Текст книги "Всё сложно"

Примирение

Жоффруа вышел нас встречать, помог донести чемоданы. Лицо у него было совсем такое, как раньше. Это был совсем не тот человек, с которым я прожила последние несколько месяцев, а тот, с которым я стала жить в Израиле и за которого вышла замуж. Разумеется, мы помирились. Точнее – договорились, что мы пробуем прожить вместе еще три месяца, но если мне не понравится, он съедет раньше.

На следующее утро я позвонила Гаю и сказала, что Жоффруа стал таким, каким был раньше. Гай очень удивился.

– Возможно, ночь на улице вправила ему мозги, а может, травы не было все это время. Это все марихуана, я тебе говорю.

Потом без звонка и без предупреждения к нам вдруг пришла Жоара. Она уселась за стол, налила себе кофе и непонятно к чему начала рассказывать, как плохо жили Карин и Гай. Отрицательным персонажем все время выходил Гай. Он никогда пальцем не пошевелил по дому, не делал вообще ничего. У него не было достаточной чувствительности к детям, он всегда был слишком строгим. Когда у них родилась вторая дочь, Лия, никто из родителей не хотел ею заниматься, оба продолжали любить только старшую девочку. А однажды Гай так сильно ударил трехлетнюю Лию, что у нее три дня оставался на лице след от его руки. В другой раз Карин пришла к Жоаре и показала синяки на руке, она сказала, что Гай избил ее каской от мотоцикла прямо при детях.

Я была в шоке, тем более, что история с каской мне что-то напоминала. Я помню, что Карин писала мне в скайпе, когда они еще жили в Париже, что по дороге с работы они с Гаем ужасно поругались. Они ехали домой на скутере, и Карин схватила каску и стала ею лупить по стене дома.

Потом Жоара совсем разошлась: говорила, как равнодушно Гай относился к детям, после того, как они с Карин разошлись. Как не считался с их надобностями, как слишком быстро привел в дом другую женщину и стал ее с ними знакомить. Я не отвечала ни слова, да, видимо, и не нужно было.

Первое время Жоффруа действительно вел себя как когда-то – он весело играл с Роми, когда мы всей семьей ездили в супермаркет за покупками, вместо того, чтобы орать на нее и пыхтеть. Но я чувствовала фальшь во всем. Карин очень переживала, что мы живем в квартире, записанной на ее имя. Испытательный срок на работе закончился, и я получила право снять квартиру на свое имя. Карин договорилась со своим приятелем Пьером, очень славным парнем, о том, что он сдаст нам свою квартиру, когда его бывшая жена найдет себе другое жилище в соседнем городе и съедет. И вот свершилось: Пьер позвал нас посмотреть квартиру.

Квартира эта располагалась в нашем же дворе, так что переезжать было недалеко. Карин говорила, что она намного больше и лучше уже хотя бы тем, что в гостиной есть окна. Но, побывав там, я была разочарована. В квартире было холодно, в ней не было ни капли уюта, все стены грязные, а на полу в гостиной – осточертевшая еще в Израиле керамическая плитка вместо паркета. Однако хуже всего был санузел – крошечная комнатка под крышей, где легко можно было удариться головой о потолок. И вообще квартира напоминала какую-то ночлежку бомжей. Мне было совершенно непонятно, как там могла жить женщина с двумя детьми. Но квартира действительно была почти в два раза просторней нашей, и с тремя кошками и большой собакой в ней было бы удобнее, к тому же там было на одну комнату больше, и мы могли бы свободно принимать гостей, которые, я надеялась, приедут из Израиля. Мы решили переезжать. Договорились с Пьером, что он не возьмет с нас плату за месяц, а мы за это отремонтируем квартиру.

Жоффруа по-прежнему не работал, но теперь он периодически ходил на собеседования. Собеседования в той самой компании, в которую он так хотел попасть, проходили хорошо, и его звали на следующие. Надежда была, а сам Жоффруа и вовсе был уверен, что дело в шляпе. Мы вроде бы снова неплохо жили, но я чувствовала, что это ненадолго.

