Текст книги "Волчий берег"

Постояльцы пошумели, пошумели, да успокоились.

Вот как… Наверное, так лучше, не мучить, а быстро лишить жизни. Да, он людоед, да, виновен в человеческих смертях, но мучить… это всё равно, что таким же лютым зверем становится.

Постояльцы радовались, а мне хотелось тишины подальше от людей. Мы редко когда с сестрой отдыхали, так что хозяйка на радостях, что с оборотнем так всё гладко вышло, отпустила нас с сестрой на полдня в сад. Чтобы мы заодно раннюю ягоду пособирали, конечно, а не просто так прогуливались.

Но в саду всё равно лучше – очень тихо. Недавно поспевшая жёлтая как солнышко черешня была тёплой и сладкой. Мы даже не разговаривали, разошлись по разным сторонам и обирали разные деревья.

И к счастью, пропустили все торжества, устроенные горожанами.

Всеволода с друзьями я в этот день не видела, не знаю, где они были и когда вернулись.

Уже перед сном, когда стемнело, Малинка пошла за водой на кухню и не вернулась. Она иногда цеплялась там с кем-нибудь языками и болтала, забывая обо всём на свете, приходилось за ней спускаться. И в этот раз то же самое! На кухне темно, она, Глаша и кухарка сидят у очага, в котором тлеет огонь, и слушают Прутьку. Глаза у всех горят, что те угли! Я когда вошла, Глаша резко обернулась, увидела меня и за сердце схватилась.

– Фух, это ты! Чего подкрадываешься? Чуть не померла с испуга.

– Я не подкрадывалась, как обычно шла.

– Она всегда так тихо ходит, – отмахнулась Малинка и снова стала тормошить Прутьку. – И что дальше?

– Ну, что?… Дальше охрана видела, как второй зверюга людоеда повалил и за горло держал, пока тот дёргаться не перестал. А потом отпустил, вылез из клетки… и в человека оборотился!

– Точно напились, алкаши проклятущие! – с восторгом проговорила Глаша. – Вон чего выдумали, паршивцы!

– А тело тогда куда делось? – спросила кухарка.

– Людоеда этот человек взял и с собой унёс. Стража говорит, он так шёл, будто горе у него какое. Потерялся в темноте и больше их никто не видел.

Все молчали, но Прутька уже закончил и только глаза многозначительно вылупил.

– И всё? – наконец, спросила Глаша.

– Ну да, – слегка растеряно сказал Прутька. – Чего ж ещё?

Хозяйка стегнула его полотенцем, которое всё это время держала в руках.

– Тьфу ты, так и знала, брешут, как водку хлещут! Тоже мне охрана, налакались спирта с такими же горе-охотниками, да примерещилось по пьяни! Что ж они не вмешались, как увидели, что людоеда кто-то забрал?

– Дак два оборотня было! Сожрали бы их, пикнуть не успели бы! Жить-то всем, поди, охота!

– Ну, это ладно. А зачем, скажи, одному оборотню другого жрать?

– Не знаю я. Только стражники говорят, чистая правда это, до последнего словечка!

– Дурни они! И ты дурачок, раз веришь!

Глаша встала и потрепала мальчишку по голове. Такая быстрая смена от зла к добру была в её привычках. На нас тоже распространялась, то хвалила, то ругала, то вперемешку.

– Всё! Спать все идите, нечего россказни глупые слушать, не заснёте потом.

Малинка даже не вспомнила, что бросила меня в комнате одна. Глаза словно монеты, идёт в комнату и вздыхает.

– Прямо тайна какая-то с этим убийцей!

Видно, хотела поговорить, но я не поддалась. Кому-то подобные истории, как Прутьке, кровь леденят, а для кого-то они – невыносимое горе. Не хочу о погибшем оборотне попусту болтать!

Легли мы с сестрой спать, помолчали немного, повздыхали. Не знаю о чём думала Малинка, верно, о людоеде и тёмной истории его казни. А я думала о тех словах, которые услышала утром в столовой. Не хотела, но думала. Казалось, не день с тех пор прошёл, а целая неделя. Но сердце так же дрожало, а в ушах так же тихо звучало его признание.

И снова мне что-то мутное снилось. Поминальный костёр, выбрасывающий в ночное небо длинные языки алого пламени, и чьё-то беззвучное прощание, но всё так далеко, не со мной.

