Текст книги "Система"

– Ха!.. Вот так заявление, – засмеялся африканец, – это вы сами про себя так?..

– Да, господин Тамогу, – заговорил Вебер жестко. – Более или менее свободными в Обществе абсолютной Свободы являемся только мы, штатные сотрудники ГССБ. У нас исключительные полномочия. Мы можем сами себе выставлять рейтинги. Мы можем повышать баллы, понижать их, а можем вообще обнулить человека – при наличии соответствующего ордера. Мы влияем на то, что люди думают. И через биоби – на то, что они делают. А наш технический отдел имеет доступ к центральным серверам Системы. Поэтому да, уважаемый Мвагу, Генеральная служба Системной безопасности, к сожалению, может быть одной из платформ, на которой растет Сопротивление. А второй из таких платформ можете быть вы, Мвагу. И все ваше окружение – высшее чиновничество.

Мвагу отвел взгляд от Вебера и усмехнулся. Он явно хотел ответить, но сдержался.

– Ну тогда уж… – через паузу неуверенно сказала Кхонг, – если мы рассуждаем, где искать эту заразу… Третьей платформой должны быть… – она посмотрела на Филиппа и запнулась.

– Ну что ты, девочка моя, – весело ответил Координатор смерти, – конечно же, ты ошибаешься. Даже и не думай подозревать Тео и его семью. – Он погрозил Пик пальцем. – Вся Система создана для того, чтобы Тео хорошо себя чувствовал и долго жил, – в этом месте Филипп препохабно ухмыльнулся и осенил себя Свободным знамением, копируя знакомый жест Системников.

Не будь Пик Ван Кхонг такой смуглой, она бы покраснела.

– Ладно.

Дэвид Джонсон хлопнул ладонью по Овальному столу:

– Я лично доложу Тео о результатах нашего совещания. Господин Вебер, вы приложите все усилия для того, чтобы найти так называемое Сопротивление, или черных нулевиков, или как их там вы предпочитаете называть. Такие случаи, как с Махатмой, повторяться не должны. Вы меня слышите?

У меня не было впечатления, что Джонсон имеет право отдавать Веберу такие приказы. По лицу Вебера я поняла, что он считает так же, но виду не подаст.

– Да, мистер Джонсон, – ответил он, помедлив ровно на секунду дольше, чем требовала ситуация.

На этом совещание и закончилось. Я уехала из Вашингтона, охваченная самыми противоречивыми чувствами. Мне очень хотелось при первой же встрече с Кимом написать ему записку: «ТО, ЧТО ТЫ ИЩЕШЬ, – СУЩЕСТВУЕТ», – но я понимала, что это убьет нас обоих.

…Не надо, не надо обо всем этом вспоминать сейчас! Во что бы то ни стало необходимо выспаться перед завтра… Всего четыре часа полета осталось.

Поняв, что заснуть естественным путем не получится, я зашла в Универсум и попросила помощи. «Телемед» удовлетворенно заикнулся было про йога-комплекс, но потом смилостивился и предложил мне на выбор психомузыкальную колыбельную или банальное снотворное. Я выбрала второе. Не люблю эти их программы, воздействующие на подсознание, скребь их знает, что туда подмешивают…

Покалываний многочисленных иголочек в запястье я не ощущала уже давно, мои новые биочасы были скоммутированы с биофизикой напрямую, лекарство мгновенно поступило в кровь. Теперь нужно было, строго в соответствии с рекомендациями «Телемеда», начать расслаблять пальцы ног, потом ступни, щиколотки, икры, голени, колени… Рекомендовалось также представить себе огромный светящийся шар, который медленно катится по твоему телу – от пальцев ног вверх. Думать о шаре, последовательно расслаблять части тела и не пропускать в сознание ни одной посторонней мысли.

