Текст книги "Во имя государства (сборник)"

Посланник Осуи Айр-Незим, видя, что государь бьется, как карась в лотке, и что его никто не арестовал, – поспешил покинуть залу.

Глаза Нана, стоявшего в ряду второстепенных чиновников, были белые от ужаса и изумления. «Мерзавец, – шептал он, глядя на Айр-Незима, – мерзавец».

* * *

На следующий день господин Нан, судья над Четвертым Кварталом столицы, и господин Адани, судья над Первым кварталом, подъехали к стенам осуйского городка. Они были не одни: их сопровождали две сотни стражников и небольшая толпа, этак в семь тысяч человек. Слухи в этой толпе ходили самые разнообразные. Одни рассказывали, что на аудиенции в Зале Ста Полей осуйский посол Айр-Незим обвинил Нарая в том, что тот заколдовал государя, и что государь изволил снять с ножки туфлю и бить этой туфлей Айр-Незима. Другие – что Айр-Незим сделал список чиновников, не бравших с осуйцев взяток, и приписал этим чиновникам такие грехи, что государь упал замертво, пока советник Нарай не разъяснил ему, в чем дело. Третьи уверяли, что советник Нарай, наоборот, признал каждую строчку в обвинении справедливой и поклялся через неделю подарить императору вторую корону, из золота и камней, конфискованных у лиц, упомянутых в обвинении.

Нан приблизился к запертым воротам и закричал, что государь, согласившись с неотступными просьбами народа, подписал указ об аресте всех жителей осуйского квартала и конфискации их имущества, и что если осуйцы откроют ворота, то с ними обойдутся честно и дружелюбно и отправят их женщин и детей домой, разрешив каждой женщине взять столько добра, сколько она сама весит, а если осуйцы ворот не откроют, то чиновники не смогут препятствовать народному гневу, и пусть их женщины и дети пеняют на своих мужей.

После этой приветственной речи на стене появился Айр-Незим в сопровождении короля Аннара Рогача и его сына Маленькой Куницы, и Айр-Незим сказал, что он, как верный подданный императора, готов не только открыть ворота, но и сию же минуту отправиться на плаху, крича «Да здравствует государь!» Но что Большой Совет Банка, пугаясь за безопасность квартала, велел ему нанять на защиту квартала варваров, которые окажутся при этом в Небесном Городе, и что вот эти двое, Аннар и Маленькая Куница, не пускают его открыть ворота.

Нан закричал королю, правда ли это, и король отвечал, что он получил плату за защиту городка и считает, что лучше его воинам отработать эту плату, пав мертвыми на стенах, нежели открыть ворота и отдать золото обратно.

Тогда Нан напомнил королю Аннару по прозвищу Рогач о его сватовстве к императорской дочке и спросил, не кажется ли ему лучше оставить при себе первую плату, за охрану городка, и получить от империи еще одну, за его сдачу. От этого предложения Аннар Рогач погрузился в раздумье, а Айр-Незим, напротив, пришел в страшное беспокойство. Наконец король Аннар сказал, что он получил от Айр-Незима всего сто золотых, и, так как советник Нарай вдвое благородней купца Айр-Незима, он хочет получить от советника Нарая ту же сумму в квадрате.

Нан сказал, что посоветуется с советником Нараем, и уехал.

А толпа в это время швыряла в Айр-Незима и короля Аннара тухлыми овощами.

Спустя три часа господин Нан вернулся и закричал королю, что он посоветовался с советником Нараем и что, уважая храбрость Аннара Рогача, хочет подарить ему десять тысяч золотых. На что король Аннар ответил, что за это время купец Айр-Незим тоже предложил ему десять тысяч золотых, в знак уважения и дружбы, и, так как в советнике Нарае много больше благородства, он хочет получить от Нарая ту же сумму в квадрате.

