался неоднократно, поэтому трудно сказать наверняка, какая из его картин здесь имеется в виду. Возможно, речь идет о «Кающейся Магдалине» (ок. 1533), хранящейся во флорентийском Палаццо Питти.

Помпилия – семнадцатилетняя героиня поэмы Р. Браунинга «Кольцо и книга», которая была убита мужем через две недели после рождения сына.

III

 
Но Время сокрушает и гранит:
Исчезнут фрески, статуи, портреты,
Умрет язык – наследие поэта
Течение веков не сохранит.
 
 
Погаснет жар Марииных ланит,
Милосский мрамор следом канет в Лету,
С английским языком уйдет Джульетта,
И кто-нибудь Помпилию сменит.
 
 
Но этим ликам не грозят морщины,
И не по ним гудит глухой набат
Колоколов безжалостной судьбины;
 
 
Нет проседи, и щеки не ввалились;
И юными отсюда улетят
Все те, на ком богов почила милость.
 

 
Ударом крыл рассеивая мрак
Под охристо-стальными небесами,
Архангел юный прянул вниз, как пламя,
Взмахнул рукой, и был повержен Враг;
 
 
Вот распростерт, беспомощен и наг,
Пред Михаилом он в пыли и сраме,
А тот копье могучими руками
Вознес над Сатаною, словно стяг.
 
 
Так охранитель наших душ ревниво
Выслеживает похоть и обман,
Бросая вызов грешному порыву;
 
 
Швыряет в пыль, стопой ломает шею,
И, благородным гневом обуян,
Разит закоренелого злодея.
 

Сонет написан на картину Рафаэля Санти (1483–1520) «Михаил Архангел, побеждающий Сатану» (1518), хранящуюся в Лувре. Помимо прочего, он интересен тем, что демонстрирует несогласие Ли-Гамильтона с Россетти и другими прерафаэлитами.

I. Воскресение из мертвых

 
Пустынный мне привиделся простор:
Раскрылась твердь, как струпья на коросте,
И всюду поднимались на погосте
Покойники из подземельных нор;
 
 
Законам естества наперекор
Немедля мясом обрастали кости,
Но ни тепла, ни ужаса, ни злости
Еще не выражал остылый взор.
 
 
Катился громом звук призывных труб,
И колыхался свод свинцовой сини
От дуновения незримых губ;
 
 
Былую личность обретая ныне,
Там во плоти вставал за трупом труп,
Пока не пробудилась вся пустыня.
 

II. Проклятые в аду

 
Освещены огромные пилоны
Мерцанием расплавленных камней;
Стоит толпа заблудших, а над ней
Витает ужас мрачности бездонной;
 
 
Несут крылатых бесов легионы
Всё новых жертв из тайных западней,
Невидных взору; жмутся всё тесней
Низвергнутые в пропасть миллионы.
 
 
Сейчас дружина сатанинских слуг
Ремнями стадо свяжет без пощады,
Потом погонит в царство вечных мук;
 
 
И, как далеких пушек канонада,
Там нарастает первой боли звук,
И первый крик взлетает к сводам Ада.
 

Сонеты написаны на фрески Л. Синьорелли «Воскресение из мертвых» и «Проклятые в аду» (1499–1502) в часовне Сан-Брицио кафедрального собора в Орвието. См. прим. к сонету 33.

 
Когда корабль утонет в глубине,
То волны, как свидетельницы горя,
На сушу, что найдут, выносят вскоре,
А прочему покоиться на дне;
 
 
Но иногда обломки на волне
Своей поднимет штормовое море,
И в этот час рисунок на амфоре
Нам о седой напомнит старине.
 
 
Порою так валов немых накат,
Которые мы Временем прозвали,
Скульптуры фавнов, статуи дриад
 
 
Приносит нам из океанской дали;
И вновь на берегу они стоят,
Как боги перед смертными вставали.
 

I

 
Безрукая краса, орел без крыл,
Побед и славы чистое дыханье;
Сто городов к тебе спешили с данью,
Ведя за повод жертвенных кобыл.
 
 
Тебе венков Адонис не дарил,
Не пел Тангейзер; но могучей дланью
Разил врага по твоему желанью
Отряд, погибший возле Фермопил.
 
 
Ты не Венера; но фаланги те,
Чей гимн Свободе слышится доныне,
Верны твоей невинной красоте;
 
 
Ты не Венера; но, молясь богине,
Писал герой на золотом щите:
«У Марафона и при Саламине».
 

