Текст книги "Хроника смертельной весны"

– Ценитель! – усмехнулся Георгий.

– Да, выглядело именно так. Попросил копье продать, предложил несусветную сумму.

– Сколько?.. – старлей выказал живой интерес.

– Десять тысяч долларов.

– Mamma mia! – Лежава рассмеялся.

– Как ты сам понимаешь, Жуков категорически отказался. Даже перепугался.

– Естественно. Валютные операции – вплоть до расстрела.

– Росси не настаивал, извинился, попросил разрешения сфотографировать раритет и ушел. Улетел из СССР тем же вечером.

– Это точно, что улетел?

– Справку прислали с пограничного поста в Шереметьево. Улетел, факт!

– Но мог оставить наводку, разве нет? – Георгий поднялся. – Пойду-ка я поспрашиваю у информаторов.

– Считай, я этого не слышал, – отмахнулся Чумак. – Беги, парень…

– Потом Жуков припомнил название этого «исторического общества» – именно «Il vettore». Но больше мы о нем не слышали.

– Кражу раскрыли? – деловито спросил майор.

– Представь себе, раскрыли. Я пообщался с информаторами и один из них дал зацепку на местного квартирного вора – Барсукова Глеба, погоняло, как ты догадываешься, «Барсук». Так вот, Барсука задержали спустя неделю на одной малине, пьяного в хлам. Протрезвев, он сдал барыгу, у которого мы похищенное и обнаружили.

– Дай-ка угадаю. Все, кроме копья.

– Именно! Копье словно испарилось. Доказательств того, что его увез синьор Росси нет, допросить его, естественно, у нас не было никакой возможности, и народному пришлось распрощаться с экспонатом навсегда.

– А Интерпол?

– Забыл, какое время было? Какой Интерпол! Все контакты с подобными спецслужбами сводились до минимума, а Жуков – все-таки птица недостаточно высокого полета, чтобы его имущество объявлять в международный розыск. Так и сгинуло это дохоко.

– Батоно,[168]168
  Уважаемый, господин (груз).


[Закрыть] это все конечно, интересно, но как насчет отпуска? – осторожно поинтересовался майор.

– Две недели. Сегодня позвоню в посольство. И ни слова больше, а то и того не дам!

Виктор по-строевому повернулся и покинул кабинет. Только, когда он оказался за дверью, его рот невольно расплылся в озорной улыбке – две недели – ровно в два раза больше, чем он рассчитывал выцыганить у Лежавы. Нужно быстро накатать заявление и подмахнуть у полковника – пока тот не передумал…

…Но – хочешь рассмешить Бога, поведай ему о своих планах. Истинность этой поговорки Виктор оценил на следующее утро, когда, придя на работу и пролистывая сводку происшествий, понял, что отпуска ему не видать еще долго.

И вновь – Быково. Кто бы мог представить, что всего спустя три месяца он вновь окажется в том проклятом доме. Когда он подъехал к воротам, они оказались закрыты. Коттедж был оцеплен и на территорию его впустили, только тщательно проверив документы. Дальше дело пошло лучше.

– Вызов поступил в 23.45, – рассказывал знакомый старлей. – Хозяин дома вернулся со службы из города. У прислуги вчера был выходной. Ворота на дистанционном управлении. Машина заехала во двор, в доме было темно, свет не горел. Водитель сразу отправился в дом для прислуги – он там ночует, если приходится оставаться у хозяина.

– Водитель тот же, что и три месяца назад? – спросил майор для порядка.

– Как вы догадались? – удивился старлей. – После того случая всю прислугу сменили, и водителя тоже. Предварительно взяли подписку о неразглашении и выкинули вон с выходным пособием. Так что у Грушина новый водила. Букин Юрий Викторович, 1985 года рождения, не судим, холост, без вредных привычек.

– Ясно. Итак, водитель отправился в дом для прислуги.

– Да. Хозяин отпер дверь, зашел в дом. Кухарка оставила ему еду в микроволновке. Он поел, выпил водочки для расслабления…

– Понятное дело, – кивнул Глинский.

– Выпил, значит, водочки и отправился наверх, в спальню. Включил ночник и увидел раздолбанную стену. Мужика чуть кондрашка не хватила. А уж когда он в дыру заглянул… Трындец….