Нан сказал, что посоветуется с советником, и уехал. А толпа в это время бросала в Айр-Незима и короля тухлыми овощами, и Айр-Незиму стоило немалого труда уговорить варваров не бросать в толпу копьями.

Вечером судья Нан вернулся и сообщил, что советник Нарай поразмыслил над достоинствами короля Аннара и решил подарить ему сто миллионов золотых. На что Аннар Рогач отвечал со стены, что он поговорил за это время с купцом Айр-Незимом, и купец Айр-Незим обещал ему сто миллионов золотых в знак уважения и дружбы, и, так как в господине Нарае вдвое больше благородства, чем в Айр-Незиме, то с господина Нарая причитается та же сумма в квадрате. Нан сказал, что посоветуется с советником, и уехал.

Наступила ночь, и собравшаяся толпа, не желая расходиться и желая покакать, стала ходить какать под стену квартала, и Айр-Незиму стоило немалого труда отговорить варваров от стрельбы по нахалам.

Утром господин Нан вернулся. Он подъехал к городской стене, принюхался и спросил у Айр-Незима, знает ли тот, что такое экспонента?

Айр-Незим грустно отвечал со стены, что он очень хорошо знает, что такое экспонента, и что всю эту ночь он провел в размышлениях по поводу математических свойств экспоненциальной кривой. Это несказанно удивило короля Аннара, потому что он не знал, что такое экспонента, но сомневался, что господин Айр-Незим в эту ночь думал о математике.

Тогда Нан сказал, что государь отменяет свое решение об аресте и конфискации осуйских купцов, и пусть они сами платят королю Аннару, сколько хотят.

К вечеру толпа разошлась, и на следующий день жители осуйского квартала, вздыхая, пообчистили почву под стенами и сделали могилу для всех дохлых собак и кошек, которых принес под стену народ.

* * *

А днем государь вбежал в кабинет Нарая с упреком:

– Вот до чего довело страну ваше ослиное упрямство! Кто говорил, что этот сырой варвар согласен съесть Осую живьем, лишь бы угодить мне! Моя империя потеряла лицо! Завтра же я пошлю господина Андарза с войском против этих варваров!

– Ни в коем случае, – вскричал Нарай, – ведь это Андарз повинен во вчерашнем! Никогда бы осуйцы и варвары не осмелились вести себя так нагло, если бы Андарз не обещал и тем и другим всемерную поддержку. Этому человеку плевать на благо государя, если предоставляется возможность досадить мне!

– Что же, если дело обстоит именно так… – нерешительно проговорил государь.

В этот миг дверь кабинета раскрылась, и взволнованный секретарь подал Нараю записку. Увидев в кабинете государя, секретарь так и замер. Нарай прочитал записку и, побледнев, сунул ее в карман.

– Это что за записка? – спросил государь.

– Ваша вечность, – сказал Нарай, – извините моего секретаря. Тут требуется тщательная проверка: обвинение слишком серьезно.

– Дайте записку! – затопал ногами государь.

Нарай со вздохом подал записку. В записке говорилось, что Андарз не убил Минну, как он это доложил государю: он укрыл сводного брата государя в одном из своих поместий, а совсем недавно, после казни его брата, в его доме видели мальчика, лицом и ростом напоминающего Минну: Андарз выдавал его за слугу и проводил с ним много времени.

Молодой государь прочитал записку, и лицо его стало белей его нешитой сорочки.

– Государь, – сказал Нарай, – не торопитесь с обвинениями. Быть может, это какой-то другой мальчик….. Быть может, Андарз просто хотел спасти мальчику жизнь, а вовсе не думает о государственном перевороте. Одно дело – поддерживать каких-то торговцев, другое – переменить государя!

Но, странное дело, слова Нарая вовсе не произвели на государя того впечатления, на которое он рассчитывал. Вместо того чтоб приказать взять Андарза под стражу, государь закрыл лицо руками и бросился вон из кабинета.

