Текст книги "С другой стороны Рублевки"

Но трактор скорости не сбавил, и людям пришлось торопливо расступаться, чтобы он их не задел. Машина скрылась в следующем переулке.

– Испугался! – констатировал «браток».

Трактор опять показался из переулка, проехал по той же самой траектории и снова скрылся. Когда он возник в третий раз, дед Матвей заподозрил неладное.

– Похоже, заклинило его, – сообщил он присутствующим.

– Кого заклинило? – удивился один из «кожаных пиджаков».

– Трактор. Может, рычаг какой застрял, а, может, просто спит.

– Кто спит? – вытаращил глаза бандит.

– Да, Вовка – кто. Заснул, а нога на газ давит.

Вот теперь лица перекосились не только у француза, но и у всех остальных. Завидев снова показавшийся из переулка трактор, они с криками рванули в разные стороны.

– Машину уводи, машину! – замахал кому-то «браток». Оказалось, в «БМВ» сидел водитель. – Уводи, а то раздавит!

«Кожаные пиджаки» впрыгнули в свой автомобиль и быстренько ретировались. Бабка Нюра шарахнулась вглубь двора. Дед Матвей на четвереньках полез в кусты сирени. Лиза с поросячьим визгом бросила своего жениха и принялась карабкаться на забор. Растерянный месье Шарль остался один на обочине. Страх парализовал его окончательно, ватные конечности не слушались. Трактор ехал прямо на него.

– Беги, беги! – кричали ему со всех сторон. Француз не мог сдвинуться с места. В кабине трактора он отчётливо увидел человека, который смотрел прямо перед собой стеклянным, невидящим взглядом. Но мозг иностранца сумел-таки дать команду непослушным ногам, и месье Шарль побежал. Вначале лёгкой трусцой, затем, наращивая темп, всё быстрее и быстрее. Француз свернул в переулок, затем в другой, третий. Трактор не отставал. Парижанин снова оказался на знакомой улице. Где-то в стороне мелькнули перепуганные глаза Лиззи, сидящей на заборе.

Месье Шарль старался не сбивать дыхание.

– Хорошо идёт! – сидя в кустах сирени, цокнул языком дед Матвей. – Километров шестьдесят в час, точно.

* * *

Лёшка прилаживал на место сорванную с петель дверь туалета, когда вдоль по улице что-то прогрохотало. Парень оглянулся, но не успел заметить, что это было. Недоумевая, Загайнов поморгал и вернулся к работе. Что-то прогрохотало вновь. Когда грохот послышался в третий раз, Лёшка отставил дверь и вышел из калитки на улицу. Он успел увидеть лишь болтающийся ковш удаляющегося на большой скорости трактора. Парня стали терзать смутные подозрения. Загайнов решил остаться на месте и посмотреть, что будет дальше.

Ждать долго не пришлось. Вскоре из переулка показался бегущий человек. За человеком гнался трактор. Лёшка вытаращил глаза. Трактор был очень даже знакомым. Так и есть – за штурвалом сидел Вовка. Человек и трактор скрылись за поворотом, но вскоре появились вновь. Движение шло по кругу, причём траектория была зигзагообразной.

– Лёшка! Лёшенька!!!

Это вопила бабка Нюра. Парень увидел её фигуру, маячившую за забором, отделявшим участок Загайновых от участка Царёвых.

– Лёша, спасай! Вовка твой в кабине уснул, сейчас француза раздавит!

Парень мгновенно всё понял.

Человек и трактор снова показались из переулка. Загайнов шагнул им навстречу и попытался схватить иностранца за руку. Но его постигла неудача, и сам он еле увернулся от несущейся на всех парах железной машины.

Месье Шарль бежал со скоростью хорошего спринтера. Снять его с дистанции Лёшке не удалось и во второй раз.

– Хрен с ним, с французом! – заорал из кустов дед Матвей. – Вовку нейтрализуй! А то всех передавит!

Как только трактор снова показался из-за поворота, Загайнов улучил момент и ловко запрыгнул на подножку. Это оказалось даже легче, чем вскочить на лошадь. Тем более, для сотрудника девятого Управления. И тут только парень сообразил, что не знает, как остановить машину. Но делать что-то было нужно. Лёшка открыл кабину, сдёрнул Царёва с водительского сиденья и повалился вместе с ним на землю. Лишённый управления, трактор, наконец, встал.

Месье Шарль, пробежав по инерции ещё несколько метров, упал неподалёку.