Так я и поступала, благополучно докатив шар до середины тела, но в районе пупка он, как обычно, застрял. Не знаю почему, но психотехника с шаром всегда заедает у меня именно на этом месте. «Телемед», кстати, присылал мне два длинных психосоматических отчета на эту тему – что-то про обиды и желудок, – но я их целиком не читала, конечно. И, как всегда, стоило шару застрять на уровне живота, как в голову пролезла посторонняя непрошеная мысль. Не имеющая никакого отношения к рекомендованной «Телемедом» процедуре отхода ко сну. Как же найти представителей Сопротивления? Тех, кто так лихо обнулил бедняжку Дзонга? Тот самый Кимов «ШТАП»?

Я вспомнила свой первый месяц работы в ГССБ. Мне тогда сгрузили ворох ментальных скринингов сотни чиновников класса А, аналитику и отчеты по ним и велели отобрать «латентных врагов Системы». Отобранных я должна была передать во фьючерсный отдел, чтобы те просчитали вероятность перехода этих чиновников от слов и мыслей – к делу. Мне сказали, что это обычная рутинная текучка. Я честно погрузилась в эти авгиевы конюшни и вскоре с гигантским удивлением обнаружила, что Системой в той или иной степени недоволен каждый! Я бросила все и срочно набрала Вебера.

– Без тебя я бы не догадался, – ответил он раздраженно – слышно было, что он что-то жует.

– Но почему Система их всех не понижает? – недоумевала я.

– Потому что недовольство существующим положением дел свойственно интеллигенции вообще. Каким бы это положение ни было. А тем более у интеллигенции класса А. Это вариант нормы. Это же не санитары из зоны Е. Ты удивительно необразованна.

Я пропустила оскорбление мимо ушей и продолжила нарываться:

– Но тогда что я ищу? Если они все враги Системы, то я уже всех нашла!

– Ты нашла хоть одного человека с реальными возможностями? Кто действительно может навредить Системе? Нет? Тогда иди и поищи.

Да, но как это сделать?!

…Светящийся шар никак не сдвигался выше пупка, но я, вместо того чтобы бросить крамольные мысли и сосредоточиться на психотехнике, упорно думала о Сопротивлении…

Их надо найти. Надо. Найти.

Ненавистное лицо Вебера со сломанным носом всплывало сквозь сонную одурь, маячило передо мной и заслоняло тех, кого я ищу.

Засыпая, я твердо пообещала себе, что найду. А потом обнулю Вебера.

* * *

На авиаплощадке меня ждала Меланья. Маленькая, круглая, пушистые рыжие кудри развеваются на ветру; она махала мне рукой и улыбалась. Я физически почувствовала тепло где-то глубоко внутри грудной клетки. Меланья была единственным на земле человеком, с которым я дружила не потому, что велел Вебер. И он мне это разрешал – вот что удивительно. Система показывала ему все мои знакомства, и далеко не все ему нравились. Дружить с Кларой, например, он мне категорически не рекомендовал, и живая белая Суббота – подарок на мой день рождения – была единственным воспоминанием о наших трех походах в кафе, во время которых мы пили вино и болтали о мужиках. Потом Вебер запретил, и все закончилось. А Меланья как-то просочилась сквозь Веберову паутину контроля. Он ее как будто и не заметил.

Мелли была одета в какую-то голубую полусетку-полухламиду, которая вошла тут у них в А-плюсе в моду. Наноткань сама регулировала температуру тела и отгоняла москитов – в жарком климате удобно.

– Привет, я так соскучилась, – сказала я ей искренне.

Меланья засмеялась, обняла меня и что-то ответила, я ничего не поняла и, спохватившись, включила опцию «переводчик». В бионаушнике зазвучал синхронный перевод.

– Еле доехала, – сказала Мелли добродушно, – я тоже рада тебя видеть.

Мы говорили на разных языках. Она родилась и выросла в Лос-Анджелесском А-плюсе, другой жизни не знала, но надо отдать ей должное, практически не страдала классическими пороками этой зоны: повышенной эмоциональной зависимостью и бессмысленным бахвальством. Она любила искусство, неплохо в нем разбиралась; собственно, благодаря искусству мы и познакомились, когда я, ошалевшая после первого визита в А-плюс, решила провести пару часов в музее и ухитрилась подвернуть там ногу, поскользнувшись на гладком мраморном полу.

