Текст книги "Двойник Жанны де Арк"

О том, как Брунисента готовилась к свадьбе, а ее отец со свитой встретились с баронами лесов Нанси

Вопреки обыкновению Брунисента плохо спала ночь. Причиной тому были папильотки, на которые новая служанка накрутила ее волосы. Проклятые папильотки были жесткими словно камни и больно тянули волосы. Вторая причина ее состояния – горестные думы о своей безрадостной доле и прекрасном рыцаре, который приходил к ней лишь во сне. Вместо рыцаря на ее дороге оказывались то рано погибший Жак, то рыжее чудовище Божье Наказание, то вот теперь Анна!

Горькая долюшка женская, сиди и жди, сама не знаешь чего. Девушка знатного рода – разменная монета, козырная карта в колоде отца или сеньора. Для чего девушку выдают замуж? Чтобы были дети, чтобы род не угасал. Удачный брак укрепляет отношения с соседями, несет мирный исход дела в войне, но как же тогда любовь? Где та любовь, о которой поют трубадуры, о которых сочиняют поэмы и рассказывают легенды? Неужели вся кончилась, и нам этой самой любви совсем не осталось? Даже крупицы?..

Брунисента вздохнула и оглядела раму, на которой была натянута холстина с нанесенным на нее рисунком для вышивания. Рама была выше ее роста и требовала по меньшей мере ларец разноцветного шелка, не говоря уже о женщинах, которых следовало призвать к этому делу.

Уезжая вместе с переодетой Анной в Нанси, отец велел ей, не мешкая, приниматься за вышивание, с тем чтобы закончить работу к свадьбе.

Хотя кто сказал, что Брунисента вообще когда-либо выйдет замуж? Тем более что не далее как вчера в замок явился гонец, привезший радостную весть от отца о том, что сьер Жак убил на рыцарском поединке Жиро Божье Наказание, чем подтвердил свое право на руку и сердце Брунисенты.

Услышав о смерти рыцаря Жиро де Вавира, Бруня поначалу так и рухнула на колени перед черным распятьем на стене, проливая слезы радости и воссылая благодарственные молитвы небесам, но потом, поразмыслив и вдоволь нагулявшись по саду, она вдруг осознала всю шаткость сложившегося положения.

Шутка ли – ведь теперь отец непременно выдаст ее за Анну, а это грех, за грехом – человеческое осуждение, церковное проклятие и ад. Ад уже клокотал под ногами несчастной Брунисенты, норовя сцапать ее за ногу. Девушка ощущала его тяжелое, горячее дыхание и смрад.

Одно счастье – если Анна умудрится сбежать на обратном пути и в замок отец вернется без зятя.

Теперь Брунисента стояла возле вышивки, на которой была изображена свадьба то ли Аделаиды, дочери Раймона Пятого Тулузского, с каркассонским сеньором, то ли союз трубадура Арнаута де Морвиля с его дамой. Хотя последнее вряд ли – всем известно, что они были только любовниками, а кто же станет венчать любовников в настоящей церкви при большом стечении народа?..

Брунисента взяла иголку, но тут же вколола ее обратно в пухленькую игольницу в виде сердца, руки не желали слушаться, голова пылала.

Необходимо было что-то предпринять. Брунисенте срочно был нужен настоящий рыцарь и жених, такой, какого она видела во сне, о котором гадала ей старуха Эсфырь. Рыцарь, за которого она пойдет по любви и которому родит сыновей.

Брунисента не могла сидеть на одном месте, поэтому она кликнула служанок, велев им приниматься за свадебное вышивание, а сама поднялась на башню. Нужно было срочно что-то делать. Но что? Женихи, как известно, на дороге не валяются. То есть валяются, конечно, если верить истории с мадемуазель Жюстиной из Периге, которая подобрала незнакомого ей молодого человека прямо в канаве у дороги, куда сбросили его разбойники. Жюстина привезла несчастного к себе домой и ухаживала за ним до тех пор, пока благородный рыцарь не признался ей в том, что он незаконнорожденный сын короля Арагонского и любит ее. После этого Жюстина и ее рыцарь сыграли свадьбу.