– Ты чё делаешь? – едва переводя дыхание, завопил на Вовку Загайнов. Тот с трудом сфокусировал взгляд на лице друга, икнул, но ничего не ответил.

– Ты чё делаешь, спрашиваю? – Лёшка с силой тряхнул Царёва за плечи.

– Л-лежу, – выдавил из себя тракторист.

Поспорить с этим было трудно.

– Блин, ты чё за людьми на тракторе гоняешься?!

– Я?! – немало удивился Вовка.

– Ты!

– Когда?

– Только что! Вон, трактор стоит! Чуть человека не задавил!

– Какого человека? – хлопнул мутными глазами Царёв.

– Вот этого! – Лёшка махнул головой в сторону француза.

– А, этого! – припомнил иностранца тракторист. – Шарль Перро! Снова здорово! Опять ты?

Опомнившись, Лиза спрыгнула с забора и опрометью кинулась к жениху.

– Шарль! – заверещала она. – Шарль, миленький! Как ты? Как ты себя чувствуешь?

Девушка принялась ощупывать тело француза на предмет вероятных повреждений.

– Ужасно, – трясущимися губами ответил тот. – Я чувствовать себя ужасно.

– Может, «скорую» вызвать?

– Что?

– Больница! В больницу надо?

– А, нет! – задыхаясь, помотал головой парижанин. – Больница не надо. Надо полиция. Этот человек опасен! – Месье Шарль вытянул указательный палец в сторону Вовки. – Он покушаться на моя жизнь! Его надо тюрьма!

– Да н-нужен ты мне сто лет! – икнул Царёв. – На ж-жизнь его я покушаться! Пош-шёл ты!

– Лиззи! – Француз, тяжело дыша, привстал на локте и поправил очки. – Он меня ещё и оскорблять! Ты слышать? Зови полиция!

– Не надо милицию! – выкрикнул Лёшка. Проскурина и её жених разом на него посмотрели.

Загайнов рывком поднялся с земли, схватил Вовку за шиворот и зашипел ему прямо в лицо:

– Ты, придурок! Ты понимаешь, что ты нажрался и за штурвалом уснул?

– Я? – Царёв был несколько обескуражен подобным заявлением.

– Ты! Ты по всему селу на тракторе носился! Что – хочешь сказать – память отшибло?!

– Я? – растерялся Вовка.

– Ты! Как ты только всем заборы не снёс – не знаю. Чудом, наверное. Ты человека чуть не задавил!

– Я? – на лице горе-тракториста наконец-то отразилось что-то вроде испуга.

– Ты! Ты понимаешь, что, если сейчас милицию позовут, то для тебя это плохо кончится?

– Я?

Всё-таки, слова друга до Вовки доходили плохо. Испуг на его лице сменился апатией.

– Ты сейчас пойдёшь и извинишься перед гражданином! – Лёшка хорошенько тряхнул Царёва за шиворот. – Ты меня понял?

– Ага! – Тот уже был согласен на всё.

– И будешь извиняться до тех пор, пока он твои извинения не примет!

– Ага!

Вовка обмяк в руках Загайнова. Глаза его норовили закрыться – похоже, Царёв снова собирался уснуть.

– И не смей спать! – рявкнул ему в лицо Лёшка.

– А я и не думал! – Друг стал послушно таращиться по сторонам. Загайнов опустил его на землю и подошёл к месье Шарлю.

– Руки-ноги целы? – спросил он.

– Что? – Француз уже перевёл дух, но выглядел измученным.

– Нигде не болит, говорю?

– Он же сказал, что не надо в больницу, – ответила Лиза вместо жениха.

– Ну и всё! А за остальное этот чудила сейчас извинится. Да, Вова?! – В голосе Загайнова прозвучала угроза.

– Что? – Как филин, хлопнул глазами тот.

– Извинишься сейчас перед человеком?

– А, понял!

Царёв тоже поднялся. Пьяно пошатываясь, он пошарил в кармане джинсов и вытащил оттуда комок смятых купюр. Выудив сто долларов, он подошёл к лежащему на земле иностранцу, засунул ему деньги в карман рубашки и, хлопнув по плечу, произнёс:

– Ну, ладно, братан, извини!

Затем Вовка громко икнул, повернулся и потопал к трактору. Месье Шарль в изнеможении закрыл глаза.

– Я ничего не понимать, – пробормотал он.

Лиза задохнулась от возмущения.