Все посетители музея с равнодушно-сочувственной улыбкой проходили мимо меня, сидящей на полу, понимая, что сейчас явятся дракеи и окажут помощь, что бы там со мной ни случилось. А может, и не нужна мне помощь и я валяюсь на мраморе, неестественно вытянув ногу, по собственному желанию – мы же живем в Обществе абсолютной Свободы, кто мне может это запретить? Мелли была единственной, кто сел рядом на корточки и участливо осведомился, не нужно ли чего. Потом она поехала со мной и дракеями в медицинский центр, смотрела, как мне накладывают шину, и шутила с роботами.

Она покорила меня простотой, гармоничностью и глубоким внутренним спокойствием. Я ни разу не видела, чтобы Меланья нервничала, или повышала голос, или была чем-то недовольна. Мы подружились, и с тех пор я останавливалась у нее каждый раз, когда прилетала в Эл-Эй.

Беспилотник Меланьи привез нас в ее квартал – один из лучших районов Лос-Анджелесского А-плюса; там у меня всегда страшно разыгрывался аппетит, наверное, что-то было такое с воздухом. Дверь апартаментов при виде нас распахнулась сама – Меланья внесла меня в программу распознавания лиц, и прикладывать запястье к транскодеру было не нужно.

– Как ты?

– А ты?

Оказалось, что с Питером они расстались, сейчас у нее Майк, но она не знает, не уверена и вообще все как-то… Искусствоведке Мелли почему-то было очень важно, чтобы мужчина за ней ухаживал. В классическом смысле этого слова. То есть цветы, подарки и чтоб платил за нее в ресторане. Это было старомодно и странно, Меланья была очень богатой женщиной и легко могла оплатить ужины всего своего района на год вперед, но ей было важно, чтобы за нее платили. Майк не платил. Хоть ты тресни. Он сидел, гад, улыбался и ждал, когда она внесет свою половину. Меланью это бесило. Прямо она Майку об этом говорить не решалась, поэтому вредничала – в основном, это выражалось в том, что Мелли не отвечала на звонки, сообщения и приглашения. Майк в ответ пожимал плечами и переставал звонить и приглашать. Мелли выходила из себя еще сильнее и громогласно призывала ухажера. Майк охотно призывался, они шли в ресторан, а там он снова не платил, и все начиналось сначала…

– Но все это ерунда, – сказала Мелли, решительно отодвигая тарелку. – Я хочу поговорить о тебе!

Я в этот момент с аппетитом жевала бейгл с мягким сыром и красной рыбой, поэтому замычала и помотала головой – говорить о себе мне сейчас совершенно не хотелось.

Но Меланья была непреклонна.

– Ты же плохо себя чувствуешь, – сказала она прямо. – Надо с этим что-то делать.

Я запротестовала:

– А вот и нет, спроси «Телемед», здоровье девяносто пять процентов, кто из людей моей профессии может этим похвастаться?

– Во-первых, должно быть сто, – сказала Мелли, подняв палец, – а во-вторых, я не об этом.

Я вздохнула, отодвинула тарелку с остатками бейгла и взялась за кофе. Я знала, что она сейчас скажет. Что я несчастна и все такое. Будет права, расстроит меня и себя, вот зачем это все? Эту – спасительно-поучающую ипостась моей подруги – я терпеть не могла. Ей позарез надо было меня осчастливить. Не в состоянии она, видите ли, переносить мой тщательно скрываемый грустный взгляд и еще более тщательно маскируемый внутренний разлад.

– Общество, в котором мы живем, – начала Мелли менторским тоном, – предоставляет все возможности для счастья. Глупо и даже безнравственно губить себя и не пользоваться ни одной из…

Тут биочасы запиликали, прервав Мелли на полуслове, а я впервые в жизни обрадовалась звонку Вебера.

– Вижу, что ты на месте, – сказал в бионаушнике знакомый хриплый голос, как всегда не здороваясь, – у своей лицемерки. Заберу тебя через полчаса. Тео нас примет.

– Это Макс? – оживилась Мелли. – Передавай ему привет.

Они виделись мельком один раз и произвели друг на друга совершенно разное впечатление. Вебер почему-то считал ее лицемерной и отзывался об этом иронически. А сам при этом очень понравился Меланье.

