Текст книги "Киоко. Наследие дракона"

– Ага, и запросто нашёл Рюгу-Дзё. Как будто хрустальный замок на дне Драконьего моря – то же, что соседний город.

– Не будь занудой. Мы не знаем, сколько времени ему на это понадобилось. Главное, что Ватацуми их принял и согласился помочь. Подарил Ичиро часть себя – Сердце дракона.

– Ну да, а советнику – меч Кусанаги. Боги ведь так и поступают – раздают свои ками и реликвии всем желающим.

– Только это и спасло ваш народ от гибели.

– Это сказки, Норико. Война не сразу закончилась. Западные земли до сих пор выжжены и не восстановились.

– Но всё же люди Шинджу отстояли остров. И потери удалось ограничить Западной областью.

– И почему же тогда мы до сих пор не слышали ни об одном наследнике с даром?

– Потому что сражаться не было нужды, – парировала Норико. – Не отрицай очевидное: без помощи богов у Ичиро не было никакой надежды. Правда, это и пугает. Если в тебе проснулось Сердце дракона – значит, угроза более чем серьёзна.

Киоко не нашлась с ответом. Она не могла принять такую реальность. Не хотела принимать. Легендам место в свитках, не в жизни. Она рухнула на кровать и натянула на голову одеяло. Норико, мирно сидевшая на нём, недовольно зашипела.

– Необязательно выдёргивать прямо из-под лап! И, эй, ты что, не хочешь разобраться, как это работает?

– Ты ведь знала, да? – простонала Киоко и выглянула наружу. – Давно?

– Ну… – кошка замялась, села и обвила лапы хвостом. Кончик слегка подрагивал. – С самого начала.

– Правильно отец говорил: никому нельзя доверять, – Киоко натянула одеяло ещё выше и снова скрылась под ним.

– Хотя бы высунь голову из-под одеяла, если хочешь меня отчитать. Иначе я ничего не разберу из твоего бормотания.

Киоко что-то невнятно пробурчала, но не пошевелилась.

– Я долго наблюдала за тобой, Киоко. Богиня Каннон знала о появлении ребенка с Сердцем дракона. Это могло означать лишь одно: война снова надвигается. Никто не знает, кому предстоит сражаться и будут ли в это втянуты ёкаи. Но когда наследие проявляется спустя столько поколений – жди конца света. Поэтому меня послали за тобой приглядывать. И вот я здесь, – кошка попыталась просунуть морду под одеяло, но Киоко сильнее прижала его край к кровати.

– Богиня Каннон послала?

– Да, – Норико оставила бесполезные попытки и уселась Киоко на живот.

– Ты знаешь, сколько весишь? Дышать невозможно.

– Знаю, – Норико довольно уркнула, слезла с Киоко и села рядом.

– И откуда ты? Почему раньше не сказала?

– Из западных земель. Мой народ живёт в горах Яманэко, к югу от леса Шику.

– И что ещё ты от меня скрывала? Поверить не могу, что повелась на твою жалостливую историю.

– Слушай, но я действительно была уставшей, голодной и бездомной. Попробуй добраться от Яманэко до побережья, пересечь море и потом ещё с востока сюда добрести.

– Ты воспользовалась моей детской доверчивостью и добротой. Заставила притащить во дворец ёкая, да ещё и скрыла свою истинную цель.

– Вот именно, ты была ребёнком, тебе было всего девять. Как я должна была раскрыть правду? Я с тобой даже не разговаривала.

– Четыре года как разговариваешь. Могла бы найти время, чтобы сказать, а не врать до тех пор, пока правда сама не всплыла.

– Да не врала я, – Норико невозмутимо свернулась в клубок, укладываясь под боком Киоко поудобнее. – Так, недоговаривала.

Киоко шумно выдохнула, откинула одеяло и посмотрела на Норико. Когда она лежала вот так – можно было даже забыть, что это ёкай. Мирный котик, спящий клубочком рядом с любимой хозяйкой…

В глубине души Киоко скучала по временам, когда Норико была безмолвной Чернушкой, её обычной кошкой, случайно найденной у ворот во время возвращения из Малого дворца. По временам, когда Киоко просто любила свою кошку, рассказывала ей все свои секреты и иногда даже таскала с собой на занятия к Акихиро-сэнсэю. Впрочем, она не перестала любить Норико, когда та с ней заговорила, но не могла больше относиться к ней как к обычному питомцу. Трудно сохранять непосредственность и простоту в отношениях с существом, способным перегрызть тебе глотку и превратиться в твою копию, чтобы прожить твою жизнь за тебя.