На самом деле стерва Жюстина была на десять лет старше своего пленника, держала юношу взаперти, не давая ему послать весточку родным. Этот сладкий плен продолжался до тех пор, пока бастард не согласился заплатить положенную прекрасной воительнице дань, а именно жениться на ней.

Злые языки поговаривали, что коварная Жюстина будто бы и разбойников сама наняла, чтобы они отходили как следует королевского сынка. А после сама пожаловала на поле боя, чтобы снизойти до страждущего, подобно какой-нибудь языческой богине или доброй самаритянке.

Брунисенте тоже не помешал бы смелый план, но только где его взять? Как заставить таинственного жениха примчаться в замок? Разве что колдовством, но за колдовство ждет людское осуждение, церковное проклятие и пламя ада.

Анна прилегла на расстеленной для нее теплой накидке. Она не желала ни с кем разговаривать, поэтому притворилась, будто смертельно устала, и отвернулась от своих спутников, делая вид, будто заснула.

Один из слуг графа умолял не зажигать костра, так как это могло привлечь дорожных грабителей или отряды вольных стрелков, которые нет-нет да и безобразничали в этих местах. Сьер Гийом ворчал, мол, негоже ему, природному дворянину и рыцарю, бояться какой-то голытьбы, но потом сдался, решив лишний раз не искушать судьбу.

Вскоре разговоры затихли, и Анна, перевернувшись на спину, могла позволить себе любоваться крупными звездами. Она не пыталась сбежать, какой смысл оказаться в пустынной местности, где кричи не кричи все равно никто не придет на помощь, так что никто и никогда уже не узнает, где твоя могилка.

Неожиданный вскрик на мгновение вывел Анну из блаженной дремоты, она напряглась, вслушиваясь в ночь. Крик повторился, но уже тише. Она села, порывисто дыша и пересчитывая своих спутников.

Так и есть, графа не было на месте. Бесшумно она подползла к одному из слуг и, приказав ему будить остальных, взялась за меч. Разбуженный слуга вскочил и тут же рухнул наземь, сраженный дротиком, выпущенным из арбалета.

В ту же секунду на поляну выскочили двое молодцов с дубинами. Перекатившись по земле, Анна рывком села на корточки и, одним движением подрезав ноги первому мужику, чудом увернулась от удара дубиной, который тут же обрушился на нее сверху. Подоспевший телохранитель графа умудрился закрыть ее своим щитом, приняв при этом часть удара на себя. Анна тут же вскочила на ноги и обрушила мизерикордию сверху вниз на не успевшего второй раз поднять дубину мужика.

Рядом с ней завязался бой, воительница увидела тела дерущихся на земле, тут же рядом с ней оказались еще две черные тени. Она рубанула перед собой, намереваясь достать нападавших, но один из ее противников ловко перехватил меч своим плащом, вырвав его из рук Анны. В следующее мгновение воительница прыгнула в сторону ближайших кустов, справедливо рассудив, что раз она не может сколько-нибудь толково разглядеть своих врагов, они также почти не видят ее.

Маневр удался. Спасло то, что на Анне не было тяжелых и мешающих движению доспехов. Она видела, как черные тени бились друг с другом, пытаясь угадать, где свои, а где чужие. Наконец, голос одного из дерущихся показался ей знакомым, Анна вынырнула из своего убежища и одним метким ударом прикончила разбойника, падая на распростертое на земле тело.

– Черт возьми! – воительница хотела уже вновь броситься на своих врагов, когда человек под ней застонал. Анна провела рукой по телу лежащего, не было никакого сомнения – это был граф Гийом. Анна сама вместе с ним выбирала эту замшевую курточку в лавке жида Абракаса и не могла ошибиться.

Она помогла графу сесть, только теперь понимая, что его руки скручены за спиной, а рот заткнут какой-то тряпкой.

Перерезав веревки, она похлопала графа по щекам, чтобы он пришел в себя, и ринулась на подмогу слугам.

Бой закончился так же внезапно, как и начался, со стороны оврага донесся пронзительный свист, и оставшиеся в живых разбойники дали деру.