– Вот это мужчина, – вспоминала она его временами. – Умный и решительный. Способный на поступок. Не то что эти мои… В жизни не принимали никаких решений. Какой сироп добавить в капучино, разве что. И то им дракей чаще подбирает.

Настоящих мужиков, по мнению Меланьи, в А-плюсе вообще не водилось.

Меланья знала, что Вебер работает на Фонд Буклийе, считала меня его помощницей, ну и круглой дурой, безусловно, раз не могу, имея прямой доступ, заарканить такого мужика.

– Я бы с таким хоть куда, – сказала Меланья мечтательно. – На край света. В любую зону!..

Ну это она хватила лишку, поскольку совершенно не понимала, о чем говорит.

Рай – зона А-плюс, где всю свою жизнь прожила Меланья, – покрывал территории Северной и Южной Америк, Великобритании, Новой Зеландии; выносная зональность охватывала лучшие курорты: Сейшельские острова, Мальдивы и Маврикий. Здесь был самый лучший воздух, самая чистая вода, самые здоровые продукты. Здесь не болели дети. Здесь люди могли жить долго – только в этой зоне Биоби-банк реализовывал свои знаменитые программы продления жизни. Мелли показывала мне рекламу доступных ей программ:

80 – «Красота и долголетие»

90 – «Возможность»

100 – «Ровесник века»

120 – «Базовый капитал»

150 – «Ева»

170 – «Адам»

200 – «Эдем»

Цифра слева являлась гарантией возраста, раньше которого точно не умрешь, надбавкой при этом всегда шел подарок от Банка – год или два. Больше двухсот наука дать пока не могла, но очевидно было, что это вопрос времени.

Мелли была из богатой семьи. Она проходила программу «Ева», имела двадцать два балла рейтинга, более миллиона криптов на счете и никогда в своей жизни не видела людей с рейтингом ниже десятки. Если бы она узнала мою подлинную историю, ее бы хватил удар. Попасть в Меланьин обетованный рай человек низкого рейтинга не мог физически. Государственных границ, конечно, давно не было, в Обществе абсолютной Свободы каждый имел право перемещаться, куда пожелает. Границы не имели охраны как таковой. Зонирование Общества абсолютной Свободы осуществлялось исключительно при помощи биоби-турникетов. Которые не пустят вас, если ваш рейтинг ниже тринадцати.

Конечно, турникеты стояли только в официальных местах, вдоль шепчущих побережий А-плюса колючую проволоку никто не натягивал. Так что вы могли приплыть сюда, например, на лодочке. И никто не стал бы хватать вас за руки и тащить в полицейский участок или эмиссариат. Но! С рейтингом ниже тринадцати вы физически не сможете находиться на территории зоны А-плюс дольше нескольких минут. Начнется тошнота, сильная головная боль, рвота, и вам придется уехать. Ну и Системе, конечно, не понравится ваш поступок – она понизит вам баллы. А кому это надо? Поэтому нарушителей границ у нас нет.

За пределы А-плюса Меланья выезжала только один раз, с образовательными целями. Она съездила на трехнедельный обзорный тур по Зоне А (Координатор зоны А, Усама бин Халиви, приходился ей каким-то четвероюродным дядей по отцу, и поэтому Мелли решилась поехать). Она осмотрела Западную Европу, пару стран Персидского залива и Израиль. Ей понравились музеи, а все остальное – не очень. «Какие-то они там странные, – говорила она мне потом за чашечкой органического какао, – вот что этим людям мешает развиться и поднять свои баллы? Что? Ты же вот смогла!»

Меланья знала, что я русская, ее очень интересовала Россия, и она жадно расспрашивала меня. Устройство мира ниже зоны В Меланья представляла себе с трудом, в основном, по моим рассказам. Это от меня она узнала, что Зона С – шесть-восемь баллов – включает в себя территорию бывшей Уральской республики, всю Сибирь, часть Индии и Таиланд и что руководит всем этим беспокойным хозяйством жесткая и решительная Индира Бхупада.