В одну из пятниц мы ехали с Карин домой вместе и договорились, что в субботу я отвезу Лию и Роми на каток, а вечером мы придем к ним ужинать. Утром я заметила, что одна из моих кошек, старушка Шуба, хромает и жалобно мяукает, когда ей нужно ходить. Я позвонила ветеринару, прием был только в то самое время, когда нужно было вести девочек на каток. Я попросила Жоффруа побыть с ними на катке, пока я схожу с кошкой к ветеринару, а я заберу их, когда буду ехать домой.

Так мы и сделали, я запихнула Шубу в переноску, мы сели в машину, забрали Лию, и я нашла в Вейз каток. Я высадила их около катка, спросив Лию, точно ли каток здесь, Лия кивнула. И мы с Шубой отправились к ветеринару. Когда я заходила к врачу, мне позвонила Карин.

– Блин, что ты натворила?!

– Что случилось?

– Ты их привезла на каток, который давно закрыли, новый каток совсем в другом месте. Твой Жоффруа забыл дома телефон, и Лия мне позвонила из какого-то магазина.

Кошка тем временем начала вырываться, ветеринар выразительно на меня смотрел.

– Я не могу сейчас говорить, я могу за ними вернуться через полчаса.

Она бросила трубку. Шубу осмотрели, выдали лекарство. Я села в машину и написала Карин, чтобы узнать, что происходит.

«Мика уже съездил и отвез их куда надо», – ответила она. «Я сожалею, что так получилось, Вейз направил меня туда, я же не знаю, какой каток новый, а какой старый», – извинилась я. «Как же ты меня достала, – разъярилась Карин. Дальше последовало: – Надо уже прекратить спихивать на Вейз постоянно свою вину. Жоффруа отвез Жоару не в тот аэропорт, ты бросила детей черт знает где, и всегда у вас Вейз виноват».

У меня застучало в висках, я понимала, что терпение мое заканчивается и сейчас я пошлю ее на хуй. Но я сделала несколько глубоких вдохов и спросила, надо ли их забирать прямо сейчас. Договорились, что через два часа. Я вернулась домой, выпустила кошку, выкурила несколько сигарет подряд и поняла, что в гости к Карин я сегодня точно не пойду. Я разыскала новый каток и поехала за девочками и Жоффруа. Когда я приехала за ними, Роми с Лией весело катались. Я рассказала эту историю Жоффруа. Потом пришлось сказать девочкам, что вечером мы не придем. Гаэль с детьми тоже были приглашены, и Роми ужасно расстроилась, она очень хотела поиграть с друзьями. Я позвонила Карин и сказала, что, наверное, сегодня нам лучше остаться дома. «Как хочешь», – ответила она.

Роми легла спать, а мы с Жоффруа уселись на диван в салоне. Я была жутко подавлена и попросила его меня как-то поддержать. На что он мне сказал:

– Ты разве не понимаешь, что с тобой невозможно иметь дело? Вот даже твоя подруга тебя уже терпеть не может. Ты должна сделать выводы и посмотреть на себя со стороны.

– Ничего себе! Это же ты даже не взял с собой телефон. Ты мог мне позвонить, и я бы сразу вас забрала.

– Да это все из-за тебя, ты никогда ничего не соображаешь. Ты нас всюду позоришь. Ты сказала в школе, что я не могу больше забирать Роми, они же все здесь подумали, что я преступник.

То, что я попросила в школе, чтобы Жоффруа не забирал Роми, я ему рассказала сама и сама же потом в школе объяснила, что теперь он может ее забирать.

– Да, на тот момент ты так много курил и был невменяем, что же мне было делать?

– Вы меня тоже достали обе, ты и Роми.

– Ах так, ну тогда я тебя не задерживаю, и ты можешь сегодня спать на диване.