После отхода грабителей слугам пришлось-таки разводить костер. Все были возбуждены дракой и уже просто не могли и дальше оставаться в темноте. К тому же следовало перевязать раненых, разобраться с валявшимися тут же телами и выяснить, не пропало ли чего после ночных визитеров.

С огнем все сделалось более понятным и родным. Двое слуг получили пустяковые ранения, которые тем не менее сразу же обработали специальной мазью из арсенала графа. Сам сьер Гийом потирал здоровенную шишку на лбу, из-за которой он теперь не мог надеть новый, только что приобретенный шлем с плюмажем.

Один разбойник был мертв, другого, не мудрствуя лукаво, повесили на ближайшем дереве.

В общем, порядок был восстановлен, но спать уже никто не мог. Возбужденный свыше других сьер Гийом рассказал, как он отправился ночью до того места, куда другого вместо себя никак нельзя послать. Местом этим он выбрал находившиеся в десяти шагах от их временного лагеря кусты, за которыми виднелась канава. Но едва только граф развязал тесемку на штанах, как его кто-то кольнул острием меча в бок, попросив не шуметь, коли жизнь дорога.

Сьер Гийом не видел своего противника, тем не менее он счел ниже своего достоинства выказывать перед разбойниками страх и мягко спросил, с кем он имеет счастье встретиться и что им нужно от него в столь пикантной ситуации?

– Мы бароны леса Нанси, контролирующие проезжую дорогу и охраняющие ее и находящихся на ней путников от разбойников и грабителей, за что всякий проезжающий платит нам дань, – ответил голос.

– Но мы же не на дороге, а на расстоянии полета стрелы от нее, – попытался возразить граф.

– Дорога там, где решил проехать или пройти. А раз так, и ты на дороге – плати или расставайся с жизнью.

– Платить?! Вот еще! Я никогда не платил дань дорожным грабителям и не собираюсь впредь этого делать! – гордо заявил граф.

– Ну, тогда прощайся с жизнью! – прошипел в ответ незнакомец, ударив графа рукояткой меча по голове.

После этого граф уже ничего не помнил до того момента, пока его юный зять не перерезал веревки, стягивающие его руки.

– Отчего же вы, ведя столь изысканные светские разговоры, не представились лесному барону, пленившему вас, и не узнали в ответ его имя? – спросила Анна.

– Да потому что в противном случае они сразу же потащили бы меня в свой лагерь, где нашли бы способ заставить написать в замок, чтобы за меня выплатили выкуп. Этого еще не хватало! Я слишком стар, чтобы начинать разорять семью!

Довольный своим ответом, граф еще долго повторял себе под нос весь разговор, представляя, как он будет рассказывать о ночном приключении в Лерозе. Никто не собирался ложиться. Тихо запел, аккомпанируя себе на трехструнной гитаре, оруженосец графа, искры костра танцевали в воздухе, поднимаясь, казалось, в самое небо, где терялись среди звезд.

О том, как закончилась ночь близ лесов Нанси

Незаметно Анна заснула, погрузившись в пышный хоровод сновидений, где снова слышались пушечные раскаты, летели стрелы и реяло гордое белое знамя Жанны. Она снова была там с любимым. Была счастлива и напугана. Все время, пока отряд Жиля бился отдельно от отряда Жанны, Анна умирала от ужаса за своего любовника. Когда от маршала приходил гонец, ее не интересовали победы и поражения. Все, что хотела слышать Анна, была информация о маршале. Жив ли? Здоров ли? Не ранен? Не показывая вида, насколько важен для нее сей предмет, Анна чинно выслушивала гонца, после чего разворачивалась и быстро уходила, чтобы, добравшись до своего шатра или любого другого тихого места, упасть на колени и благословлять Господа за милость к Жилю.

Анна проснулась от собственного крика. Последнее, что она помнила из сна, было видение мертвой Кларенс. Кларенс Шеффилд, так же как и Анна, служила двойником Девы. Однажды во время привала в лагере посреди кромешной ночи послышались крики людей, лязг оружия и конское ржание. Выяснилось, что небольшой, но, по всей видимости, недурственно подготовленный отряд англичан напал на лагерь с южной его стороны, сняв часовых и спалив зажженными стрелами несколько походных шатров офицеров.