Это я ей рассказала, что D – это Средняя Азия, а Е – Африка. В мои рассказы про зону Е она, кстати, не очень верила и говорила, что я просто начиталась желтой прессы. Меланья и мусора-то не видела никогда в жизни, не говоря уж о мертвецах, все неприглядное и хоть чуточку грязное вокруг нее немедленно подбирали и увозили дракеи. Она представить себе не могла, что где-то бывают горы мусора. Что люди болеют, умирают и воняют. Слово «радиация» ей было знакомо только понаслышке, что-то страшное из прошлого. Ее изящные ноздри, подправленные биоби-косметологом, никогда не вдыхали запахов хуже сбежавшего кофе.

А я пугала ее. Я рассказывала ей про выносные зоны Е, которые находятся на территориях бывшей Великой Украинской империи, Турции, Монголии и Мексики; объясняла, что это хабы для вывоза мусора разного рода: человеческого, органического и неорганического, – вблизи от благополучных зон. Мелли не верила. А сослаться на собственный опыт я не могла.

Как-то раз при мне ей позвонил Координатор смерти, сам Филипп Че. Я обалдела и чуть не упала со стула, а Мелли поговорила с красавцем Филом сухо и быстро закончила разговор. Они обсуждали, насколько я поняла, что-то светское – чью-то свадьбу и список гостей (они тут в А-плюсе на удивление обожали устраивать свадьбы). На немой вопрос в моих глазах Мелли пожала плечами.

– Ну да, он подлец. Он просто приятель моего отца, поэтому я не могу послать его подальше. Вот зачем он завел дочь, скажи? Он же ею совершенно не занимается, он сам ребенок! И статус у него незнамо какой. И как это его вообще угораздило попасть в правительство Координатором!

Это действительно был хороший вопрос.

В народе цвели самые разнообразные слухи про то, чем на самом деле руководит Филипп Че. Рассказывали, что у нуля баллов тоже есть своя зона, и буква F в школьной табличке № 1 стоит не просто так. Меланья, кстати, разделяла эту точку зрения и коллекционировала такие слухи. Со ссылкой на знакомых влиятельнейших знакомых, которые «сами не видели, но слышали от тех, кто видел», она рассказывала, что зона F существует, и это – вполне конкретное место, которого нет на картах. Искусственный остров, затерянный где-то не то в Атлантическом, не то в Тихом океане.

В Сети я натыкалась на рассказы о том, что с нулем баллов, дескать, умирают не все, кое-кого сохраняют для опытов и свозят на этот самый остров – то ли для научных экспериментов, то ли для специфических развлечений богатейших семей планеты.

– Этот остров круче, чем вся наша А-плюс вместе взятая, – говорила мне Меланья жарким шепотом, – там нет Системы и биочасов! Криптомешки построили зону F для себя, чтобы отдыхать!..

Это, конечно, было полной ерундой, а Мелли просто была романтичной. За все время работы в ГССБ мне ни разу не попадалось мало-мальски серьезное подтверждение того, что так называемый «остров зоны F» существует физически.

– Ну ладно, – сказала Мелли, отпуская меня к Веберу и целуя на прощание. – Будь умницей и не упускай шансы, которые предоставляет тебе Небо!

Вебер ждал меня внутри личного кара – дымчато-серебристый удивительно красивый был у него агрегат.

– Они нанесли следующий удар, – сказал он без приветствий, когда я села рядом.

Кар медленно начал набирать скорость.

– Что случилось?

– Вчера в зону Е переехала личная помощница Пик Ван Кхонг.

– Что?!

– Что слышала.

Я повернула голову и посмотрела на Вебера. Странный он был сегодня, таким я не видела его еще ни разу. В зеленых надменных глазах появилось какое-то новое выражение. И он был очень серьезен.

– Рейтинг у помощницы Кхонг упал с восемнадцати баллов до двух за несколько часов.

Я свистнула. Они явно решили скрыть этот случай – в прессе ничего не было, я бы знала.

– Но есть и плюсы. Теперь по крайней мере мы знаем, что это не случайность, не совпадение – это звенья одной цепи. История падения Махатмы один в один совпадает с историей падения помощницы Кхонг.