– Царёв! – заорала она. – Царёв! А ну стой, придурок!

– Чё те надо? – притормозил тот. – Чё ты опять орёшь, как потерпевшая?

Девушка вытащила из кармана жениха доллары и бросила на землю.

– Деньги свои забери! – крикнула она. – Совсем совесть потерял!

Зелёная купюра упала в траву.

– Не понял, – удивился Вовка. – Сказали же извиниться – я извинился. Мало, что ли?

– Не нужны нам твои поганые доллары! – взвизгнула Лиза.

– Ну, не хотите – не надо.

Парень пожал плечами, повернулся и снова зашагал восвояси. Деньги остались лежать на земле.

Проскурина, решившая было вволю поругаться, сдулась, как проколотый воздушный шар. Месье Шарль открыл глаза и, кряхтя, принял сидячее положение. Невеста присела рядом с ним. Дед Матвей выполз из кустов, умудряясь при этом держать под мышкой бутылку спирта. Над всеми ними возвышался Лёшка.

«Не мешало бы его поблагодарить», – осенило Проскурину.

– Лёш, спасибо! – произнесла она. – Если бы не ты…

– Да ладно, чё там, – шмыгнул носом парень. – Пустяки. Обращайся, если что.

– Ага, хорошо, – слабо улыбнулась девушка.

– А это кто? – спросил Загайнов, кивнув на месье Шарля. – Все кричат: француз, француз!

– Так он и правда француз, – пояснила Лиза.

– Да? Надо же! А что он здесь делает?

– Ко мне приехал.

– Зачем?

– А это мой жених. Я за него замуж выхожу.

– Что?

Лёшка так резко изменился в лице, что Проскурина даже испугалась. Парень попятился. Не говоря больше ни слова и не прощаясь, он резко повернулся и пошёл прочь. Троица, сидящая на земле, провожала его взглядами.

Царёв ещё не успел далеко уйти.

– Вовка! В трактор без меня не лезь! – заорал ему вслед Загайнов.

Месье Шарль скосил глаза и, убедившись, что никто на него не смотрит, прибрал сто долларов обратно себе в карман.

Глава 7

Лёшка лежал на кровати и смотрел в потолок. Флинт, мягким клубком свернувшись у него на груди, громко, с переливами, урчал.

– А ну признавайся, ты все вёдра бензином обгадил?! – доносился из кухни голос бабки Нюры. Дед Матвей что-то невнятно бормотал в ответ.

– А куда ночью шастал? Деньги на бутылку откуда? У, морда твоя пьяная!

Послышался звук передвигаемой мебели, потом глухой шлепок и возмущённый протест Загайнова-старшего. Разобрать слова протеста было невозможно.

– Я тебя не только тряпкой, я тебя сейчас тем самым коромыслом так огрею! – Ответ бабки Нюры в расшифровке не нуждался. – Ты у меня всю оставшуюся жизнь помнить будешь!

Дедов бубнёж стал громче и несколько внятнее:

– Там ентого бензину!… С руками отрывают!… Деньжищи!…

– Опять брешешь! – Старухин крик был слышен в каждом углу дома.

– Да ей богу!

Бабка Нюра что-то вдруг примолкла, а потом испуганно запричитала:

– Ой, господи! Ой, а поймают?!

Дед Матвей снова что-то тихо забормотал.

– О-о-ой! – плаксиво ныла бабка Нюра.

Лёшка в смысл перебранки не вникал. Перед мысленным взором его стояла Лиза, а в голове колокольным звоном звучали слова:

– А это мой жених. Я за него замуж выхожу!

«Бом-бом!»

– Я за него замуж выхожу!

«Бом-бом!»

Лёшка сжал руками гудящую голову.

* * *

Месье Шарль с абсолютно несчастным видом сидел на кухне. Лиза прикладывала к его лбу смоченное холодной водой полотенце. Стол был уже накрыт к обеду. Посередине его красовался хрустальный, запотевший графин с водкой. Вокруг были расставлены блюда с красиво нарезанными закусками, приобретёнными в сельмаге по спецзаказу.

– Я на этого Царёва в милицию заявление напишу! – гремел голос Нины Павловны. – Это ж надо, до какого состояния человека довёл! Перепугал до смерти, все нервы расшатал. И не кого-нибудь, а самого настоящего иностранца! Вот что теперь французские товарищи о нас подумают? Имидж нашей страны подорван, можно сказать, у самого основания! Вот пусть приходит участковый и с ним разбирается!