По мнению Ли-Гамильтона, статуя Венера Милосской на самом деле является статуей Афины, богини военной стратегии и мудрости, о чем иносказательно говорится в этом сонете.

Адонис – см. прим. к сонету 8.

Тангейзер – см. прим. к сонету 7.

Фермопилы – горный проход в Греции, место боя в 480 до н. э. во время греко-персидских войн. Греческое союзное войско во главе со спартанским царем Леонидом преградило там путь многотысячной армии царя Ксеркса, но персам удалось выйти в тыл грекам. Тогда Леонид отправил войско на защиту Афин, а сам с 300 спартанцами продолжал оборону, пока весь отряд не погиб в бою.

Марафон – поселение в Аттике, близ которого 13 сентября 490 до н. э. произошло сражение греков с персами. При Марафоне греческие гоплиты, действовавшие в строю фаланги, победили более многочисленную, но менее организованную и сплоченную персидскую армию.

Саламин – остров в Эгейском море у побережья Аттики, около которого в сентябре 480 до н. э. произошло морское сражение греков с персами. После сражения у мыса Артемисий греческий флот (350–380 триер) отошел в Саламинский пролив и занял боевой порядок вдоль берега. Персидский флот (свыше 800 кораблей) под командованием царя Ксеркса в течение ночи расположился плотным боевым порядком против греческого флота. Утром греческие корабли атаковали правый фланг персов. Скученный боевой порядок персов не давал им возможности использовать свое численное превосходство, их корабли не могли маневрировать, они сцеплялись друг с другом, садились на мель. В бою был убит брат Ксеркса Ариомен, и вскоре правое крыло персов было разбито, а затем остальные персидские корабли обратились в паническое бегство. Персы потеряли 200 кораблей, греки – 40.

II

 
Где руки эти? Может быть, маслин
Они лелеют корни под землею;
Там будят эхо песнею былою
Гречанки, обжиная тучный клин;
 
 
А может быть, они в глуби пучин,
Где персов клад укромно спрятан мглою,
И удивлен галерою гнилою
Глядящий сквозь шпангоуты дельфин.
 
 
Иль турками обращены в творило,
Пошли на известь для твердыни зла,
Что временно свободу омрачила?
 
 
Иль ныне их целебная зола
Родит зерно, в страну вливая силы,
Как прах руки, что эти создала?
 

I

 
Нет-нет, Эдем небесный не таков,
И не похожи на посланцев рая
Усталых чаек сумрачные стаи,
Летящих от тулийских берегов.
 
 
Там пламень света – ярче жемчугов,
Сияющий сильней, чем Гималаи,
Когда восход, над Индом воспаряя,
Омоет славой сонный их альков.
 
 
Я это царство видел краем глаза —
Мне Дант открыл ключами из алмаза
Ворота обретенной им страны,
 
 
«Где праведных встречает луч рассвета,
Что в платье белоснежное одеты
И от кончины освобождены».
 

Туле – по данным античной географии остров, находящийся в шести днях плавания к северу от Британии, у Северного Полярного круга; самая северная из обитаемых земель.

II

 
Когда он к Небу с Беатриче шел,
Где Свет воздвиг немеркнущие шпили,
Ему собратья райские дарили
Небесных роз волшебный ореол;
 
 
Когда же он, взмывая как орел,
Взирал на кольца ангельской кадрили,
Его мерцаньем невесомых крылий
Приветствовал блистающий Престол.
 
 
У нас в душе пребудет этот Свет —
Он вечно с нами; он всегда на страже.
И мы взлетаем над пучиной бед
 
 
Туда, где нити драгоценной пряжи
И серафимов розовый букет
Сияют, как церковные витражи.
 

Сонеты написаны на знаменитые иллюстрации французского художника Гюстава Доре (1832–1883) к «Божественной комедии» Данте.

I

 
Что за Юдифь ты начертал, Мантенья —
Бескровен меч, и нет в лице тепла,
И голова, что камень, тяжела
Для ней, бредущей полусонной тенью.
 
 
Ужель в эпоху умоисступленья
Ты убоялся правды, словно зла,
Когда на плахах кровь рекой текла,
Сзывая жертв к ответному отмщенью?
 
 
Нет, не такой в ту ночь была она,
Когда утихли воинские кличи,
Когда взошла над лагерем луна;
 
 
Тигрицей прянув к долгожданной дичи,
Бежала, темной радости полна,
Юдифь совсем не с каменной добычей.
 

