Текст книги "Мамочки мои… или Больничный Декамерон"

Вася что-то ответил, отчего брови Петровской изумленно полезли вверх. Она отключила телефон со словами:

– Ну, ладно… Странно как-то.

* * *

Лена вышла в коридор и без особого труда догнала шедшую со своей вкусной тележкой дальше по коридору Прокофьевну.

Старушка как раз открывала следующую дверь.

– Скажите, а кто это мне передал? Ну, в смысле, пере дачу Петровской? – немного стесняясь, спросила Лена.

Прокофьевна, перебирая пакеты, сверяла номер палаты с номером и фамилией на бумажке. Оторвавшись от этого важного дела, посмотрела на Ленку с отсутствующим видом, но потом что-то припомнила:

– Ну, по виду – не мама, точно. Строгая такая. Не улыбается. Но красивая. На артистку похожа. И гостинцы хорошие. Свекровь, наверное?…

Лена пожала плечами:

– Моя свекровь в Бресте живет… И вообще, позвонила бы… Я бы к ней вышла…

Задумавшись, Лена медленно пошла в обратный путь, по направлению к своей палате. И вдруг остановилась в замешательстве… Опять обернулась к Прокофьевне за неимением другого источника информации:

– Неужели Людоед?… Людмила Викторовна?

Прокофьевна даже перекрестилась:

– Борони, Боже!.. Неужели фамилия такая страшная, как у нехристя… Людоедова!.. Надо же…

Пошла дальше, вся погруженная в анализ «страшной» фамилии. Потом повернулась к Лене, которая еще стояла посреди коридора:

– По мужу, видать. Тут уж как повезет… Вот одна мамка лежала – Крысь. Да. Ну, это еще куда ни шло… И Песюган еще была, Жанна…

Лена, решив не посвящать добрую старушку в тайну прозвища «Людоед», покивала и пошла в палату. А Прокофьевна продолжала вспоминать уже без слушателя, как бы сама с собой:

– Да. И еще говорила: «Я Песюган, через «е». Хотя – чего уж… Хоть и через «е», а все одно… Людоедова!.. Ну-ну.

* * *

День катился к закату. Вера и Наташа в ординаторской в две руки набирали эпикриз на компьютере. Вернее, Вера набирала, а Наташа по ходу корректировала ее работу. Наташа взяла в руки историю болезни, прочитала про себя, как стихи, а потом воскликнула:

– Надо же! Произведена консервативная миомэктамия с метропластикой. Удален узел 15 см!.. Ого! Матка при этом сохранена, и женщина может иметь ребенка.

Вера кивнула, не отрываясь от клавиатуры:

– Да, это в самом деле здорово… Еще недавно… о ребенке уже нужно было бы забыть… Нет, Бобровский, конечно, врач Божьей милостью…

Наташа, как будто не услышав этой реплики, мечтательно смотрела в потолок, на губах замерла нежная улыбка влюбленной женщины.

– И оперирует, как бог, и вон, даже эпикризы пишет – хоть в диссертацию, хоть в учебник вставляй. Как стихи!

Вера Михайловна коротко и с симпатией, но все же с легкой иронией посмотрела на коллегу. Затем произнесла с ностальгией в голосе:

– Знаешь, он ведь хотел быть кардиологом… В институте еще шутили: Бобровский без работы не останется – сколько сердец разобьет, столько и починит. И чем больше – тем лучше! Чтоб до пенсии хватило!..

Наташа удивленно подняла брови:

– Что ж его в гинекологию из кардиологии-то кинуло? Есть, по-моему, кое-какая разница. Довольно существенная.

Вера отложила историю болезни, откинулась на стуле и пожала плечами:

– Да, он потом в интернатуре перепрофилировался, и как-то вдруг… Подумал, взвесил… Возможность быстрого карьерного роста, наверное.

Наташа вздохнула:

– Ладно. Давай дальше. «Показана комплексная гормональная терапия…»

* * *

Вера Михайловна целый день продержалась и никому, даже Наташе, не проговорилась, куда собирается идти вечером. Но для данного мероприятия просто необходимо было переодеться. Нужный наряд она предусмотрительно взяла из дому и оставила в объемном пакете в гардеробе. И вот, дождавшись конца рабочего дня, переоделась и, надеясь не встретить никого из коллег, с которыми попрощалась, сославшись на необходимость уйти чуть раньше, выбегала из отделения. И надо же: на первом же повороте коридора столкнулась с доктором Бобровским.