Всё выяснилось, когда Киоко заболела. И так сильно, что во дворце всерьёз тревожились за жизнь девочки. Норико – тогда ещё Чернушка – почти не отходила от её постели и всегда лежала рядом. Когда лихорадка унялась и бред потихоньку отступил, первой ясной мыслью Киоко было: «Где Чернушка?» А первым, что она увидела, был чёрный шерстяной комочек, лежавший рядом с ней на постели.

Тогда Норико подняла мордочку, увидела очнувшуюся Киоко и расплакалась. Очень по-человечески расплакалась. Из её глаз текли настоящие слёзы, которые она вытирала о лицо хозяйки. Только вот все знают, что здоровые кошки не могут плакать.

С тех пор Норико называли её настоящим именем, объяснив это детской непостоянностью Киоко, но кошка не особенно много рассказывала о своём прошлом. Только о том, кто она на самом деле. Это сначала напугало девочку, но позже Норико вернула её доверие, показав, что она всё та же кошка, просто теперь с ней можно дружить ещё крепче, ведь секретов стало меньше. Да и разговоры интереснее, когда тебе отвечают.

О способностях ёкая Киоко узнала ещё позже, во время очередной прогулки по саду. Она старательно избегала встреч с Иоши, а Норико ей в этом помогала.

– Напомни, зачем мы это делаем? – спросила Норико, вылезая из клумбы с жёлтыми хризантемами.

– Он снова подарил мне белый нарцисс.

– На день рождения?

– Угум. Мне через два года за него замуж выходить, а мы даже не смотрим друг на друга. Я уже молчу про другие знаки внимания. Меня так ещё никто не оскорблял.

– Ну конечно, ведь ты ни от кого больше не ждёшь чего-то так требовательно, как от Иоши.

– Ты на чьей стороне? – возмутилась Киоко, прячась за широким стволом старой вишни и высматривая, нет ли впереди учеников самураев. – Да и ничего я не жду, я уже давно смирилась.

– На твоей, конечно. Но… смирилась? Тогда что ты там выглядываешь? К тому же отсюда ничего не видно. Надо лезть наверх и смотреть с дерева. Но ты серьёзно собираешься теперь избегать его всё время?

– Смотреть на будущего супруга и видеть, как он даже глаз на меня не поднимает? Нет уж. Честно говоря, я это делаю, чтобы защитить свою честь. Слишком велик соблазн подойти и стукнуть его по глупой голове, чтобы он наконец встретился со мной взглядом. Понимаешь? Я теряю самообладание, это недопустимо. Так что лучший способ держаться достойно – оградить себя от случайных встреч. А теперь полезай на дерево.

– Ты серьёзно? А ты не могла просто запомнить, где и когда они тренируются, чтобы не ходить по тем местам?

– Они везде тренируются, чтобы знать каждый угол и куст дворца и свободно сражаться в любом месте. Это ведь очевидно. И их расписание непостоянно. Так что полезай и проверь, можем ли мы идти дальше. Ты же кошка, а кошки любят лазать по деревьям.

И Норико полезла. Деревья она и правда любила. Только забыла, что слезать в кошачьем облике почти не умеет. А с высоких даже не пытается. Так что на землю спустилась белка.

Киоко не сразу поняла, что произошло. Она решила, что Норико всё еще наверху, и просто засмотрелась на пушистый хвост зверька. А его рыжая шерсть вдруг почернела, тело удлинилось, резцы спрятались, и через мгновение перед ней уже сидела Норико.

– До сих пор привкус орехов во рту. Фу.

– Ч-что…

– Иоши нигде нет, как и остальных самураев. Оттуда почти весь сад видно. Так что можем гулять спокойно.

– Норико…

– Что? Кошкой я бы в жизни не спустилась с этого дерева, слишком высоко. Так что пришлось превратиться в белку. И не надо так удивляться. Ты знаешь, что я бакэнэко. У вас что, нет про нас никаких легенд?