II

 
Горели свечи в дорогом шандале,
Уснули по шатрам бородачи,
И растекался отблеск от свечи
По зеркалу его доспешной стали.
 
 
Он улыбался ей в хмельном оскале,
Расслабленный от похоти в ночи,
Но в сумраке холодные лучи
Из глаз Юдифи плоть его пронзали.
 
 
Она, изящным изогнувшись станом
И не скрывая больше торжества,
Взмахнула смертоносным ятаганом;
 
 
И вот, напряжена как тетива,
Юдифь стоит над Олоферном пьяным,
Бормочущим любовные слова.
 

Андреа Мантенья (1431–1506) – итальянский художник, представитель падуанской школы живописи. Здесь имеется в виду его рисунок «Юдифь» (1491), хранящийся во флорентийской галерее Уффици.

Юдифь – персонаж второканонической «Книги Юдифи», еврейская вдова, которая была «красива видом и весьма привлекательна взором» (Иудифь 8:7). После того, как войска ассирийцев осадили ее родной город Ветулию, она нарядилась и отправилась в лагерь врагов, где привлекла внимание полководца Олоферна. Когда он напился и заснул, она отрубила ему голову и тем самым спасла город.

 
Квадригою им родственных коней
У Марафона правила Афина;
Неспешна поступь, горделивы спины,
Как будто вожжи все еще у ней;
 
 
По Древности, меж толпищ и теней,
И сквозь Средневековые годины
Прошли четыре медных исполина,
А ныне топчут пепел Наших Дней.
 
 
Путем, внесенным в тайные анналы,
В Грядущее, что сбудется когда-то,
Они идут по Времени устало,
 
 
И голубей воркующих легато
Несется с холок их, когда каналы
Рябит закат, как свойственно закату.
 

Квадрига святого Марка – скульптура из позолоченной бронзы, хранится в базилике собора Сан-Марко (Венеция). Ее создание приписывают античному скульптору Лисиппу и датируют IV веком до н. э. До 1982 г. располагалась на лоджии собора; ныне там установлена копия скульптуры.

 
Давно, когда наш мир еще был юн
И Времени виски не поседели,
Раздался из глубин морской купели
Басовый звук каких-то странных струн;
 
 
Земля, и воды, и Зефир-шалун
Богиню велемощную узрели;
На раковине, словно в колыбели,
Ее качал послушливый бурун.
 
 
И ныне море вынесло на брег
Венеры торс из океанской дали —
Катался он по дну за веком век,
 
 
Пока не стерлись лишние детали;
И мрамор тела светит, словно снег,
Невинной белизной из-под вуали.
 

I

 
Сияют нимбы, словно купола,
На фресках монастырского придела;
Но краски блекнут в церкви опустелой
С тех пор, как вера от людей ушла.
 
 
Еще звучит последняя хвала,
Что ангелы поют осиротело;
Но зелень одеяний побурела,
И мутен лик витражного стекла.
 
 
Век, их создавший, кончился давно,
И злато нимбов – отблески заката,
А ночь спрядет им смертное рядно;
 
 
Младенчество людей с улыбкой брата
Оберегать им было суждено.
Теперь они уходят без возврата.
 

II

 
На их иконах золотой оклад
Мерцал в соборах долгими веками;
Там плыл дымок кадила над скамьями,
Звучал органа громовой раскат;
 
 
Там, как душа, не ведая преград,
Псалом пасхальный возносился в храме;
Вставали там державными князьями
В тиарах папы подле царских врат.
 
 
Но время скрыло их вуалью дымной;
Теперь они в музее на стене,
А рядом фавн с корзиной гроздьев спелых.
 
 
Их руки сжаты, с уст слетают гимны —
Иль то мольбы уносятся вовне,
Ища приюта в душах очерствелых?
 

 
Пред нами голова, что без пощады
Мечом неумолимым снесена;
Змеиных тел колышется копна;
Недвижность век; оцепенелость взгляда.
 
 
Из бледных губ текут потоки смрада,
И, ужаса посмертного полна,
Струится пара едкого волна,
Верша свой путь на Небеса из Ада.
 
 
Гадюк ослепших ядовитый ком
Пытается от мертвого чела
Прочь уползти, подергиваясь слабо;
 
 
В усильи тщетном спутаны клубком,
Покуда смерть их гибкие тела
Не распрямит. На змей взирает жаба.
 

См. примечания к сонету 25.