При помощи оруженосца Гуго Анна надела латы и бросилась на помощь к своим людям, когда те уже и сами почти что одержали победу. В тот момент никто не понял, отчего англичане предприняли столь отчаянный шаг, совершив атаку ночью, когда никто из нормальных людей не воюет, да еще и сравнительно малым отрядом.

Все выяснилось достаточно быстро. Оказалось, что коварные англичане разделились на два отряда, которые напали на лагерь одновременно с южной стороны с шумом и огнем и спокойно и тихо с восточной. Под прикрытием темноты они переоделись в плащи французов и беспрепятственно добрались до шатра, в котором, по их представлению, должна была отдыхать Дева.

Дева в шатре была. Одетая точно в такой же костюмчик, в котором ее могли видеть до этого разведчики, с гербом герцога Орлеанского на груди, она сидела на большой подушке, играя в кости с пажом и весело хохоча при этом. Охранники у шатра упали, сраженные метко брошенными дротиками, и тут же разведчики влетели к Деве. Не успевший не то что прикрыть собой даму, а даже пикнуть, паж тут же был проткнут насквозь ударом меча. Вскочившую девушку оглушили, набросили на голову мешок, руки и ноги замотали веревками. Пользуясь заварушкой на южной стороне, разведчики вытащили девицу из шатра и скрылись в ночи.

В тот вечер Жанна находилась в шатре Дюнуа, бастарда Орлеанского, где проходил совет. Анна дожидалась своего маршала в его шатре, а Кларенс Шеффилд как раз была в шатре Девы.

Узнав о похищении верной Кларенс, Жанна потребовала, чтобы ее рыцари немедленно скакали в погоню за девушкой, но в кромешной тьме воины Жанны не могли различить следов, а значит, любые действия были бесполезны.

В погоню за похитителями пришлось выехать только на рассвете. Капитан ля Гир отыскал следы отряда разведчиков, и вскоре спасатели достигли места, еще недавно служившего лагерем для англичан.

Во всяком случае, там были следы от костров, и по примятой траве можно было разобрать, где стояли шатры. Непостижимо – почти что под боком французской армии! Именно там, под большим, раскидистым дубом рыцари увидели ее – двойника Жанны Девы, которая теперь уже совсем не была похожа на человека. Руки и ноги девушки были прибиты к дереву дротиками, все тело покрывали жестокие раны. Правое плечо оказалось раздроблено, рука держалась на полоске кожи. Живот был вспорот, глаза вытекли, рот был забит дерном. Должно быть, поняв свою ошибку, разъяренные солдаты распяли телохранительницу Жанны, пожертвовавшую собой ради ее спасения. А затем, желая выместить на ней свои потери и разочарования, поочередно метали в нее боевые топоры и ножи.

Увидев это, Жанна повалилась на колени, плача и стеная, так что ля Гиру пришлось взять ее на руки и унести подальше от страшного зрелища. Анна не могла пошевелиться из-за охватившего ее страха, так что, если бы не оруженосец Жанны Жан де Олон и офицер Сентрайль, которые помогли ничего не соображающей Анне сдвинуться с места и почти что донесли ее до ее коня, наверное, она умерла бы на месте рядом с обезображенным телом подруги.

Именно это страшное зрелище и предстало в сонном видении перед Анной. Она закричала, и тут же ее начали трясти за плечи, Анна открыла глаза, перед ней возникло озабоченное лицо графа ля Жюмельера.

– Что с вами, сьер Жак? Очнитесь! Клянусь честью, вы видели дурной сон и все!

– Ля Гир, де Олон, Жанна, – Анна медленно приходила в себя, по ее лицу текли слезы.

– Вы вспомнили что-то, что произошло на войне, не так ли? – сьер Гийом нежно поглаживал ее по плечу, преданно заглядывая в глаза. – Это был сон, страшный сон, мой юный зять, не стоит обращать внимание на сны. Сны обманчивы.

– Да, я видел… – язык не хотел слушаться, Анна потрясла головой, принимая из рук графа флягу с водой. – Господи! Какой страшный сон!

