Текст книги "С другой стороны Рублевки"

Водитель «Волги» под шумок юркнул вон из комнаты. Вовка остался стоять.

– А вот они, – палец женщины уткнулся парню в грудь, – их догонять поехали. Вместе с месье Шарлем.

Француз громко всхрапнул и заворочался на кровати.

– Ну и что, догнали? – моргнув, спросил отец невесты.

Нина Павловна изменилась в лице.

– Вот, зараза пьяная! – понесла она на мужа. – Нажрался, вообще ничего не соображает! Иди отсюда! – вытолкала она его из спальни. – Я сама разберусь!

Царёв продолжал стоять на месте.

– Где моя дочь?! – напустилась на парня Проскурина-старшая. – Где она, я тебя спрашиваю?

– А я откуда знаю? – огрызнулся тот. – Через поле они поскакали и в перелеске скрылись. Больше я их не видел.

– Так он что, её в лес увёз? – охнула женщина. – А зачем?

– А я откуда знаю?

– Да что ты, вообще, знаешь?! – взвилась Нина Павловна. – На кой чёрт ты, тогда, за ними поехал? Почему не остановил?

– Как я их остановлю? Машина по полю не проедет.

– И Лизка тоже хороша! Села на лошадь, не пойми к кому. Дура-то ещё безмозглая!

– Почему, не пойми к кому? – попытался защитить Лёшку Вовка. – Одноклассник он её, бывший. Хороший парень.

– А что ж он её назад не везёт, если он хороший? – подбоченилась женщина. – Ну, пошутил, и хватит. Где вот они? Нету!

За окном хлынул ливень. Дождь барабанной дробью стучал по крыше. Раскаты грома перемежались со вспышками молнии. Ураганный ветер с силой раскачивал деревья.

– Ой, что творится-то! – запричитала Нина Павловна. – Ну, где ж они в такую погоду шляются, а? Вовк, а, Вовк! Может, сбегаешь, их поищешь?

– Ага, щас! – выдал тот. – Куда я пойду, да ещё в такую погоду?

– Ну, ты же видел, куда они поскакали. Туда и сходи. Может, случилось чего?

– Пока я буду, как дурак, ходить, они уже назад приедут, – возразил Царёв. – Делать мне больше нечего.

– Ну, где ж они, господи! – всплеснула руками Проскурина-старшая.

* * *

Лиза оглянулась – погоня отстала. Конь продолжал скакать. Держаться на его спине было тяжело, не помогали даже навыки, приобретённые в девятом Управлении.

– Лёш, хватит! – закричала Лиза. – Останови! Давай вернёмся.

Но Лёшка только подстегнул животное.

– Загайнов, ты чего? – Девушка попыталась взглянуть парню в лицо. – Ты чего, сдурел?! Останови коня, говорю!

Ответом было лишь молчание.

– Загайнов! Я сейчас спрыгну!

Лёшка железной рукой обхватил Лизу за талию. Поводья он держал в другой руке.

– Ты дебил, что ли?! – Проскурина затрепыхалась в крепких объятиях, пытаясь высвободиться. Конь нервно заржал. Всадник всё-таки придержал скакуна. В перелесок они въехали уже шагом.

Туча застлала небо. Чуя грозу, животное фыркало, взволнованно прядя ушами.

– Дай, я слезу! – снова рванулась Лиза.

– Подожди, ты босиком, – ответил парень. – А тут кругом коряги да еловые иголки. Ноги поранишь.

– Ну, так вези меня назад! – взвилась невеста.

Но Лёшка как будто её не слышал. Конь продолжал двигаться вперёд. Поняв, что сопротивление бесполезно, Лиза затихла. Перелесок закончился. Тропинка, по которой они ехали, вывела их на луг. Здесь Лёшка спешился сам и спустил на землю Лизу.

– Ну, и чего? – насупилась девушка. – Чего ты меня сюда приволок?

– Поговорить хочу. – Загайнов избегал смотреть Лизе в глаза. Слова давались ему с большим трудом.

– О чём?

– Я без тебя жить не могу, – выдохнул парень.

Лиза замерла и уставилась на него немигающим взглядом.

Поднялся сильный ветер. Его порывы рвали на невесте фату и раздували платье. Деревья вокруг угрожающе раскачивались.

– Ну и что я должна делать? – стараясь перекрыть шум ветра, выкрикнула девушка. Чтобы фата не улетела, она придерживала её рукой. – Жить он без меня не может! А я причём?