Раздел III. Жизнь и судьба

 
Застав однажды Фауста врасплох,
Лукреция приподнялась со стула,
Волшебный перстень с пальца потянула,
Пока он спал, прекрасный словно бог.
 
 
И мигом юный лик его иссох,
Морщины сетью обтянули скулы;
Ревнивица на старика взглянула,
И с уст ее слетел злорадный вздох.
 
 
У Жизни есть волшебное кольцо —
В нем Вера в Провидение и Благо
Заключена – не трогайте его!
 
 
Иначе тут же юное лицо
Сползет с костей обойною бумагой,
И одряхлеет мира естество.
 

Сонет основан на одной из многочисленных народных легенд о Фаусте. См., например, объяснения Г. Гейне к его «Танцевальной поэме Фауст» (Легенда о докторе Фаусте / под ред. В. М. Жирмунского. 2-е изд. М., 1978. С. 140–141).

 
Гниют суда старинные в пучине,
Дублонов груз покоится в песке;
Утопленник сжимает в кулаке
Даров любовных мертвые святыни;
 
 
И видеть можно в бездне темно-синей
Луга морской травы невдалеке;
Их плети к солнцу тянутся в тоске,
Неугомонно кончики щетиня.
 
 
Вот так лежат в душе, на самом дне,
Несобранных мечтаний урожаи,
Дары, напрасно отданные мне;
 
 
Из тех глубин для них возврата нет,
Но я порой меж рифов созерцаю
Утерянного золота отсвет.
 

 
Угрюмый смуглолицый гений зла
И наш хранитель, ангел белокрылый,
Сидят, увлечены игрой постылой,
Где пешки – мысли, короли – дела.
 
 
Вот вражьего ферзя рука взяла,
Чем судьбы наши сразу изменила;
И победитель сбросит нас в могилы,
Сметя чужие пешки со стола.
 
 
Порою мы следим за их досугом,
Где движутся фигуры в свой черед,
И душам воздается по заслугам;
 
 
Очередной непредсказуем ход —
Но если отвернемся мы с испугом,
Без нас игра по-прежнему пойдет.
 

 
Гасконский дом, не радующий взора,
Где лишь ветра соленые метут,
Да на пригорках обрели приют
Сосенки – худосочны, тонкокоры.
 
 
Дом? Колокольня древнего собора,
Норманнами поставленного тут;
Он утонул в глуби песчаных груд —
Не сыщешь ни придела, ни притвора.
 
 
Всё сгинуло! как явствен образ рока:
Мечтаний детских пышный особняк
Разрушит жизнь – над нефами осока,
 
 
А свод апсиды поглотил овраг;
И рады мы руине одинокой,
Что нас оберегает кое-как.
 

Сулак – приморский городок в Гаскони, на юго-западе Франции.

Неф – вытянутая в длину, обычно прямоугольная в плане часть храма; ограничивается с двух сторон отдельно стоящими опорами (столбами, колоннадами, аркадами), служащими промежуточной опорой для перекрытия.

Апсида – полукруглая выступающая часть здания, перекрытая полукуполом или сомкнутым полусводом; в христианском храме апсиды строились в восточной части, в них помещался алтарь.

 
Я грелся у горящего бревна,
Меж алых языков плясали тени;
Мне к Будущему виделись ступени,
Грядущие мелькали времена.
 
 
Вот стала ниже пламени стена,
И для меня пришла пора сомнений,
Но все же согревала мне колени
От красных углей жаркая волна.
 
 
Прошли года. И я в ночи июня
Смотрю, как искры поглощает мгла,
Как меркнет то, что рдело накануне —
 
 
И вижу прогоревшее дотла
Свое Вчера, потраченное втуне.
А Будущее? Серая зола.
 

 
Мне снилась Лета – царство вялых вод
С перержавелой цепью на причале;
Пришедшие на берег припадали
К ней, погружая в реку жадный рот.
 
 
И с каждой каплей уменьшался гнет
Для них былой любови и печали;
И отплывали в солнечные дали,
Где не бывает боли и невзгод.
 
 
Я к Памяти прикован – кто же мне
Подаст соленых слез глоток ничтожный,
Зачерпнутый в летейской глубине?
 
 
Избавит от мечты пустопорожной,
Несбывшейся не по моей вине,
И тень прогонит прочь надежды ложной?
 

Лета – в древнегреческой мифологии река, протекающая в подземном царстве. Души мертвых, отведав воду Леты, забывали о своей земной жизни. В переносном смысле образ Леты означает забвение.