Было так грустно, что я плакала.

По щекам текли тихие слёзы и оттого, что я не понимала, почему мне так плохо, плакала ещё горше. Утром вся подушка мокрой была, так что это не совсем сон. Или не мой сон? Будто… чужой сон в мой собственный вмешался, а после так же легко улетел.

* * *

Вставать не хотелось, глаза как слиплись, но что в этом нового? Малинка меня разбудила, напевала что-то тихонько, пока волосы расчёсывала. Я быстро открыла глаза – сестра очень красивая, когда расчёсывается, налюбоваться не могу. Сидит на кровати, золотое облако волос стекает с плеч на колени… а по ним скользит старый деревянные гребешок, ещё мамин.

– Проснулась? – Малинка откладывает гребешок и быстро делит волосы на части, так же ловко заплетает косу. – Вставай. Сама вставай, лень тебя снова будить. Вот завтра будет праздник, а я тебя будить не стану! Проспишь – так и будет! Здорово будет посмотреть, если и правда проспишь!

– Завтра не просплю.

– Ага, сказал медведь про Новый год!

– Посмотрим.

– Ага! – Малинка вдруг замерла и быстро заговорила. – А завтра на рынок приедет та мастерица, которая, помнишь, разукрашивает широкие ленты на волосы? Помнишь?

– Да, конечно.

Широкие ленты, которыми обвязывали голову и правда были хороши: вышитые цветными нитками, блестящими камнями или раскрашенные красками. Каждая – словно кусочек живой красоты, такого мастерства редко кто достигает. Чтобы такие вещи делать, нужно своё ремесло любить.

– Жгучка, можно я себе одну такую куплю? Пожалуйста. – Малинка сложила руки на груди. – Хотя бы из бисера! Она не такая дорогая, как с камнями.

– Прости, нет.

– Я тоже работаю! – заупрямилась сестра. – И мне тоже платят. А ты себе все деньги забираешь и решаешь, как тратить. Это нечестно!

Что правда, то правда – все деньги Глаша мне выдаёт, и за меня, и за сестру, а я их собираю.

– Ну, Малинка, так надо. Не знаю, чего ты дуешься. Одно дело, если бы я наши общие деньги на себя тратила, а тебе ни копейки не давала. Но ты же знаешь, что…

– Да слышала я сто раз, что нам нужно долг деду отдать! Потерпит дед Ших, ничего не случится!

– Почему это он потерпит, а не ты?

Сестра промолчала, хватило совести опустить глаза. Долги следует быстро отдавать, да и по-человечески нехорошо у пожилого человека одалживаться и не возвращать.

– И не только долг. Нам нужны деньги на случай… ну, на всякий случай. Кто его знает, что завтра будет. Вдруг мы окажемся на улице?

– С чего мы там окажемся?

– Всё бывает! Как судьба изворачивается, никому заранее не узнать. Случись что плохое… Глаша уедет, или помрёт кто, или нас отчим найдёт! И придётся снова бежать. Ты же не хочешь больше голодать, под кустом ночевать и надеяться на добрых людей? Во второй раз дед Ших нам не попадётся. Не думала об этом? А я думала! Потому и деньги коплю, и твои тоже!

Малинка понимала, что не права, я знаю, но всё равно злилась.

– Только ленту и всё! Две недели работы!

– Думаешь, я ленту не хочу? Очень даже хочу. Но ещё больше хочу, чтобы нам не пришлось больше от тени своей шарахаться и голодать!

– Ну, может…

– Нет!

Малинка отвернулась.

– Злая ты!

– И пусть! Зато мы с тобой целые и невредимые!

Сестра стала собираться, и всё молча да с такими губами надутыми.

– Малинка… Ну, не злись. Давай договоримся – через две недели, если ничего не случится, я куплю тебе ленту. Клянусь! Просто подожди немного, у нас слишком мало сейчас сбережений, чтобы все их за украшения отдавать.

– Зачем она мне через две недели! Она мне сейчас нужна!

Конечно, сейчас. И даже знаю зачем – перед Всеволодом покрасоваться.

Сказать бы ей, что толку не будет, раз без ленты не взглянул, то хоть в золото да каменья наряжайся – такому, как Всеволод, неважно.

Нет, не могу сказать.