Я ушла в спальню, а он постелил себе в гостиной. Уснуть я не могла, это было слишком для меня – поссориться с ними обоими сейчас. Я, конечно, понимала, что это жуткая подлость с его стороны – добивать меня, когда он видит, как я расстроена и рассчитываю на его поддержку. Но тем не менее я поднялась к нему и помирилась с ним, хотя он совсем этого не заслужил.

На следующий день на работе Карин предложила мне пойти с ней на обед. За обедом мы стали обсуждать происшедшее.

– Мне кажется, что ты совсем не тот человек, которого я знала. Да, может, я и не знаю тебя вовсе. Мы были подругами двадцать лет назад, – сказала Карин. – Ты думаешь и говоришь всегда только о себе. Как ты могла отправить мою дочь с Жоффруа? Я же тебе ее доверила, не ему.

– Но он должен был просто побыть там, пока они катаются. Что уже такого должно было произойти? Да ведь ничего и не случилось, ну Мика подъехал за ними и отвез за пять минут ровно.

– Я доверила тебе ребенка, а мне звонят из какой-то лавки и говорят, что они на улице и толком не знают, где они.

– Прости, что так получилось, но они были в торговом центре, а не на улице. Я действительно подвела тебя. Но это очень грубо – говорить «ты меня достала» из-за такой ерунды.

– Не знаю, по-моему, ничего в этом такого нет.

– Возможно, я плохо понимаю французский, но мне это показалось очень грубым.

Так мы помирились. По дороге в офис я спросила ее, как я на работе. Есть ли что-то, что она могла бы мне сказать как начальник.

– Ты ведешь себя так, что складывается впечатление, что тебя совершенно не интересует работа. Ты не участвуешь в заседаниях, всегда молчишь, если тебя не спрашивают.

– Я просто чувствую себя очень неуверенно, вот и стараюсь не раскрывать рот лишний раз.

– Но это единственная претензия – в остальном ты можешь быть спокойна.

– Это самое для меня главное сейчас.

Затем Карин снова оседлала своего любимого конька и заговорила о том, как плохо ей жилось с Гаем, как ее мать всегда уговаривала ее промолчать в ответ на все его выпады, лишь бы не ссориться снова. Как после смерти ее отца Гай запретил теще делать на Рождество вертеп, как упрекал ее в том, что она совсем не знает еврейских обычаев и недостаточно еврейка для него. Она рассказывала, как хорошо теперь живет с Микой. Недавно приезжала ее мать, и они с Микой ни разу не поссорились, не то что когда они жили с Гаем.

Переезд на новую квартиру

Время шло, на работе у меня было все больше проектов, и я стала чувствовать себя увереннее. Я не поднимая головы работала с самого утра до конца дня, потом бежала на вокзал. Буквально пару раз мне довелось забежать на вечеринку в пабе, которую фирма устраивала раз в две недели для сотрудников. Там было весело и шумно. Можно было выпить пива и погрызть орешков за счет фирмы, завести полезные знакомства, поболтать с генеральным директором – веселым здоровенным американцем, который любил подшучивать над моим ростом, потому что я очень маленькая, точно как его жена. На этих вечеринках бывали симпатичные мужчины, но оставаться долго и флиртовать я не могла, надо было мчаться на поезд.

Жоффруа тем временем получил работу. Платить ему должны были немного, а офис находился в противоположной части города. Дорога в одну сторону занимала три часа. Приступать нужно было через месяц. Жизнь вроде бы налаживалась, только я чувствовала себя все хуже. Нужно было начинать ремонт. Жоффруа взялся за это с энтузиазмом и решил, что теперь он вправе с новыми силами начать хамить и дергать Роми. Все вернулось на круги своя. К тому же стало ясно, что наш договор о том, что он не курит и не покупает траву, нарушен. Роми мне рассказывала, что он ездит с ней куда-то, оставляет сидеть в машине, уходит, а потом возвращается. Как-то за ужином она задала вопрос:

– А куда ты ходил сегодня вечером, когда оставил меня в машине?