– Нет! Мы изучаем только тех ёкаев, что живут на острове, а ты здесь первая! Но почему ты не говорила, что умеешь превращаться? Ты можешь стать кем угодно?

Киоко была возмущена. Сколько возможностей упущено из-за одной только скрытности Норико!

– Потому что тебе не понравится, как именно это происходит. И нет, не кем угодно, – Норико уже зашагала вперёд, лениво помахивая хвостом.

– Стой! – Киоко догнала ее. – Ты должна мне всё объяснить.

– Ничего я тебе не должна, – фыркнула Норико.

– Норико, – Киоко остановилась и вперила в кошку укоризненный взгляд. Не выдержав испытание, та тоже остановилась и повернулась к недовольной хозяйке.

– Ну что? Хочешь всё знать? – Она села и дёрнула хвостом, глядя снизу вверх.

Киоко молча ждала.

– Потом не говор-р-ри, что я не предупр-р-реждала, – она опять отвернулась и двинулась вперёд. Её речь изменилась. Она иногда мурчала – во время очень приятных или очень тревожных для неё разговоров. Поначалу Киоко была убеждена, что мурчание означает хорошее настроение Норико, но позже поняла, что за ним иногда скрывается тревога. – Чтобы превратиться в кого-то, мне нужно этого кого-то убить.

– Что?!

– Такая у нас особенность. Я убиваю жертву и могу занять её место.

– Но это же…

– Неправильно? Жестоко? Киоко, это моя суть, я не виновата, что родилась такой. Как ты могла заметить, я и так веду себя достаточно сдержанно, никого во дворце не убиваю. Белка была одной из очень немногих жертв.

– То есть был кто-то ещё?

– Конечно.

Киоко замолчала. Она знала, что живёт с чудовищем. Но никак не могла поверить в его настоящую чудовищность. Когда она узнала, что Норико умеет говорить, её это потрясло. Сейчас же то потрясение казалось ей лёгким удивлением. По спине потек холодок, оставляя за собой липкий след страха. Волосы на затылке зашевелились. С кем она жила всё это время, делила спальню, кого пускала в постель? Кто это существо на самом деле?

– Дай угадаю: ты в ужасе?

Киоко не ответила. Не могла ответить.

– Вот поэтому я тебе ничего и не говорила.

Киоко попыталась привести мысли в порядок. Ёкай, проникший во дворец и затеявший дружбу с принцессой. Достаточно перегрызть ей запястье, и Норико смогла бы прожить прекрасную жизнь в теле принцессы.

– Что? Ох, нет, конечно! – возмутилась Норико, когда навязчивая мысль была озвучена.

– Нет? Почему?

– Ты серьёзно? Спрашиваешь меня, почему я тебя не убила? – Норико казалась не столько удивлённой, сколько оскорблённой. Это несколько озадачило Киоко.

– Ты могла бы прожить мою жизнь…

– Твою отвратительно скучную жизнь принцессы? Ходить на уроки к этому занудному старику, учиться у наставницы быть тенью собственного мужа, принимать похвалы, слишком много читать, выйти замуж за того, кто плевать хотел на свою невесту, а потом ещё и детей ему рожать? Лучше умереть от голода и холода в грязной луже, спасибо.

– Не так уж плоха моя жизнь…

– Скучна до смерти. Хотя, возможно, даже смерть будет поинтереснее.

Киоко насупилась. Хорошо, конечно, что её жизнь в безопасности, но неужели она и правда такая жалкая?

– Ладно. Ещё секреты есть? – Киоко сбросила одеяло, села и строго посмотрела на Норико.

– Больше я ничего не скрывала.

– Ты в прошлый раз так же ответила!

– Ты бы всё равно не поверила, – Норико оставалась невозмутимой, будто они обсуждали рисовые лепешки или новый напиток, который завезли северные купцы.

– Я не понимаю, как ты можешь оставаться такой спокойной?

– А тебе было бы легче, если бы я носилась по дворцу и истошно орала? Не думаю, что хоть кому-то от этого будет польза.

Киоко встала. Она больше не могла оставаться неподвижной. Слишком много мыслей и чувств обуревали её.

Норико спокойно наблюдала.

– Не понимаю, почему ты так это воспринимаешь. Это ведь хорошая новость. Твоя жизнь наконец обрела какой-то смысл и перестала быть такой невыносимо скучной.