– Вы кричали во сне! – Гийом, встав на колени перед Анной, с отеческой заботой обтер мокрым платком ее влажное от пота лицо.

– Что я кричал? – Анна напряглась, обезображенное лицо Кларенс все еще страшным кошмаром стояло перед ее мысленным взором.

– Вы звали Жанну. Мой дорогой зять, расскажите, бога ради, что вы видели, и, надеюсь, страшный сон оставит вас и вы снова обретете бодрость духа и душевные силы.

– Я видел, – Анна быстро соображала, что бы такое измыслить пострашнее, не раскрывая правды, и, наконец, решилась рассказать другой, реально происходивший эпизод, когда Жанна получила ранение, поднимаясь по приставной лестнице на стену крепости Турели.

– Жанна призывала солдат идти на решительный приступ, – начала Анна. – Она сама несла свое знамя, которое хотела водрузить над крепостью. Поставили лестницу. Держа одной рукой знамя, она начала карабкаться вверх, в это время садилось солнце, сквозь дым и пыль оно выглядело окровавленным оком бога. Жанна поднялась до половины лестницы, когда со стороны атакуемой башни в нее полетел выпущенный из арбалета дротик. Дротик врезался ей в грудь, пробив доспехи, и Жанна, скорчившись от боли, полетела вниз, ударилась о землю и скатилась в ров с трупами.

Бой не утихал, но теперь он сосредоточился вокруг тела Жанны, за тело Жанны! Прекрасно понимавшие, что без Девы французы не смогут воевать, англичане рисковали жизнью, чтобы забрать Жанну в плен или добить ее на месте, в то время как наши солдаты готовы были положить свои жизни, спасая Деву.

Бой длился около часа, пока мы не выбили англичан, загнав их за их же укрытия. Тогда один из воинов спустился в ров, где среди мертвых и живых лежала Жанна, и вынес ее на свет божий. Ее белые латы от крови сделались красными, казалось, что вся эта кровь – ее кровь и Дева уже не поднимется.

Но то была кровь англичан и французов, лежавших вместе в том страшном рве. Вот что я увидел во сне.

Анна посмотрела в глаза старому Гийому и нашла в них понимание.

– Да, мой юный зять, пережить такое еще раз! Клянусь вам, увидь я что-нибудь подобное во сне, наверное, заперся бы в своем замке и не вылезал из него, во всяком случае, до следующих майских праздников. Впрочем, вы не кажетесь мне изнеженным молодым человеком, и, должно быть, подобные сцены вы видели далеко не один раз за время военной кампании, а значит, ничто не помешает вам обвенчаться уже завтра с моей дочерью Брунисентой, как это и было запланировано вашим отцом и мной, – он довольно рассмеялся. – И я, Гийом ля Жюмельер, обещаю, что брошу рыцарский вызов всем страшным видениям, сколько их ни есть на свете, если они только попытаются омрачить этот праздник.

Венчание в замке Лероз

Почему-то всякий раз, как Брунисента делала приворотный магический расклад с целью направить наконец-то к замку данного ей судьбой рыцаря, в гости наведывался придурковатый кузен Бруни Филипп. Жирный, постоянно потеющий, никчемный гад, тетка юной баронессы Констанция держала его у себя из милости, а может, в искупление каких-нибудь грехов в качестве добровольно возложенной на себя епитимьи.

Брунисента снова посмотрела на расклад, силясь отыскать закравшуюся в него ошибку. Проклятый кузен сидел поблизости, с увлечением грызя ногти.

– Неужели судьба хочет сказать, что этот гад и взаправду есть не кто иной, как мой суженый? – Бруня поежилась от омерзения. Но тут же запретила себе поддаваться эмоциям. – Кто его знает, как фортуна повернет.

Она снова воззрилась на кузена. Мог ли он оказаться ее рыцарем, посланным самим Богом в утешение девичьих слез?

Похож ли он на рыцаря? Способно ли его сердце на страсть и верность, подвиги и честь?

Нет, он не был похож на рыцаря. Он вообще ни на что не был похож. При одной мысли, что после смерти Жиро де Вавира ей не светит ничего иного, как это сопливое позорище, Брунисенте захотелось прямо сейчас выброситься из окна. А тогда уж точно ее ждет осуждение людей, проклятие церкви и ад.