Двух секунд ему хватило, чтобы разоблачить Веру. Фамильярно распахнув полы легкого пальто и оценив покрой яркого облегающего платья с широкой юбкой, он пропел:

– Вера Михална, это что ж вы такое творите! Это для кого же такая красота на рабочем месте? И кто этот счастливец, к которому вы спешите, алая как заря? Если не муж, вызову на дуэль! На скальпелях и стетоскопах!

Вера сразу поняла: не стоит отпираться, лучше сознаться раньше, чтобы избежать завтрашних разборок в ординаторской:

– Не поверите, Владимир Николаевич, на танцы иду.

Бобровский позволил себе усомниться:

– Что, одна?

Вера засмеялась озорно: уж очень богатая интонация получилась у начальника – тут тебе и ревность, и надежда, и даже – чуточку – обида. Ишь ты, кардиолог!..

– С кавалером! – прищурилась она загадочно. – С кабальеро, то есть!..

А потом решила не интриговать и сказала просто:

– С мужем. Сальсу танцевать! По рекомендации вашего профессора Мищенко, кстати.

Не успел Бобровский высказать Вере свое отношение к рекомендации специалиста по планированию семьи, как со двора раздался их с Сергеем условный сигнал – три коротких гудочка с «притопом».

– Все, побегу: сигналит… – и Вера, уходя, не удержавшись, немного вильнула бедром: а, пусть завидует!

И убежала.

Бобровский с интересом посмотрел ей вслед:

– Да слышу… Ну, дает Сан Саныч: сальса… Надо же. А я думал, это соус… Острый…

* * *

Вера и Сергей пришли в назначенное место заранее. С первого взгляда этот танцевальный клуб производил очень приятное впечатление: в довольно просторном, хорошо освещенном гимнастическом зале, украшенном зеркалами во всю стену, откуда-то сверху звучала пленительная латиноамериканская мелодия. Под эту томную, немного тягучую, но все же ритмичную музыку на блестящем полу танцевали пары. Инструктора пока не было: до начала занятий оставалось минут пять.

Вера Михайловна вполголоса обратилась к мужу:

– Давай попробуем сами… Посмотрим и попробуем.

Сергей помялся, но подчинился Вере. Он ведь неплохо танцевал традиционные танцы – танго, вальс. Почему бы и не сальса? Обнял жену так же, как партнер тоненькой девушки, танцующей рядом. Тоже хорошо танцевавшая и всегда легко увлекающаяся Вера, вертя головой по сторонам, быстро поняла, как именно нужно двигаться, и своими движениями пыталась «растормозить» сдержанного Сергея. Сначала получалось не очень…

Но потом они начали входить во вкус – все свободнее и эротичнее двигалась Вера, и постепенно ее грациозная пластика заметно воодушевила Сергея…

Инструктор появился из-за зеркальной двери, как фокусник. Каково же было изумление Стрельцовых, когда он оказался ни кем иным, как профессором Мищенко, собственной персоной!

Поприветствовав присутствующих, профессор начал мастер-класс:

– Минуточку внимания! Я к дамам сейчас обращаюсь. Представьте себе, что вашего партнера вы видите сегодня впервые. И внезапно в вас вспыхивает страсть! Удар молнии! Прямо в сердце! Вам во что бы то ни стало нужно его обольстить. Сегодня или никогда!

Инструктор на глазах заводился, входил в роль… Светило притянул к себе ближайшую танцовщицу, изобразил томный и загадочный взгляд, начал делать резкие повороты, протянул призывно руки: пальцы трепетали, плавно изгибалось все его небольшое ловкое тело… Остановился – вдруг. Зорко оглядел пары, и его выбор пал на красивую Веру и атлетичного Сергея, которые стояли в первой линии.

Мищенко хитро улыбнулся им и поманил к себе двумя ладонями:

– Так, попробуем продемонстрировать… Вот вы, будьте любезны, выйдите в центр. Дама, попробуйте заинтриговать своего кавалера так, чтобы… к концу вечера он сделал вам предложение! Как минимум – руки и сердца!

И рассмеялся, весьма довольный своей остротой.