Месье Шарль согласно кивал.

– А он и участковому сто баксов сунет, – резонно заметил присутствующий здесь же Николай Терентьич.

Графин с водкой не давал ему покоя. Примерялся он к нему уже давно, то вынимая пробку, то засовывая назад. Ввиду форсмажорных обстоятельств выпивка откладывалась на неопределённое время, и это очень огорчало хозяина дома.

– И пойдёт наш участковый себе восвояси, – добавил он. – А потом, причём тут вообще милиция? За моральным обликом в девятом Управлении должны следить.

– Это не моральный облик! – воскликнула Нина Павловна. – Это самое настоящее хулиганство, причём с последствиями международного масштаба!

– Это, смотря с какой стороны посмотреть, – возразил супруг.

На безрыбье он выудил из тарелки солёный огурец и с хрустом надкусил. Жена наградила его испепеляющим взглядом.

– А с какой стороны ни посмотри, – процедила она.

– Нет, я не быть злым на этого человека, – подал слабый голос месье Шарль. – Я просто не понимать – почему? Почему он так поступать со мной? Я не сделать ему ничего плохого.

– Шарль, он просто придурок, – внесла ясность Лиза. – Обычный русский придурок. Он и сам не знает, почему он так с тобой поступил. Просто ты ему под руку подвернулся, вот и всё.

– Придурок? – поднял брови француз.

– Ну да. Дурак.

– Странная, непонятная страна, – вздохнул парижанин.

– Нет, я этого всё равно так не оставлю! – продолжала кипятиться Нина Павловна. – Если милиция не поможет, действительно обращусь в девятое Управление. А они уж найдут, как этому Царёву хвост прищемить!

– Да там такую ерунду даже слушать не будут, – противореча сам себе, осадил супругу Николай Терентьич. Та распахнула глаза, полные непонимания. Мужчина вытащил пробку из графина и с вожделением принюхался. – А если даже и будут, то всё равно ничего не предпримут. Им там сейчас не до пьяных дебошей какого-то тракториста.

– Это не какой-то тракторист! – возмутилась Нина Павловна. – Это НАШ тракторист.

– Наш – не наш. Говорю тебе, всем до лампочки. У них других проблем по горло, поважнее этой.

Николай Терентьич засунул пробку обратно в графин и грустно вздохнул.

* * *

– Лёшка, Лёш! – просунула бабка Нюра голову в дверь. – Есть будешь?

– Не хочу, – буркнул тот.

– А чего это ты всё лежишь да лежишь? Плохо, что ль, тебе?

– Нормально.

Ответ бабку Нюру явно не устроил. Просочившись в комнату, она нависла над Лёшкиной кроватью и монотонно завела:

– Я тебе говорила вчера – не ходи ты к этому Вовке. Сам пьёт, и других спаивает. Да ещё и чудит почти каждый день, приключений на свою голову ищет. Вот хоть сегодня с этим трактором. Лизкиного француза чуть не задавил.

Парень, услышав про иностранца, досадливо отвернулся к стене. Потревоженный кот недовольно мяукнул.

– Хотя, месье тоже хорош, – продолжала бабка Нюра. – Не мог, что ли, во двор какой-нибудь шмыгнуть? Калитки у всех открыты. Лизка, вон, не растерялась – на забор вскочила. А он марафонский забег устроил, здоровья сколько потерял.

Лёшка молчал. Бабка Нюра расстроено вздохнула.

– И ты вот теперь туда же! – попеняла она внуку. – Шляешься по ночам, непонятно где. А потом лежишь, мучаешься. Чем твой Вовка вчера тебя поил?

Лёшка продолжал играть в молчанку.

– Чем поил, я спрашиваю? – От старухи было так просто не отделаться.

– Отстань, ба! – Лёшка понял, что, если не отвечать, то будет хуже. – Какая тебе разница?

– Как это, какая разница? – всплеснула руками та. – Вон, лежишь, похмельем болеешь! Чего хорошего-то?

– Да не похмелье у меня.

– А что?

Лёшка раздражённо накрыл голову подушкой.

На улице скрипнула калитка, затем послышались чьи-то шаги. В дверь постучали.

– Ой, кто это к нам? – вытянула шею бабка Нюра. – Лизка, что ли? Проскурина?

Загайнов так быстро соскочил с кровати, что Флинт шлёпнулся на пол и нервно замахал хвостом. Парень выглянул в окно. На пороге действительно стояла Лиза с каким-то пакетом в руках.