Нет, лучше уж бежать вместе с Анной, бежать в ее замок, где можно будет жить, не думая о страшном замужестве. Эта мысль вдруг заиграла в воображении Брунисенты своими новыми и неожиданно яркими гранями. Брунисента еще раз подумала об Анне и о том, как все может получиться, и эта мысль, такая пугающая прежде, не вызвала у нее внутреннего протеста.

Странное дело, чем больше Бруня думала об Анне, тем больше ей нравился ее невероятный план. Пусть даже не на всю жизнь, на некоторое время, но Брунисента сможет быть самой собой, не куклой, которую отец мечтает сбыть с рук, не разменной монетой, а хозяйкой замка, дамой, которую будут воспевать трубадуры.

Может ли Анна предать ее, когда они будут жить вместе как муж и жена? Да никогда, потому что в противном случае ее саму сожгут на костре как ведьму.

Брунисента поднялась и подошла к окну. Жить как госпожа де Вервиль, чтобы в один из дней встретить своего рыцаря, свою любовь. Не мужа, как это мечталось вначале, а прекрасного возлюбленного, который не будет иметь на нее никаких прав, который не сможет заточить ее в монастыре, как это нередко делают с надоевшими женами. Если Брунисента понесет от своего любовника, Анне придется принять этого ребенка, а значит, сын Брунисенты станет наследником замка Лявро и земель господ ле Феррон.

Помешает ли Анна любви Брунисенты? Вряд ли, потому что она, Брунисента, всегда сможет уличить Анну. Попытается ли отправить в монастырь? Снова нет!

В это время на дороге появились несколько конных путников, которые стремительно продвигались в сторону замка. Брунисента затаила дыхание, силясь разглядеть знамена. Так и есть – роза, переплетающая меч ля Жюмельеров и сокол с мечом в лапах ле Ферронов. Отец и Анна возвращаются из Нанси.

Брунисента хлопнула в ладоши, вызывая служанок, но стража и так уже заметила хозяина, по этажам замка забегали слуги. Застучали сапоги, завыла труба, и сразу же из нескольких окон, точно языки голубого пламени, вылетели длинные знамена с розой и мечом.

Кузен поднялся со своего места и, неловко обходя столик для триктрака, на котором Брунисента раскладывала до этого пасьянс, приблизился к окну.

«Вот и сбылась моя судьба, – улыбнулась про себя Брунисента. – Магический расклад оттого и магический расклад, что не показывает судьбу предопределенную, как карта ляжет, а напрямую зависит от того, как эту самую карту положишь. – Не обращая внимания на сопевшего за спиной кузена, Брунисента подошла к столу и ткнула пальчиком в карту короля. – Крестовый – значит, шатен. А Анна как раз и есть шатенка. Правда, для нее правильнее было бы выложить даму, но да какое это имеет значение, когда все и так яснее ясного. Раз отец умудрился притащить своего „будущего зятя“ обратно в Лероз, значит, уж не упустит законной добычи. Доведет до желанного венца».

Суженого не избегнешь! Что начертано свыше или сделано при помощи магического расклада – не минуешь. А значит – зачем волноваться? Что должно быть – произойдет, а чего не должно – не будет.

Свадьбу сыграли на следующей неделе в крошечной замковой церквушке. Во время венчания обе девушки порядком перетрусили, ожидая, что в любой момент их сговор будет раскрыт.

После брачного пира молодожены отправились в спальню, где Анна, скинув с себя свадебные одежды, порезала себе ногу ножом и запачкала простыни. Вот и все тебе церемонии.

– Что будем делать? – Брунисента испуганно косилась на Анну, стараясь не замечать загаженных простыней.

– Ты в кости играешь? – Анна перевязала чистой тряпицей рану и как ни в чем не бывало принесла на середину комнаты тазик с водой и начала мыться.

– Кости – занятие для мужчин. Отец говорит, что в походах солдаты все время играют в кости. Огромные деньжищи проигрывают, а потом драки, убийства… – Она зябко повела плечами, кутаясь в расшитое золотой нитью одеяло.

