Текст книги "Рыцарь Грааля"

УКРАДЕННЫЙ ПОЦЕЛУЙ

Как и было запланировано в самом начале, Пейре и его верный оруженосец Хьюго покинули отряд задолго до владений Раймона Пятого. Готфруа опасался, как бы об их вылазке не стало известно в замке. И тогда граф мог спросить с добровольных истребителей разбойников, почему они не привезли ни одного на праведный суд? Куда девался Черный Рыцарь? И главное, чем же благородные рыцари отличаются от разбойников, промышляющих пленением и похищением людей не с целью предать их справедливому суду своего сюзерена, а единственно с целью выкупа?

А на такие вопросы по понятной причине отвечать не хотелось, так же, как никто не собирался отчитываться перед графом за полученные от Черного Рыцаря деньги.

Да и что говорить-то, где, скажите на милость, путевому воину раздобывать для детей малых хлеб насущный, если в стране мир? Вот и приходится идти в наемники, присягая чужим господам, или очищать землю от скверны типа разбойников и работорговцев, разумеется с пользой для себя.

Желая скрыть свое участие в походе, Пейре отправился в один из монреальских замков, где пел и всячески развлекал уже не ожидавших до весны услышать трубадуров хозяев. Отдохнув как следует и получив подарки, Пейре вернулся в Тулузу.

Двор графа Раймона был по-прежнему пышен и великолепен. С тоской трубадур взглянул в глаза благородной графине Констанции, и сердце его чуть не разорвалось от тоски и отчаяния. Жестокая госпожа смотрела на своего юного обожателя свысока, за время, которое Пейре провел в походе и Монреале, ее голубые глаза сделались холоднее льда.

– Чем я провинился перед вами, о несравненная, – спросил Пейре, опускаясь перед дамой своего сердца на одно колено, – что заслужил такой прием?

– Тем, что вы, негодник, покинули нас так надолго, – графиня казалась обиженной, и это подхлестнуло Видаля пойти в атаку.

– Неужели мои уши не обманывают меня, возможно ли поверить в то, что вы скучали без меня, мой ангел?

– Ах, Пейре, – Констанция зевнула, на мгновение показав трубадуру свое розовое нёбо и ряд жемчужных зубов. – Мне нравилось, когда вы бились на турнире с виконтом Каркассона, когда вы исполняли сирвенту Бертрана де Борна, а крестоносцы стучали ногами и кружками. Я люблю решительных мужчин, которые знают чего хотят и добиваются намеченной цели.

Она картинно отвернулась от трубадура и скрылась в своих покоях.

«Быть решительным, знать чего хочу и добиваться цели! Да разве это не то, к чему всегда стремился я сам?!» – Пейре был в полном восторге. Впервые холодная Констанция показала ему весь огонь своей страсти и любви.

Голова шла кругом, хотелось скакать, бежать, рубить, любить… Да, именно любить! Констанция сказала, что он должен быть смелее и настойчивее.

Пейре вышел во двор и, забрав на конюшне своего жеребца, гнал его какое-то время, захлебываясь встречным ветром. Мысли путались, уставший, он остановил коня и повалился в высокую траву. Сверху на него смотрел голубой глаз бога или дамы сердца.

Вдруг Пейре сделалось страшно – что, если Констанция хотела, чтобы он сразу же продемонстрировал ей напор и натиск, доказав на деле, что он, черт возьми, мужчина?! Неужели она хотела, а он не понял этого? Видаль вскочил на ноги. Не было никакого сомнения – Констанция явственно описала, чего она хочет – не трубадура, молящегося на нее как на икону, а страстного мужчину, чьим ласкам она могла бы подчиниться, в чьих объятиях растаять. Пейре вспомнил сутулую фигуру Раймона Пятого, мягкий и добрый, он не был и в половину таким, какого хотела прекрасная донна.

План созрел мгновенно. Пейре должен был вернуться в замок, остаться там на всю ночь, поджидая, когда спальня графини опустеет, для того чтобы взять ее хозяйку приступом.