– Брось ты этого француза, – горячо заговорил Лёшка, придвинувшись к Лизе. Проскурина в замешательстве отступила. – Брось ты его! Приходи ко мне жить. Это ничего, что ты с ним спала, я прощу. Разводись! А потом сразу распишемся. Детей заведём, двоих или троих. Я работать буду, много. Лиз, я работящий! Я, как вол, двужильный. Я семью потяну, не бойся. Нуждаться не будем. Учиться обязательно пойду. Если сам не поступлю, так за деньги выучусь. Я же пай продал! У меня теперь много денег. И закончу, вот увидишь, закончу! Ночами буду сидеть, зубрить. Может, ума у меня немного, зато упорства, хоть отбавляй. Упорством возьму. А как диплом получу, зарплату повысят. Потом начальником стану. Мы хорошо жить будем, Лиз! Я тебя, знаешь, как любить буду, Лиза! Всё для тебя! Для тебя и для детей наших будущих! Лиза, слышишь?

Лёшка схватил её ладонь и сильно сжал, глядя на девушку умоляющими глазами. Та молчала.

– Лиза! – позвал парень. – Лиза, ну что ты молчишь?

– А что я должна сказать? – спросила она сдавленным голосом. Казалось, её начали душить слёзы.

Загайнов судорожно вздохнул.

– Скажи, что ты согласна, – произнёс он.

Но Проскурина с ответом не торопилась. Пошёл дождь. Лёшка ждал, Лиза молчала. Дождь усилился.

– Мы сейчас промокнем, – подала голос девушка. Лёшка подхватил её на руки и понёс в перелесок. Конь побрёл за ними. Отыскав дуб пораскидистей, парень поставил свою ношу под его крону. Дождь уже лил стеной. Зарницей полыхнула молния, ударил раскатистый гром.

– В грозу нельзя под деревом стоять, – тихо произнесла Лиза. Но шум дождя перекрыл её слова, и Лёшка их не услышал. Он продолжал смотреть на девушку умоляющим взглядом.

– Не смотри на меня так! – вдруг взвизгнула Проскурина. Парень вздрогнул. – Что ты на меня так смотришь? Как, как…

– Как кто?

– Как побитая собака! Как будто ты подаяния на паперти просишь! Противно!

Лёшка резко переменился в лице.

– А твой француз на тебя как смотрит? – угрюмо спросил он.

– Не твоё дело, как он смотрит! Он мой муж, понял?! И я хочу к нему! Вези меня домой!

С неба уже падала просто лавина воды. Крона дуба перестала спасать. Лиза промокла до нитки, замёрзла, босые ноги застыли. Её начала бить крупная дрожь. Конь понуро стоял, изредка вздрагивая боками и жалобно поглядывая на людей. Одному Лёшке было хоть бы что. Казалось, он даже не замечал поливающего его дождя.

– Нет! – выкрикнул он в ответ. – Пока не ответишь, никуда не поедешь! Я тебя столько лет жду! Я тебя с четвёртого класса люблю! А ты… А ты… Издеваешься надо мной!

– Да пошёл ты! – взвилась Лиза. – Я и сама пешком дойду!

Она повернулась, намереваясь идти в сторону села, но не тут-то было. Лёшка схватил её за плечи и буквально пригвоздил к стволу дуба.

– Никуда ты не пойдёшь! – заорал он ей в лицо.

– Пусти! – завопила девушка, пытаясь вырваться. – Пусти, придурок несчастный!

Мокрое платье облепило её тело, грудь часто вздымалась. У парня на мгновение закружилась голова, но усилием воли он взял себя в руки.

– Я отпущу, – более спокойно произнёс он. – Если скажешь, что не любишь меня – отпущу. И домой отвезу. Ну?

Капли воды стекали по лицу Лизы, размывая по щекам тушь. Она часто моргала и молчала.

– Ну? – повторил Лёшка.

На глаза девушки навернулись слёзы, и она разрыдалась. Загайнов в замешательстве ослабил хватку, но Лиза уже никуда не убегала.

– Я в Париж хочу! – всхлипывала она. – А Шарль меня туда отвезёт.

– Я тоже могу тебя туда отвезти, – произнёс Лёшка. В глазах его засветилась слабая надежда.

– Дурак! Я там жить хочу! Всегда! Понял?

– Нет, не понял, – мотнул головой Загайнов. – А чем тебе тут плохо живётся?

– А тем, что вы все тут в навозе ковыряетесь! А я его ненавижу! Ненавижу навоз! – Проскурина сжала руки в кулачки. – Меня тошнит от этого запаха! Не хочу, чтобы от моего мужа навозом воняло! А от тебя воняет!