– Детям нечего задавать такие вопросы, это не твое дело, – заявил Жоффруа.

Роми позвала меня в свою комнату и сказала:

– Может, он идет покупать наркотики или к любовнице?

– Доченька, я выясню это, не волнуйся, – сказала я, а сама впала в панику.

Позже я сказала Жоффруа:

– Я прекрасно понимаю, что ты меня обманываешь…

– Нет, я тебя не обманываю и не курю больше, как мы договаривались.

– Ты готов поклясться жизнью своих дочерей?

– Да, без проблем.

Но уже через несколько дней я нашла окурки от косяков и предъявила ему.

– А что ты хочешь? Это все из-за тебя, с тобой и с Роми невозможно жить.

В день переезда у меня не было ни капли физических сил и энергии, с утра меня мучила жуткая мигрень. Карин, Мика и Гаэль вызвались нам помочь, и за день мы все вместе перетаскали вещи в квартиру в соседнем доме. Я была в старой квартире и подготавливала вещи к переноске, кошек закрыла в уже освободившейся спальне, чтобы они не сбежали. После того, как мы все перенесли, я зашла за кошками, но окно в спальне было раскрыто, и кошки Маши нигде не было. В квартире была только Карин.

– А почему окно раскрыто? – спросила я.

– Я открыла, чтобы проветрить.

Я побежала на улицу искать Машу, ее нигде не было.

– Ой, прости, – сказала Карин, – я не подумала.

– Ничего, я ее найду.

К счастью, Маша, как она это всегда любила делать, нашла щель в самой квартире и забилась в нее.

Карин пригласила нас поужинать. Пришли только я и Роми. Жоффруа взял машину, объяснив, что киоск в нашей деревне уже закрыт и ему надо съездить в соседний городок за сигаретами. За ужином, когда он так и не объявился, мы с Микой и Карин не стали скрывать друг от друга, что он, видимо, отправился купить травы. Я вздохнула, что мне уже все равно.

Жоффруа начал работать с понедельника. Я бежала домой, по пути заскочила в супермаркет. Забросила тяжеленные пакеты, и мне нужно было отправляться к Карин за Роми. Не успела я выйти из дому, как Карин прислала мне эсэмэску с требованием забирать Роми от нее и от Гая до 19:00. Это было практически невыполнимо. На работе у меня была куча проектов, и я не освобождалась раньше шести вечера, потом бежала на поезд, который шел домой час. Я подумала, что Гай передал эту просьбу Карин, и мне стало грустно от мысли, что моя дочь всем в тягость. Забрав Роми, я спросила Жоару, с которой договорилась, что она уберет в квартире после переезда – за деньги, конечно, – какие средства нужно ей туда принести для уборки. Перетащив в старую квартиру всякую утварь для уборки и собрав то, что там еще оставалось, я рухнула на диван совсем без сил. Квартира оставалась за нами до конца недели.

На следующий день Карин прислала мне эсэмэс, в котором писала, что она в полном шоке от того, в каком состоянии квартира, что я мерзкая грязная свинья, что она в жизни не видела ничего подобного. Я совершенно не могла понять, о чем она говорит, сбегала снова в квартиру, посмотреть, что там такое. Квартира была практически чистой, но Жоара ее не закончила убирать.

Я ответила, что не понимаю, о чем она, и, вообще, как можно так хамить и обижать другого человека, и что квартира пока за мной, я за нее плачу и не понимаю, почему она туда ходит без меня. На что она продолжала сыпать оскорблениями, заодно заявив, что Роми жаловалась ей на то, что она чувствует себя неуютно в собственном доме, настолько там мерзко.

Я спросила Роми, о чем она говорила с Карин. Роми объяснила мне, что на вопрос, как ей новый дом, ответила, что он еще не уютный и она не чувствует себя дома. Карин, проведя три года в Израиле и четырнадцать лет с израильтянином, так же, как и Жоффруа, совершенно не понимала иврита и не умела на нем говорить, но думала, что умеет и понимает. Я обняла Роми и сказала:

– Зайка, теперь вечером ты будешь ходить на продленку, а не к Карин и Гаю.