– Там много во что играют, – Анна задумалась, – кости вообще-то запрещенная игра, уж слишком много разорений и ссор из-за них, это сьер Гийом правильно говорит. Я больше люблю шахматы. Там головой думать нужно, а не полагаться на волю судьбы, как кости выпадут. Но шахмат у меня с собой нет.

– А во что играет Жанна? – Брунисента поднялась с постели и, подойдя к Анне, взяла в руки чистую тряпицу и, свернув ее в несколько раз, начала намывать ей спину. – То есть до плена она во что-нибудь играла или… – ей вдруг показалось, что она произнесла какое-то кощунство. Ведь всем же известно, что Жанна святая, что она послана на землю самим Богом, а значит, у нее должны быть куда более важные дела, чем глупые игры.

– Однажды мы играли в «Исповедника», – задумавшись на секунду, ответила Анна.

– Как это было? Ну расскажи, пожалуйста! – Бруня только что не запрыгала на месте, предвкушая невероятный рассказ.

– Да как обычно. Выбрали исповедника – помню, был им сьер де Бусак, и вот он, облачившись в длинный темный плащ, то есть будто бы в рясу, начал исповедовать всех собравшихся, задавая каверзные вопросы. А исповедующиеся должны были ему честно отвечать. О том, что будем отвечать честно, перед игрой мы поклялись на настоящей Библии, поэтому никто не смел лукавить. Сначала все шло хорошо, и тем, кто вытащил короткие палочки – их было двое, капитан ля Гир и оруженосец Жанны Жан де Олон, – де Бусак назначил рассказать смешной или казусный случай, который произошел с ними во время трапезы.

– И что же? – Брунисента застыла с открытым ртом, боясь пропустить интересные подробности.

– Ты мой давай, – усмехнулась Анна, набирая полную пригоршню воды и погружая в нее лицо. – Ля Гир рассказал о том, как однажды он, вернувшись из похода, начал пить вино и никак не мог остановиться и выпустить бочонок из рук, так пить хотел. И пил он так долго, что вино начало выливаться из него прямо под стол. Описался, в общем.

Брунисента прыснула и подала Анне полотенце.

– Что, так прямо за столом и описался? И ты в это веришь?

– Верю, не верю, какая разница, главное, смешно получилось. Впрочем, он тоже поклялся, так что не думаю, что соврал. После ля Гира пришла очередь оруженосцу Жанны Жану де Олону. Красивый юноша, тебе бы определенно понравился, светлые волосы, серые глаза, на подбородке рыжеватый пушок.

Жан рассказал, что однажды во время совместной трапезы с одной дамой он решил признаться ей в любви, но все не мог придумать, как начать.

Краснея и мучаясь стеснительностью, наконец, он придумал, как можно признаться в любви своей даме, не уронив при этом своего достоинства. Дело было весной, и за окном пел соловей. Услышав птицу, де Олон указал на нее даме, и когда та отвернулась к окну, бросил в ее суп перстенек.

– И что же, прекрасная дама выудила перстень и оценила куртуазный поступок своего рыцаря? – Брунисента помогла Анне вытереться и подала ей мужскую нижнюю рубашку.

– Ага. Она так заслушалась пением, что проглотила суп вместе с перстнем, даже не заметив этого.

Девушки рассмеялись.

– Ты разыгрываешь меня, милая Анни, ну разве можно проглотить перстень, не заметив этого? – Брунисента вытерла рукавом выступившие от смеха слезы.

– Ты лучше представь себе замешательство несчастного оруженосца, ведь перстень принадлежал его покойной матушке, который он должен был передать своей будущей жене.

– Как же сьер де Олон вышел из такого щекотливого положения? – Брунисента хохотала, прыгая на кровати.

– Поначалу он пришел в ужас от произошедшего, но затем расценил, что все, что попадает в желудок, рано или поздно оттуда выходит, поэтому он тут же отправился к своему командиру и упросил его немедленно пойти с ним к отцу прекрасной дамы и добиться согласия последнего отдать дочь за де Олона. Что в конце концов и произошло. Так что вскоре перстень вновь увидел свет дня, и Жан вручил его своей уже законной жене. Так что все, как говорится, к лучшему, в противном случае ума не приложу, как бы оруженосец сумел обследовать горшок своей дамы, не имея на это морального права законного супруга.