Парень сильно вздрогнул. Он отступил от Лизы на несколько шагов и как-то отстранённо взглянул на неё. Потом засунул руки в карманы и усмехнулся.

– Так вот оно что, – сказал он. – Навозом, значит, от меня воняет. Какая же ты дура!

– Что? – открыла рот девушка.

– Вовка всё время говорил мне, что ты дура, – продолжал Загайнов. – А я его не слушал. А теперь вижу – прав он. Дура ты безмозглая.

– Что? – Лиза не верила своим ушам. Она даже перестала плакать.

– А я ради тебя пай продал. Хотел тебя в Париж отвезти.

– Что?

– Да ничего. Садись, поехали домой.

Лёшка подсадил вконец ошеломлённую девушку на коня. Тот, чуя, что возвращается домой, радостно зафыркал и запрял ушами.

Обратно ехали лёгкой рысью и молчали. Дождь постепенно стихал, туча ушла на Москву. На небе выглянуло солнышко, тут же потеплело. Лиза согрелась, платье её почти высохло, только сильно испачкалось. Фата потеряла форму и съехала набок, косметика растеклась по лицу чёрными полосами.

Подъехав к дому Проскуриных, Лёшка помог невесте слезть с коня, а сам остался в седле.

– Или проводить тебя до двери? – хмыкнул он.

– Сама дойду! – вызывающе бросила девушка и открыла калитку.

– Шарлю привет!

– Да пошёл ты!

Лиза сердито хлопнула калиткой и потопала к дому, шмыгая носом и сверкая грязными пятками. Загайнов смотрел на эти пятки, смотрел… И тут внезапно в его взгляде засветилась нежность.

– Лиза, Лиз! – позвал он.

Та даже не остановилась.

– Лиза! – крикнул парень ей в спину. – Хоть ты и дура, а я тебя всё равно люблю! Надумаешь – приходи!

Лёшка подстегнул коня и поскакал восвояси. Животное надо было вернуть на конезавод.

Проскурина встала, как вкопанная. Она метнулась назад к забору, но всадник был уже далеко. Девушка задумалась, прислонившись щекой к штакетнику.

Из дома выскочила Нина Павловна и запричитала, размахивая руками.

– Лизка! Вернулась, наконец-то! Ну, где ж вы были? Такая грозища, ужас! Вымокла вся! И босиком! А туфли где? Шарль спит! Гости разошлись! Вовка у нас сидит, Лёшку ждёт. А где Лёшка-то?

Лиза отлепилась от штакетника и, не слушая её, пошла в дом.

* * *

На следующий день месье Шарль с молодой женой уезжали в Париж. Когда такси вырулило на Рублёвку, с другой стороны шоссе открылось, теперь уже бывшее, поле конезавода. По полю красиво бежали кони. В небе над ними висел воздушный шар. Из его корзины доносились пьяные женские визги. Недалеко от шара кружил дельталёт. В голубой, прозрачной выси парил дельтаплан. В кювете валялся трактор.

На глаза Лизы навернулись слёзы.

«Красота-то какая!» – подумала она.

Месье Шарля передёрнуло.

– «Bedlam un!»1212
  «Bedlam un!» (франц.) – «Дурдом какой-то!»


[Закрыть] – мелькнуло в его голове.

Глава 12

Через два года с другой стороны Рублёвки вырос коттеджный посёлок. Дома в нём были совершенно не похожи на привычные сельскому жителю бревенчатые избы. Строили их из кирпича, делали двухэтажными, крыши крыли не шифером, а железом. Участки огораживали не штакетником, а сплошным забором без каких-либо просветов. И печки в домах не клали – подвели газовое отопление.

На стройке работали улыбающиеся, белозубые югославы. Работали споро – не то, что без перекуров, а казалось, и без сна. Не слышно было матерщины, пьяным никто из них по селу не шатался. Изредка работяги заходили к бабке Нюре и, лопоча на своём, знаками показывали, что хотят молока.

На краю коттеджного посёлка построили ресторан. Поглядеть на это чудо съезжались со всех окрестных деревень. Шутка ли – в бывшем совхозе, за тридцать километров от Москвы – и вдруг такое, самое что ни на есть городское, развлечение. Не столовка там какая-нибудь, не пункт общественного питания, а Ресторан. Именно так, с большой буквы.