Киоко не хотелось признавать, что в этом была доля истины. Она никогда особенно не задумывалась, что её ждет и какая ей отведена роль. Жена, мать – всё как у всех, разве что она императорской крови. С большей роскошью, но в целом выбор девушки не особенно разнообразен. Её будущее определили ещё до её рождения. Ей оставалось только следовать предназначенному пути.

А что сейчас? Про Сердце дракона, несмотря на множество преданий, на самом деле неизвестно почти ничего. Старые сказки о героях, которые детям рассказывают на ночь. Сколько в них настоящей истории? И сколько вымысла?

– Что ты знаешь об этом… даре?

Норико с готовностью поднялась, перескочила на столик и принялась расхаживать по нему взад-вперёд.

– Ну наконец-то правильный вопрос. – Она взглянула на Киоко. – На самом деле известно очень мало. Каннон мне тоже рассказала совсем немного. Люди, унаследовавшие дар Ватацуми, действительно могут превращаться. Ты ведь помнишь легенду о сотворении Шинджу?

Киоко кивнула. Это предание она знала лучше, чем собственную жизнь. Учитель рассказывал его слишком часто, а пьес, книг, картин и музыкальных сочинений, посвящённых ему, было слишком много. В Шинджу о сотворении не знал лишь тот, кто не успел родиться. Да и то наверняка еще в утробе порой слышал пересвист фуэ[8]8
  Фуэ – бамбуковая флейта с высоким звучанием.


[Закрыть] и напев матери.

– Эта легенда – чистая правда. Ватацуми умеет принимать любой облик. Значит, ты унаследовала эту силу.

– Но разве это не мужской дар? Нет ни одной легенды о женщине с Сердцем дракона. Женщинам обычно отводят роли злодеек. Чудовищные паучихи и другие ёкаи, которые заманивают несчастных мужчин.

– Очень удобно, правда? Во всех бедах обвинили женщин. Нет, милая Киоко, раньше женщины были такими же героями, как и мужчины. И Сердце дракона в равной степени могло передаться как сыну, так и дочери.

– Ну нет же, это совсем глупо. Что женщины могут в бою? Я даже не представляю, чтобы я могла сражаться! Танцы, наука, красота, материнство – вот чему женщины посвящают всю свою жизнь. Мы же вдохновение, мы – воплощённое искусство. Власть, политика и тем более сражения – это для мужчин, всем известно.

– И тем не менее Сердце дракона у тебя. Не у Иоши, не у императора, не у сёгуна – самого великого воина Шинджу. У принцессы. И это не просто так. Кровь Ватацуми пробуждается только в достойных.

– Значит, кровь заблудилась. Ошиблась. Или ошиблась ты.

Норико ухмыльнулась.

– Киоко, тебе разве не хотелось больше свободы? Всю твою жизнь продумали заранее. Разве ты никогда не задумывалась, какую судьбу ты бы выбрала, если бы у тебя была такая возможность? Вышла бы замуж сейчас, в шестнадцать лет? Выбрала бы Иоши? Посвятила бы себя мужу и детям? Ты действительно хочешь этого?

Повисла пауза. Киоко опустила голову и задумалась. Таких вопросов ей никогда не задавали. Такие вопросы были бессмыслицей. Она никогда не думала, что у неё нет выбора. Просто не задумывалась над этим. Да и выбор ведь есть, просто… другой. Что именно изучать, чему посвятить больше времени: танцам или написанию повестей, музыке или игре в театре – вот её выбор. Она считала себя достаточно свободной на своём жизненном пути, она даже предпочла всем известным искусствам историю, а ведь у женщин обычно и этого нет.

– Послушай, – Норико заговорила мягче. – Я помню, как ты, ещё маленькая, рассказывала мне – когда не знала, что я всё понимаю, – что мечтаешь побывать за морем, увидеть неизведанные западные земли. Я помню, как горели твои глаза, когда ты читала сказки о кицунэ, живущих на Большой земле. Тобой всегда двигало любопытство, Киоко. И мне было больно смотреть, как традиции вашей страны учат тебя быть сдержанной, не желать приключений, радоваться тому, чему положено радоваться девушке и женщине, и прятать свои чувства так глубоко, что ты сама их потом не найдёшь. В тебе убивали искательницу, какой ты родилась. Но я верю: она ещё жива. И надеюсь, мы сможем её пробудить. Твой дар – ключ к той свободной жизни, о которой ты когда-то мечтала.