* * *

Этой ночью государь Варназд не мог уснуть. Ах, как он хорошо помнил арест Руша! Накануне Руш удалился из дворца успокоенный, покрывая поцелуями наградной лист. На следующий день государь и Андарз поехали на охоту, затравили оленя, вдруг государь дернул Андарза за рукав: «Почему бы не затравить зверя покрупнее?»

Прискакали ко дворцу Руша, государь, пренебрегая церемониями, пробежал в беседку: Руш дремал, полуодетый, пуская слюни – и вдруг увидел перед собой государя с егерями. Руш так изумился, что спросонья стал что-то лепетать о великой чести и о стене, которую надо было сломать, – государь было намеревался сказать что-то достойное случая, а вместо этого взбесился: Андарз держал Руша за руки, а государь налетел на Руша, как молодой гусенок, и стал топать по Рушу ногами.

Сначала Руш целовал сапожки государя, а потом упал глазами вниз и затих.

После этого Руша возили по городу на осле, задом наперед, и в венце из соломы. Толпа забрасывала его всякой дрянью. Государь следил за ним с дворцовой стены. Руш, полумертвый от пыток и голода, был как бы в забытьи. Люди драли на части его одежду: государь ужаснулся, подумав, что на тело, которое ласкали руки его матери, глазеет глупая толпа. Уже потом государю сказали, что крестьяне нарочно сбежались к преступнику, надеясь, что кусочек одежды с первого министра улучшит урожай. Странное дело: эта месть не доставила радости душе Варназда, как мертвецу, умершему от голода, не доставляет радости посмертная пища.

Никто не может сказать, что он казнил Руша за прелюбодеяние: нет, он казнил его за казнокрадство и алчность! Стало быть, – другие казнокрады также подлежат казни. Никто не оскорбит память его матери! Никто не скажет, что он казнил не вора, а развратника!

Но самое худшее то, о чем государь не осмеливался помнить и не мог забыть, произошло потом. У Руша и государыни был сын, мальчик девяти лет, по имени Минна: это его Руш пророчил в государи. Услышав шум, мальчик бросился в беседку и налетел на Варназда с криком:

– Не смей бить моего отца!

Андарз подхватил мальчика и увез с собой. На следующий день Андарз спросил у государя, какой указ угодно ему написать насчет мальчика?

– Неужели вы нуждаетесь в указах? – воскликнул Варназд.

– Относительно вашего брата? Да, государь.

Варназд расплакался, и Андарз поселил мальчика у себя во дворце. Государю донесли, что мальчик сидит в углу, не пьет и не ест. Прошла неделя: государя без Андарза взяла тоска. Он оделся свечным чиновником, взял с собой пятерых людей и приехал в дом своего наставника.

– Где Андарз?

Изумленный слуга указал ему путь.

Боже! Что государь увидел! Андарз был в беседке: он сидел на ковре, а перед ним сидел Минна, в белых атласных штанишках и курточке с прорезями, и они играли в резаный квадрат и хохотали. Вот так же Андарз играл с ним, с Варназдом!

Андарз обернулся на звук раздвинутых дверей и слегка побледнел. Он прижал было к себе Минну, но молодой государь, ни слова не говоря, полетел на него, схватил брата и швырнул, как грузчики швыряют кули. Мальчик отлетел к подоконнику и схватился за шторы, висящие на толстом бронзовом стержне.

Никто не знал, что мраморные плиты, между которыми был вдет стержень, давно ослабли: от рывка и плиты, и стержень сорвались вниз. Минна был убит на месте.

Что было дальше, государь не помнил.

Через неделю до государя дошли слухи, что мол-де Андарз взял мальчика к себе и убил его, чтобы угодить государю. Государь не имел силы возразить этим слухам.

* * *

Этой ночью у ворот Андарзова дворца замелькали факелы: государь срочно требовал Андарза к себе. Не прошло и получаса: Андарз вошел в государеву спальню. В спальне строго горели ночники, освещая курильницы и ковры, и старинный узор государства: священных птиц, связанных по двое цепочкой.