– Ну мама, ты что? Я не хочу, я не привыкла.

– Тебе там понравится, вот увидишь. Ты уже хорошо понимаешь и говоришь по-французски.

– Это из-за того, что я сказала Карин что-то не то?

– Нет, просто так всем будет удобнее и тебе веселее.

– А можно я тогда буду продолжать ходить к Гаю? У него так весело.

– Я спрошу у него, и, если он не против – то да.

Карин все продолжала и продолжала мне писать о том, что я должна заглянуть вглубь себя и понять, какое я на деле чудовище, что моя дочь несчастна. В какой-то момент я просто перестала читать и отвечать. Хуже всего было то, что на следующий день она должна была дать годовую оценку моей работы. Когда Жоффруа вернулся домой и я показала ему все, что она мне написала, как и следовало ожидать, он принял ее сторону и тоже стал оскорблять меня и Роми, заявляя, что мы с ней две мерзкие свиньи и нет ничего удивительного в том, что даже моя подруга не может нас больше терпеть.

– Вообще-то, ты сидел дома, пока я работала, и мог бы убирать.

На это он просто отвернулся, бормоча, что за такими свиньями и не уберешь.

Утром я ехала в поезде вместе с Гаэль.

– С тобой все в порядке? – спросила она.

– Да… Так…

Наконец я не выдержала и спросила ее:

– Слушай… А Карин… Она как вообще? С ней все нормально?

– В каком смысле?

И я показала ей всю переписку.

– Какой кошмар! Да ведь я была в этой квартире, там вообще ничего такого нет. И какие злобные, страшные слова! Послушай, с Карин уже давно никто в деревне не общается. Она жутко агрессивная и обидела кучу людей, и меня в том числе. Все меня постоянно спрашивают, как я с ней общаюсь, но я просто не злопамятная. Помнишь, я тебе рассказывала, что мы с подругами поехали вместе в Испанию и там все рассорились?

– Да.

– Это Карин со всеми рассорилась, наговорила всем кучу гадостей, а мне так вообще.

– Оооокееей, – сказала я, – а она должна оценить мою работу за год сегодня.

– Ну ты просто пропускай мимо ушей то, что она будет говорить, не принимай близко к сердцу.

Придя на работу, я первым делом встретила Карин. Она вела себя как ни в чем не бывало. Я решила поступать так же. Во время эвалюации она дала мне далеко не лучшую оценку, но и не самую плохую, она сказала, что все свои задачи я выполнила хорошо, но я не подаю новых идей и не помогаю фирме двигаться вперед. Я не была согласна с тем, что заслуживаю такой низкой оценки из-за того, что «не двигаю фирму вперед», но мы подписали документ, что компания отправит меня на курсы (так делают раз в год в любой французской компании), и я немного успокоилась, хотя подумала, что душевное здоровье у нее явно не в порядке. Я решила, что буду держаться как можно дальше и общаться по минимуму. Наконец-то пришла весна, стало намного светлее и теплее, деревья зацвели белым и розовым. Мы с Карин вместе ехали с работы.

– Знаешь, Роми не будет больше к тебе ходить по вечерам, я ее записала на продленку, – сказала я.

– Почему?

– Мне кажется, так будет лучше, я тебя не буду напрягать, и она тоже.

– Она мне не мешает. И вообще, я должна тебе сказать одну вещь, иначе я не смогу с тобой общаться. Я могу?

– Ну хорошо, что ты хотя бы спрашиваешь. Ну давай, – согласилась я, не сомневаясь, что сейчас услышу очередную гадость.