– Так они что, спали в комнате с незаделанной дырой?

– Да нет, спальню очень быстро привели в порядок, отремонтировали в лучшем виде.

– И все же – продолжали спать в комнате, где нашли два трупа?

Старлей задумался – видимо, абсурд подобного поведения просто до сих пор не приходил ему в голову. Потом неохотно произнес:

– Выходит, так. Нервы у мужика железные.

– А у нее?.. У мадам Грушиной тоже нервы железные? Или ее просто спросить забыли, как она к этому относится?

– Скорее всего, – растерянно ответил старлей. – Гадость какая, до меня только теперь дошло.

– Да уж… Хозяина допросили?

– Ага, допросишь его, как же… Нас к нему даже не подпустили. Начальник отделения приехал, только с ним соизволил побеседовать.

– Однако, как кстати прислуги не оказалось дома, – заметил майор.

– Мне тоже так показалось, – согласился старлей. – Думаете, хозяин как-то в этом замешан?

– Выводы рано делать. Тело уже к нам отправили?

– Да, сразу же. Трасологи до сих пор работают. Дом огромный, пока все осмотрят…

Глинский кинул взгляд на часы – половина одиннадцатого.

– Где они?..

– В подвале, – сказал старлей и добавил: – Пойдемте, я покажу.

Трасологи были свои, с Петровки. Виктор коротко поздоровался с ними и спросил:

– Есть что интересное?

– Обычный набор отпечатков, – ответили ему. – В дом проникли скорее всего, разбив на кухне окно. Шарахнули чем-то тяжелым, металлической трубой или ломом – грубая работа. Видимо, злоумышленники не стремились работать тихо. Хотя обставлено как ограбление, и кое-что пропало.

– Что именно?

– Вот, читай, – и Виктору вручили список.

«Перстень с бриллиантом 1.25 карата, серьги шпинель с бриллиантами, жемчужное колье, наличные деньги в сумме 120 тысяч рублей».

– Значит, все же ограбление? И убийство произошло случайно?

Разве мог майор представить, разговаривая с улыбчивой силиконовой Маней, что ее постигнет почти такая же страшная участь, как и чету Гавриловых. О нет, ее смерть не могла быть просто случайностью. Скорее всего, грабеж – просто прикрытие.

– Ценности лежали в сейфе?

– Нет, по словам господина Грушина, драгоценности подобного рода жена хранила в комоде, а деньги в сумочке, вернее, в кошельке.

– Сто двадцать тысяч в кошельке? – поразился майор.

– Грушин оставил жене «на хозяйство». Прислуге заплатить.

– И на сколько это человек?

– Горничная, кухарка, садовник и дворецкий. Следовательно, на четверых.

– Так-так… Предположим, что дом все-таки собирались ограбить.

Предположим также, что преступник или преступники неопытные и поэтому не позаботились о тишине. Тогда получается, что хозяйка их застукала, и они ее убили.

– Нет, исключено.

– Что так? – майор сам был в этом уверен, но ему хотелось, чтобы кто-то еще высказал подобную идею.

– Исходя из того, как ее убили.

– Кстати, как?

– А вот здесь и начинается самое интересное. Ее удавили шнурком.

– Что?

– Грушину удавили шнурком от ботинка ее мужа.

– Черт подери!

Именно так была убита Ясмин Гаврилова. Александр Гаврилов, ее муж, задушил несчастную шнурком от собственных ботинок, дабы избавить от страданий.

– Ее задушили, а потом втиснули в дыру, – вмешался старлей. Видимо, ему очень хотелось поучаствовать в расследовании подобного масштаба. – Я тут все на телефон сфоткал…

– Показывай!

Не-ет, конечно, это выглядело совсем по-иному. Из дыры в стене – гораздо меньшего размера, нежели в прошлый раз, примерно полметра диаметром была видна пышная Манина грудь. Еще одна фотография, уже с гораздо более близкого расстояния – Маня была втиснута в стенную каверну, точно в гробницу – в разорванной одежде, растрепанная, с закушенным синим языком. Голубые глаза были выпучены так, словно вот-вот выпадут из орбит.

– Жуть какая, – пробормотал майор.