Государь лежал, свернувшись клубком, подушка его намокла от слез:

– Ах, Андарз, Руш опять приходил ко мне! Он был весь в червяках и со своим сыном.

Андарз стал его утешать. Государь сначала плакал, а потом утих, забился в подушки и заснул.

Андарз по-прежнему сидел у изголовья. Андарзу, поэту и мечтателю, ни разу не случалось видеть привидений, и он не очень-то верил в их существование. Он бы очень желал увидеть хотя бы парочку привидений, потому что иногда упоминал их в стихах и хотел сравнить стихи с действительностью.

Через час государь заворочался и открыл глаза: в государевой спальне горел ночник, и рядом, как в детстве, сидел Андарз, и Руш был далеко-далеко, в могиле. Какое счастье, что рядом есть Андарз! Разве будет вот так сидеть – сухарь Нарай?

– Государь, – сказал Андарз, – Хабарта, которую я завоевал, потеряна для империи благодаря небрежности моего брата. Прервите переговоры и дайте мне войско: я казню Аннара здесь, а варваров разобью через месяц!

Государь кивнул. Андарз понял, что он победил. Потом государь уцепился за рукав своего наставника и сказал:

– Андарз! Я сделаю все, что ты попросишь, только поклянись мне в одной вещи.

– Какой?

– Если тебя казнят, – не приходи ко мне никогда ночью.

Андарз похолодел.

– Хорошо, государь, – пообещал он, – если вы меня казните, я обещаю не докучать вам ночными посещениями.

* * *

На следующий день король Аннар пировал у Андарза: день, благоприятный для свадьбы их детей, выпадал только через двадцать дней, но Андарз торопился обменяться подарками и обрести в варварах опору против Нарая.

Господин Андарз провел короля и его сына в сокровищницу и показал им множество удивительных вещей: мечей в золоченых ножнах и чаш, высеченных из оникса. Но всех удивительней была одна вещь, которую Андарз хранил в тройном сундуке: то был круглый венец, весь из золота, усыпанный драгоценными камнями, и в середине венца торчал острым шипом вверх пятиугольный кремень, – наконечник того самого копья, которым король ласов Лахар Сурок поразил одного речного бога, вздумавшего томить ласов засухой.

Это была знаменитая кремневая корона ласов, и Андарз снял ее с последнего ласского короля Хабарты вместе с головой. Король так и впился глазами в кремневую корону.

– Можете просить у меня любого подарка, – сказал Андарз будущему зятю и его отцу.

После третьей перемены блюд господин Андарз вышел из-за стола и, отозвав Нана, попросил его съездить обратно в город за одной из шкатулок невесты, забытой им впопыхах, и дал ему письмо к эконому Амадие. Нан уже выезжал со двора, когда вдруг вспомнил, что Андарз не приложил к письму печать, – а Амадия ведь человек вздорный. Нан спрыгнул с лошади и поспешил в дом, и так получилось, что для экономии времени он поднялся по наружной галерее.

Вдруг, не огибая угла, он остановился.

В пяти шагах от него, у распахнутых окон кабинета, стояли Андарз и король Аннар Рогач, и они громко спорили о том, что лучше – дать запаренной лошади покататься в песке или обтереть пот ветошкой. На оконной раме сверкала корона Хабарты.

Вдруг свежий порыв ветра ворвался в кабинет, занавес вздыбился и хлопнул о раму, корона стала падать, Андарз и король подскочили, чтоб ее поймать.

Андарз схватился за корону слева, король – справа.

– Что вы мне дадите, – тихо спросил варвар, – если отомщу за смерть вашего брата?

– Корону Хабарты, – сказал Андарз.

– Я хочу корону империи, – ответил варвар.

– Лучше ваше владычество, чем владычество Нарая, – сказал Андарз.