Вера приняла вызов. Посмотрела на Сергея немного исподлобья и начала танец соблазнения и страсти. Сергей улыбнулся жене: что ж, еще посмотрим, кто кого…

Мищенко, похоже, не ожидал подобной прыти от новичков. Он даже захлопал в ладоши:

– Вот! Вот что я имел в виду! Сергей! Не сдавайтесь! Наступайте! Прижмите ее руки к своим бедрам! А теперь оттолкните! Нет-нет, руку не отпускайте! – Вера и Сергей повторяли его команды, не забывая об импровизации. – Назад! Ага-а! Она целиком в вашей власти! Вы – мужчина! А она – ваша законная…

Инструктор при этом бегал вокруг танцующих Стрельцовых, как рефери по боксерскому рингу, а остальные танцоры, не сводя глаз с «показательных выступлений», послушно повторяли их движения.

– … добыча, которая только думает, что она – охотница! Она попалась! Крепче прижмите ее к себе! А теперь поворот! – Мищенко почти кричал, так увлекся. – Наклоните до земли! Ниже! И – рывок к небесам! И смотрите, смотрите ей в глаза. Так, чтобы ваш взгляд проник в ее сердце! И она ответит вам «ДА»!..

Сергей приблизил лицо к Вериному и, под заключительный аккорд, уже без команды инструктора, а по своей личной инициативе коснулся ее губ быстрым поцелуем. И так, чтобы слышала только она, спросил:

– Да?…

* * *

По коридору отделения, чуть-чуть излишне покачивая бедрами, шла красивая, но усталая докторесса Наташа, уже без халата: рабочий день окончился. Закрывая дверь своего кабинета, Бобровский улыбнулся ей и приветливо спросил:

– Ну, как, двойню сегодня приняла, Наташа?

Наташа покосилась на него, отрицательно покачала головой:

– Владимир Николаевич, я же вчера дежурила. У меня только на дежурстве двойни через раз. А сегодня Сергейчук кесарили. Девочка, доношенная, все в рабочем порядке.

Бобровский потер виски:

– Черт, день на день похож. К вечеру себя в зеркале не узнаю. В самом деле, дежурила ты вчера!.. Старею, по всему видать. А вчера как отстрелялась – «дуплетом»?

Наташа улыбнулась «старику»:

– Нет, как-то обошлось… Но вообще, тяжелое было дежурство… Пришлось покрутиться…

Владимир Николаевич повторил задумчиво:

– Покрутиться… Наташа, а ты знаешь что такое – сальса?

Наташа пожала плечами:

– Знаю, это танец такой латиноамериканский, – и после секундной паузы уточнила, внимательно глядя на Бобровского (что он имеет в виду?): – танец страсти и любви…

Тот одобрительно кивнул:

– Молодец, знаешь. А вот я думал, что это соус такой.

Наташа всплеснула руками:

– Бог ты мой! Ну почему у вас, мужчин, еда всегда на первом месте? Никакой романтики.

Бобровский взял ее под руку и повел к выходу:

– Наташа, мы с тобой медики, и оба знаем, что на первом месте и у мужчин, и у женщин стоит основной инстинкт. Только женщинам, чтобы он проснулся, нужны душевные силы, а мужчинам – физические.

Наташа испытывала большое удовольствие от того, что они с Бобровским шли вместе, и разговор завязался такой интересный, такой содержательный:

– Похоже, что вы у нас явно недоедаете, Владимир Николаевич.

Эта мысль удивила Бобровского:

– Да нет, просто острые соусы… – а потом понял, что лихая Наташка намекает на другое, – … ты в этом смысле?

И даже сразу не нашелся, что сказать.

Та обрадовалась минутному замешательству и решила перенять инициативу, резко затормозив движение:

– Пойдемте, доктор, я вас пирожками угощу, волшебными. Домашние, вкусные, не оторваться. Два шага назад – в ординаторскую.

Бобровский прищурился:

– Да я уж и не знаю, как теперь реагировать – это что, предложение?

Наташа не стала скрывать:

– Это приглашение. Вы ведь не спешите никуда? Ну, соглашайтесь. А я вам кофе сделаю по своему фирменному рецепту. Очень вкусный. Я ведь тоже не спешу…

Бобровский разрывался между пирожками и…

– Наталья – змей ты искуситель! – он смотрел женщине прямо в глаза, и взгляд этот голубоглазый был вполне красноречив: ее маневры ему вполне понятны. – Ведь не устою, паду под натиском, слаб человек… и голоден, а значит, беззащитен. Ты на это рассчитываешь?