Да и чего скрывать – если бы могла позволить, я купила бы ленту не только ей, но и себе. Такую, с красными маками на ярко-синем небе. Маки из бисера так и переливаются на солнце, так и сверкают! А небо из камней, в их глубине словно облака тают.

– Ну не злись.

Но сестра злилась, верно, ещё больше оттого, что понимала – я права.

Пришлось прибегать к последнему средству, самому верному.

– Малинка… А меня Гордей на праздник пригласил… на завтрашний.

– Да ну? – сестра тут же позабыла про ленту и повернулась, сверкая улыбкой. Говорю же, сущий ребёнок!

– Да. Он сказал, я ему нравлюсь. Очень.

Она ахнула, прижав руки к груди, глаза сияли от восторга.

– Как красиво!

– Да? Разве? Ну… не знаю я, чего тут красивого.

Я нервно теребила в пальцах кончик косы, всё-таки вести подобные разговоры мы с Малинкой не привыкли.

– Конечно, красиво, ты что! Разве тебе самой не приятно?

– Приятно. Только он не первый, кто красивые слова говорит, а после о них забывает!

– Правда? И кто это тебе такое говорил, а потом забыл?

– Василь!

– А, когда это было.

– Но было зато.

– И что? – Малинка не смущается. – Василь глупенький, ему что мамка прикажет, то он и делал. Вот и прозевал своё счастье. А этот…

– Гордей, – подсказала я.

– Да, Гордей. По нему видно, что он никого слушать не станет, характер твёрдый, не сломаешь. Как решил – так и сделает!

– Да ну! И откуда тебе это всё видно?

– Он же вместе с Всеволодом… а он такой.

– А, ясно.

– И что тебе опять ясно? Что тебе всё время ясно? – тут же закричала Малинка. – Чего ты опять со своим мудрым «ясно» начинаешь?

– Ой, только не заводись.

Ругаться совсем не хотелось. Я легла на спину, закинула руки за голову и потянулась. Хорошо.

Малинка тут же упала рядом, вздохнула. В комнате было очень тихо и спокойно, внизу нас ждал завтрак и, возможно, новые встречи с непростыми людьми. Этот день точно будет лучше вчерашнего.

– Я бы тоже хотела, чтобы мне такое сказали… хоть разок.

Настроение стало портиться. Ну, завтрак, ну, встреча, прогулка даже… и всё.

– И что толку? Они же уедут, Малинка, не местные ведь. Как Всеволод в прошлый раз. Так что не нужны мне его красивые слова.

– Но ты же на праздник всё равно пойдёшь? – встревоженно подняла голову сестра.

– Да, поздно теперь отказываться. Но я сказала, что с тобой раньше договорилась, и он ответил – пойдём все вместе. Но это ничего не значит!

А сестра молчит, блаженно улыбаясь, равнодушная к предупреждающим воплям разума.

И главное – я чувствую, что улыбаюсь точно так же.

* * *

Они вернулись домой очень поздно. Все окна тёмные, даже на кухне нет света, вокруг глухая тишина, лишь у конюшни дремлет сторож.

Поднялись к себе.

– Как же хочется жрать, – заявил Ярый, разуваясь в комнате и отпинывая ботинки с пути. – Хотя мышь в живот кинуть, сейчас бы ничем не побрезговал.

– Возьми, я днём пироги покупал, остались, – Гордей бросил ему сумку.

– И мне дай.

Всеволод, не глядя, нащупал в протянутой сумке холодный пирог, откусил, второй рукой сгребая со стола бумаги и раскладывая на поверхности карту.

– Карандаш дайте.

Гордей протянул карандаш, и все собрались вокруг стола. Ярый тут же принялся качаться на табуретке, ставя его на две ножки и почти заваливаясь то вперёд, то назад.

– Значит, что мы имеем, – жуя, проговорил Всеволод. – Вот Вишнянки, а вот Грицы, где был Ярый. Полдня пути.

Ножки табуретки громко стукнули о пол.

– И видел княжеские войска. В народе расходятся слухи, что наступают оборотни. Молва о людоеде из Вишнянок уже до них добралась. Все боятся. Говорят, войска пойдут на границу, чтобы от зверей деревни уберечь. Скоро в Вишнянках встанет армия.

– К югу дела пока лучше, – со вздохом продолжил Гордей. – Много разных тревожных слухов, но до волнений не дошло. Спокойно. В оборотней-людоедов не особо верят. И что запад?

