Текст книги "Последний рыцарь Тулузы"

Старые счеты

Моя жизнь в тулузском замке протекала спокойно и более чем мирно, ни в какое сравнение не идет со школьными годами. При дворе Раймона Пятого было полно музыкантов и трубадуров, то и дело устраивались рыцарские и поэтические турниры, охоты и конные прогулки, часто двор со всей помпой, каретами, слугами и музыкантами отправлялся куда-нибудь в живописные места. Иногда знать отправлялась в буйные паломничества, или все неслись на турниры и празднества в окрестные замки или города.

Я даже умудрился один раз отпроситься на пару месяцев для того, чтобы познакомиться, наконец, со своей семьей.

Мои благородные родители были еще живы, но, о горе, вступили в секту еретиков катар, и, оставив старшему сыну, моему брату замок и половину земель – жили теперь среди «добрых людей», которые вместе с этой полоумной парочкой оторвали от семейного пирога несколько нехилых деревень.

Община произвела на меня удручающее впечатление, моя мать вышла мне навстречу, одетая в черную хламиду с распущенными волосами, которые доходили ей до колен. В этом нелепом виде она походила на престарелую русалку. Отец был безбородым и тоже длинноволосым, его голову венчала тиара. Так же как и матушка, он был одет во все черное. В первый и последний раз я видел человека обрекшего меня на верную гибель.

Какое-то время мы молчали.

– Я ваш седьмой сын, – наконец выдавил я.

– Ты сын божий, впрочем, так же как и мы. – С поистине королевским достоинством ответствовал отец.

– Я тот самый ребенок, которого вы приказали утопить в колодце! – Гнев выжигал слезы, руки тряслись. Я смотрел в безмятежное лицо моего погубителя-отца, испытывая жгучее желание рубануть по нему мечом.

– Ни я, ни кто другой не может обречь другого человека на смерть. Все мы в руках Господа, – загнусил отец.

– И Господь любит тебя! – вторила ему мать. Взявшись за руки, они пропели короткую молитву, переглядываясь и улыбаясь друг дружке, словно молодожены.

– Отчего вы носите черные одежды? – Не понятно зачем спросил я. Гнева уже не было. Его место в груди заняла гулкая пустота.

– Это траур по нашей жизни, по тому аду, который каждый из нас встречает на этой земле. По тому, что еще ждет этот пропащий край и всю землю. – Серьезно ответил отец. – Это траур по тебе, мой мальчик, по человеку, забывшему кто он такой и откуда. По человеку, который и не человек вовсе, а небесный ангел, который…

Я развернулся и вышел за ворота обители. Отец еще долго бежал за моим конем, путаясь в своих черных одеждах.

– Мир не таков, каким его привык видеть ты! Совсем не таков, – кричал он, – мы все жили когда-то в Раю, но потом нечистый заманил нас на землю и лишил памяти. Вспомни, сын мой, райские кущи, вспомни свой настоящий дом и своего настоящего отца, которого ты утратил. В Евангелие сказано – Бог есть любовь. Открой свое сердце любви…

– Прочь. – Я пришпорил коня и не оглядывался, пока не умчался из этого проклятого места.

Своего брата я нашел в нашем фамильном замке. Представляясь ему, я не забывал держать руку на рукоятке меча. За поясом было припрятано несколько легких и молниеносных в моих руках ножей.

Пьер был старше меня на два года, его волосы были так же черны, как и мои, кроме того, он был всего на полголовы ниже меня, и почти что так же, как я, широк в плечах. Если бы ни мои слова и письмо, написанное Мишелем де Савер, ему было бы достаточно подойти вместе со мной к металлическому зеркалу, висящему тут же в зале и убедиться в фамильном сходстве.