– Жуть, – согласился старлей. На этой жизнерадостной ноте они поднялись из гаража на первый этаж, в гостиную.

– Кто-то меня преследует, – господин Грушин развалился на диване цвета топленого молока – том самым, на котором Маня не так давно поила майора кофе. Нынче кофе его никто не угостил. Даже сесть не предложили. Хозяин дома вяло моргал водянистыми глазами и сокрушенно мотал лысоватой головой. – Кто-то меня преследует, – повторял он как заведенный.

– Кто бы это мог быть? – Глинский решил, что должность вполне позволяет ему устроиться в кресле напротив.

– Не понимаю вашего сарказма! – возмутился Грушин. – Это же совершенно очевидно! Сначала мне подсунули два трупа, а теперь задушили жену! Бедная, бедная моя Машенька!

– Вы кого-нибудь подозреваете? – дежурно поинтересовался майор.

– Врагов у меня много, – чиновник оттянул воротник рубашки, будто ему было трудно дышать. – А уж недоброжелателей – имя им – легион…

– Но при чем тут ваша жена?.. – пробормотал майор, но чиновник его услышал:

– Да ты что, майор? – взвизгнул он, – Все знают, как я любил Машеньку! Я раздавлен! Я уничтожен!..

– Но, насколько я понимаю, ваш дом ограбили, – примирительно заявил Глинский. – Есть ли повод говорить о политических интригах?

– Да разве ж это ограбили?! – воскликнул Грушин. – Дешевые цацки и месячная зарплата прислуги! Идите за мной!

Он подскочил, и, сделав приглашающий жест, проследовал в соседнюю комнату, оказавшуюся кабинетом – с мебелью красного дерева, тяжелыми гобеленовыми портьерами и бронзовыми светильниками. На стенах – небольшие темные картины в золоченых массивных багетах – очевидно, старых мастеров. Грушин снял одну из них. Глинский успел заметить нимфу в прозрачных одеждах на берегу вечернего озера. За нимфой прятался сейф.

Чиновник набрал комбинацию цифр, замок щелкнул, и дверца распахнулась. В глубине сейфа профессиональный взгляд Виктора успел зацепить папки с документами, несколько пачек банкнот ярко розового цвета. Тем не менее, Грушин вытащил из сейфа только большую деревянную шкатулку. Поставил ее на письменный стол и открыл: она оказалась заполнена бархатными футлярами. Он начал открывать их один за другим – от сверкания бриллиантов у Виктора зарябило в глазах: – Вот, майор, вот… Это все мои подарки Машеньке. Вот это – драгоценности, а то, что сперли – это так… бижутерия.

– У вашей жены, кроме вас, есть наследники?

– Сестра, – кивнул чиновник. – Ольга.

«Да, Оленька… Я бы хотела приехать, но не смогу, мой хороший… Никак не получится… Тут такое несчастье…» Виктор вспомнил, как Маня шепталась по телефону, когда он спустился из спальни с разложившимися трупами в стене, и как быстро она прекратила разговор.

– Где она живет?

– Понятия не имею. Я категорически запрещал Машеньке общаться с ее жалкой родственницей.

– Жалкой?

– Нищей.

– Она – бомж?

– Да вы что?! Я бы в жизни не женился на Машеньке, будь это так. Она просто… просто… просто никто.

– Что значит – никто?

– Никто – это значит, никто! Инвалид, по-моему.

– Ну, инвалид – не проститутка, не воровка, – трезво заметил Виктор.

Грушин отмахнулся раздраженно: – Это принципиально? Все равно, ваш вопрос не относится к делу – все ценности приобретены на мое имя. Так что наследства после Машеньки – пшик! – он щелкнул пальцами.

– Мне нужен адрес ее сестры, – Глинский вытащил блокнот.

– У меня его нет, – отозвался Грушин высокомерно.

– Где мобильный телефон вашей жены? – спросил Виктор.

Грушин, не удостоив его ответом, позвонил в серебряный колокольчик, и мгновенно на пороге выросла горничная – пожилая женщина с суровым лицом – более похожая на классную даму, нежели на прислугу.

– Августа Яковлевна, – обратился к ней Грушин. – Где телефон Марии Павловны?

– Следователь забрал, – ни на мгновение не задумавшись, ответила горничная.