За окном, едва дыша, Нан запрокинул голову и вжался в стену.

* * *

Через час Нан вручил домоправителю Амадие письмо и, попросив его позаботиться о шкатулке, ушел в управу советника Нарая.

Пир кончился намного после полуночи, и начальник охраны Андарза, Шан’гар, отправился спать во двор, среди соплеменников. На рассвете он проснулся от холода и заметил в окне кабинета господина Андарза свет. Шан’гар поднялся в кабинет и увидел, что императорский наставник сидит в спальной рубахе, а поверх него накинут тяжелый плащ, и на столе перед ним догорает свеча.

– Что случилось? – спросил Шан’гар.

Андарз поднял голову.

– Сегодня, – сказал он, – я предал государя.

Шан’гар оглянулся и заметил:

– Не стоит говорить об этом так громко.

Андарз подергал губами.

– Господин, – сказал Шан’гар, – вот уже полтора месяца, как вы ходите сам не свой. Это началось с тех пор, как убили того чиновника, Ахсая. Вы избегаете меня и всех домашних, и вот теперь вы говорите такое!

– Да, – сказал Андарз, – все началось именно тогда. Дело в том, что убитый имел при себе лазоревое письмо к советнику Нараю, и этот чиновник, Нан, убедил меня, что письмо осталось в руках одного из моих близких: Амадии, Иммани или твоих. От этого с ума можно было сойти.

– И что же, – сказал Шан’гар, – он нашел, у кого письмо?

– Нет, этого письма больше нет. И я думаю, что если бы он нашел это письмо, он отнес бы его Нараю.

Тут свечка вспыхнула и догорела, и Андарз увидел, что за окном крадется рассвет, серый, как полевая мышь, и что перед ним на столе лежит маленькая книжечка, а в ней – его собственные стихи, которые когда-то переписал для своего наставника одиннадцатилетний мальчик Варназд.

– Господин Андарз, – сказал Шан’гар, – я начальник вашей охраны и пятидесяти человек, готовых умереть за вас; и в этом городе не меньше трех тысяч человек, аломов и ласов, для которых вы лучший полководец империи.

Не думайте, что у вас меньше людей, чем у короля Аннара Рогача.

– Отведи меня в спальню, – сказал Андарз.

Шан’гар отвел его в спальню, раздел и уложил, и он долго сидел у двери, боясь, как бы его хозяин не сделал с собой чего.

Потом он ушел к себе в кабинет, вынул чистый лист бумаги и стал писать. То, что он написал, было адресовано господину Нараю.

* * *

На следующий день государь подозвал Нарая и продиктовал ему указ:

– Я назначаю Андарза главнокомандующим в войне с ласскими варварами. Потрудитесь озаботиться мобилизацией!

– Государь, – сказал Нарай, – нельзя доверять этому человеку! Я, увы, доподлинно удостоверился, что в его доме живет мальчик, ростом и обликом напоминающий Минну! Андарз выдает мальчишку за раба, однако он наряжает его в платье Минны, отрядил своего лучшего секретаря для занятий с мальчиком, то прячет, то показывает гостям! Многие слышали, будто он творит с ним блуд! Если человек держит в доме отпрыска императорского дома, публично признаваясь в его убийстве, – зачем, как не затем, чтобы возвести его на трон вместо вас?

Государь Варназд молчал. Вдруг мелькнула мысль: «Вот и предлог казнить Андарза! Никто тогда не узнает…» Взглянул на Нарая: старик стоял, словно готовый слизнуть слова с государевых губ.

– Нарай, – сказал государь, – этого не может быть! Это я убил Минну… Случайно.

Старик в ужасе отпрянул, кляня себя за ошибку. И, не колеблясь ни мгновения:

– Ваша вечность! Но Андарз исподволь распространяет слухи о том, что этот мальчик – Минна! Следовательно, пользуясь вашим молчанием и виной, он намерен посадить на престол самозванца!