Она и не думала отпираться:

– Вот на это-то вся моя надежда. Пойдемте-пойдемте, Владимир Николаевич… Слава богу, девчонки вчера все не съели.

Бобровский глянул на часы:

– Так, я сейчас поднимусь к начмеду, а то он домой уйдет, и сразу вернусь. А ты пока ставь чайник.

Уходя по коридору, он все же обернулся:

– Наташка! Пирожки я люблю с мясом. Я Тигр.

Не скрывая своей радости, Наташа сделала жест – «йесс!»

И в этот прекрасный момент, когда счастье было так близко, послышался какой-то топот по коридору, на который обернулись и Наташа, и не успевший далеко уйти Бобровский. К Наташе, запыхавшись, подбежала медсестра из оперативной гинекологии:

– Наталья Сергеевна, к нам пациентку в гинекологию по «скорой» привезли, она говорит, что ваша соседка… Или подруга… Уже к операции готовят… Она просит, чтобы вас позвали, а у вас мобильник отключен, что ли?…

Наташа машинально достала мобильник: да, как отключила на время операции, так и… Потом поменялась в лице и почти побежала, мгновенно забыв про оставшегося стоять на месте Бобровского, говоря медсестре на ходу:

– Господи! Аня! Это Аня Пранович, да? Она меня утром по телефону спрашивала, с какой стороны аппендицит… Я так и знала, что не аппендицит…

– Нет, не аппендицит, – подтвердила на бегу медсестра, – разрыв яичника.

– Ну, конечно! Вот дурочка упрямая… – говорила Наташа на бегу, – я же говорила…

Только на секунду Наташа обернулась на Бобровского, но увидела только его удаляющуюся спину…

* * *

…Странновато расставшись с Наташей и быстро решив вопрос с начмедом, доктор Бобровский, не отведавший волшебных пирожков, шел по улице, по-прежнему никуда не спеша. Машину он на днях сдал на диагностику знакомому механику, то есть стал временно «безлошадным». Но – нет худа без добра, зато можно вот так прогуляться до маршрутки, подышать вечерним прохладным воздухом…

Вокруг текла своя жизнь: шли с работы медики, кое-кто здоровался с ним; спешили с передачами родственники, под окнами роддома маячили молодые отцы. Один из таких свежеиспеченных папаш с нежностью кричал в телефон:

– Люда! Людаша! Не плачь, Людасик! Все пройдет, а сынок – вот он! Не плачь, мое солнышко…

Бобровский даже замедлил шаг: что там, с этим «Людасиком»? И тут на него накатили воспоминания…

* * *

…Купаловский сквер зеленел и цвел, фонтан с девушками, бросающими венки, журчал, и вообще – все вокруг просто нежилось в лучах все еще высокого, но уже вечернего июльского солнца.

На одном конце скамьи сидела красивая девушка с распущенными темными волосами и стройными ногами, спрятавшая лицо в руки. Он никак не мог понять – то ли она плачет, то ли уже не плачет и просто закрывает лицо. Впрочем, с его места ничего не было видно: лицо было укрыто ладонью и волосами. В общем, он сидел на другом конце скамейки, уперев руки локтями в колени, – молодой, красивый, одетый в модную джинсовую «варенку», привезенную отцом из Италии… Можно было бы подумать, что они незнакомы. Но лицо у него было такое растерянное и хмурое, что проходившие мимо гуляющие граждане, мельком бросавшие взгляды на пару, мгновенно понимали: эти двое поссорились.

Откуда-то издалека зазвучала мелодия, которую они оба любили, – «Леди ин ред» Криса де Бурга, но сейчас она казалась чужеродной: атмосферу, что называется, можно было резать ножом.

Потом, с очевидным усилием поднявшись со скамьи, он подошел к сидящей все в той же позе девушке. Попытался говорить рассудительно, но голос жалко подрагивал:

– Ну, ты не расстраивайся… Ты… Спасибо тебе… Ну, нельзя нам жениться, рано… На две стипендии не проживем… Второй курс… Меня, может, в армию заберут… Ну, не плачь… Что ты, первая, что ли? Все пройдет… Медицина у нас всесильна. Я тебе как медик говорю…

На этих его словах девушка, наконец, отбросила руки от лица и взорвалась:

– Пошел ты к черту, медик! У меня детей больше не будет! Мне об этом другие медики сказали!..