Всеволод затолкал в рот остаток пирога и проглотил, казалось, не жуя.

– Очень всё нехорошо там, Вожак. Ты правильно придумал вчера, что раз мы так близко к человечьим землям, нужно проверить людские деревни, посмотреть, чем они живут, что делают. И вот что я скажу – готовится война. Мелкие князи объявляют мобилизацию. Обещают большие деньги за службу, хотя ходят слухи, большинству платить нечем, в долг берут. Значит, надеются наше забрать. Выходит, наши советники большие мечтатели, если думают избежать столкновения. Люди в деревнях уже готовы убить оборотней, всех оборотней, потому что ко всему прочему боятся. Им говорят, что оборотни все сплошь бешеные звери, которые не обладают разумом и жрут любого, будь то старики или дети. Мол, только дивы нас в узде и держали, а без них мы, что те бойцовые собаки, выдрессированные глотки рвать да ничего другого не знающие. Княжеские войска идут на помощь, иначе беда, всех их прирежут, как овец. Вот что им всем твердят. И прибавляют – вот очистим земли дивов от зверей, себе заберём, тогда и заживём припеваючи.

– И кто-то специально… – Ярый сглотнул. – Кто-то специально доводит наших до Ярости. На севере два случая появления людоедов, потери среди людей больше, чем в Вишнянках. Значит… я не хочу об этом думать, но иначе не складывается. Значит, кто-то специально вылавливает оборотней и делает так, что те превращаются в обезумевших от ярости зверей. Создают из них людоедов.

Они дружно замолчали, потому что не сразу смогли поверить. Сделать с разумным существом – человеком или нет, неважно, что-то такое, что сломает его, заставит прыгнуть в бездну Кровавой Ярости, пылать бешенством, лишь бы не видеть мучений своей семьи, своих родных… неужели кто-то на такое способен?

Каждый из них хотел бы ошибиться. Но как?

– Значит, люди хотят войны. Любой ценой, – сказал Гордей.

– А у нас слишком мало опыта в политике, чтобы этого избежать, – добавил Всеволод.

– Но мы хоть смогли понять! Это уже что-то! – зло рычал Ярый. – А своей политикой, что больше походит на заразное болото, полное гниющих трупов павшего скота, пусть сами балуются! Мерзостью этой и непотребством! Мы – вольные, чистые звери, которые смотрят на небо, широко открыв глаза и души, потому что с нами правда… За нами наш мир!

– Только им всё равно, – недобро сверкнул глазами Гордей.

– А мне всё равно, как им! – огрызнулся Ярый.

– Тебе не будет всё равно, если люди с лесными договорятся и пойдут наши деревни резать, – невозмутимо сообщил Всеволод. – Их больше, у них колдовство. Пусть даже на нас плохо срабатывает… но всегда можно извернуться и придумать хитрость! Даже если мы выживем и победим, сколько нас останется?.. Единицы.

– Чёрт! – Гордей выругался, вскочил, отходя к окну. – Это и моя вина. Если бы не… – он сглотнул, – мы уже были бы у Великого князя. Уже сговорились бы с невестой. Может, людей бы это поуспокоило.

– Правильно говоришь – может, – подчеркнул Всеволод. – А может и нет. Советники не зря болтали – толку от твоей женитьбы! Хватит себя жалеть.

Гордей опёрся руками на подоконник, тяжело, загнано дыша, рыская глазами по тёмному двору.

– Надо уходить.

– А с сёстрами что делать? – поинтересовался Ярый.

– Погоди, это ещё не всё, – Всеволод кивнул Вожаку на стул. – Сядь.

Тот послушался.

– Я ещё кое-что узнал. В Облипках на главной площади новинка – вешают объявления на бумаге. Скоро везде, говорят, так будет. Так вот – я все объявления прочёл от нечего делать. Разбойников ищут, убийц, то да сё… и наших сестёр тоже.

– Пф! Я знал, что с ними нечисто, – обрадовался Ярый. – Они тайные шпионки? Отравительницы? Волочайки? Я шучу. – Тут же добавил он в сторону Гордея, но в этот раз тот не обратил внимания.

– Нет, их ищут как пропавших без вести. Их отец, Марк Софийко. Богатый купец, – ответил Всеволод.

– С чего ты решил, что ищут их? – спросил Гордей.