– К тебе, наверное, – взглянула старуха на внука.

– С чего ты взяла? – буркнул тот.

– Ну, не ко мне же. Иди, встречай.

Загайнов помялся и пошёл открывать.

Ещё со школы Лёшка не мог смотреть Лизе в глаза. Его всё время как будто что-то обжигало. Это что-то разливалось по телу горячей волной, отнимая дар речи и парализуя конечности. Парню всегда требовалось время, чтобы прийти в себя. Вот и сейчас – он посмотрел на девушку, и на мгновенье утонул в её бездонных глазах, беспомощно застыв на пороге.

– Я зайду? – спросила Лиза.

Смятение Загайнова она заметила сразу. С одной стороны, это ей льстило, а с другой – раздражало.

Лёшка молча подвинулся, освобождая проход.

– Лизонька, заходи! – возникла в сенях бабка Нюра. – Заходи! Как твой жених себя чувствует?

Эти слова привели парня в чувство. Он заметно вздрогнул.

– Шарль чувствует себя нормально. – Лиза шагнула в дом, аккуратно придерживая в руках пакет. – Испуган немного, но, в принципе, всё хорошо.

– Да? – удивилась старуха. – Надо ж, здоровья у него сколько! А мы-то решили, что загнётся, поди, иностранец после такой пробежки. А ему, ничего, нормально…

Лиза только сверкнула глазами в ответ на эту тираду.

– Да ты проходи, девонька, проходи, – приглашала бабка Нюра. – Хочешь – на кухню, а хочешь – в комнату. Лёшка, ухаживай за гостьей!

– Спасибо, я ненадолго. – Девушка осталась стоять в сенях. – Лёш, я к тебе пришла.

Тот взглянул на неё исподлобья.

– Зачем?

– Поблагодарить.

– За что?

– За то, что ты спас сегодня жизнь моего жениха.

Слово «жених» опять больно резануло Загайнову слух. Он посмотрел куда-то мимо Лизы и глухо произнёс:

– Да ты уже поблагодарила.

Лёшкино напряжение было так заметно, что девушке стало неловко. Но деваться было некуда.

– Ну, да, – ответила она. – Но этого, вроде как, мало. Просто слова. А здесь – вот! – Проскурина протянула парню пакет. – Пирожки. Мы с мамой специально для тебя напекли.

Лёшка удивлённо покосился на нежданное угощение.

– Пирожки? – хмыкнул он. – Как это вы их так быстро напекли? Небось, француз на завтрак не доел?

По лицу девушки пробежала тень.

– Лёш, это от всего сердца, – сказала она. – Возьми, пожалуйста.

– Ладно. – Парень взял пакет, но внутрь даже не заглянул. – С чем пирожки-то?

– С мясом. – Лиза была обижена, хотя старалась не подавать вида. – И ещё раз спасибо. Если бы не ты, неизвестно, чем бы всё это могло закончиться.

– Пожалуйста.

Формально разговор был окончен.

– Я пойду, – произнесла Лиза. – Пока. До свиданья, баба Нюр!

Она повернулась, чтобы уйти. Какую-то долю секунды Лёшка колебался, но совладать с собой не смог.

– Подожди! – почти выкрикнул он.

Проскурина замерла. Ей хотелось поскорее покинуть этот дом. Но в голосе парня было столько эмоций, что перешагнуть порог Лиза не смогла.

– Что? – обернулась она.

– Поговорить надо, – выдохнул Лёшка.

В глазах Проскуриной мелькнула досада.

– О чём?

Бабка Нюра быстренько скрылась в кухне, притворив за собой дверь. Лёшка проводил её взглядом, помял пакет с пирожками.

– Что ты хотел? – поторопила его девушка. Ей не терпелось поскорее уйти.

Решившись, Загайнов снова посмотрел Лизе прямо в глаза. Жаркая волна разлилась по телу, щёки его покраснели.

– Зачем ты это делаешь? – выпалил он.

– Что? – немало удивилась бывшая одноклассница.

– Сама знаешь, что. Замуж зачем выходишь?

В вопросе парня звучал такой натиск, что Лиза даже отшатнулась.

– Я так решила, – обескуражено ответила она.

– Ты его любишь?

– Да.

– Неправда!

У Лизы перехватило дыхание. Не выдержав Лёшкиного взгляда, она опустила глаза.

– Я же вижу, что это неправда! – продолжал парень. – Так зачем тогда? Зачем ты это делаешь?