– Но как?..

– Очевидно, у них есть доступ к программе экстренного обнуления.

– К чему?!

– Стой! – это он сказал кару.

Серебристая калоша прижалась к обочине. Вебер смотрел на меня.

– Лара, ты какая-то дремучая, честное слово, – сказал он в сердцах. – Ты что, в Системном храме работаешь? Ты на Агентских курсах ворон считала? Как ты можешь не знать про техническое обнуление?

Да, сегодня он какой-то другой. Человеческим, да еще и таким нервным тоном он со мной не разговаривал ни разу. Это было что-то новое. Я пожала плечами. Вебер неодобрительно покачал головой.

– Ладно, смотри.

Он щелкнул по биочасам и выбросил в пространство голограмму.

– Это специальная программа, – сказал он, – смотри и запоминай.

«Прежде чем начать техническое обнуление индивида, поместите его ЕИК – Единый идентификационный код – в центр красного квадрата. Удерживайте в этом положении 3 секунды. Затем потяните квадрат вниз двумя пальцами. Тяните до тех пор, пока цифры не примут нужное вам значение. Когда в квадрате окажется «ноль», уберите пальцы и отойдите в сторону. Имейте в виду, что вес среднестатистического индивида из зоны в зону различен, но в среднем колеблется в районе 70–80 килограммов. Падая на вас, он может причинить вам ущерб».

Я прочитала и перевела на Вебера ошалелый взгляд.

– Очевидно, – повторил Вебер, – что у НИХ есть версия этой программы.

– Это так просто? – пробормотала я. – Это программа? И ее можно установить на биочасы?

– Да.

Он посмотрел на меня, и я вдруг поняла, что с ним сегодня не так. Зеленые глаза скрывали страх. Он боялся. Вот это да.

Я вдруг вспомнила, как падают и застывают в неестественных позах люди, а вдоль тел быстрой уверенной походкой идет модная эмоушенс-автор, красавица Катрин Че… У нее тоже, что ли, есть эта штука?..

– Эта программа была создана только для сотрудников ГССБ? – спросила я.

Вебер кивнул.

– Но, конечно, она есть и у высших чиновников?..

Вебер снова кивнул – неохотно.

– Мы это делаем только в тех случаях, – он сынтонировал на «мы» и «только», – когда ущерб от деятельности человека доказуемо высок. И нам это, кстати, не так-то просто устроить. Каждый приказ на экстренное обнуление визируется тремя людьми: лично Координатором, главой Системной полиции и Верховным судьей зоны проживания. Если кто-то один отказался подписать – обнуление не состоится. Такие операции проводятся редко.

– А насчет развлечений высших чиновников и их детей, – добавил он через паузу, – я сказать тебе ничего не могу.

– А если это как раз дети? – спросила я. – Баловались и заодно обнулили Махатму?

– Думаю, что не в баловстве дело, – ответил Вебер резко.

– А если эту программу как-то сперли обычные люди? И взломали ее? Или ваши… – я поправилась, – наши программы нельзя взломать?

– Программу не взламывали, – ответил Вебер, чуть помедлив. – Я сегодня собственными глазами видел официальные приказы на обнуление Махатмы и помощницы Кхонг. Цифровые подписи трех уполномоченных лиц на месте. Все как положено.

– Тогда в чем проблема? – продолжала не понимать я.

– В том, что они и не подозревают, что что-то подписывали! Приказы проведены изнутри! Система не смогла распознать фейк и привела их в исполнение!

Я свистнула.

– Девяносто процентов вероятности, что это делает кто-то из своих, – сказал Вебер. – Либо гениальные программисты с мозгами круче всех наших суперкомпьютеров, вместе взятых. Либо то и другое…

Я вдруг поняла, что он уже не первую ночь не спит, пытаясь решить этот ребус.

– Ладно, поехали к Тео, – Вебер подавил вздох. – Выставляем по пятьдесят.

Мы накрутили на биочасах требуемый рейтинг, и кар тронулся. Вебер молчал. Я переваривала. Сопротивление – это кто-то из своих. Ким так и думает, кстати. Кто же это?