– Ожега и Малинка Софийко, имена и описание сходятся. Девятнадцать и шестнадцать лет, русые, кареглазые, стройные. Вроде, их сманил кто-то из дома, обманом увёл. Большие деньги за них обещают.

– Насколько большие?

– Настолько, что Вишнянки наперегонки побегут за наградой.

Гордей тихо добавил:

– А если до Облипок объявление дошло, вскоре и местные узнают.

– Ага. Такие же бумаги, чтобы на площадь вешать, сюда прибудут на той неделе, местные хвастались.

Ярый пожал плечами:

– Неважно уже. Всё равно уходить решили. Да, Гордей?

Тот кивнул.

– А насчёт девчонок – что-то ты говорил об их прошлом.

– Дед Ших рассказывал, конечно, – вздохнул Всеволод, прижимая ладонь к затылку. – Но из головы напрочь вылетело. Точно помню одно – сироты они.

– Почему тогда их ищет отец?

– Не знаю. Они деду сказали, что сироты, тот и поверил.

– Ага, а спросить нельзя, спугнём, – сделал вывод Ярый. – И что делать?

Гордей поднял брови, будто удивлялся вопросу.

– Как что? Ей нельзя тут оставаться. Во-первых, обе ушли из дома… бежали по петле. Они испугались чего-то так сильно, что вошли в Тамракский лес! Знаете же, какие о нём на людской стороне слухи ходят. Люди не умеют по петлям ходить, не знают о них, думают, там чудища живут. А во-вторых… Она рысь. Великий князь нагоняет на свой народ страх и ненависть к нашему, звериному. Человеческие колдуны рано или поздно выдумают, как отличить человека от зверя, и станут проверять всех жителей на своих землях. Кого найдут – тому не жить. Так что мы уходим и забираем сестёр с собой. А там узнаем, отец он или кто… и отчего дочери от него сбежали.

– Если всё, я отдыхать, – Всеволод поднялся, добрел до кровати и завалился на неё со стоном, зарываясь головой под подушку.

– Да, я тоже. Хочу отдохнуть, чтобы завтра не пропустить, как ты уговоришь эту колючку с тобой идти, – засмеялся Ярый, располагаясь на соседней.

Гордею ничего не оставалось, как согласно кивнуть и занять свою кровать. Он устал, а завтра снова действовать. Ломать голову над тем, что и как делать – и сейчас, и в будущем.

Но ладно… пока они заслужили отдых.

Не прошло и минуты, как звери уже дружно сопели.

Глава 7. О праздниках, ожидание которых приятней самого праздника

Праздник Ласковой сестры-весны, как его называли в Вишнянках, начинается с утра, но вначале развлекают малых детей. Зверинец там, карусели, колдуны на речке горки воздушные строят. Потом проходит большая ярмарка, а после, ближе к вечеру, уже начинается веселье старших. Дети к тому времени по домам сидят, а их братья и сёстры, отцы и матери выходят на площадь, чтобы пить медовуху, обвешиваться счастливыми цветочными венками и петь урожайные песни.

На завтрак Гордей с друзьями не спустились, и первое, что случилось, когда я это поняла – сердце предательски сжалось. Вдруг они уехали? Сорвались ночью, вот так, не попрощавшись, и в путь-дорогу? Конечно, я быстро опомнилась и выругала себя, как положено. Мол, нечего удивляться, всё одно это рано или поздно случится. И хорошо, если они так, втихую уедут, и сейчас, заранее, а не то стоять нам на сей раз вместе с Малинкой и смотреть, как они уходят, не оглядываясь. Уже с двумя разбитыми сердцами.

От представленного даже дурно сделалось. Ну вот, ополоумела, что ли?

Однако вскоре выяснилось, что постояльцы просто поздно вернулись – чуть ли не на рассвете – и до сих пор спят. В гостевых домах всегда так – чего не делай, как ни скрывайся, а местные про тебя всё узнают и перемоют все твои косточки до последней.

– Знамо дело, молодые парни, куражили, поди, до утра с волочайками местными, – недовольно говорила Глаша, когда после завтрака мы убирали столовую. – Вот тогда и жалею, что не всегда могу постояльцев выбирать! А тут ещё целых трое! Ну, эти ещё ничего, хотя бы в доме, где живут, не гадят! А то знаю я… постояльцы приезжают да уезжают, девкам головы дурят, а работницы потом в тяжести ходят! Приходится себе на шею сажать и их, и младенцев – не выбросишь же на улицу. Так эти… лучше пусть в стороне шкодят, а в дом не несут!