– Я говорила с Жоарой и с Лоранс, мы все думаем, что ты неправильно воспитываешь свою дочь. Вы с ней слишком привязаны друг другу. Ты должна отдалить ее немного, ничего страшного, если она поплачет немного и ей будет тяжело. Она не должна всегда получать то, что она хочет. Ей нужно поставить четкие границы. Она вообще невоспитанная, то есть у меня дома она хорошо себя ведет, но сразу видно, что у нее нет границ. Это дебильно, что ты ей позволяешь ложиться спать с айпадом.

– Ты знаешь, спасибо за мнение, но я буду воспитывать свою дочь так, как я нахожу нужным.

– Но так же думают и Жоара, и Лоранс.

– А меня не интересует, что они думают. Моей маме тоже всегда говорили в Советском Союзе, что детей надо бить ремнем, но она, слава богу, слушала себя.

– Я тебе такого не говорю, но она должна привыкнуть к рамкам, тебе все говорят.

– Я не спрашивала всех, и, к тому же, вы все французы, а мы с ней израильтянки, у нас другая ментальность, и вы не обязаны нас понимать.

– Тогда я не могу с тобой больше общаться вообще.

– Ты не обязана. Не хочешь, не общайся.

– Да ты сжираешь все мое жизненное пространство!!!

– Что? Как это?

– Ты повсюду, ты везде, я дышать не могу из-за тебя.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ты просишь у меня делать всякие вещи, но так… Без того, чтобы попросить.

– Что ты хочешь сказать? Я ничего не понимаю, что это значит?

– Ну, например, ты помнишь, ты зашла ко мне с собакой?

– Да, зашла на минутку, и что?

– Ты стояла и смотрела на нее через окно.

– Ну и что?

– Это чтобы я впустила ее в дом, ты это нарочно. Ты знаешь, что я не разрешаю впускать ее, и нарочно так смотришь, чтобы мне было совестно.

– Что это за чушь вообще? Я смотрю, не нагадила ли она у тебя в саду, чтобы убрать и вообще…

– Да, конечно, рассказывай. Я все знаю!

– То есть ты знаешь точно, о чем я думаю и что происходит у меня в голове?

– Конечно, знаю.

– Ок, мне все понятно.

Она вздернула голову и ушла, не прощаясь. Я вернулась домой, открыла на кухне окно и закурила. Теперь у меня было окно с красивым видом на лес и гору. У меня тряслись руки, и я позвонила Карин:

– Послушай, я могу рассчитывать на эту работу?

– Ну да, я же тебе сказала. Ты такого обо мне мнения, да? – тут же нашла она повод обидеться.

– Раз тебе так плохо от моего присутствия, я уже сомневаюсь, да. А мне нужно знать.

– Ну я же пообещала.

– Мне не нужна благотворительность, я стараюсь хорошо работать.

– Я знаю.

Я зашла к Гаю за Роми. Он очень настаивал на том, что ему приятно, когда Роми приходит из школы вместе с его детьми и он не хотел бы, чтобы она ходила на продленку в ту неделю, когда дети у него.

– Как у тебя дела? – спросил он, когда мы закурили на крылечке.

– Да так… ты знаешь, я уже не помню, когда я в последний раз смеялась.

– Ой, это ужасно грустно. Что у вас происходит?

И я рассказала ему, что я уже совсем не люблю Жоффруа и что надо с ним разойтись, но я боюсь быть здесь совсем одна.

– Но у тебя же здесь есть хорошая подруга, да и я всегда рад тебе и Роми.

– Ты про Карин? Тоже мне подруга, – не удержалась я.

– Не понял – вы не подруги больше?

И я рассказала ему про весь последний год и недавний разговор.

– Боже, бедная! Какой кошмар! Похоже, она совсем с ума сошла. Когда я с ней жил, такого все-таки не было. Она, конечно, очень вспыльчивая и грубая и рассорилась с кучей людей, особенно с теми, у кого когда-либо работала Жоара. Каждый раз, когда кто-то нанимал ее, Карин затевала с этими людьми страшную ссору, потому что ей казалось, что Жоару эксплуатируют и она слишком тяжело работает. В результате у Жоары нет никакой другой работы. Но так она себя еще не вела.