* * *

Доктор Бобровский шел дальше. Остановился, поискал глазами – не пройдет ли кто-то знакомый, но коллеги больше не попадались.

Бобровский обратился к молодому мужчине, проходящему мимо, но по направлению к роддому:

– Простите, у вас закурить не найдется?

Прохожий улыбнулся, разведя руками, и коротко бросил:

– Извини, не курю.

Бобровский задумчиво кивнул и пошел дальше, буркнув себе под нос:

– Да я и сам не курю… И другим не советую…

Он вышел на проспект, поднял руку, увидев проезжающее такси. Машина остановилась, и в этот момент со стороны роддома раздался хлопок… Владимир Николаевич обернулся на звук: это хлопнула петарда, выстрелив в небо голубой цветок фейерверка. Потом еще один… Потом еще…

Водитель хохотнул:

– Во, дают!

Врач пояснил:

– Мальчик у кого-то родился! Если бы розовый был – то девочка… И сердечки… – сел в машину и захлопнул за собой дверь…

* * *

Утром Вася прибежал к Ленке и им удалось занять место в любимом всеми посетителями закутке, на скамейке. Мимо них по коридору за высоким серьезным доктором Бобровским прошла пара таких же серьезных интернов…

Лена сидела, прижавшись лицом к плечу мужа:

– Ну, если бы мне кто-то сказал, что Людоед мне хоть конфетку передаст, – не поверила бы. А тут – фруктов целую тонну, соки всякие, минералка дорогая, печенье импортное, йогуртов на месяц хватит. Прямо как будто и не Людоед…

Вася беззаботно махнул свободной рукой:

– Да какой она Людоед! Просто старая дева.

Лена посмотрела на мужа каким-то странным взглядом:

– А ты откуда знаешь, что старая дева?

Вася захохотал:

– Это все знают. А чего особенного? – потом поднял бровь. – Ну, может, не совсем уж такая дева…

Ленка, чисто из женской солидарности, протянула с иронией:

– Ну, и не совсем уж старая… – а потом добавила, вспомнив лицо Людоеда: – И вообще – красивая. Я как-то не задумывалась: ей сколько лет?…

Вася срубил с плеча:

– Сто! В смысле, сороковник есть, точно!

Его жена задумалась:

– Не уверена. Она серьезная. Вот и выглядит старше. А вообще она очень умная и красивая и одевается всегда стильно. У нее и поклонник есть… Может быть, и не один…

Но Вася уже потерял интерес к теме:

– Ну, хватит уже про Людоеда. Кто ее полюбит – тот дня не проживет. От нее полфакультета плачет и без стипендии сидит.

Но Лена, легонько отстраняясь от мужа, все же хотела докопаться до сути:

– Вася, я вот как-то раньше внимания не обращала на Людоеда, но однажды видела: у нее на кафедре стояли свежие фрезии, белые. Я еще подумала, может, праздник какой.

– Сама купила, – брякнул безжалостный Вася. Но Лена пропустила его выпад без внимания:

– А помнишь, мы ее ждали, она на зачет опаздывала, я тогда еще перекрестилась: подумала, что пронесет. Мы с девчонками уже на крыльце стояли, думали куда пойти на радостях… Вдруг подкатывает такая крутая тачка и из нее выходит она. Ну, мы даже не посмотрели, кто за рулем: не до того… А сейчас я так понимаю, что это кто-то из ее воздыхателей был, – и заключила, покачав головой, – и совсем она не такой «сухарь», как хочет казаться.

Вася выслушал размышления Ленки, пожал плечами:

– Соков она принесла… Ну и что? Замучила тетку совесть, что она беременной неуд влепила, вот она и замаливает грехи апельсинами. Наплюй ты на нее!

Лена, согласная в душе с Васей, все же вздохнула:

– Бессовестный ты, Васька. Все равно… Ну, принципиальная. Ну, чокнулась уже на своем предмете. Она же твою жену не бросила, до больницы довезла, врачам с рук на руки передала, ждала, пока скажут, что со мной, а ты…

Вася смягчился:

– Ну ладно уже. Пойду завтра в деканат, спасибо скажу грымзе. Фрезий принесу.

Обнял Лену покрепче, двумя руками:

– А кто у нас будет, что говорят?