– Мне все равно кто ты – законный сын моих родителей или ублюдок, которого родила моя мать, спутавшись с сокольничим или лучником. Если отец велел убить тебя – на то был повод. Но даже если ты и законный сын моих родителей и подлинный Лордат, ты не получишь ничего. Замок почти что разорен, за последнее время милостью наших родителей, мы лишились доброй половины своих земель. Кроме того, я старший сын, и даже если тебя и признают по суду, ты все равно не можешь рассчитывать ни на что из того, что по закону имею я. Иди и найди себе службу, или женись на богатой вдовушке. По праву нынешнего главы рода я готов благословить тебя на любое из этих славных дел. Но только это.

Мысленно я поклялся отомстить заносчивому братцу. И как это часто бывает, подходящий случай не заставил себя долго ждать. Заливая свою обиду в деревенском трактире, я вызнал, что Пьер помолвлен с дочерью богатого барона, которую он видел лишь раз, когда им обоим было лет по десять. Свадьба должна была состояться через три месяца, как раз после сбора налогов.

Я решил опередить братца, и заявился к его нареченной. Шестнадцатилетняя баронесса была белотела и светловолоса. Ее голубые, поистине небесные, глаза излучали дивный свет, а звуки голоса заставляли забыть все печали. Я представился ей именем брата, сказав, что специально приехал к ней раньше срока, для того чтобы убедиться в ее добрых ко мне чувствах и расположить к любви.

– Я не хотел бы, чтобы наш союз был лишь торговой сделкой. Я мечтаю видеть в своей жене не просто женщину, которая подарит мне сыновей, и с которой я продолжу род баронов Лордат. Я хочу найти в ней неземную любовь, любовь до гроба, любовь, побеждающую смерть.

В школе господина де Савера мы обучались не только владению оружием, но и трубадурскому искусству. Кроме того, мне было восемнадцать лет, я был очень высоким и стройным, с черными шелковистыми волосами ниже плеч и в ладно скроенном платье, которое я приобрел на деньги хозяина. Словом, я быстро добился взаимности, встречаясь с ней в ночной тиши великолепного сада, где в беседках мы придавались любовным утехам.

Ко дню, когда должен был прибыть мой ненавистный братик, она призналась мне, что беременна.

Зная от своих слуг, что Пьер со свитой остановился в дне пути от Лурда, где находился замок прекрасной Амалии, я отлучился от нее и, напав на брата, скрестил с ним мечи. Тяжело раненного Пьера я бросил в канаву и затем вернулся в баронский замок, где сразил свою даму неожиданным признанием.

– Да, я не Пьер Лордат. Я Анри Лордат – его младший брат. Я убил твоего жениха, потому, что я люблю тебя.

Услышав это, прекрасная Амалия сначала залилась слезами, а потом велела мне доподлинно объяснить, где я бросил тело Пьера, и, собрав слуг, и надев теплую накидку, отправилась на поиски. Мне пришлось ехать с ней, для того чтобы показывать дорогу. За весь путь мы не проронили ни единого слова.

Найдя брата, я понял, что он к удивлению моему еще жив. Амалия велела осмотреть Пьера своему лекарю, после чего, когда его уложили в карету, она подошла ко мне и тихо, но властно, велела убираться прочь.

– Я полюбила вас сеньор чистой любовью. Теперь же моего ребенка отдадут на воспитание чужим людям, а я сама от позора должна буду закрыться в монастыре, где и проведу оставшиеся мне годы. Молите Бога, чтобы ваш брат выжил, и чтобы душу вашу не испоганила печать Каина. Я тоже буду молиться за вас. Прощайте.

Потерянный и убитый я вдруг понял, что люблю эту женщину. Я просил ее бежать вместе со мной в Тулузу, где добрейший граф Раймон без сомнения благословит наш союз. Но она осталась непреклонной. Пьера положили в карету, и вскоре процессия скрылась за поворотом дороги.

Я снова остался один.