Он рассказал еще многое об их совместной жизни, и картина, которая была у меня в голове, сильно поменялась. По его словам, он постоянно чувствовал себя как будто он все время в чем-то виноват, и вообще дурак, и ничего не понимает. Мне это очень напоминало мои ощущения последнего года. Я живо себе представила, каково это – жить с подобным ощущением на протяжении четырнадцати лет. Впервые я слышала эту историю с другой стороны. Еще он рассказал, что Карин была агрессивной и частенько просто распускала руки. А он жил и думал, что так нужно, и каждый вечер, придя с работы, уходил в свой угол у камина и накуривался.

Вечером я поделилась этим с Жоффруа.

– Ты не говорила бы с Гаэль и с Гаем о Карин, они ведь ей все расскажут, – посоветовал он.

А сам Жоффруа становился все невыносимее. В выходной мы поехали в мебельный магазин за кроватью для Роми. И сидя в машине, ни с того ни с сего, он начал говорить, что у Роми дерьмовый характер и она вообще дрянь. Роми заплакала.

– Если бы здесь был мой папа, он бы ему так дал. А я еще жалела его и просила тебя не выгонять его на улицу.

– Ты зачем это все сейчас сказал? – спросила я Жоффруа.

– Да потому, что это правда. Да, Роми, у тебя дерьмовый характер!

– Немедленно извинись перед ней.

Он посмотрел на меня глазами полного олигофрена и издал губами отвратительный звук, словно пукнул.

– Все, ты уходишь.

– Никуда я не пойду, я в этой квартире работал, я там ремонт сделал, никуда не пойду.

– Ты два года на моей шее просидел, так что, если ты две недели поработал, ничего страшного не случилось. Тебе здесь нечего делать, твоя работа очень далеко. Ты убираешься, понятно?

– Никуда не пойду, ты не имеешь права меня выгонять, я твой муж. Если ты меня выставишь снова на улицу, я пойду в полицию, и они тебя заставят пустить меня домой. Им очень понравится, что с такой зарплатой ты выгоняешь человека на улицу. Они все про тебя поймут.

– Что ты несешь?

Я обернулась к Роми:

– Роми, он уходит, – сказала я ей по-русски. – Я прогнала его за то, что он тебя обидел.

Доехав до торговой зоны, мы с Роми носились между магазинами под дождем, промокнув до нитки, потому что я забыла дома зонт. Жоффруа все это время просидел в машине.

По дороге домой он пытался что-то говорить мне под руку, но я не обращала на него больше никакого внимания. Приехав домой, я попыталась поговорить по-хорошему:

– Жоффруа, тебе же совершенно не нужна такая большая квартира, которая находится в трех часах езды от твоей работы. Ты же понимаешь, что я не могу снова переезжать с ребенком и всеми животными, правда?

– Тогда мы будем жить как соседи, меня эта квартира полностью устраивает.

– Нет, этого не будет. Тебе придется съехать. Я тебя не гоню, поищи себе жилье и давай расстанемся по-хорошему.

В тот же вечер к нам зашли Карин и Мика и я сообщила им, что решение принято окончательно.

Утром мы снова ехали с Карин на работу. Она спросила меня, не собираюсь ли я возвращаться в Израиль.

– Нет, я не хочу.

– Но почему? Что тебе здесь делать? У тебя же вся семья там.

– Ну и что? У меня нет там работы, и я хочу жить здесь.

– Во Франции ты другую работу не найдешь. Да и вообще, ты ничуть не лучше, чем Жоффруа, тебе просто повезло, что я тебя устроила на эту работу, иначе бы ты сидела без работы точно так же, как он.

– Я бы не приехала сюда, если бы у меня не было работы, но я тебе очень благодарна, конечно.

Вечером Жоффруа заявился домой после работы и сразу стал накуриваться, не таясь.