Ленка засмеялась счастливым застенчивым смехом:

– А он все время попой поворачивается. Не разобрать.

* * *

Возвращаясь с практических занятий в предродовой палате по коридору отделения, интерн Саша Сосновский резко затормозил: мамочка, показавшаяся ему смутно знакомой, самостоятельно взвешивалась на весах, озабоченно передвигая гирьки. Саша окликнул ее осторожно.

– Катя!

Катя Молчан на весах обернулась на голос парня в белом халате. И заулыбалась:

– Приве-ет! Сосновский, ты, Сашка?… Ой, тебя не узнать! Стрижка!.. Какой серьезный! Чего в халате? Навещаешь кого-то?

Сосновский солидно поправил халат, достал из кармана трубку для прослушивания плода, выразительно продемонстрировал ее Кате:

– Я тут интернатуру прохожу, у Бобровского.

Катя спустилась с весов, несколько недоверчиво, новыми глазами осмотрев интерна:

– Да ладно… Ты – врач? Да еще гинеколог? Не шутишь? Кто бы сказал, не поверила бы! Как ты в медицинский поступил, у тебя же по химии твердая «пятерка» была: то «тройка», то «двойка»… Помнишь, как ты химичке сказал:

«Маргарита Ивановна, три плюс два – в сумме пять. Поставьте в аттестат…»

Саша смущенно потер нос:

– Да Марганцовка мне по поведению двойки ставила, а не по химии. Не могла понять, что у меня научный склад ума!

Катя вспомнила и засмеялась:

– Ну да, Марганцовка… А как вы золотое перо из ее любимого «паркера» сперли для эксперимента, помнишь?

Сосновский махнул рукой:

– Сама виновата: сказала, что «царская водка» золото растворяет. Что перо? – увлекся воспоминаниями Саша. – Ха! Мы еще и водку в школу принесли. «Императорскую». Кто ж знал, что для этого кислота нужна? И «паркер» левый был, и водка оказалась паленая… Эксперимент не удался.

Посмеялись…

– Вообще-то свою пятерку по химии на экзамене я получила только благодаря тебе. У тебя такие шпоры были классные… – вдруг сказала Катя.

Сашка приосанился:

– О, помнишь, значит! Один раз помог – и еще помогу. Родишь на пятерку!

Катя засмеялась:

– Во-первых, сейчас в школе десятибалльная система. Во-вторых, я к тебе рожать не пойду! Ни за что!

Сосновский немножко обиделся и в тон сказал:

– Это еще почему?! Во-первых, я в институте химию как-нибудь наверстал. Во-вторых, я принимал уже роды. У меня самая лучшая статистика в группе. То есть сам Бобровский меня хвалит, а ты не доверяешь?

Катя не сдавалась:

– Могу себе представить встречу одноклассников. О, привет! А вы знаете, как Катька Троянович рожала!? Щас расскажу…

Сосновский покровительственно положил ей руку на плечо:

– Ну, здесь ты, Катенька, не права! Я же врач. Клятву Гиппократа давал!

И звучно произнес нечто непередаваемое на латыни…

Катя изумленно-уважительно вняла непонятной мудрости и все же уточнила:

– Что это значит?

– Пусть отсохнет мой язык! – вольно перевел Сосновский. – Врачебная тайна, короче.

Катя оценивающе глянула на одноклассника:

– А ты на моем месте пошел бы к однокласснику рожать?

Тут уж Сашка засмеялся от души, даже согнулся слегка:

– Я бы ни к кому рожать не пошел. Да я и не пойду!

И вдруг Сосновский буквально онемел. По коридору шла красавица-докторесса Наташа. Шла, как Дайана в клипе Майкла Джексона: свет в конце коридора просвечивал через стройные линии ее передвигающихся длинных ног. Саше показалось, что он даже слышит мелодию и слова: «Dirty Diana…»

На самом деле Наташа сказала вполголоса:

– Молчан, в палату. Обход.

Сосновский «отмер» и чуть охрипшим голосом поздоровался:

– Здравствуйте, Наталья Сергеевна.

Та вежливо кивнула:

– Здравствуйте… – было очень заметно, что она его едва видит: вся в своих мыслях.

– Да, доктор, я сейчас! – сказала Катя и, прищурившись, посмотрела на Сашу.