Потом, через пару лет я узнал, что Пьер не отказался от спасшей его Амалии и моей дочери. К слову, после нанесенного мною ему ранения, он уже не мог иметь собственных детей. Таким образом, моя девочка сделалась законной наследницей Лордат. Ценой, которую я заплатил за это, было честное слово, никогда не искать встречи с Амалией и дочерью, и до самой смерти Пьера и его жены не открывать ей правды, о ее происхождении.

Будь я богом – не было бы и дьявола

Мучаясь от неизвестного мне до этого чувства вины, и пытаясь забыть укравшую мое сердце мадонну Амалию, я невольно возвращался мыслями к своим родителям, ставшим катарами. Были ли они правы? Можно ли с твердостью сказать, что вот эта вера является истинной, а та ложной. Как разобраться во всех этих сложностях, если ты не Бог? Зачем разбираться? Тулузское графство состояло на половину из добрых католиков и почти на половину из катар. Были, конечно, и другие церкви и религии, но они представляли меньшинство, и я не буду тратить на них время.

Несмотря на явные противоречия доктрин, в доброй Тулузе католики и катары уживались на правах добрых соседей. В одной семье могли жить католики и катары не мешая друг другу. Выходя из своего дома, житель Тулузы мог отправиться сначала в трактир к католику, потом в харчевню, хозяин которой почитал Совершенных. А где и у кого оказывался после… да какое это имеет значение?..

Большинство тулузских дворян и рыцарей были катарами или симпатизировали им. Совершенные ходили босяком, и не ели мяса, не желая осквернять себя мертвечиной. Главы католической церкви разодевались в драгоценные одежды, унизывая персты дорогими перстнями. Давшие обед бедности – монастыри постоянно увеличивали свои владения, пополняя закрома и сокровищницы, а рыцарские ордена зачастую мало чем отличались от разбогатевших на чужом горе разбойников, управляющих теперь собственными наемниками.

Поэтому неудивительно, что народ симпатизировал катарам, а не католикам.

Видя такое отношение к новой религии Раймон Пятый был вынужден пригласить к своим детям в качестве наставников католического священника и Совершенного. Столь прогрессивное решение стоило ему немалой крови, так как в 1163 году, приблизительно через год после того, как господин принял меня на службу, папа Александр Третий[4]4
  Александр III (Alexander III), в миру Роландо Бандинелли (Rolando Bandinelli) (умер 30.8.1181), папа римский с 1159 г. Стремился утвердить папскую теократию. Вёл борьбу против императора Фридриха I Барбароссы (который противопоставил А. Ill антипап – Виктора IV, Пасхалия III, Каликста III, Иннокентия III). C этой целью поддерживал Ломбардскую лигу. В конфликте с английским королём Генрихом II использовал Т. Бекета. Вынудил Генриха II признать верховенство пап.


[Закрыть] созвал Собор в Тулузе, на котором заседали шестнадцать кардиналов, сто восемьдесят четыре епископа и более четырехсот аббатов. Итогом Собора было вынесенное официальной церковью решение, о том, что ересь нашла приют в Тулузской земле, откуда она и отравляет Гасконь и другие южные провинции. Посему церковь вменяла в обязанности духовенству под страхом отлучения не принимать у себя в домах еретиков и даже не торговать с ними.

Впрочем, до известного времени, решение это оставалось лишь решением на бумаге, в то время как в свободной Тулузе царили законы любви, братства и взаимной помощи между сеньорами и их подданными.

Еще через два года католическая церковь снова напомнила о себе устроив публичную дискуссию, на которую были приглашены представители всех значимых в южных провинциях еретических церквей. Для участия в диспуте были приглашены сеньоры, принявшие катарскую веру или открыто сочувствующие какой-нибудь секте, не состоя в ней: одной из первых свое приглашение получила графиня Констанция – сестра Людовика Седьмого Французского[5]5
  Людовик VII Французский (около 1120–18.9.1180). Король с 1137 г. Из династии Капетингов. Один из предводителей 2-го Крестового похода (1147–1149). В его отсутствие регентом был аббат Сугерий, упрочивший позиции королевской власти. В 1152 г. Людовик VII расторг брак с Алиенорой Аквитанской, что привело к временной утрате Францией Аквитании (отошедшей в 1154 г. к Англии) и положило начало длительной борьбе между французскими (Капетинги) и английскими (Плантагенеты) королями за французские территории.