Я спокойно слушала, а Малинку словно по щекам каждым словом хлестало.

Только тогда я поняла, как сильно сестра влюблена. И какая она ещё юная.

– Хоть платят исправно да хмельного не пьют! А вы?.. На праздник-то пойдёте? – подобрела в конце Глаша. Она всегда добрела, когда ей не мешали ругаться.

– Да!

– Ну, идите… не допоздна только, мало ли. С незнакомыми не болтайте, подарков не берите! Слышали, поди, как на прошлой ярмарке девица пропала? В лес заманили конфетами да красивыми улыбками, да там и обесчестили! Кто, неизвестно, пришлые какие-то, ищи-свищи их! Девка и ополоумела – дома сидит с тех пор, даже на двор не выходит.

Мы, как положено, прониклись и испугались. Хозяйка довольно кивнула.

– Мы тоже с Фадеем пойдём, он меня пригласил.

Она неожиданно замялась, вся покраснела и завздыхала жарко. Странно представлять – как кто-то может радоваться прогулке с Фадеем? Но вон, какая хозяйка счастливая.

Когда мы остались одни, Малинка сразу подбежала ко мне и говорит:

– А когда мы пойдём?

– Не знаю.

– А Гордей говорил, когда?

– Нет… Сказал, на праздник, и всё.

Сестра тут же стала кусать губы.

– А он не забудет?

Я аж рассердилась.

– Туда ему и дорога! Буду я ещё переживать, забудет или нет.

– А что тогда делать?

– Как что? Возьмём да сами пойдём. Нужны нам эти провожатые.

– Я думаю, нужны, – упрямилась Малинка.

Ругались бы мы, верно, до вечера, но вернулась Глаша и отправила нас работать.

На обеде почти никого из постояльцев не было, все в город ушли. Гордей с друзьями так и не спустились.

Мне кусок в горло не лез, я только на кухню забежала, взяла пару яблок – и снова в магазин, где моя очередь торговать. Хозяева сразу после обеда отправились на праздник, и мне разрешили в любое время магазин закрыть, как только мы с Малинкой соберёмся уходить, всё равно покупателей в такой день не дождаться. Куда с самой ярмаркой, хоть и небольшой, сравнивать?

Уйти, в общем, в любое время можно. Только почему-то никак я не решалась встать и сказать сестре, что всё, собирайся и пойдём! Хотя… рано ещё, на праздник, говорят, ближе к вечеру лучше идти, потому что на ярмарку идти – одно расстройство, денег на покупки нет. А если представить, как станет при виде продающихся украшений ныть Малинка, требуя свою долю сбережений, так и вовсе настрой пропадает.

И поэтому сидела я в магазине, вздыхала да прикидывала, во сколько начнутся праздничные огни и танцы.

Тут дверь отворилась, вошли две женщины, а сразу за ними несколько молодых парней. И Огний среди них. Сегодня он был краше вдвойне – новая белая рубаха на широких плечах как влитая, кепка с красным цветком на волосы аккуратно уложена, соломенные кудри – волосок к волоску, лицо румяное да здоровое, а на новом поясе красивая вышивка алыми нитями. Точно не мамина, у матерей дел больно много по хозяйству, чтобы так тонко вышивать. Невеста, поди, старалась.

Пожалеть что ли её, глупую?

На меня Огний даже не глянул. Он и его товарищи обсуждали праздник и танцы, пока один складывал в корзину сахар и чай. Женщины быстро купили два пакета конфет и ушли, а ватага парней подошла ко мне, со смехом водрузив на прилавок покупки.

– Там только и осталось, что кости. Подчистую сожрал, – ржал высокий рыжий парень. – В следующий раз, говорит, вари мне двух курей и репы побольше.

– Он и пол свиньи сожрет, не поморщится!

– Да, едок, каких поискать.

Огний опёрся на прилавок так близко, что чуть не задел меня плечом, и улыбался своим дружкам.

– Считай быстрей, красавица, спешим! – обратился ко мне тот, что покупки делал. Тут и Огний изволил на меня искоса поглядеть.

– Ну, всё, теперь быстро несём и у зеленых окон собираемся! Девчонки ждут. Занесёшь домой, на пороге оставь корзину, – галдели парни наперебой, а Огний всё поглядывал с довольным кошачьим прищуром.