– Ты знаешь, – заявил мне он, – я буду тут жить еще как минимум три месяца, пока не закончу на работе испытательный срок.

– У тебя же он только месяц.

– Ну и что? Мне нужно присмотреть себе хорошую квартиру, не пойду я в какую-то дыру. И я здесь ни за что не собираюсь платить.

– Это еще почему?

– Ну ты же у меня все забираешь, а мне тоже надо квартиру обставить, у меня же ничего нет.

– Ты не офонарел?

– Нет, я так сказал, и так оно и будет.

– Нет, так оно не будет.

– Ты не сможешь меня выгнать из квартиры, я твой муж.

– Это мы еще посмотрим.

Спать он уже перебрался в свободную комнату на верхнем этаже. Эту комнату он покрасил первой и все время повторял, что это будет его кабинетом, а Роми и животным будет запрещено туда заходить. Теперь комната стала похожа на кладовку. Прямо посреди коробок и бардака он кинул матрац, а вокруг него разбросал свои вещи – настоящее логово бомжа. Кроме того, у него появилась привычка удаляться в санузел на весь вечер и курить косяки, сидя в ванне.

Наутро он прислал мне длинный мейл, написанный с кучей грамматических ошибок, в котором, стараясь выражаться официальным языком, он сообщал мне, что я буду содержать его как минимум на протяжении ближайших трех месяцев или пока он не найдет себе достойную квартиру. В случае, если я посмею ему изменять, он заявит, что наш брак фиктивный и меня посадят в тюрьму. Завершал он свое довольно длинное послание словами: parce que c’est comme ça.

На работе Карин поинтересовалась моими делами, я показала ей этот мейл.

– Он действительно какой-то гад. Но, послушай, отдай ему все, что он хочет, пусть живет свои три месяца и уходит.

– Ты смеешься, что ли? Он мало высосал из меня денег и крови? И кто знает, когда он вообще соизволит уйти?

Карин пожала плечами, и стало ясно, что больше у нее идей нет.

Я позвонила Пьеру, хозяину квартиры, чтобы попросить его сказать в полиции, если таковую придется вызвать, что Жоффруа не имеет права жить в квартире, контракт еще не был подписан по просьбе самого Пьера. Он начал уклончиво объяснять, что он здесь ни при чем и не может помочь и, кроме того, Жоффруа неплохой парень, ему тяжело из-за расставания, и он, конечно, съедет, он ему, Пьеру, сам пообещал.

У меня было чувство, что я попала в западню. Выгнать здорового дядьку из дома, когда ты одна с маленькой девочкой и нет никого вокруг, очень страшно и почти невозможно чисто физически. Полиция не станет мне помогать, если я не буду врать, что он меня бьет, а мне не хотелось впутываться еще и в такую разборку.

Я пошла в банк и заказала новую кредитку, так как у него были данные моей карточки, также я рассказала в банке о своей ситуации и предупредила, что никакие переводы не делаются без моего подтверждения. Красивенький аккуратный мальчик из банка, мой финансовый советник, сочувственно на меня смотрел и заверил, что я могу не волноваться.

Когда я ехала домой, мне позвонил Гай. Он сказал, что слышал от Жоффруа, что мы окончательно расходимся. Я рассказала ему, что Жоффруа собирается жить в моей квартире за мой счет неопределенное время.

– Что?!!! Это еще что за фигня?! Ну нет, этого я не допущу ни в коем случае.

– Правда? Ты мне поможешь? – спросила я.

– Ты можешь на меня рассчитывать. Завтра он должен зайти ко мне в гости, я ему объясню, что и как. Меня он послушает. Я поговорю с ним мирно, но ты не переживай, я умею манипулировать, если мне надо. И не забудь, что я всегда твой друг и, если тебе что-то нужно, я всегда рядом.

– Спасибо тебе.

Мне стало немного лучше от мысли, что кто-то защитит меня, и подумалось, что мы, израильтяне, все же не чужие друг другу.