Загайнов почти вплотную придвинулся к Проскуриной, не замечая, что притиснул её прямо к закрытой двери.

К горлу девушки внезапно подступил комок. Она попыталась проглотить его, но не смогла. Стараясь справиться с предательскими слезами, Лиза несколько раз шумно шмыгнула носом.

– Ты же знаешь, зачем, – с трудом выговорила она. – Я всегда хотела уехать в Париж.

– Ты уже была там, – произнёс Лёшка. – Съездила, посмотрела – и хватит. Что там хорошего?

– Да что ты в этом понимаешь? – сквозь слёзы выкрикнула девушка. – Тебе ли, вообще, командовать, что мне хватит, а что мне не хватит? Кто ты такой?

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, – ответил парень.

– Что? – Лиза была в смятении. Всё-таки проглотив проклятый комок, она отчеканила:

– Я сама решу, в чём моё счастье, хорошо?! Без твоей помощи! Я сама решу…

– Сколько ему лет? – перебил её Загайнов.

– Да… Какое твоё дело? Почему всех кругом интересует, сколько ему лет, был ли он женат, есть ли у него дети?! Он меня любит, я его люблю, мы женимся, у нас скоро свадьба! Понятно?!

Лиза кричала, задыхаясь от волнения. Бабка Нюра приоткрыла дверь кухни, глянула в щель одним глазом и быстренько снова захлопнула створку.

– Он старый для тебя, – спокойно произнёс Лёшка. – Он сильно старше тебя – это видно. И ты его не любишь – это тоже видно. Дура ты, Проскурина. Продалась за билет в какой-то Париж. А что там хорошего? Сама толком сказать не можешь. Дура и есть!

– Что?! – взвилась Лиза. – Да ты сам дурак, осёл безмозглый! Двоечник! Тебе только навоз за лошадьми убирать! В Париже всё хорошо! Понял?! Там, там… Там не деревня, как здесь!

Загайнов скривил рот в подобии улыбки.

– Это вы все тут в совхозе живёте! – вопила девушка. – А там цивилизация, понятно?! И ни за какой билет я не продавалась! Это здесь все за доллары продались! От денег озверели уже, ведут себя, как животные! На дружка своего посмотри, на Царёва! И ты скоро такой же будешь!

– Я ничего ни за какие доллары продавать не собираюсь! – покачал головой парень.

– Все сначала так говорили! «Это безнравственно!» «Мы родную землю не продадим!» А как денежки увидели, про всё забыли, про все свои принципы! И теперь ходят, доллары швыряют направо-налево!

– Завидуешь?

– Да чему завидовать-то? – с вызовом спросила Лиза и осеклась.

Лёшка смотрел таким пронизывающим, цепким взглядом, что у неё не нашлось слов продолжить свою гневную речь. Внезапно Проскурина поняла – бывший одноклассник уже не тот, что был раньше. Два года армии сделали своё дело. Загайнов повзрослел, что-то неуловимое, незаметное поменялось в нём. Исчез придурковатый, неуклюжий подросток, каким девушка его знала в школе. Перед ней стоял мужчина, высокий, кряжистый, по-медвежьи сильный. Во взгляде его появилась уверенность и, если не ум, то пытливость и понимание. А ещё была в его глазах нежность – огромная, всепоглощающая и адресованная именно ей. Эти сила и нежность вдруг ударили Лизе в голову, и на мгновение ей даже показалось, что она потеряла равновесие. Болезненно защемило в груди. Девушке, испугавшейся неведомого прежде чувства, захотелось убежать, избавиться от него, как можно скорее. Но сдвинуться с места она не могла, будто пригвождённая к полу Лёшкиным взглядом.

– Дурак! – только и сказала Лиза.

А Лёшка, нутром почуявший перемену, сам застыл, не веря и боясь ошибиться в собственных ощущениях.

Удивившись воцарившейся тишине, бабка Нюра снова приоткрыла дверь кухни. В образовавшейся щели появился её любопытный глаз. Затем дверь с громким стуком захлопнулась. Вздрогнув, Лиза пришла в себя и стряхнула непонятное наваждение.

– Пошла я домой, – повернулась она. – Пока!

Не зная, как её остановить, Лёшка растерянно позвал:

– Лиза!

– Ну, что ещё? – устало вздохнула та.

– Лиза, я… – замялся Загайнов. – Ну, я не знаю… Ну, я не собирался, конечно… Ну, хочешь, я продам пай?