Даже само здание ресторана вызывало восхищение. Его сделали абсолютно белым, с огромными окнами и несколькими широкими, открытыми террасами. Террасы тоже были выкрашены в ослепительно белый цвет, и располагались на трёх уровнях. Всё сооружение изображало плывущий по зелёным травяным волнам пароход. Имелся даже капитанский мостик и имитация рулевой рубки с настоящим штурвалом внутри. Местные жители прозвали ресторан «палубы».

Конюхам «палубы» очень нравились. Многих из них после тяги в небо обуяла тоска по широким водным просторам. Река Москва в силу узости русла и небольшой глубины тоску эту удовлетворяла мало. А вот трёхпалубный пароход будоражил воображение не на шутку.

Гуляли там много и с азартом. Приходили домой со смены, снимали ватники и кирзовые сапоги, обряжались в джинсы от Версаче – и на «палубы». Дороговизна блюд и напитков никого не смущала. А когда в ресторане появилась новомодная штука, – караоке, – то аншлаги стали собираться чуть ли не каждый вечер.

Слава о «палубах» быстро докатилась до Москвы. Стали бывать там и «звёзды из телевизора», и «свои из правительства», и ещё, непонятно кто. Ребятки в кожаных пиджаках тоже захаживали, но вели себя прилично, пистолеты прятали, и даже по пьяни никто ни в кого не стрелял.

Лимузины и «Кадиллаки» стали на сельских улицах делом привычным. Никто уж на них и внимания не обращал. Ну, заблудился кто-нибудь из «звёзд» по дороге на «палубы» – эка невидаль. Остановятся, стекло опустят, вежливо так спросят у местного жителя дорогу. А тот им с удовольствием покажет. Почему не помочь хорошему человеку? А, если ещё лицо знакомое, так и поболтать «за жизнь» немного можно. Спросить что-нибудь.

Дед Матвей так однажды с самой Аллой Борисовной общался. Сидел старик возле дома на лавочке, и вдруг видит – белый лимузин у его забора останавливается. Окошко открывается, а там Пугачёва. Тоже вся в белом, красивая такая. У деда Матвея-то глаз зоркий, несмотря на возраст. Старик сразу понял, что заблудилась певица. С лавочки-то подскочил – и к калитке. За забор вышел и застыл, на Пугачёву смотрит – дескать, вот он я, готов к вашим услугам. Алла Борисовна тоже на него посмотрела и рукой махнула. Вроде как поприветствовала. И дед Матвей ей в ответ махнул. Тут лимузин тронулся и дальше поехал.

Вот и поговорили.

А Лёшка, и правда, завёл знакомства со многими известными личностями. С мэром Москвы за руку здоровался. Тот лошадей очень любил, на конезавод часто приезжал. Выбрал себе лошадку, давал деньги на её содержание, катался на ней. Никита Сергеевич ему компанию составлял.

Загайнов, к тому времени, уже в «Тимирязевку» поступил, на платное отделение. Учился заочно на втором курсе. На конезаводе его старшим конюхом назначили. Вот и общался он, по долгу службы, с клиентами.

Сядут Лужков с Михалковым на коней, и тихонько так, шагом, по окрестным деревням ездят. Обычно ближе к вечеру. Солнышко закатное светит, свежий ветерок обдувает, кони хвостами машут. Наездники разговоры ведут – по лицам видно, что важные. Прохожие с ними здороваются, они отвечают. Не зазорно им ни капельки с селянами здороваться. А, если лимузин какой их обогнать хочет, посторонятся.

В местную церковь тоже многие известные личности стали приезжать. Как православный праздник случится, то службу отстоят – и на «палубы», отмечать. Караоке, опять же, есть. Спеть что-нибудь можно.

* * *

– «Комсомольцы! Добровольцы!» – доносился с «палуб» зычный голос.

– Кто это там глотку дерёт? – зевнув, спросил Вовка. Лёшка прислушался.

– Сашка, кажись, – определил он. – Его репертуарчик.

– Кто?

– Сашка. Фамилию не помню, сложная она у него какая-то. Журналист из «Московского комсомольца», который раньше про коробку из-под ксерокса1313
  Дело о «коробке из-под ксерокса» – предполагаемое нарушение правил валютных операций и финансирования выборов Президента России в 1996 году.


[Закрыть] всё писал. Ко мне на конезавод часто заглядывает. Ну, и на «палубах» бывает. Как на грудь примет, патриотические песни орёт.

– А-а.