Эту ночь Видаль не спал, с вечера он приказал замковой прислуге приготовить бочку для мытья: как и многие другие рыцари, он любил мыться в чрезмерно горячей воде с благовонными маслами, после чего оделся и принялся ждать.

Пейре и раньше случалось ночевать в замке, поэтому он прекрасно знал расположение всех комнат и устроился как раз недалеко от спальни графини. Конечно, куртуазнее было бы забраться к ней на балкон по веревочной лестнице, но сей предмет нужно было сначала закрепить наверху, и только после этого лезть. У Пейре не было союзника в покоях графини, и сама она, по всей видимости, не собиралась упрощать труд своего рыцаря, поэтому Видаль решил действовать наверняка. Притаившись за дверью своей комнаты, он слышал, как в коридоре ходит стражник, как служанки разносят тазики для умывания и флаконы с притираниями, слышал и как, вальяжно опираясь на палку, Раймон прошествовал в спальню жены.

Пейре умирал от ревности, представляя свою дорогую Констанцию в объятиях старого мужа. Наконец забрезжил рассвет, и Пейре понял, что заснул. Трубадур поднялся и, размяв затекшие члены, выглянул из своего укрытия. Первое, что увидел Видаль, была спина удаляющегося Раймона Тулузского. Секунду трубадур приходил в себя и затем, сухо произнеся молитву Деве Марии, бесшумно скользнул в сторону дверей опочивальни госпожи и, распахнув двери, предстал перед розовой от сна красавицей. Констанция посапывала во сне, отчего сделалась похожей на пухленькую девочку.

Пейре закрыл дверь и, одним прыжком оказавшись на постели своей дамы, нырнул под одеяло, сомкнув для верности алые губки графини страстным поцелуем. Его руки при этом оказались на мягких теплых холмиках, отчего он ощутил небывалый прилив счастья и восторга.

– Я люблю вас! – прошептал он в ухо графини. И тут она заорала. Нет, Пейре и раньше приходилось уламывать не желающих его ласки красавиц, и те, случалось, повизгивали. Но это! В одну секунду Пейре спрыгнул с графини и подскочил к двери, где, столкнувшись с пришедшим на крики стражником, заехал ему коленом в пах и вылетел в коридор. Навстречу Видалю летели слуги, а вслед ему несся несносный ор.

Пейре сбил с ног нескольких слуг, ворвался в конюшню, вскочил на спину своего скакуна и дал деру.

На улицах еще было немного людей, поэтому Видаль никого не подавил и не искалечил. Влетев в свой дом, он кликнул Хьюго и потребовал немедленно собираться в дорогу. С собой было решено взять деньги, вещи, броню, запасное оружие, провиант на первое время да белую лютню.

Часть денег Андре должен был передать Пьеру, дабы, если озлобленный выходкой трубадура граф решится конфисковать «Гнездо певчей пташки», отец сумел сохранить хотя бы часть сбережений.

Напуганный и незнающий толком что делать Видаль позволил управляющему надеть на себя плащ с капюшоном, скрывающим лицо и, поцеловав рыдающую Карел, вышел из дома, сопровождаемый оруженосцем.

Не прощаясь ни с кем из друзей и моля Деву Марию и святого Георгия, чтобы те позволили ему пройти незамеченным мимо городской стражи, Видаль покинул город.

О ТОМ, КАК ПЕЙРЕ УХАЖИВАЛ ЗА НЕПРИСТУПНОЙ ЛОБОЙ, И О ВОЛКЕ-ОБОРОТНЕ

Пейре и Хьюго мчались что было сил, нигде не задерживаясь и не открывая никому своих настоящих имен. Меняли лошадей, ели и закупали провизию с собой, чтобы снова пуститься в путь.

Они опасались останавливаться на ночлег в гостиницах, где их могли найти посланные вслед за Видалем всадники графа. Не заезжали в замки, в большинстве из которых их знали, и выдали бы в руки Раймона.

На много ночей пути постелью рыцаря и оруженосца сделалась земля, крышей небо, а стенами густые леса. Несколько раз Видаль просился на постой в монастыри, объясняя там свое путешествие желанием примкнуть к королю Ричарду и его крестоносцам в благом деле Третьего крестового похода за освобождение Гроба Господня из лап неверных.