[Закрыть], супруга Раймона Пятого и мать Романе, Раймон Транкавель – виконт Альби, Безье и Каркассона и почти что все вассалы графа Тулузского.

Как я это понял из рассказов наших баронов, то и дело наезжающих со своими свитами в замок, под предлогом публичного обмена мнениями, святые отцы попытались устроить судилище над прибывшими туда сеньорами, зачитав им обвинения, и требуя ответов в форме допросов. Это самовольство было встречено выражением всеобщего неодобрения. Так что большинство посчитавших себя оскорбленными дворян попыталось сразу же покинуть собрание, так что духовенству пришлось наконец отступить и устроить обещанную дискуссию.

Все шло более или менее мирно, стороны обменивались своими толкованиями различных мест в Евангелие и Библии. Камнем преткновения оказался вопрос связанный с церковными богатствами. То есть – больной вопрос духовенства.

Католическую церковь и раньше обвиняли в том, что проповедуя бедность, они живут роскошнее князей, носят дорогие одежды, украшения, латы.

После этого не нашедший слов оправдания или каких-нибудь других контрдоводов аббат Альби отлучил «добрых людей» от церкви. Те же только посмеялись над священниками, сообщив им, что те сами являются еретиками, а отлучения брошенные еретиками, не могут восприниматься как серьезная потеря для людей живущих во Христе.

Катары не были лишены свободы передвижения, так что сразу же по окончании дискуссии, они благополучно убрались в свои лесные церкви и горные общины. В общем, каждый остался при своем.

Тем же, кто не был катарами, а лишь сочувствовал и помогал им, было сделано предупреждение. Впрочем, вряд ли оно кого-нибудь по-настоящему могло задеть. Тулуза была богатейшим графством, исправно вносящим в казну и закрома Франции немалые доходы, поэтому никто даже не мог предположить, что когда-нибудь король Франции может пожелать беды своим верным вассалам.

Однажды, перехватив после занятий обучающего Романе катара, я попросил его изложить мне суть своего учения, и он поведал историю Сотворения мира и человека. Вот она:

Господь сотворил небо и землю, растения, животных да ангелов небесных. Ему не было нужды сотворить смертного человека. Ведь смертный должен был погибнуть, а разве приятно отцу видеть смерти своих детей? Бог не изобретал смерть – не звал ее в свое царство, которое было совершенно и прекрасно.

Но Люцифер – один из ближайших высших ангелов Бога возревновал своего создателя к тому, что тот умел творить, и все, что он делал было прекрасно.

– Все то же самое я смогу сделать лучше и совершеннее, нежели Бог, – сказал Люцифер – и восстал против Бога.

Восстал и был повержен. Повержен, но не уничтожен – потому что не Бог сотворил смерть. Зачем Богу убивать кого-либо?

Бог не разорвал вероломного вассала Люцифера на тысячу кусков, не разметал его по ветру, так чтобы и памяти о нем не осталось. А всего лишь отправил в ссылку на землю, позволив ему осуществить там свой замысел, не касаясь божественных дел.

Бог надеялся, что падший ангел поймет свои заблуждения, и, смирив гордыню, признает свои ошибки и снова, подобно блудному сыну из писания, явится к нему со словами покаяния.

Но этого не свершилось. Вопреки всему Люцифер объявил остальным ангелам, что с этого дня он сделался свободным и теперь зовет их присоединиться к нему.

В доказательство своей возросшей силы он создал человека из глины, но глиняный болван не смог даже открыть глаз. В нем не было божественной искры, которую мог зажечь лишь Бог.