– Какое мне дело до твоего пая? – усмехнулась девушка. – Хочу ли я… Хочешь, – продавай, не хочешь – не продавай.

– Я отдам эти деньги тебе, – выпалил Лёшка. – Все, до копейки. Только не выходи замуж за этого француза.

Проскурина онемела. Она застыла, как соляной столб, вытаращив глаза и открыв рот.

– Всё нормально, Лиз? – участливо спросил Лёшка.

Девушка немного похлопала глазами, закрыла рот и с шумом выдохнула через ноздри.

– Кажется, да… – последовал не совсем уверенный ответ. – Если не считать, что у меня слуховые галлюцинации. Или ты действительно сказал что-то очень странное?

Загайнов молчал.

– Сказал или нет? – Теперь пришла очередь Лизы наседать на собеседника. – Может, повторишь, а то я плохо расслышала?

Парень растерянно отступил.

– Чего испугался? – прищурилась девушка. – Повтори, что ты там мне предлагал? Кажется, деньги?

– Да, – кивнул припёртый к стенке Лёшка. – Я продам пай и все деньги отдам тебе. Хочешь?

– С чего бы это?

– Не выходи замуж за француза.

– То есть, тогда я должна буду выйти замуж за тебя?

Парень снова промолчал.

– Загайнов, ты меня купить решил?! – гневно выкрикнула Лиза. – Ну что ж, девяносто тысяч долларов – хорошие деньги. Очень! Только я не продаюсь, понял?!

Повернувшись, Проскурина хотела опрометью броситься к двери. Но парень успел схватить её за руку.

– Лиза! – Лёшка сжал её запястье. – Ты меня не так поняла. Я же люблю тебя!

– А я тебя нет! – процедила сквозь зубы девушка. Высвободившись, она убежала прочь.

Загайнов остался стоять. Мысли вихрем закружились в его голове. Досада, смятение и разочарование разом отразились на его лице. Парень расстроено сник и обречённо побрёл в свою комнату.

* * *

Всё свободное время Лёшка стал проводить дома. Просто лежал на кровати и смотрел в потолок. На груди его сворачивался клубком Флинт, видимо, чувствуя, что у хозяина болит сердце. Если бы не работа, парень бы вообще никуда не выходил. Но бросить конюшню он не мог. Кони ждали его и радовались ему, как дети. Они приветливо помахивали гривами и хвостами, тихонько ржали и тыкались мокрыми мордами Лёшке в ладони. Он любил их, а они любили его.

Июнь полыхал летними красками. Буйно росла на полях трава, перекатывая от ветра зелёные, мягкие волны. Лёшка водил лошадей в ночное. Костёр разводить было нельзя – рядом правительственная трасса. Но парень не замерзал и без костра. Брал дедову телогрейку, термос с чаем, и всю ночь смотрел, как вокруг него бродят красавцы-кони. С другой стороны Рублёвки трава была особенно хороша. Здесь, подальше от реки, не было заболоченных мест, а значит, не пахло тиной и не торчала жёсткая осока. На поле росли, любимые лошадьми, сочный пырей да конский щавель. Коням тут было раздолье – и попастись, и побегать. Одно тревожило Лёшкин глаз – свежепроложенная асфальтовая дорога, ведущая от Рублёвки в никуда. Пока в никуда…

* * *

Дед Матвей ходил по селу гоголем. У лотошников он справил спортивный костюм и кроссовки «Адидас», а засаленный картуз сменил на импортную бейсболку. Хотел подарить «Адидас» и бабке Нюре, но та категорически отказалась.

– Меня в такой срамоте коровы испугаются, – сказала она.

Дед Матвей пожал плечами и пообещал купить супруге отрез на платье, если Лёшка отвезёт его на Черкизовский. А пока подарил ей крупные, красные, пластмассовые бусы и серьги. Бабка осталась довольна и даже стала прощать мужу регулярный приём спиртного. Дед приобретал его в сельмаге, важно отсчитывая долларовые купюры.

Очень такое поведение было подозрительно продавщице Марине. Она даже сходила на конезавод и выведала у знакомой бухгалтерши, продал ли Лёшка свой пай. Оказалось, не продал. Так откуда у старого Загайнова завелись деньги?