В конце концов эта легенда настолько укоренилась в сознании трубадура, что он совсем было уже поверил в свое искреннее желание биться с сарацинами.

Об истинной причине путешествия не давали забыть память и сны. Желая избавиться от докучливых видений, Пейре написал песню об украденном поцелуе, благодаря которой, однако, не избыл свою страсть к Констанции, но обессмертил свою шалость в веках. Ведь песня была тотчас же подхвачена бродячими певцами. Слетев с уст Пейре лохматым веселым воробьем, секрет замахал крыльями и пропал где-то, затерявшись среди невысоких облаков.

Проезжая через Черные горы, Видаль решил посетить знаменитую на весь Лангедок Стефанию Лобу, красоте и неприступности которой трубадуры пели песни. А значит, любому странствующему рыцарю или певцу хотелось познакомиться с дамой, на гербе которой красовалась волчья голова. Увенчав себя прихваченной из Тулузы трубадурской двойной короной, Пейре был принят в Кааб-Ape как желанный гость. Одного взгляда на хозяйку замка хватило, чтобы Пейре выкинул из головы Констанцию и влюбился в Лобу.

К слову, Констанция была как минимум втрое старше Видаля, и только его пылкое, юное воображение и страстная уверенность в том, что на свете не существует некрасивых или старых женщин, а все они молоды и прекрасны, подпитывало эту страсть.

С хозяйкой же Кааб-Ape все было по-другому. Рослая и красивая воительница, умеющая драться на мечах и булавах и часто устраивавшая скачки по лесной дороге, Лоба была чуть старше Видаля, и ее руки и благосклонности добивались несколько отважных воинов, среди которых самым заметным был прославленный трубадур и инфант Фуа Раймон. Друг, которому, судя по всему, гордая Лоба отдавала предпочтение перед остальными рыцарями.

Что же касается Видаля, то, к сожалению для последнего, Лоба не замечала его.

– Я волчица, – сказала как-то хозяйка Кааб-Ape в ответ на страстные признания трубадура. – Я волчица, которая ищет своего волка.

– Я волк! – обрадовался Видаль, придав своему лицу свирепое выражение и даже обнажив клыки.

– Вы соловей, любезный Пейре! А волчица и соловей – никудышная пара.

Уязвленный таким явным отказом, Видаль ходил вокруг замка, размышляя, чем бы покорить сердце гордой красавицы.

Купив у охотников волчью голову, он прикрепил ее к своему щиту и отправился в таком виде в замок.

– Волчья голова еще не делает из вас волка, – рассмеялась Лоба. – Волк – это нечто иное, страшное, темное, ночное. Волк не питается травой, он рыщет по лесам и забирается в жилища людей в поисках мяса.

«Что ж, если одной головы мало, – решил Видаль, – придется превратиться в настоящего волка. Но как это сделать?» Желая привлечь внимание гордой красавицы, Пейре придумал новый трюк. Он купил себе шкуру волка, заказал у кузнеца специальные отпечатки волчьих лап с большими когтями и начал оставлять следы сначала близ Кааб-Ape, а затем, желая напустить жути и страха, стал по ночам воровать у крестьян мелкий скот, оставляя на земле огромные отпечатки волчьих лап.

Когда Лобе доложили, что в ее владениях объявился свирепый волк, который воет, пугая округу, и режет скот, красавица не могла и подумать, что все это происки влюбленного в нее рыцаря. Слишком уж непохожими на общепринятые ухаживания были поступки Видаля.

Она дала разрешение на отстрел хищника и ждала уже увидеть его шкуру, когда ей доложили, что случилось ужасное. На глазах у устроивших охоту на волка крестьян тот обратился в человека, причем не просто человека, а благородного рыцаря.

Охотники отогнали собак, но те серьезно покусали горе-оборотня.

Удивленная и заинтригованная Лоба велела принести пострадавшего в свой замок, дабы она могла самолично ухаживать за ним, что и было нужно хитрому Пейре.