– Свободная жизнь? – Киоко, пошатываясь, вернулась к кровати, сегодня ноги ее совсем не держали. – И что меня ждёт в этой свободной жизни, кроме неизвестности и опасностей? Я не умею так жить, Норико. Я понятия не имею, что с этим делать.

В день женщины расцвета

Иоши не слышал, как ночью вернулся отец, а потому не ожидал застать его утром в чайной комнате.

– Матери снова нет? – вместо приветствия спросил Мэзэхиро.

– Не видел её, – покачал головой Иоши и направился к столику, за которым отец пил чай. Служанка – он перестал утруждать себя запоминанием имён лет с десяти, когда понял, что они всё равно сменяются слишком быстро, – поставила вторую чашку и налила свежий ячменный напиток.

– Сколько её уже нет?

– Около трёх недель, точно не знаю. Думаю, скоро должна вернуться.

– Должна, – Мэзэхиро сделал глоток. Он выглядел спокойным, но Иоши понимал, что это спокойствие напускное. Отец не любил долгие отлучки мамы, но никогда бы этого не признал.

– Как прошла вчерашняя поездка? – Иоши попытался сменить тему.

Отец сделал ещё глоток, поставил чашку на стол и поднялся.

– Сегодня после праздника военный совет в Светлом павильоне, я хочу, чтобы ты тоже присутствовал. Там я доложу императору о вчерашней поездке, и заодно обсудим дальнейшие планы.

– Дальнейшие планы? Меня они тоже касаются? Ты всё-таки решил взять меня в отряд?

Накануне поездки Иоши едва ли не молил отца об этом, но Мэзэхиро был непреклонен. Пусть Иоши и был его сыном, но он только год назад окончил обучение. Сёгун не мог рисковать репутацией своего отряда в обществе. Сначала Иоши должен был доказать, что достоин чести войти в состав его личных самураев, но он не смог одолеть даже самого младшего – Хотэку, а потому остался без места и надежды получить его в ближайший год.

– Для тебя у меня будет другое поручение.

Продолжать отец не стал. Молча направился к выходу.

– Ты на праздник? Погоди, я тоже пойду, – Иоши быстро встал и подхватил с пола катану, с которой никогда не расставался. Мэзэхиро обернулся и покосился на оружие сына.

– Оставь. Мы не носим оружие в праздник.

– Я всегда ношу, – Иоши положил руку на рукоять и хмуро взглянул на отца. Тот спокойно встретил его взгляд.

– Хочешь нанести оскорбление принцессе?

– Хочу суметь её защитить в случае необходимости. Сейчас небезопасно.

Мэзэхиро хотел снова возразить, но Иоши перебил его.

– Не надо, отец. Я всё равно возьму её, что бы ты сейчас ни сказал.

– Дерзишь сёгуну?

– Нет, я… Я просто не хочу оставаться беспомощным, если что-то произойдёт.

– А я не хочу, чтобы наша семья нарушала правила. Там достаточно дворцовой охраны, оставь катану и выходи из дома. Если увижу тебя с оружием – заставлю им воспользоваться, – с этими словами он вышел.

Иоши потупился. Он знал, что отец сдержит слово, а вступать в сражение с сёгуном на глазах у всей знати страны – худшее, что он может сегодня сделать. Это будет самое позорное поражение, потому что бой с отцом никогда не длится и четверти коку, зато боль после него не проходит неделями. Однако остаться без клинка он всё равно не решился. В конце концов, дворец большой, людей много. Возможно, они с отцом даже не встретятся, так что Иоши покрепче сжал рукоять и вышел, решив прежде дворца Вечной радости, где проводился праздник, посетить рынок за Жемчужными воротами, который разворачивался, только когда в столицу съезжались купцы со всей страны.

Воздух Иноси полнился ароматами: запах жареных бобов и водорослей сместил благоухание цветов с главных улиц. Иоши первым делом направился поговорить с мастерами, которые приехали из других областей предложить свои услуги жителям столицы. Он уже два коку вёл с ними беседы, придирчиво осматривая привезённые образцы, но ни северяне, ни жители восточных краёв не могли предложить что-то действительно достойное. Приличные мечи ковались только в столице. Отсюда же оружие поставляли самураям других областей. И на что он надеялся?