Глаза государя стали большие, как блюдца, от горя и тоски.

– Боже мой, зачем вы меня так мучаете! – воскликнул он. – Разве под силу одному человеку во всем этом разобраться!

Зарыдал и бросился вон из комнаты.

* * *

Многие из тех, кто знал Андарза в пору его юности, были поражены произошедшими в нем переменами. Андарз побледнел, осунулся: белая кожа его теперь напоминался пленку на молоке, и глаза пребывали вечно тусклыми, словно светильник, в котором невзначай повредили фитиль. Он настолько перестал следить за собой, что порой брался за перо, не вымыв руки.

Каждый день жизни был для него пыткой: мог ли он, переживший государыню Касию и министра Руша, думать, как будет терзать его сердце его воспитанник, государь Варназд?

Раньше Андарз больше думал о законах стихосложения, нежели о законах государства. В жизни своей он добивался славы, заботился о собственном благе и всегда смутно верил, что то, что хорошо для Андарза, неплохо для народа. Разве его война с Хабартой не принесла империи чести и выгоды?

Разве торговля с Осуей кому-то мешает?

Но, когда около ушей государя оказался господин Нарай, Андарзу было нечем возразить старому чиновнику, кроме колкостей и шуток. С ужасом и интересом Андарз стал искать рассуждений о том, почему действия Нарая гибельны для государства – и не находил их.

Как-то раз они беседовали с Наном, и молодой чиновник сказал:

– Боюсь, что из-за Нарая у государя исчезнет всякая власть.

Андарз удивился:

– Как это человек, который хочет собрать всю власть в руках государства, вдруг сделает государство слабым?

– Видите ли, – сказал Нан, – господин Нарай полагает, что власть – это что-то вроде постоянной суммы, и если в одном месте власть убавляется, то в другом она непременно возрастает. А между тем власть – это, скорее, способность общества достигать стоящих перед ним целей, и количество этой власти не постоянно, а возрастает при добровольном сотрудничестве всего общества. И если этого добровольного сотрудничества нет, то никакой власти в государстве тоже нет. Я за сильную власть, – закончил Нан, – а чем больше Нарай издает законов, тем меньше у государя власти.

Это рассуждение молодого чиновника, хотя и не столь оригинальное, вдруг поразило Андарза: он стал доверять судье Нану больше, чем то было позволительно.

И в самом деле: ведь Андарз знал, что чиновник – свой человек в управе Нарая и что указ о непризнании осуйского долга был написан молодым судьей Наном, – а все-таки находил утешение в беседах с этим человеком который ни возрастом, ни происхождением, ни характером так не походил на него, Андарза, и в нехороших гранитных глазах которого Андарзу было нетрудно уловить тот же огонь, что и в глазах Нарая, – огонь жажды власти в стремлении с жаждой государственного блага. В один из таких вечеров Андарз вынул и отдал Нану компрометирующие того бумаги. Сказал: «Вдруг под влиянием момента или под пытками мне захочется погубить вас? Возьмите это».

Андарз жил в отчаянии, как в черной комнате: только одна любовь к госпоже Линне поддерживала его, да еще временами нежность к сыну первой жены. Все чаще и чаще затворялся он в женских покоях, осыпал женщину дорогими подарками, дрожал от ее нахмуренных бровок: кто бы мог подумать, что в последние недели своей жизни государев наставник только и будет заботиться, что о дочке мелкого лесного чиновника, с которой он случайно переспал в лесу, застигнутый грозой!

Если бы не женщина, Андарз давно бы покончил с собой: но мысль о ее страданиях после его смерти была невыносима.

Впрочем, Андарз знал: даже если случится чудо, если государь прогонит Нарая, – между наставником и воспитанником больше никогда не будет тех отношений, какие царили между ними тогда, когда Андарз тайком приносил ему сладости, а молодой государь, смеясь, переписывал его стихи.