К сожалению для Видаля, он быстро шел на поправку, так что через две недели ему все равно пришлось оставить так и не полюбившую его Стефанию Лобу.

Тем не менее это происшествие немножко развеяло грустное настроение Видаля, так что он уже меньше переживал насчет Констанции и, возможно, желавшего отомстить ему Раймона.

Любопытно, что со дня памятного переодевания Видаля в волчью шкуру в народных сказках и легендах наряду с обычными и давно приевшимися всем персонажами впервые появился волк-оборотень.

Земли итальянцев встречали Пейре сладковатыми винами и певучим, словно итальянцы происходили не от Адама с Евой, а от птиц небесных, языком.

Видалю, наверное, следовало побыть здесь подольше, слушая местных певцов и волочась за востроглазыми, темноволосыми красавицами, но неумолимый рок гнал его все дальше и дальше.

В дороге юноша серьезно заболел, так что по приезде в Марсель Хьюго пришлось тащить своего внезапно потерявшего сознание хозяина до первой попавшейся гостиницы, где Пейре проспал двое суток.

Голова пылала, трубадур то проваливался в бездны клокочущего ада, то устремлялся ввысь. Много раз он пролетал над городами и деревнями, чуть было не задевая за высокие башни замков и за верхушки гор. Он летел, продираясь сквозь тучи, пока не удавалось разорвать их объятия, устремившись в черное звездное небо.

Светила росли, Пейре летел и летел, увлекаемый лунным ветром. Желтые, белые, даже оранжевые планеты, мимо которых несся трубадур, то обдавали холодом, то грозились опалить волосы юноши.

Выплывшая из-за горизонта черная планета на какое-то время закрыла собой свет. Пейре напрягся, ожидая неминуемого столкновения, когда, повинуясь неведомой силе, его губы разомкнулись, и в рот полилось ароматное горячее варево.

Юноша открыл глаза. Место черной планеты заняла голова с двумя светлыми косами. На трубадура смотрел, ухмыляясь во весь свой щербатый рот, служивший у Рюделя германец.

– Ну вот и славно. Ваш Пейре всех нас еще переживет, мессер. У него несколько жизней, так что когда одна изнашивается до дыр, он меняет ее как старую кольчугу, – германец кашлянул и отошел, освобождая место своему господину.

При виде светлых локонов Рюделя, Пейре рывком сел, вдруг обнаружив, что может сделать это без посторонней помощи. Он хотел уже подняться с ложа и кинуться в ноги сиятельному принцу, но его высочество вовремя подхватил юношу, в противном случае тот несомненно упал бы на земляной дол и, скорее всего, расшибся.

– Полно, мой друг! Сейчас вам следует позаботиться о своем здоровье, – Джауфре нежно обнял юного трубадура и бережно уложил его обратно. Но это было не так просто сделать – Пейре сжал руку принца с такой силой, словно боялся снова утратить его.

– «Мой друг»? Вы сказали «мой друг»?! – язык еще плохо повиновался трубадуру, и он был вынужден глотнуть слюны. – Означает ли это, что вы простили меня, благородный Рюдель?

– Простил. Тысячу раз простил, черт тебя возьми, Видаль! – Джауфре рассмеялся. – Раз уж сама судьба вновь соединила наши дороги, то никто кроме нее и не разлучит нас. Во всяком случае, в ближайшие два месяца.

– А что должно произойти в эти два месяца? – Пейре приподнялся на локтях, с удивлением отмечая про себя, что не знает, где находится.

– Со слов вашего оруженосца я понял, что вы собираетесь отправиться в святые земли, так что до самого Трипольского княжества мы окажемся попутчиками. Моя звезда, имя которой Мелиссина Триполийская, призывает меня в путь.

КРЕСТОНОСЦЫ

Болезнь отступала, и Пейре быстро выздоравливал. Должно быть, присутствие Рюделя, о дружбе с которым он грезил больше года, придавала ему сил. Едва поднявшись с постели, Видаль отправил в Тулузу посыльного с письмом для своего управляющего, в котором он просил выслать купленную для принца гитару и сообщал, что намерен идти за море с крестоносцами.