Иоши потянул катану из ножен и поймал обнажённой частью лезвия выглянувший на мгновение солнечный луч. Да, эту верную помощницу ничто не заменит… За спиной раздался хриплый кашель.

– Разве в такой праздник не положено оставлять оружие дома, господин?

Иоши развернулся, мгновенно пряча клинок в ножнах и придумывая возможные оправдания, но, увидев, кто к нему обратился, облегчённо выдохнул и поклонился седовласому старику.

– Учитель, рад вас видеть.

– Ох, брось, – Акихиро усмехнулся. – Рад меня видеть? Такое разве бывало?

На устах учителя застыла лёгкая улыбка. Прищурившись, он пристально наблюдал за ним, словно видел его насквозь. Иоши всегда было не по себе от этого взгляда, но он не позволял себе подать вид.

– Вы ведь знаете, я глубоко уважаю вас и всё, что вы для меня сделали.

– Но оружие уважаешь крепче, – Акихиро перевёл взгляд на клинок, и от улыбки не осталось и следа. Он подошёл ближе и заглянул Иоши в глаза. – Осторожен будь, мой мальчик. Войны начинаются там, где любят сражения.

– Войны? Акихиро-сэнсэй, Шинджу не с кем воевать, – Иоши улыбнулся. Он очень старался, чтобы улыбка была искренней, но она, похоже, всё равно получилась снисходительной, потому что учитель помрачнел. Он схватил Иоши за руку, неожиданно сильно дёрнул к себе и вполголоса произнёс:

– Сердце дракона,

вновь воспылавшее, – весть

мира кончины.

Иоши нервно усмехнулся.

– Пишете хайку? У вас… э-э… – он попытался отстраниться и высвободить руку, но Акихиро держал крепко, – здорово выходит.

– Поэт Западной области. Начало стиха. Однажды ты захочешь больше узнать – тогда приходи. Ведь если в беде Шинджу, то самураи первыми падут, – учитель глубоко поклонился и исчез в толпе, не дожидаясь ответа.

Иоши постоял немного и двинулся дальше вдоль рядов. Он не верил в легенды и песенные пророчества, но серьёзность старика заронила в его душу семя сомнения, которое, словно рис во влажной почве, уже начало прорастать неясной тревогой.

Иоши дошёл до цветочного ряда – одного из ближайших к дворцу – и остановился. Какая нелепица. Тысячи цветов в императорском саду, но вот местная женщина сидит и продаёт их рядом с купцами из дальних земель. Кажется, отойди на два шага и сорви! Но за это тебе руки высекут по самые плечи.

Взгляд задержался на белых орхидеях с волнистой бахромой лепестков. Цветы напоминали птиц: раскрыли свои лепестки-крылья – и вот-вот взлетят, оставив лишь голый стебель. Белые цапли, его любимые. Сколько раз он порывался их купить? Каждый раз, как видел её. Видел её чёрные гладкие волосы. Её смуглую блестящую кожу. Её необыкновенные глаза. Жар, поднимающийся в её присутствии, туманил разум. Иоши любил Киоко. Полюбил с той поры, как случайно увидел принцессу в рассветных лучах на балконе… Наверное, так и нужно любить свою невесту, но сильнее любви была ненависть. За то, что чувствует. За то, что не может с этим справиться. За то, что потом дни напролёт вспоминает её лицо и не может избавиться от образа, высеченного в порабощённом сознании. Что за самурай из того, кто не может катану держать как следует из-за мыслей о женщине?

Он не мог подарить ей орхидею. Это значило бы слишком много. Вряд ли кто-то из гостей и даже сам император сумеют понять, но Киоко не обманется. Она знает этот язык хорошо. Не может не знать. И если для других орхидея – красивый и безобидный цветок, для него это признание, конец притворству.

Нет. Нельзя допустить, чтобы она осознала свою власть над ним. Потому Иоши и цеплялся за свою ненависть, за искусно выкованную маску равнодушия, никогда не дарил ей орхидеи и никогда не смотрел в её глаза.