Парни шагали по сельской улице. Был знойный июльский день, солнце жарило с раннего утра. Во дворах от его палящих лучей спасала буйно разросшаяся зелень, а вот по асфальту идти было тяжело. Друзья то и дело вытирали стекающий по лицам пот. Шли они на реку, на пляж. Мысли о прохладной воде заставляли прибавлять шаг.

– Вот бы мне эти полмиллиона долларов… – мечтательно произнёс Вовка.

– Какие полмиллиона? – удивился Лёшка.

– Которые в коробке из-под ксерокса из Белого дома вынесли. На всю оставшуюся жизнь бы хватило.

– Тебе уже девяносто тысяч дали, – хмыкнул Загайнов. – За пару лет просадил, одни воспоминания остались. Так что полмиллиона тебе бы ровно на десять лет хватило, не больше.

– Да просадил-то я только половину! – вздохнул Царёв. – Ну, может, чуть больше, тысяч пятьдесят. А остальное суки-проститутки спёрли.

– А ты нашёл, где прятать – на чердаке, в сене, – усмехнулся Загайнов. – Лучше места не бывает.

– А где прятать-то? В доме, что ли? Там мать по всем углам вечно шарит. Если б она эти доллары нашла, так враз бы к рукам прибрала.

– Ну, теперь не приберёт, – резюмировал Лёшка.

– Теперь точно, – согласился Вовка. В голосе его слышалась досада, но не грусть. – Я на последние деньги, знаешь, что купил?

– Что?

– Электрическую косу.

– Что? – не понял Загайнов.

– Косу электрическую. Траву косить.

Лёшка секунду пораскинул мозгами.

– Газонокосилку, что ли? – уточнил он.

– Вроде того. Но выглядит, как коса, только на рукоятке, вместо лезвия, два металлических диска крутятся. От электричества работает. Прикольная штука, завтра опробую.

– Ты бы лучше на последние деньги унитаз в доме поставил. А то всё в туалет на улицу бегаете.

– Унитаз подождёт. – Царёв вытер стекающую по лбу крупную каплю пота. – Коса важнее.

– Действительно, ну его на фиг, – кивнул Лёшка. – Столько лет зад на улице морозили, и ещё поморозите.

Небольшой пляж Москвы-реки был забит людьми до отказа. Раньше здесь отдыхали только жители села и те, кого называли «дачники» – люди, снимающие у местных на лето угол. Сейчас на поросший бурьяном берег собирался невесть откуда приезжающий народ. Подгоняли машины прямо к воде, врубали музыку, жарили шашлыки, пили водку. Дети визжали, мамаши орали, собаки гавкали.

При виде этого зрелища Лёшка досадливо поморщился.

– Чёрт-те что, – произнёс он.

Вовка с ним не согласился.

– А чё? Нормально, – пожал плечами он. – Весело. Пошли, окунёмся.

Царёв потопал к воде. За ним, брезгливо обходя валяющийся мусор, двинулся Загайнов. Парни принялись стягивать с себя одежду. У Лёшки под шортами оказались семейные трусы в цветочек. Тело его было абсолютно белое. Загорели только лицо, шея и руки до предплечий. Вовка покосился на друга, но ничего не сказал.

Вода приятно освежила. Накупавшись вдоволь, парни улеглись загорать. Лёшка накрыл лицо кепкой и приготовился вздремнуть, но не тут-то было. Царёв бесцеремонно толкнул его в бок.

– Смотри, какие бабы пришли! – жарко зашептал он ему в ухо. – Сиськи, как бидоны!

Загайнов приподнялся на локте. По берегу, бойко утаптывая босыми ногами осоку и чертополох, действительно вышагивали две длинноногие красавицы.

* * *

Ах, Рублёвка-Рублёвка! Как сладко начало звучать это слово уже в середине 90-х. Ещё не трубили его по телевидению, ещё не писали о нём книг. Для большинства россиян, занятых добычей хлеба насущного, в те годы оно было пустым звуком. Но столичный житель, в широкой массе своей, уже краем уха что-то слышал о Рублёвке. Уже пошли сплетни по Москве-матушке. Дескать, там, там, на западе, объявились богачи-миллионеры, сорят деньгами, живут на широкую ногу. А значит, тут же нашлись и желающие взглянуть на сладкую жизнь, зацепить хоть краем глаза, поприсутствовать хоть сбоку припёка. И в первую очередь на Рублёвку потянулись московские красавицы. На местном пляже девушки модельной внешности уже никого не удивляли. Конечно, может, они были и совсем не москвички. Скорее всего, это были провинциалки, недавно поселившиеся в столице. Но приезжали они на Рублёвку со стороны Москвы, оттого и окрестили их «москвичками». Не пугали их ни зной, ни острые листья осоки и колючки чертополоха. Даже коровьи лепёхи их не пугали. Ведь где-то здесь, совсем рядом, бродили богатые женихи…

* * *

Девушки были, что надо. Стройные, высокие, загорелые, в вызывающе ярких купальниках. Одна блондинка, другая брюнетка. Мужская часть отдыхающих заметно напряглась. Отцы семейств провожали красавиц страстными взглядами, матери рассерженно фыркали.