В ожидании ответа из дома он каждый день ходил в порт и на верфь, наблюдая за тем, как готовятся корабли. Ведь этой информации ждали дамы, и Пейре не хотелось ударить перед ними в грязь лицом.

Построенные и выкрашенные сообразно вкусам владельцев, корабли оснащались парусами. По специальным сходням на борт доставлялись литые пушки. Один раз Пейре присутствовал при испытании большого военного корабля. Ричард просил, чтобы трубадур засвидетельствовал, что испытание прошло успешно, в то время как Пейре в корабельном деле не понимал ровным счетом ничего.

Тем не менее он явился в указанное ему место и, представившись посланцем короля, потребовал начинать проведение испытаний. Выкрашенный в красный цвет королевский корабль вывели на приличное расстояние от берега, так что люди на пристани могли видеть снующих по палубе матросов. После этого раздалась какая-то команда, и удивленный Пейре стал свидетелем того, как моряки на корабле побежали к правому борту, толкая перед собой тяжелые пушки. Последовала новая команда, и люди на борту совершили тот же маневр налево, корабль при этом слегка накренился. Снова отрывистый приказ – и все понеслись направо. Новый крен.

Не зная как спросить о происходящем, Пейре уставился на стоявшего рядом с ним моряка.

– Хорошо качнули. Правильно, – сообщил тот, покручивая длинный ус. – Еще бы раз десять, и можно спорить, что посудина выдержит самый страшный шторм.

– Выдержит шторм? – Пейре посмотрел на говорившего. Он казался человеком бывалым. – А какая связь между беготней по палубе и штормом?

– Во время шторма волны качают корабль, накреняя его то в одну, то в другую сторону, пока он не ляжет бортом на воду. А ляжет – тут уж ему погибель и настанет. Поэтому всегда лучше недалеко от берега испытать, как он кренится, чтобы потом не плакать.

Довольный полученными разъяснениями Пейре доложился королю о проведенных испытаниях.

Почти что все время Ричард был занят со своими военными советниками или принимал послов, так что Пейре был предоставлен самому себе, а точнее, его милости Джауфре Рюделю, с которым они разговаривали о музыке и стихах. При этом Рюдель оказался хоть и на редкость бесталанным трубадуром, зато его отличали такие качества, как доброта и покладистый характер. Желая услужить принцу, Пейре, например, переписывал некоторые его песни, уверяя затем Джауфре, что его, Видаля, заслуги здесь нет. И это целиком и полностью произведение сиятельного принца. А он, Пейре, мол, лишь уловил желание своего сюзерена и подправил какую-то незначительную малость. Простодушный Рюдель верил объяснениям Пейре – и жизнь текла своим чередом.

Из Тулузы явился посланный гонец, который привез Видалю письма от графа Раймона и Андре, а также запеленатую со всей тщательностью и предосторожностями чудесную гитару, которую трубадур тут же вручил гостившему у него в тот день принцу.

Письмо Тулузского графа Пейре вскрывал дрожащими руками. Раймон написал его спустя месяц после истории с украденным поцелуем, и так как граф не имел понятия, где следует искать беглого трубадура, велел отнести послание в «Гнездо певчей пташки», дабы Пейре смог получить послание, когда вернется.

В письме добрейший граф Раймон уверял Пейре в своей самой искренней дружбе и в том, что он успокоил графиню, и она готова простить шалуна, если тот впредь обязуется не делать ничего подобного.

Раймон звал Видаля поскорее вернуться в родную Тулузу, которая, по словам графа, осиротела без его звонкого голоса.

Письмо от Андре касалось в основном хозяйственных дел. Управляющий расписывал, во сколько обошлись в этом году содержание прислуги и охраны. В отсутствие хозяина он был вынужден сократить их численность вдвое. Андре опасался, что если Пейре не вышлет денег, в скором времени ему уже будет нечем содержать дом и платить в казну.

Письмо было испещрено колонками длинных цифр, и только в конце его, как бы невзначай, управляющий сообщал о том, что у прислужницы Каролины родилась дочка, которую Андре был вынужден тут же удочерить, женившись на ее матери, за что и просил у хозяина прощения.