Бездумно сминая рядом стоящие цветы и наблюдая отражение своей ненависти на лице торговки, он достал нарцисс из грубо сколоченного деревянного ведра и бросил на прилавок монету. Женщина, увидев серебро, тут же захлопнула рот, забыв о намерении отчитать Иоши, и слащаво улыбнулась.

– Как всегда, – прошептал Иоши и с единственным цветком направился ко дворцу.

Запахи неслись мимо, отдельные звуки слились в единый гул, который растворился под гнётом неясных мыслей, даже яркие краски северных полотен потускнели. Ум то и дело возвращался к словам сэнсэя. Рассеянного внимания хватало только на то, чтобы обходить препятствия и ни с кем не сталкиваться.

Из неясных, утягивающих вглубь мыслей Иоши вырвал голос настолько же знакомый, насколько ненавистный.

– Иоши-сан, доброго утра.

Иоши очнулся и взглянул в лицо, которое хотел видеть меньше всего. Хотэку был в отряде отца, и он точно не стал бы скрывать от сёгуна, что видел его сына с оружием в такой праздник.

– Хотэку. Как праздник?

– Что-то произошло с принцессой, – Хотэку никогда не отличался учтивостью и этим раздражал Иоши ещё больше.

– Что ты имеешь в виду?

– Киоко-химэ ещё не вышла принимать подарки. Император тоже не появлялся.

Иоши передёрнуло при имени принцессы. Хотэку произнес его без почтения, без уважения. Будто говорил о служанке, которая заболела и не смогла подать чай вовремя.

– Что ещё тебе известно?

– Кая, её служанка, сможет сказать больше. Мне она не стала объяснять, но от вас наверняка не отмахнётся, – как всегда прямо, безыскусно, говорит как думает, грубо, невыразительно, сухо.

– Благодарю, Хотэку, – Иоши слегка поклонился. Он бы с радостью вспорол живот самураю и понаблюдал за долгой мучительной смертью, но воспитание требовало вежливости. – Я узнаю, в чём дело. Отдыхай.

Он выпрямился и зашагал прочь от назойливых торговцев. Толпа обтекала его. Не все здесь знали Иоши в лицо. Не все узнавали в нём сына сёгуна. Но будто невидимая рука мягко отводила в сторону даже приезжих гостей, не давая прикоснуться к спешащему самураю.

Только когда последняя лавка с украшениями из Огненной земли осталась позади, Иоши обратил внимание на тень. Чужая, но как собственная, не отставала и не отпускала. Он вошёл в Жемчужные ворота, открытые в этот день для всех гостей, и тень скользнула за ним.

– В чём дело, Хотэку? – не оборачиваясь спросил Иоши.

– Хочу убедиться, что моя помощь не понадобится.

– Помощь? – Иоши остановился и слегка наклонил голову набок, поворачиваясь ухом к собеседнику, но не удостаивая его взглядом. – То, что отец принял тебя в свой отряд, не значит, что тебе можно вмешиваться в дела дворца. – На самом деле значит. Хотэку входит в императорскую охрану, но Иоши не признавал и не собирался признавать, что статус Хотэку выше его собственного. – Я разберусь.

И он продолжил путь. Тень больше не преследовала.

Во дворце Вечной радости, где всегда проходят праздники и по любому поводу собираются придворные, сновали гости, раскладывая подарки. Никого из императорской семьи не было видно. Даже вездесущей кошки принцессы не наблюдалось. Иоши обошёл здание, пересёк сад и по каменной дорожке направился ко дворцу Лазурных покоев. Пальцы коснулись рукояти меча – это придавало спокойствия. Прав он был, что не послушал отца. Если с Киоко что-то случилось – он готов голыми руками вырвать горло тому, кто причинил ей вред. Но с катаной восстановить справедливость будет проще.

* * *

– Киоко-химэ, я привела Суми, – влетела в комнату Кая и, не успев отдышаться, схватилась за развешенную на ширме одежду. – Нужно скорее привести вас в должный вид, там все опять с ума посходили, бегают, как ёкаем покусанные.

Норико недовольно мяукнула и отошла к окну.

Суми взяла влажный кусок ткани и начала стирать косметику с её лица.

– Простите, но из-за обморока придётся рисовать заново. Пока Кая вас приводила в чувство, всё поплыло от воды.

– Это какой-то ужас! – продолжала сокрушаться Кая, пытаясь разобрать все слои праздничного наряда в нужном порядке по цветам.