– Вопрос можно? – спросила я.

– Да.

– Зачем вообще была создана программа обнуления? Изначально? Система – блага и совершенна, она всех, кто может причинить ей вред, понижает в рейтинге сама.

Вебер вздохнул.

– Не всех, – ответил он. – Прочитать тебе лекцию по Системоустройству? Система не просто блага и совершенна, она – высшее, математически доказанное благо для всех. Она слишком добра, если угодно. Она всегда дает человеку фору, шанс, время для исправления. Система либеральна, она не занимается политикой, она занимается всеобщим благом. Иногда она готова допустить ущерб для какой-то части Общества, даже для значительной его части, чтобы дать шанс исправиться одному-единственному подающему надежды индивиду. Потому что главный приоритет для Системы – права и Свобода отдельного человека!

Он то ли был слишком хорошего мнения о Системе, то ли лицемерил как обычно, но я решила, что сейчас лучше не спорить.

– Мы отслеживаем все такие случаи и докладываем Координаторам. И прикладываем к докладу наши рекомендации. Иногда стоит сработать на опережение – обнулить человека раньше, чем это сделает Система. И не допустить того ущерба, который он нанесет Обществу, пока Система будет его, что называется, «терпеть» и надеяться на исправление.

– Да, но если он исправится?

– А если нет? Повторяю еще раз: Система либеральна. Она не создавалась для того, чтобы управлять Обществом. Она создавалась для того, чтобы реализовывать Закон о Всеобщем благе. Нашу высшую ценность. При этом надо понимать, что кто-то должен исполнять и консервационные функции, если мы хотим жить в безопасности. И вот эти функции мы берем на себя.

Я подумала о том, что напрасно ГССБ решило стать святее Верховного Системника, от этого теперь все проблемы с программой обнуления, но промолчала.

Жилые кварталы закончились, мы ехали по побережью, красиво здесь было безумно, я отвлеклась и в очередной раз пожалела, что не имею права выложить в Универсуме селфи: я, океан и пятьдесят баллов на биочасах. После чего найти и зафрендить Тима. ШТОП ОН ЗДОХ от зависти.

Мы остановились у шлагбаума под табличкой «Beverly Digital» и по очереди протянули руки к транскодеру. Шлагбаум открылся. Мы въезжали в святая святых райского сада, в сердце лучшего региона планеты. Я тут еще ни разу не была и жадно вертела головой. Замелькали фонтаны, лужайки, белки, павлины, потом начались скамейки, детские и спортивные площадки.

Жилой сектор райских кущ был поделен на участки, отгороженные друг от друга высокими заборами. Вскоре кар начал парковаться около особенно массивного забора, из-за которого торчала буйная тропическая растительность.

– Да, – сказал Вебер, – забыл предупредить. Тео – немного эксцентричен. Все, что он говорит, надо выполнять. Не задумываться, не спорить и не медлить ни секунды, он этого не любит.

Так.

– И никакого Face-ID. Только ручной режим.

Мы вышли из кара, прошли через турникет, с той стороны забора ждал другой беспилотный транспорт, который и доставил нас к центральному подъезду огромного особняка. Слова «подъезд» и «центральный» тут, впрочем, можно было употребить лишь условно. Где тут центр, известно было, наверное, лишь Небесам и архитектору. Мы стояли у грубого неправильного куба, вросшего в землю в положении, исключающем любую возможность равновесия. Это был шедевр современной архитектуры – в Беверли Диджитал только такое и строили.

На углу того, что издалека можно было принять за вход, стоял полный человек высокого роста и громко орал на кого-то в наушник. Это был Теодор Буклийе-Руж, идол, кумир и звезда обоих полушарий, собственной персоной.

– Скребал я этого президента!.. – тут он увидел нас, резко оборвал разговор и энергично пошел навстречу.