– Давай снимем? – Вовка аж выпрыгивал из плавок, так ему было невмоготу.

Лёшка оценивающе посмотрел на девушек и снова улёгся, накрыв кепкой лицо.

– У тебя денег нету, – напомнил он другу.

– У тебя есть, – возразил тот.

– А меня такие бабы не интересуют.

Загайнов зевнул и поёрзал на полотенце, поудобнее устраиваясь.

– А какие тебя интересуют? Ну, какие? – сердито зашипел Царёв. – Вроде твоей Проскуриной? Ни рожи, ни кожи, ни фигуры тоже. Да ещё и дура, ко всему прочему.

– Лизку не тронь! – одёрнул его Лёшка.

– Да нужна она мне сто лет, твоя Лизка. – Царёв вытягивал шею, разглядывая удаляющихся девушек. – Я просто понять не могу, что ты в ней нашёл? Столько лет без бабы живёшь, всё её ждёшь. Притом, что она тебя откровенно послала и в Париж укатила. Она того стоит? Скажи!

– Не твоё дело! – буркнул Загайнов.

– Да ясен пень, что не моё. Только я ж твой друг, мне тебя жалко. Пропадёшь ни за что.

– Чего это я пропаду? – приподнял кепку Лёшка.

– А того. Разучишься с бабами общаться. Если ты, вообще, умел.

– Всё я умел. И умею, – набычился парень. – И ничего я не разучусь. Главное, чтобы здоровье было. А здоровья у меня полно, на двоих хватит.

– Ну-ну, – хмыкнул Царёв. – Дай бог.

Девушки возвращались назад.

– О! Они опять сюда идут! – подскочил Вовка. – Ты, как хочешь, а я пошёл на съём.

Лёшка посмотрел на друга снизу вверх и дёрнул его за ногу. Тот шлепнулся задом на полотенце.

– Ты чего? – округлил глаза он. – Сдурел? Сам не можешь и другим не даёшь?

– Сядь, не мельтеши, – ответил Загайнов. – Сами подойдут.

– С чего ты взял?

– А к кому тут ещё подходить? Кругом одни семьи с детьми.

Царёв растерянно огляделся. Действительно, одиноких мужчин поблизости почему-то не наблюдалось. Видимо, у Вовки сегодня был счастливый день. Он послушался и с места двигаться не стал.

Расчёт оказался верным. Красавицы направились прямиком к друзьям и расположились неподалёку. Откинув ножками мусор, они расстелили пляжные полотенца и грациозно легли.

– Так вот, Настюш, – нарочито громко произнесла блондинка, бросая косые взгляды на парней. – Прихожу я вчера на кастинг. Жарища, на «Мосфильме» кондиционеры, как всегда, не работают.

– А они там, вообще, есть? – подняла подведённые бровки брюнетка. – По-моему, там только допотопные вентиляторы на потолке крутятся.

– Вот и я про это. Прихожу я, значит, на кастинг. А там уже пятнадцать актрис в коридоре сидят. Очередь, прикинь? И мне в хвост указывают. Типа, ты крайняя. Нормально?

– Офигеть! – закатила глаза Настюша.

– Нет, ну ты представляешь? Я в осадок выпала! Городецкий, сволочь, по ушам мне проездил, что эта роль у меня в кармане. А тут очередь!

Блондинка снова скосила глаза в сторону парней, проверяя, слушают ли. Лёшка дремал, Вовка рассеянно что-то разглядывал.

– Думаю, щас! Буду я тут на жарище три часа торчать, – продолжала она. – Очередь заняла и пошла искать Городецкого.

Красотка изящным движением достала из пляжной сумки пачку дамских сигарет.

– Ну, и что, нашла? – спросила её подруга.

– Как дура, по всему «Мосфильму» таскалась. Никого днём с огнём не сыщешь. Павильоны огромные, пустые, душные. Как в американском «ужастике», вымерший город. У тебя зажигалка есть?

Брюнетка, поведя плечиком, принялась копаться в своей сумке.