Суми уже покрывала кожу тёмным порошком, чтобы она казалась ещё смуглее, хотя Киоко нравился её настоящий цвет лица.

– Пока я за водой бегала – один самурай прицепился: что с Киоко-химэ, что с Киоко-химэ… Сейчас за Суми ходила – ещё стражники пришли. Уже вторые! Что они там, между собой поговорить не могут? Ходят, допытываются. Устроили допрос, ещё и не пускали, пока всё не объясню! А как всё поняли, так «поторопитесь, гости заждались». Если бы вы меня не задержали, им бы не пришлось столько ждать!

– Самурай? Они ведь сегодня не на службе, – задумчиво протянула Киоко, и в её душе появилась надежда.

– Нет, но этого я и без доспехов узнала. Он самый молодой у сёгуна, Хотэку-сан.

– А… – надежда растворилась, оставив лёгкий осадок разочарования. – Хотэку, значит. Странно, я думала, сёгун с отрядом уехали искать преступников.

– Киоко-химэ, не говорите, пожалуйста, я подведу вам губы, – попросила Суми.

– Киоко, – послышалось за дверью, – я могу войти?

Кая поспешно завязала Киоко верхнее кимоно и отодвинула сёдзи.

– Первейший, – склонилась она, – прошу простить за задержку, Киоко-химэ почти готова, нам нужно ещё немного, полкоку, – она бросила взгляд на Суми, борющуюся с жемчужинами у бровей так же отчаянно, как и в первый раз. – Может быть, коку.

– Гости подождут, они ещё долго никуда не денутся, – улыбнулся император. – Я вижу, у тебя всё хорошо, – он осмотрел Киоко с ног до головы и задержал взгляд на лице. – Теперь выглядишь совсем как мама…

Суми отстранилась, давая отцу полюбоваться дочерью.

– Не переживай, я ненадолго потеряла сознание, это от волнения. Теперь всё хорошо, – Киоко постаралась придать голосу уверенности, но волнение щекотало живот и напоминало о словах Норико.

– Если у нас есть ещё немного времени, я бы хотела сходить за другой краской. Этот голубой не совсем в тон верхнему кимоно, – задумчиво проговорила Суми.

– Придворные дамы не простят такого промаха, – Кая покачала головой. – Я схожу с тобой, помогу выбрать оттенок, который точно подойдёт под эту ткань. Я хорошо её запомнила.

Служанки вышли и деликатно прикрыли за собой дверь.

– Что заставило тебя так переживать? – отец подошёл к Киоко и аккуратно взял её руку, как делал это всегда, когда она переживала. Его тёплое прикосновение волшебным образом развеивало тревоги. Пусть у императора почти не было времени на детей, но те редкие минуты, что он им уделял, всегда были наполнены его безграничной любовью и заботой.

– Не знаю. Я… – Киоко подошла к подушкам и опустилась на колени, не рискуя оставаться на ногах. Откровенные разговоры часто вызывали у неё головокружение. Отец опустился рядом, не выпуская её ладонь. – Я не готова была становиться женщиной, будучи свободной. Мне с детства рассказывали, каково быть женой, но я не знаю, каково ею не быть, когда ты больше не ребёнок.

Она говорила правду. Пусть это и не было главной причиной её беспокойства, но Киоко действительно не понимала, как ей предстоит дальше жить. Обычно придворные дамы либо ожидали сватовства, либо готовились к свадьбе, либо уже были замужем. Киоко же никогда не была свободной, но и замуж теперь не могла выйти. Обучение её окончено, но взрослая жизнь не наступала. Она застряла где-то между, и неизвестно, как долго это продлится.

– Милая моя дочь, – ласково обратился император Мару. Так открыто говорить с ней он позволял себе лишь наедине, и потому Киоко наслаждалась каждым словом. – Пока ты здесь – ты для меня всегда дитя. Ты дома, а дома тебе позволено всё, что захочешь. Захочешь – будешь дальше продолжать учёбу. Захочешь – будешь целыми днями читать в павильоне Памяти. Захочешь – можешь выходить в город как женщина, но не в сопровождении мужа, а в сопровождении охраны. Ты принцесса империи, никто не посмеет сказать о тебе ничего дурного, тем более в нынешней ситуации.