Расплатившись, они всей гурьбой тут же выскочили на улицу, Огний мне так ничего и не сказал. Ни день добрый, ни как поживаешь.

Я глубоко вздохнула, сама толком не понимая, радует меня это или злит.

Дёрнулась на скрип. Из ведущей в дом двери на меня внимательно смотрел Гордей. И молчал. И всё бы ничего, но он был неподвижен, а глаза, словно тёмная вода под луной, мерцают и переливаются, и от этого становилось жутковато. Так, должно быть, ждёт в засаде свою добычу зверь.

Ну уж нет, бояться я никого не собираюсь! И что, кстати, теперь со мной никто здороваться не будет? Я нервно отвела глаза, пересчитывая полученные монеты и ссыпая их в коробку.

– Привет, – наконец, поздоровался он.

– Привет.

Гордей подошёл. Только опять как-то странно себя вёл, смотрел так пристально, будто в чём-то нехорошем подозревал. Или беззвучно о чём-то спрашивал.

– Ты хочешь что-то купить? – не выдержала я. Наверное, всё-таки обидно, что Огний даже не поздоровался. А ещё на сеновал звал…

– Кто это такие были?

– А?

Он, не отводя хмурого взгляда, кивнул в сторону улицы.

– А, эти… Местные, за товаром заходили.

Я закрыла коробку, поставила на место, потом пару раз поправила, чтобы стояла ровно. Потом смотрю – он так зубы сжал, что кожа побелела.

– Ты чего?

– Ничего. Гуляешь, что ли, с ними?

Я чуть не взорвалась. Как он мог такое подумать?

– А тебе чего? Какое твоё дело?

Он так долго молчал, что я решила, уже не ответит. За это время в голове пролетели тысячи фраз, как поядовитей сказать, что на праздник я с ним не пойду! Ишь ты, знакомы без году неделя, а он уже ведёт себя, словно меня с потрохами купил!

– Ничего.

Гордей на секунду прикрыл глаза – и тут же сверкнул на меня задорным взглядом.

– Так что, Жгучка, когда веселиться отправляемся? Сколько вам с сестрой нужно времени, чтобы собраться?

– У нас ещё работа! – из упрямства ответила я. Чтоб не думал, будто я возьму и по первому зову с ним куда-то побегу. Иж повадились!

– Просто скажи, во сколько нам спуститься.

– Ну а если долго, чего, ждать будете? Идите пока сами, там и встретимся позже.

– Не пойдёт, – коротко и невозмутимо качнул он головой. – Пойдём вместе.

– Нас ещё два часа ждать.

– Ладно, – он замешкался. – Может, помочь?

– Чем? Посуду будешь мыть или сахар в мешках взвешивать?

Его брови полезли вверх, но он, надо признать, не отступил.

– Я посуду мыл только в походе в реке, если честно. А про взвешивание вообще ничего не знаю. Но готов попробовать!

И улыбнулся с азартом, будто на самом деле обдумывал, как и что станет делать.

– Да ладно! – невесть отчего на моих губах появилась улыбка. – Не нужно. Хозяйка увидит, заругает. Давай через два часа во дворе?

– Хорошо.

Малинку я обрадовала сразу же и мы, меняясь в магазине, собрались по очереди, часу не прошло. Надели наши платья цветочные, я заплела сестре красивую косу и закрепила кольцом на затылке, она мне похожую, только узлом. Две заколки из блестящего серебра, единственные, которые взяли из дому, поделили поровну – одну ей, одну мне. Потом Малинка хотела сбегать помаду одолжить на кухне, но я отказалась. Как-то чересчур, алыми губами светить пред всем честным народом.

Потом пришлось сидеть и просто ждать. Сахар и чай мы развесили на порции быстро. Покупателей не было, скукота, Малинка то и дело вздыхала.

– Чего ты такой поздний срок указала? Ещё ждать и ждать.

Спорить снова не хотелось, хотелось улыбаться.

– Случайно вышло.

– Случайно?

Сестра косилась на меня и фыркала. Потом облокотилась на прилавок, растянулась по нему, как разморённая жарой кошка.

– Он тебе нравится, да?

– Кто?

– Ну, Гордей.

– Не-а.

– Как не-а? Он тебя пригласил, а ты согласилась. Чего согласилась тогда?