Сосновский проводил глазами удаляющийся силуэт Наташи и продолжал молчать, пока Катя не дернула его за рукав халата. Наконец, парень вернулся на землю, улыбнулся Кате.

– Так ты теперь Молчан? И чем ты, Молчан, занимаешься по жизни?

– Да я же гуманитарием с первого класса была. В отличие от тебя, Сосновский. Между прочим, я теперь сама учительница, преподаватель английского языка. Высшей категории!

– Пойдем, гуманитарий беременный, высшей категории. Провожу до палаты. Забегу к тебе после обхода, Молчан!

Пошли к Катиной палате.

– Сашка, а ты кого-нибудь из наших встречал? Ну, когда работать начал?

Сосновский улыбнулся:

– Да нет. Ты у меня здесь первая из наших! Надеюсь, не последняя.

* * *

Второй визит к Светилу дался Сергею, как ни странно, куда легче. Видимо, сказался танцевальный клуб: Вера и Сергей хорошо вписались в этот «кружок единомышленников», да и с профессором в неформальной обстановке оказалось очень легко общаться – он был настоящей душой компании. Правда, Сергею не давал покоя вопрос: много ли среди пар, танцующих в клубе, пациентов Мищенко? Спрашивать ни у кого не хотелось: неделикатно как-то. Даже у самого Сан Саныча.

Муж Веры удобно расположился в уже знакомом низком кресле. Профессор Мищенко ровненько, с прямой спинкой, восседал за своим столом. Что-то еле слышно бурча себе под нос, долго заполняя какие-то бланки, он, наконец, обратил свой благожелательный взор на Сергея:

– Ну, и как вам сальса, Сергей Анатольевич? Втянулись? Я-то сам не всегда могу присутствовать…

Сергей кивнул:

– А мы с Верой стараемся не пропускать. Два раза в неделю… еще ни разу не прогуляли. Бросать не собираемся.

Светило улыбнулся одобрительно:

– Два раза! Увлеклись или так, отрабатываете?

Сергей потер пальцем под носом, раздумывая, сказать ли правду… И сказал:

– Я думаю… Вы были правы. Это, конечно, игра, но я вижу, как Верочка готовится к этим вечерам… Какая приходит… Как на свидание! У нее отлично все получается, она говорит, что похудела немного… Вы знаете, я рад уже тому, что она переключается. А если ей хорошо – я просто счастлив.

Профессор радостно закивал:

– Я так и знал, что вам понравится! И не бросайте это дело! До победного конца! Поверьте, это не блажь, не отвлеченная фантазия. Вы мне, конечно, не все рассказываете, но я же догадываюсь, что ваши свидания на танцполе имеют потом не менее прекрасное продолжение. Поймите меня правильно, все средства хороши для достижения вашей цели. И этот «комплекс упражнений» не просто полезен: он формирует особый психологический фон – радость, обновление чувств, уверенность в своей привлекательности. И вот это особое чувство партнера, когда знаешь, как он отреагирует на твое движение, как ты откликнешься на его призыв…

Муж Веры молчал, но это было особое молчание. Он во всем был согласен со Светилом, но ему не хотелось даже словами спугнуть ту необычайную гармонию, которая установилась с некоторых пор между ним и Верой. А всего-то, если задуматься, стали вместе ходить в «кружок танцев» для взрослых…

Мищенко вернул его на землю простым предложением:

– Ну что ж, а сейчас займемся аналитикой. В смысле, поработаем на результат анализов. Надеюсь, вы серьезно подошли к нашей сегодняшней процедуре, все предписания выполнили?

Сергей кивнул:

– Так точно.

Мищенко встал:

– Вижу, вижу, настрой боевой, очень хорошо! Ну-ка, небольшой тест, – профессор показал на стоящий на полке армянский кувшинчик – узкогорлый, плавно расширяющийся, а после резко сужающийся возле самого дна сосуд, – на что похоже? Ну… ну… что вам подсказывает ваша фантазия?

«То же, что и ваша», – подумал Сергей, а вслух сказал с нескрываемой иронией:

– На астролябию!

Светило с изумлением посмотрел на вазу «свежим» взглядом:

– Да что вы? В самом деле? А, шутите. Это хорошо!

Сергей даже немного устыдился своей подколки:

– Доктор, простите, конечно… Но я же взрослый человек, не юноша в пубертатном периоде. Все ваши рекомендации я выполнил, готовясь к этому визиту. Сделал все, как вы велели. Воздержание трое суток. У меня жена врач, если помните. У нее не забалуешь. А ваза, разумеется, похожа на женский силуэт. Но ноги, на мой вкус, коротковаты. А талия хороша.