– В кабинете Городецкого нет, – излагала блондинка, – на съёмочной площадке нет. Потом кто-то сказал, что, вроде бы, он в «Останкино» уехал.

– Зачем?

– А я знаю? Я два часа его искала, а он в «Останкино»! Устала, как собака. Прихожу опять на кастинг. А тут и моя очередь подходит. А я в таком состоянии, представляешь? Потная, злая, настроения никакого.

Брюнетка приостановила поиски зажигалки и сочувственно поглядела на подругу.

– И, знаешь, что в результате? – распахнула та глаза с накладными ресницами. – В результате роль досталась этой дуре Носовой!

– Кому? – ахнула Настюша. – Носовой?

– Представь себе!

– Какой ужас! Этой бездарной уродке?!

– Вот и я говорю!

Подруги замолкли, поглядывая в сторону парней. Но те красавиц как будто не замечали.

– Так ты нашла зажигалку? – спросила блондинка.

– Слушай, никак не могу отыскать. – Брюнетка снова принялась копаться в сумке. – Наверное, я её где-то потеряла. Или дома оставила.

Снова повисла пауза. Блондинка кашлянула раз, другой.

– Может, попросить у кого-нибудь? – картинно посмотрела она по сторонам. Лёшка с Вовкой не шевелились.

– Попроси, – кивнула Настюша.

Помедлив несколько секунд, блондинка всё-таки поднялась и подошла к парням.

– Молодые люди! – бархатистым голосом произнесла она. – У вас зажигалки не найдётся?

Царёв, до этого сидевший как на иголках, неожиданно расслабился. Он медленно повернул голову в сторону красавицы, оглядел её с ног до головы и так же медленно отвернулся. Лёшка одобрительно хмыкнул из-под кепки. Друг явно вошёл в роль.

Блондинка была ошарашена. С такой реакцией мужчин на свою персону она, видимо, ещё не сталкивалась.

«Наверное, первый раз на Рублёвке», – подумал Загайнов, тайком рассматривая девушку. – «Да и сиськи, кстати, не такие уж и бидоны».

Красотка кашлянула.

– Молодые люди! – повторила она. – У вас зажигалки не найдётся?

Бархатистость из её голоса исчезла, уступив место растерянности.

Изо всех сил демонстрируя неохоту, Вовка потянулся к своим шортам, извлёк оттуда «Zippo» и бросил под ноги девушке. Та наклонилась, подняла зажигалку, прикурила и аккуратно положила на то место, откуда взяла.

– Спасибо, – поблагодарила она, заискивающе улыбнувшись.

– Пожалуйста, – лениво кивнул Вовка.

Блондинка в замешательстве курила, переминаясь с ноги на ногу. Уходить ей явно не хотелось.

– А меня Карина зовут, – зачем-то сказала она.

Ни Царёв, ни Загайнов даже ухом не повели.

– Какой у вас загар интересный, – обратилась она к Лёшке. – И плавочки прикольные.

– Девушка, – раздражённо поднял кепку тот. – Что вы курите?

Блондинка подавилась дымом.

– «Salem», – захлопала она ресницами. – А что?

– Воняет ужасно.

Карина торопливо спрятала сигарету за спину.

– Это ментол, наверное, – попыталась оправдаться она. – У ментола такой запах… специфический.

– Пачку можете показать?

Красотка сбегала к своей сумке.

– Вот, – протянула она.

Загайнов повертел сигареты в руках.

– Дешёвка, так я и знал, – вынес он вердикт. – Подделка польская.

Затем Лёшка взял свои шорты, вытащил из кармана пятьдесят долларов и бросил их девушке.

– Сходите в наш сельмаг и купите себе что-нибудь приличное, – посоветовал он и снова улёгся, накрыв лицо кепкой.

Блондинка закашлялась, но доллары прибрала шустро.

– А можно, моя подруга тоже к вам подойдёт? – спросила она.

Лёшка промолчал, Вовка сделал неопределённый жест рукой. Карина наморщила лоб, пытаясь определить, что это значит. Пока шла работа мысли, Царёв всё-таки подал голос.

– Валяйте, – милостиво разрешил он.

Подруги быстренько перебрались поближе к парням.

– А мы актрисами работаем, – защебетали они.

– Снимаетесь? – хмыкнул Вовка.

– Ну да. В основном в кино.

– А не в основном?

– В сериалах ещё.

– И много снялись?..

Лёшка в разговоре не участвовал и, вообще, никого не слушал. Все от него отстали, и, наконец-то, он смог спокойно вздремнуть. В коротком, мимолётном сне привиделся ему Париж.