Пейре бросил письмо на резной столик, на котором они с принцем до этого затеяли играть в шахматы, и задумался.

В Тулузе, без сомнения, происходило что-то необычное. Иначе зачем понадобилось бы Андре принимать на себя грех Пейре? Незамужних баб с детьми всегда наличествовало в превеликом множестве, и это было в порядке вещей.

Добренький старый священник исправно крестил незаконнорожденных детей, предлагая матери в качестве отпущения грехов поставить в церкви свечу размером с новорожденного ребенка и читать три раза в день определенные душеспасительные молитвы.

Конечно, можно было допустить, что Андре сам был влюблен в хорошенькую Карел, но Пейре гнал от себя эту мысль. Бывший воспитатель Гийома де ла Тура, благородный и сдержанный Андре Тидьи, не вязался с образом старого и охочего до молодого тела развратника. И Видаль это знал наверняка, своим поступком он спасал не только рыжую Карел, но и самого Пейре.

Не скрывая от принца, что у него родилась дочь, Видаль спросил совета. Обсудив положение дел, друзья пришли к решению отослать управляющему деньги на содержание дома и прислуги, но с тем, чтобы оставалась крупная сумма на малышку. Рюдель полагал, что за время их отсутствия в Тулузском графстве, должно быть, произошли какие-то перемены, и, возможно, в преддверии Третьего крестового похода святая католическая церковь ожесточила требования к нравственности. Поэтому в своем ответном письме Пейре поздравлял управляющего с рождением ребенка и не указывал на отправляемый в письме излишек.

– Не беспокойся, Пейре, в Святой земле все будет зависеть только от тебя, там ты сможешь стать королем или правителем, привезти много золота и товара. Многие нищие рыцари, которые отправлялись в Первый и Второй крестовые походы, не имея ни лошади, ни приличного вооружения, возвращались с набитыми золотом сундуками. Так что, возможно, что по возвращении ты сможешь пожаловать своей дочери и ее приемному отцу целый город или небольшую провинцию.

Обрадованный такими перспективами Пейре пошел дальше, и втайне от своего друга и покровителя Рюделя переписал письмо к Андре, в котором дарил ему свой тулузский дом, с правом продажи или сдачи внаем. Кроме того, он обещал высылать по мере возможности деньги, которых должно было хватить на уплату податей и содержания прислуги.

«Буду свободен как ангел небесный – без дома, без семьи, лишь белая лютня за плечами и лунная дорожка в море. Плыви по ней за мечтой, за судьбой, за любовью…» – пел Пейре Видаль. Его путь был легок и почти что невесом, как дымка над водой, как песня над кормой. А душа уже летела вперед за океан навстречу подвигам и приключениям.

Но если Пейре мечтал о походе как о прекрасной сказке, в которой по пророчеству Джауфре ему светила корона, золото и прекрасные женщины, сам принц по мере приближения заветного дня становился все мрачнее и мрачнее.

Он ждал встречи с прекрасной повелительницей своего сердца, как ждут встречи с судьбой, желая ее и страшась. Дело в том, что Джауфре много лет мечтал о даме, лица которой никогда не видел. Он полюбил прекрасную и благородную Мелиссину Триполийскую, только услышав о ней. Много лет трубадур и принц слал к стопам своей дамы сердца полные любви и тоски признания, и вот теперь они должны были увидеть друг друга.

«Меня любовь узрит, и тут же я умру», – написал Рюдель и понял, что предсказал собственную кончину.

В вещем сне он уже видел лицо своей дамы, которая звала его, заклиная святым именем Амура. Наконец принц решился совершить свое паломничество за любовью и смертью.

Об этой странной идее его высочества знали все его друзья, но верил в пророчество только впечатлительный Пейре. Он умолял Джауфре отказаться от опасного путешествия, заклиная его спасти свою жизнь. Но принц был неумолим и в 1189 году в составе эскадры Ричарда Львиное Сердце его корабль отчалил от пристани Марселя.