Тогда Люцифер заманил к себе двух ангелов Адама и Еву, пришедших к нему, чтобы убедить своего бывшего собрата вернуться в семью.

Но вместо того, чтобы послушаться друзей, Люцифер создал для небесных ангелов земные тела, и предложил им попробовать пожить на земле, для того чтобы убедиться в правдивости его слов.

– Поживите здесь хотя бы один день, и если к заходу солнца вы решите, что мой мир хуже того, что создал ваш Господь, я признаю его правоту и покаюсь в грехах, – сказал он. При этом Люцифер заколдовал тела таким образом, чтобы вошедший в них ангел тут же потерял память. Забыл кто он и откуда, и был полностью во власти врага.

Так вероломный Люцифер – отец лжи и смерти – создал людей.

Наблюдая с неба за тем, что творилось на земле, другие ангелы пытались спасти порабощенные души перволюдей, но едва они оказывались на земле, Люцифер уговаривал их облачаться в тела. И едва только ангелы касались земных оболочек, они теряли память.

Тем не менее сама земля устроена таким образом, что всему когда-нибудь на ней приходит конец. Так и человеческие, смертные тела должны были, отслужив свой срок, сойти в могилу, выпустив из своего плена бессмертные души ангелов.

Но Люцифер изменил правила, и после смерти ангелы не могли освободиться от ненавистных земных оболочек, а были призваны перерождаться вновь и вновь. Жить, любить, творить, убивать и снова умирать, чтобы вновь рождаться и жить…

И тогда Господь послал своим ангелам спасение – благую весть о том, кто они такие, потому что только вспомнивший о своих крыльях ангел может в час смерти взлететь, достигнув престола Творца.

Только истинное создание Господа может победить смерть и вновь войти в дом своего отца.

Я внимательно выслушал Совершенного и попросил его разрешения встретиться вновь. Тем не менее я не стал катаром. Вообще, я готовился к вступлению в орден иоаннитов, к которому принадлежал мой юный повелитель Раймон. А я, как верный телохранитель, должен был быть везде и всюду при своем молодом господине. Так я стал рыцарем.

Признаться, под влиянием учившего Романе катара, я начал испытывать определенные симпатии к этой вере и где-то даже простил своих родителей.

Как слугу графа меня глубоко задело и возмутило предательство вассала Люцифера своего сюзерена. Воистину – будь я Богом – от Люцифера, после учиненной им пакости, осталось бы мокрое место.

Будь я Богом – не было бы и дьявола!

Да минует меня чаша сия

Думаю, что теперь я должен рассказать немного о маленьком Раймоне. Романе был пухленьким мальчиком, любившим хорошо поесть и попроказничать. Отец готовил его к благородной роли хозяина Тулузы, поэтому Романе с самых ранних лет приучался к мысли, что в один из дней он станет графом и нашим сюзереном. Мальчик присутствовал на Совете, сидя сначала на руках у няньки, затем на большом стуле рядом с отцом. Умирая от страха и не смея ослушаться Раймона Старшего, он присутствовал во время допроса и пыток разбойников, приучаясь к отведенной ему судьбой роли.

Часто засиживаясь вместе со взрослыми на веселом пиру, он засыпал нахлебавшись разбавленного вина, подперев ручонками щеки или заваливался рядом с собаками на деревянном настиле.

Впрочем, слуги сразу же относили его в опочивальню, где малыша раздевали и укладывали на жесткое ложе, как это и было положено рыцарю.

Несколько лет моя жизнь в замке напоминала спокойный и мирный сон. Время от времени я участвовал в небольших вылазках, возглавлял отряды по истреблению особо разгулявшихся лиходеев. Но это не шло ни в какое сравнение с бурными школьными годами. Я отдыхал.

Когда маленькому Раймону исполнилось семь лет я начал обучать его владению мечом. Не скажу, что всю жизнь мечтал о роли няньки при карапузе, но работа есть работа. И с Раймоном еще не было никаких особых хлопот.