– Макс, дружище, – он обнял Вебера, – наконец-то я тебя дождался. А это Лара, о которой ты рассказывал? Мило, мило…

Тео пригласил нас в дом и быстро повел сквозь анфиладу комнат. Куб внутри оказался довольно уютным, хоть и был выдержан в духе последних дизайнерских трендов: «чем шершавее, тем лучше» и «спрячь всю цифру». Цифровая вселенная была в этом доме тщательно спрятана, хотя в каждом светодиоде и в каждом цветочном горшке, вне всякого сомнения, торчал какой-нибудь полезный гаджет.

Я обратила внимание, что Тео при ходьбе сильно размахивает руками, он вообще оказался неуклюжим и каким-то нескладным, я все боялась, что он зацепит рукой мебель. Но за Тео неслышно скользил дракей, видимо, знающий об особенностях хозяина и готовый ловить все, что падает.

– Стойте! – Тео внезапно остановился, и я, шедшая последней, едва не воткнулась носом в широкую спину Вебера. – А куда это я вас веду? Пошли-ка лучше на берег, а?

Мы, естественно, согласились.

Тео провел нас через свой куб насквозь, мы вышли с противоположной от входа стороны и оказались на уютной террасе со спуском к океану. В разные стороны брызнули возившиеся на песке роботы-уборщики и крабы.

– Ну вот, – сказал Тео удовлетворенно, – теперь можно и погулять. Разувайтесь.

Я, помня наставление Вебера, немедленно скинула свои кроссовки с дышащими паттернами, мужчины сделали то же самое. Мы закатали брюки и пошли по белому песку побережья. Оглянувшись, я увидела, что дракей подобрал всю нашу обувь и медленно катится следом.

– Я родился в те времена, – сказал Тео, – когда биочасы еще можно было снять. И если мне нужно было поговорить с людьми тет-а-тет, мы снимали биочасы, шли вот так на берег моря и разговаривали, понимая, что все сказанное останется только между нами. Я предложил вам прогуляться чисто рефлекторно…

Он засмеялся.

– Те времена давно прошли. Сейчас каждое ваше слово, каждый шаг, каждый поступок и каждая крупная мыслеформа останутся в вечности. Навсегда. Вот так сбылось древнее пророчество про «написанное пером»… С одной стороны, это великолепно, это же форма бессмертия. С другой стороны, я иногда сильно скучаю по временам своей юности. Как человек, сидящий в новейшем авиакаре, скучает по самокату и разбитым в детстве коленкам…

Он снова рассмеялся, мы с Вебером улыбались из вежливости.

Тео посмотрел на вынесенное из моря приливом полено.

– Сейчас я предложу вам сесть на это грязное полено, и вы легко согласитесь, а сам я все равно мысленно вздрогну, когда буду садиться. Вы ведь не застали те времена, когда одежда намокала и пачкалась. Это сейчас брюки из наноткани не мнутся, не пачкаются и не становятся мокрыми, а в мои времена…

– Тео, – почтительно сказал Вебер, улыбаясь, – вы меня с кем-то путаете. У нас с вами не такая уж и большая разница в возрасте…

– А, ну да, я и забыл. Сейчас никто не разберет, сколько кому лет, все молодые.

Они сели рядом, я осталась стоять, но их это не смущало.

Тео нагнулся и начал чертить пальцем на мокром песке.

– Знаешь, чем продиктован этот весь современный дизайн? – сказал он Веберу. – Почему в моде эти сучковатые поленья, грубые формы, деревянная мебель, от которой остаются занозы, и вообще вся эта «антицифра»? Нам не хватает вещественных, материальных ощущений. Я вот технологиями дополненной реальности сыт по горло и рисовать пальцем на песке мне гораздо приятнее… Кончики моих пальцев хотят чувствовать грубую материю, а не только тачпад…

Мы корректно молчали. Под ногами плескалось море, над мелкой волной сновали удивительно толстые чайки, мне очень хотелось дотянуться и погладить одну из них по жирному пушистому животику. Моим пальцам тоже, видимо, не хватало прикосновений к живой материи… Солнце вышло из-за тучи, Тео сощурился, и его зрачки резко потемнели (эти новые солнцезащитные биоби-линзы действительно были великолепны).

– Ну а вы? – спросил он вдруг. – Вам это все нравится?

– Что именно? – вежливо уточнил Вебер.