На этот вопрос ответа не у меня не нашлось.

– Не знаю, – честно призналась я.

– Нравится он тебе, – захихикала Малинка. – Точно говорю.

Я показала ей язык, чтобы отстала. Не добившись от меня ничего больше, сестра замолчала.

Так, со скукой и нетерпением мы провели последний час в магазине и даже лишних несколько минут задержались – чтобы нас встречали, а не наоборот.

Наши провожатые поджидали на улице у выхода. Когда я заперла дверь и обернулась, Малинка уже стояла возле Всеволода, радостно заглядывая тому в лицо. Всеволод, кажется, хмурился.

Потом я поняла, что Гордей подошёл почти вплотную, и вздрогнула, сама на себя рассердившись за это.

– Я рад, что вы не опаздываете. Почти, – сказал Гордей, оглядывая меня и довольно улыбаясь. – Готовы?

– Я вперёд, – окинув нас всех отеческим взглядом, заявил Ярый и пошёл по дороге, вертя головой по сторонам. – Ох уж мне эти праздники деревенские! На первый взгляд все такие правильные да спокойные, а как время за полночь, да все бочки хмельные пусты, так за каждым кустом только и видишь, что…

– Кхе, кхе, – громко откашлялся Всеволод.

Ярый глубоко и печально вздохнул:

– Я и говорю – скукота.

До городской круглой площади идти было недалеко, а сразу за ней – берег, где вечером станут жечь костры и запускать колдовские огни. Я старалась смотреть под ноги, а не на Гордея, который шёл рядом. Рубашка на нём была не такая белая, как у Огния, пояс из тех же ремешков кожаных, зато жилет праздничный – с витым узором из кожаных шнурков. Будь такая у любого парня из деревенских, они его не снимали бы никогда – видна работа мастера, такого же редкого, как мастерица лент, в которые мы с сестрой с первого взгляда влюблены. Об этих лентах забыть не можем. А Гордей будто только вспомнил о жилете своём. На Яром похожая, а Всеволод никак к празднику не готовился, разве что причесался. В общем, собирались на праздник они тяп-ляп, не то что мы – лучшие платья надели да причёски какие смогли красивые сделали.

Я подумала, что было бы смешно наоборот – мы с Малинкой натянули бы, что из сундука выудили на скорую руку, а они бы целый день готовились – и одежду до пылинки вычистили, и у цирюльника побывали, и розовой водой вымылись. Не удивлюсь, если Огний так и сделал.

Смешно стало от этой мысли, жуть.

Малинка и Всеволод шли позади нас и молчали. Но казалось со спины, что одно молчание надутое – это явно сестрица, а второе упрямое – тут тоже гадать нечего.

Ярый пару раз оглянулся на нас, потом покачал головой и заговорил:

– Да… В такой тишине только на похороны ходить. Может, кто-нибудь спросит девчонок, откуда они? Почему одни живут, в услужение почему пошли? Родные их где?

– И правда, – оживился Гордей. – Откуда вы? Где родились и выросли?

Конечно, такие расспросы считаются обычными, о себе все любят поговорить, но не в нашем случае. Я оглянулась на Малинку, делая страшные глаза, чтобы не вздумала рта открывать! А то выболтает сейчас Всеволоду что надо и что не надо!

– Жгучка? – не услышав ответа, переспросил Гордей. – Откуда вы?

Это всё Малинка виновата, что теперь меня так каждый встречный кличет!

– Ожега меня звать! Ожега!

– А мне Жгучка больше нравится, – дразнился Гордей. – Тебе больше подходит.

– Точно, – фыркнул Ярый. – Так откуда вы?

– А вы?

– Мы из города Гнеш, – говорит Всеволод. – Слышали о таком?

– Нет. Все оттуда?

– Ну да, мы с Ярым там родились, Всеволод в другом месте – Болотницы называется. Мы много лет друг друга знаем.

– Откуда?

– Обучались вместе.

– Чему?

– Это допрос? – радостно влезает в нашу со Всеволодом беседу Ярый.

– Да!

– Жгучка, да хватит уже, – тихо тянет за спиной Малинка. – Чего они такого спросили?

В общем-то, ничего, конечно. Гордей поворачивается ко мне, задумчиво смотрит.

– Люди, когда боятся, часто кричат и ругаются. Это потому, что они не знают, как ещё поступить.