Профессор обрадовался всей этой тираде несказанно:

– Вот и славно, вот и славно! Будем считать, что вы в отличной форме. А теперь пойдемте, посмотрим что-нибудь вам в помощь!

«Час от часу не легче», – подумал Стрельцов, а Сан Саныч уже подошел к полочкам с DVD-дисками и начал перебирать их, мечтательно перечитывая названия:

– Классика! Мой золотой фонд! «Дикая орхидея», «Греческая смоковница», «9½ недель»… Эх, молодость, молодость. Нам тогда еще говорили, что секса у нас в стране нет. Ха! А вот и дудки! Еще как был!.. Вот это, я думаю, подойдет. Ремейк – «Черная орхидея». Тонко. Очень тонко. Или у вас есть… свои предпочтения?

Муж Веры с тяжелым вздохом взял первый попавшийся диск. Спокойно стал рассматривать обложку. Мищенко глянул мельком и не смог удержаться от комментария:

– Вот так, да? «Империя страсти»? Экстремально! Остановимся на этом? Давайте я поставлю в плеер. Он у меня старомодный, знаете ли…

Сергей, однако, передумал и решительно засунул диск на место:

– Спасибо доктор, у меня хорошая фантазия. Я справлюсь.

Светило развел руками:

– Там у нас журналы для подстраховки разложены. Ну, сами понимаете – тематические.

Сергей глянул на часы:

– Сколько у меня времени?

Сан Саныч пожал плечами:

– Лимита нет. Ну, и… Бланк на столе, баночку поставьте потом в окошко.

И распахнул перед пациентом дверь с матовым стеклом и надписью «Процедурный кабинет»…

Но за одно мгновение до того, как Сергею зайти в процедурный кабинет, он остановил его за локоть и очень просто, почти извиняясь, произнес:

– Я уж вас веселю, как могу… Понимаю, процедура не из приятных. И не последняя, должен вас предупредить. Запаситесь терпением! Очень многие не выдерживают, сбегают. Но женщинам-то труднее! Просто помните об этом – и все…

* * *

Мамочки всей палатой дружно лежали на кушетках, облепленные датчиками, в динамиках громко стучали детские сердечки… Ритмы были и похожие, и разные, словно оркестр настраивался. И вдруг раздался звонок телефона Лены Петровской, звонкая «Ода к радости» Бетховена, отчего пошла заметная звуковая помеха. Медсестра строго проговорила:

– В чем дело? Для кого надпись на дверях «Отключить мобильники!»?

Лена быстрым движением отключила телефон, мельком заметив: номер неизвестный.

Вместе прошли КТГ, вместе вернулись в палату, улеглись по своим кроваткам. Все в сборе, кроме мамочки Сергейчук, которая сейчас, этажом выше, наверное, уже отходила от наркоза… Мамочки лежали на койках, как в пионерском лагере после отбоя, и смотрели на Сазонову, которая рассказывала «беременные страшилки»:

– Мать ей говорила: «Не вешай белье на веревку!» Бабушка говорила: «Ребенка своего пожалей!» А она не слушалась…

Катя Молчан с придыханием произнесла:

– Ну и что?

Сазонову не надо было просить дважды: с мрачным торжеством в голосе она объявила:

– Двойное обвитие пуповины! Едва спасли…

Катя Молчан непроизвольно опасливо перекрестилась… Раздался общий вздох.

На паузе в палату вошла Прокофьевна и начала буднично махать своей шваброй. Она не слышала начало разговора…

Сазонова с явным знанием предмета продолжила свой доклад:

– Воровать ничего нельзя: ребенок вором будет.

Тут уж все дружно захохотали, а остолбеневшая от услышанного Прокофьевна едва выговорила:

– А что, кто-то на дело собрался, девки?… Самое время!

У смеющейся вместе со всеми Лены Петровской зазвонил телефон. Лена с недоумением посмотрела на номер, высвеченный на дисплее: она его не знала, это точно. Нерешительно нажала кнопку вызова…

– Алло… Да, это я… Лена Петровская… – и вдруг узнавание озарило ее нежное лицо. – Да, Людмила Викторовна, я узнала…