Постепенно этот вопрос стал волновать всё село, особенно мужскую его часть. Поговаривали, что кто-то видел деда Матвея ночью на Рублёвке. Якобы стоит он на обочине и что-то продаёт из вёдер проезжающим мимо автомобилистам. Если ночью, значит, боится, а, стало быть, продаёт ворованное. Путём нехитрых логических умозаключений местные мужики пришли к выводу, что торгует дед не иначе как бензином. Проверить бы, но застукать старика никто из своих почему-то не мог. То ли ездили редко, то ли дед прятался, завидев, как машина мигает сигналом поворота, желая свернуть с Рублёвки в село.

* * *

Зацвёл тополь. Его пух кружился в воздухе, оседая мягкими комками то тут, то там. Месье Шарль, прогуливаясь вечером под руку с Лизой, ощутил надсадное свербление в носу.

– Апчхи! – оглушительно чихнул он. Проскурина от неожиданности вздрогнула и выпустила локоть француза.

– Апчхи!! – Куры, ковыряющиеся в придорожной пыли, поспешили скрыться за ближайшим забором.

– Апчхи!!! – Коровы бабки Нюры, мирно бредущие с выпаса, шарахнулись в сторону.

– Будьте здоровы! – Не без ехидцы в голосе пожелала парижанину старуха. – Что-то твой жених, простыл, что ль? – обратилась она к Проскуриной.

– Не знаю. Наверное. – Девушка с тревогой посмотрела на месье Шарля. – Как ты себя чувствуешь, дорогой?

– Что-то плёхо, – прогундосил тот. – Может, мы пойти домой?

Парочка торопливо ретировалась, провожаемая хитрым, мстительным взглядом бабки Нюры.

На следующее утро, подоив коров, старуха не пошла, по своему обыкновению, досыпать, а занялась делом. Поковырявшись в закромах, она вытащила на свет божий старый холщовый наперник. Гусиный пух из него давно перекочевал в другие подушки, но бабка, как всякий пожилой человек, бережно хранила барахло – авось, пригодится. Вот и пригодилось.

С деловым видом бабка Нюра пошагала к реке. Там-то, как раз, и росли тополя. Их широкие, раскидистые кроны с треугольными листьями видны были издалека. Созревший пух ковром покрывал землю под деревьями. Нагнувшись, бабка стала сосредоточенно собирать белые хлопья в прихваченный холщовый мешок. Набив наперник до отказа, старуха стянула его тесёмками, чтобы содержимое не вывалилось по дороге, и отправилась в обратный путь.

Крадучись, она приблизилась к дому Проскуриных. По восходящему солнцу прикинула время: не пойдёт ли сейчас на работу Нина Павловна. Вроде бы, ещё не должна. Стараясь не скрипеть, бабка отворила калитку и прошмыгнула во двор. Слава богу, у Проскуриных не было собак. На кухне вроде бы никто не маячил, но старуха всё равно пригнулась и проскочила дальше, к знакомому окну Лизиной комнаты. Шторы на нём были плотно задвинуты, а форточка открыта. Порадовавшись удаче, бабка Нюра огляделась вокруг. Недалеко стояла колченогая лавочка – два подгнивших пенька с прибитой к ним доской. Проскурины любили на ней посиживать, щёлкая семечки и глазея на прохожих. Приподняв лавочку, бабка Нюра переместила её под Лизино окно. Попробовав деревянное сооружение на прочность, старуха осталась недовольна. Скамейка опасно пошатывалась. Но выбора не было, а время поджимало. Взгромоздившись на лавку, Загайнова принялась вытряхивать из наперника тополиный пух прямо в открытую форточку.

– Апчхи! – громогласно чихнул месье Шарль. От неожиданности бабка Нюра покачнулась. Подгнившие ножки скамейки надломились, и старуха с грохотом упала, угодив задом в куст пионов. Замерев на мгновение с вытаращенными глазами, бабка прытко подскочила и дала ходу с чужого двора. Выглянувшая в окно, перепуганная Лиза заметила только подол её цветастого платья, развевающийся на ветру.

В комнате девушки стоял самый настоящий туман. Немыслимое количество тополиного пуха летало в воздухе, оседая на мебель и на головы обитателей. Француз чихал, исходя соплями. Нос и глаза его покраснели, слёзы текли градом.

– Что это?! – истошно кричал он, размахивая руками и пытаясь отогнать от себя белые хлопья. – Лиззи, что это?! Откуда?!

Проскурина открыла настежь окно и дверь комнаты, надеясь, что сквозняк вынесет пух наружу. Нина Павловна и Николай Терентьич прибежали на крик и стояли на пороге, разинув рты.