– Что же было потом, милая Анни? – Брунисента отодвинула одеяло, чтобы Анна могла лечь рядом с ней.

– «Что было, что было». Второе задание, а что же еще. Тем, кто вытащит средние палочки, а нас было четверо: Пьер, брат Жанны, Кларенс, одна из ее телохранительниц, Жан из Меца и я. Нам было велено назвать имена наших любовников и сообщить место последнего свидания. Помню, я побледнела тогда, земля ушла из-под ног. А Жанна смеялась, хлопая в ладоши. Ей ужасно понравились первые две исповеди, и де Бусак старался теперь от души.

Первой по жребию выпало исповедоваться Кларенс, которая, стесняясь и смущаясь, так как нам, телохранительницам Жанны, было запрещено иметь возлюбленных, призналась, что грешок амурный за ней числился. Но было то всего-то один раз, зато с самим Рене Анжуйским[3]3
  Рене Анжуйский, по прозванию Добрый – герцог Лотарингии, герцог Анжуйский, титулярный король Неаполя, Сицилии, Иерусалима, император Восточной Римской империи, граф де Гиз. Крупная политическая фигура и покровитель искусств.


[Закрыть], в чем Кларенс не без гордости теперь и призналась.

Я увидела, что Жанне не понравилось то, что она услышала, и поняла, что после игры Кларенс получит взыскание.

Вторым вышел Пьер, возлюбленная которого осталась в его родной деревеньке Домреми, до которой никому, кроме разве что его брата Жана и самой Жанны, не было никакого дела. Он назвал имя, оно тут же стерлось у меня из памяти, но Жанна узнала все об этой девице. Кроме оставленной в деревне невесты, у него еще были приключения на фронте, но имени проведшей с ним несколько минут девушки он не знал, так как не удосужился осведомиться, как звали горожанку из захваченной войском Жанны крепости. Эту женщину он поспешно насиловал, поглядывая на дверь и ожидая услышать в любой момент сигнал к отступлению. Пока Пьер по-деревенски обстоятельно выкладывал все интересующие «Исповедника» и Жанну сведения, мне хотелось провалиться сквозь землю. Я взглянула на Жиля, и он кивнул мне, чтобы я не боялась, после чего вдруг вышел вперед, прервав словоохотливого Пьера.

– Что за интерес слушать глупые и неприличные истории? Я лично больше люблю другую игру.

– Какую же? – заинтересовалась Жанна. Ее лицо покрывал довольный румянец, глаза сверкали. – Неужели тебе, маршал, не интересно узнать о том, с кем греховодничают твои солдаты?

– Не люблю, когда у меня перед лицом кто-нибудь независимо от звания и положения в обществе трясет своими вшивыми подштанниками. Пусть ночь скрывает влюбленных, я не стану приподнимать завесу тайны.

– Ты как всегда прав, благородный Жиль, а я не права, – Жанна вздохнула. – Нет в мире совершенства. И я, вместо того чтобы быть примером для своих солдат, сама же поощряла потешную исповедь. Впрочем, во что ты хотел предложить поиграть?

– Моя игра тоже может показаться святотатством, но зато, думаю, она никого не обидит. Слышали ли вы когда-нибудь историю об ожившей статуе святого в кафедральном соборе Реймса? По правде сказать, сама-то история гроша ломаного не стоит, мол, молился какой-то горожанин, и тут ему показалось, будто бы статуя ожила и скорчила вот такую гримасу, – он скривил рот так, что засмеялась и погрустневшая Жанна. – Игра называется «Святой Куаня», и играют в нее так. Выбирается святой Куаня, его мы поставим в центр, и каждый по очереди должен подойти к нему и принести какие-нибудь подарки. Причем все это он должен проделывать с максимальной серьезностью, в то время как «святой Куаня» должен любым доступным ему способом рассмешить прихожанина. Если у него это получится, святым Куаней станет проигравший. А мы присылаем к нему нового прихожанина.