Он стоял на траве у подножия Эйфелевой башни. Парень задрал голову и посмотрел вверх. Наверху, где-то под облаками, на башне стояла Лиза. Как он смог разглядеть её на таком расстоянии, Лёшка не понимал, но и особо не удивлялся. Это же сон. Лиза стояла к нему спиной и оживлённо с кем-то разговаривала по-французски. Слов парень не слышал, но почему-то был уверен, что девушка говорит именно по-французски. Добраться до неё надо было, во что бы то ни стало. Зачем – Лёшка тоже не понимал. Да он и не привык задаваться подобными вопросами. Надо – значит надо. И Загайнов полез. Не поехал на лифте и не пошёл по лестнице, а именно полез по железным перекладинам знаменитого сооружения. Он карабкался по ним, вцепляясь в них пальцами, как клещами. Ветер рвал на нём рубашку. Но Лёшка не ощущал ни усталости, ни страха. Он уже практически добрался до цели. Лиза была совсем близко, парень уже мог дотронуться до её туфель. Но тут девушка повернулась к Лёшке лицом, и тот увидел, что стоит она не одна. На руках Лиза держала маленького, кудрявого мальчика.

– А это мой сынок, – произнесла девушка.

Сердце у парня ёкнуло, пальцы сами собой разжались, и он полетел вниз.

Очнулся Загайнов с тяжёлой, чумной головой. «Москвички» весело смеялись, развлекаемые Вовкой.

– А вот и Алексей проснулся, – кокетливо произнесла блондинка. – Он нам сейчас всё и расскажет.

Загайнов, кряхтя, сел, протирая кулаками глаза.

– А что я должен рассказать? – буркнул он.

– Мы хотим узнать, кем вы с Володей работаете, – пояснила брюнетка. – Он почему-то не признаётся.

Две пары глаз вопросительно уставились на парня.

– Тракторист он, – недовольно пропыхтел Лёшка. Странный сон не выходил у него из головы. – А я конюх. За лошадьми навоз выгребаю.

Подруги весело переглянулись и расхохотались.

– Нет, ну пра-авда, – протянула Карина. – Мы серьёзно.

– И я серьёзно. – Загайнов пожал плечами, показывая полное недоумение. – Разве я не похож на конюха?

Блондинка оглядела Лёшкины семейные трусы в цветочек.

– Нисколько, – покачала головой она.

Такого ответа парень никак не ожидал.

– А на кого я похож? – Ему стало даже интересно.

– Ну-у, не зна-аю, – закатила глаза Карина. – Могу только предположить. На банкира вы точно не похожи. И на торговца. Вы похожи на человека, который занимается чем-то существенным.

– Это чем? – вытаращился Загайнов.

– Ну, например, лесом. Или углём. Или даже золотом. У вас внешность практичного человека.

Ответ ввёл Лёшку в ступор.

– А я, тогда, на кого похож? – встрял Царёв.

– А вот с вами сложнее, – переняла инициативу брюнетка. – У вас внешность не слишком выразительная.

– Не понял? – Вовка даже слегка обиделся.

– Ну, не в том смысле невыразительная, что вы неяркая личность. Нет, вы личность очень даже яркая, – начала выкручиваться Настюша. – Просто, по вашему виду сложно понять, чем вы занимаетесь.

– То есть, по его семейным трусам видно, что он человек практичный. – Царёв ткнул пальцем в друга. – А по моим американским плавкам ни хрена не видно?

– Ну, что вы сразу обиделись! – хором загалдели подруги. – Ну, мы же не в том смысле!

– А что, у вас, правда, семейные трусы? – хлопнула ресницами Карина, обращаясь к Лёшке.

Тот вышел из ступора.

– Врёт он всё, – отрезал Загайнов. – Это самые модные плавки из Парижа. Хит сезона.

– Ну, конечно! Мы так и подумали, – снова хором загалдели подруги. – Ой, какое у вас чувство юмора отличное!

Лёшке стало тоскливо. То ли дурацкий сон навеял на него хандру, то ли назойливые девицы.

– Я пошёл купаться! – объявил он.

Компания потянулась за ним.

Парень погрузился в воду с головой. Хотелось, как следует, нырнуть, но в этом месте Москва-река была слишком мелкой. Нырнув, можно было и шею сломать. А девчонкам такая глубина была в самый раз. Плавать они, видимо, не умели и, зайдя по пояс, присаживались в воду и пищали.