Он показал свой нрав в десять лет, в день рождения его отца.

Как обычно этот праздник отмечался всей Тулузой. На улицах повсюду были зажжены факелы, специальные устройства метали в воздух капли горящей смолы. Подготовка к празднику заняла целый месяц. Красотки покупали материи на новые наряды, в которых собирались покрасоваться на празднике. Обычно на день рождения Раймона Пятого простолюдины заключали помолвки и устраивали свадьбы, приобщаясь, таким образом, к общему ликованию знати.

На турнирном поле были специально поставлены огромные столы, из погребов по специальным доскам катили толстопузые бочонки. Печи нескольких харчевен были заняты выпеканием мясных и рыбных пирогов, вокруг поля с угощениями были выставлены специальные жаровни, на которых жарилось мясо.

День рождения Раймона Пятого отмечался двумя воинскими турнирами, первый среди рыцарей самых благородных кровей, второй на закуску, из простолюдинов. Дальше шли шутливые поздравления, танцы юных дев, на головах которых красовались венки с вплетенными туда гроздями винограда – символ процветания Тулузы, и горящими свечами во славу Святой церкви.

Добрейший Раймон шел к накрытым столам своих подданных и выпивал с ними кружку молодого вина, после, благословив их на пир и перецеловав красоток, хозяин Тулузы возвращался в замок, окруженный свитой, гостями и воинами.

Вдоль дороги к замку выстраивались тулузские лучники с зажженными факелами, которые они поднимали над головой, когда мимо проезжал конь Раймона, салютуя своему сюзерену.

Замок также светился от разноцветных огней, отчего казалось, будто ночь и день меняются местами. Вино лилось рекой, вокруг стола в замке скакали акробаты, пели свои песни трубадуры и жонглеры, бывалые рыцари рассказывали о своих славных подвигах. С веселым лаем меж слуг, суеты и веселья сновали графские собаки, которым гости кидали щедро промоченные в сале куски хлеба и обглоданные кости.

Вдруг музыка стихла, по особому знаку графини Констанции, слуги расчистили дорожку, по которой в зал вошел маленький Романе. Мальчик был серьезен и слегка печален, всем бросилось в глаза его черное облачение, отсутствие украшений, которых он так любил, и оружия.

Гости замолчали, давая возможность наследнику поздравить отца. Раймон Пятый поднял от тарелки уже довольно-таки тяжелую голову и доброжелательно уставился на мальчишку.

– Отец! – Четко и звонко произнес Романе. – Отец, я поздравляю тебя с твоим днем рождения и желаю долгих лет жизни, блистательных подвигов, процветания графства, и… и… я хотел бы сказать, что хочу уйти к «добрым людям» и отдать права наследования моему брату Булдуину.

Все замолкли.

– Надеюсь, что это шутка? – весь хмель разом улетучился из головы хозяина Тулузы. – Ты выдумал эту чушь с тем, чтобы развеселить наших гостей? Отвечай же!

– Мое желание сделаться катаром тверже стали. Я никогда не отступлю от задуманного. – Мальчик побледнел, но выдержал испепеляющий взгляд отца.

– Это ты внушила ему эти мысли? – тулузский граф ткнул в лицо жены кривым похожим на коготь хищника пальцем. – Ты, змея, хочешь, чтобы он стал чертовым катаром? Одним из тех, которые словно не мужчины ходят в бабьих тряпках, бреют бороду, не едят мяса и не носят оружия?! Ты хочешь, чтобы он сделался святошей! Чертовым святошей, спасающим свою душу и не пытающимся спасти никого боле?! Человеком, который ни за что не отвечает, ничего не хочет, никуда не стремится?! Для которого нет ни дома, ни семьи, который может удавиться или броситься на меч, лишь бы только поскорее завершить свою жалкую жизнь!

– Нет, отец, мама тут ни при чем, я сам хочу стать катаром! Потому что наш мир, он не совершенный отец! Мы живем во лжи! Церковь Любви – она спасет всех. Я знаю, я хочу быть среди «добрых людей»! Я хочу, чтобы любили меня, я…

– Молчи! Кто внушил тебе, что тебя не любят? Кто сказал тебе что я – Раймон Пятый не люблю своего наследника, своего старшего сына? Назови имя того лжеца, который посмел сказать тебе такое и я убью его собственными руками.

– Никто, отец. Никто не виноват. Я сам. – Мальчик затряс каштановыми чуть вьющимися кудрями, казалось, он готов провалиться сквозь землю и одновременно с тем не собирался отступать. – Я был среди них, мне хорошо там, они любят меня, они и тебя любят отец, просто ты не хочешь услышать их, впустить Христа в свое сердце, впустить любовь.

– Да не любовь это, пойми! – Раймон ударил по столу кулаком, опрокинув золотой кубок. – Не любовь уходить от своей семьи, бросая ответственность на плечи младшего брата. Не любовь – бросать мать нашу Тулузу беззащитной. Кто, как не мы, – потомки легендарного князя Гурсио, маркграфа Тулузы, – призваны самим Богом защищать эту землю и этих людей?! Кто, как не мы?!

– Но, Церковь Любви…

– Еще раз говорю – это не любовь! Пойми ты – легче легкого думать только о себе и ни о ком больше. Я оберегаю народ, защищаю его своим мечом. Я щит Тулузы и его меч! Ты тоже должен стать мечом, щитом и весами правосудия. Это наша ноша, и ни один из рожденных правителем не в праве отказываться от нее. Прими и ты, мой сын, свой крест. Прими его и веруй!

– Но если эта ноша слишком тяжела для меня?

Раймон Тулузский задумался. Было бы проще простого наподдать мальчишке. Запереть его в его же комнате, посадить на хлеб и воду, как это принято у его возлюбленных катар, заставить признать свою ошибку. Но граф действительно любил сына. Поэтому он сделал невозможное.

– Я обдумал твою просьбу Романе, и вот что решил. Кто я такой, чтобы идти против воли Бога? Возможно, ты и твои катары правы, и на самом деле, ты призван для чего-то иного. Что ж, если твое решение непреклонно, я не стану мешать тебе. Для того чтобы сделаться катаром, следует поститься в течение месяца. Начинай пост прямо сейчас. И если через месяц, ты будешь достоин стать катаром, что ж, значит, ты будешь катаром, а твой младший брат Булдуин унаследует трон Тулузы. – После чего Раймон Пятый призвал к себе сына и заключил его в объятия, одновременно давая знак слугам забрать со стола поставленные для наследника тарелку и кубок.

По тому, с каким вожделением юный Романе проводил уносящего тарелку слугу, я решил, что он уже сожалеет, что не объявил о своем решении после пира, и заподозрил, что блажь вскорости пройдет. Я ошибся.

Не знаю, почему Раймон Старший принял такое странное решение. Знаменитые трубадуры, начиная с этого дня, не уставали слагать песни прославляющие это событие. Никто не мог ничего понять, строя догадки и измышляя собственные версии произошедшего. Но возможно, он лучше других знал своего сына, и не верил в то, что сластолюбивый, нервный и взбалмошный мальчишка сумеет выдержать строгую и полную лишений жизнь Истинного катара. Ко всему прочему, он прекрасно знал Совершенных из Церкви Любви, понимая, что кому-кому, а им меньше всего нужен бывший наследник тулузского престола. В то время в Тулузе было множество церквей, рыцарских орденов и различных общин, каждая из которых мечтала заполучить в число своих прихожан отпрыска благородного дома, с тем, чтобы в последствии влиять через него на политику в стране и пополнять свои кошельки. Но никому не был нужен отрекшийся наследник.

Как выяснилось в последствии, Раймон Пятый оказался прав.