– Я могу побеседовать с людьми, которые у вас работают? – спросил Виктор, когда за горничной закрылась дверь.

– Разумеется, вся прислуга ответит на ваши вопросы.

– Почему вы уволили весь штат после… ну, после того, как в вашей спальне нашли убитых?

– Несколько раз я заставал их шушукающими на эту тему, – злым голосом ответил Грушин. – Это неприятно. Счел за благо уволить всех – дабы никому не обидно было.

– Мария Павловна не возражала?

– С чего бы ей возражать? Какая ей разница, кто подает ей кофе в постель? – скривился Грушин.

… – Спала до двенадцати, потом наводила красоту и уезжала по делам, – поджав губы, процедила горничная.

– По каким именно?

– Да откуда же мне знать?.. По магазинам, по клубам. Мне не докладывала.

– Она хорошо к вам относилась?

– А с чего бы это ей ко мне плохо относится?.. Я исполняю мои обязанности идеально.

– Не сомневаюсь, – мило улыбнулся Глинский. – И все же?..

– Мария Павловна ко всем хорошо относилась, – наконец, мышцы лица Августы Яковлевны отпустила судорога, и она чуть улыбнулась. – До идиотизма.

– Вот значит, как, – задумался Виктор. – А сестру ее вы когда-нибудь видели?

– Я даже не знала, что у нее есть сестра, – удивилась горничная. – Сюда она не приходила. Вадим Иванович терпеть не может посторонних в доме.

– Ничего подозрительного за последнее время в доме не происходило? Ссоры, конфликты?

– Конфликты – с кем? – горничная нахмурилась.

– Например, между супругами, – пояснил майор спокойно.

Выражение лица женщины стало ледяным: – Вы на что намекаете?

– Я ни на что не намекаю. Я задал конкретный вопрос – между супругами происходили ссоры?

– Нет! – отрезала она. – Ничего подобного никогда не слышала и не видела.

«Пять отрицаний в одном ответе, – машинально подумал майор. – Однако, как категорично».

Беседа с дворецким оказалась такой же бесплодной – тот тоже ослеп и оглох, да и говорить особого желания не имел. А вот водитель, помявшись, признался, что чаще возил хозяйку вовсе не по клубам и стилистам, а по одному и тому же адресу в Южном Тушино, в убогую хрущобу на Химкинском бульваре. Он всегда ждал ее в машине, а она никогда дольше полутора часов там не задерживалась. Выходила и садилась в «Мерседес» грустная, иногда со слезами на глазах…

Чуть позже, пробив номер, по которому Маня звонила чаще всего, Виктор выяснил, что в клоповнике проживала Топильская Ольга Павловна, 1992 года рождения, прикованная к инвалидной коляске – родная сестра Марии Павловны Грушиной.

… – Ольга Павловна? – Глинский зашел в квартиру. Это и квартирой трудно было назвать – клетушка метров шестнадцать, включая туалет и кухню. Бледная, почти прозрачная девушка в инвалидной коляске с трудом разворачивалась в крошечной комнате, в которой из мебели помещались лишь узкая кровать, компьютерный стол и стенной шкаф. Напротив кровати висел небольшой плазменный телевизор – не из дорогих.

– У меня плохие новости, – майор старался не смотреть на девушку.

– Что-то с Маняшей? – голос ее дрогнул.

– Откуда вы знаете? – нахмурился майор.

– Она умерла? – майор, чуть помедлив, кивнул.

Ольга закрыла лицо ладонями и плечи ее затряслись: – Я чувствовала, что-то должно случиться.

– Ее убили. Мне жаль.

– Маняша! Бедная моя Маняша! Как это случилось?..

– Когда вы виделись с сестрой последний раз? Ольга Павловна, постарайтесь взять себя в руки и помочь нам.

– Да, да, конечно… – Ольга качала головой, не в силах поверить скорбной вести. – Маняша приезжала вчера. Посидела с час и уехала. Денег оставила.

– В каком она была настроении?

– Да в каком же она может быть настроении? Как всегда – пыталась улыбаться, но улыбка получалась вымученная…

– Отчего ж так? Как я понимаю, жизнь у нее была вполне благополучная – богатый дом, влиятельный муж.

– Да вы не знаете, о чем говорите! – воскликнула Оля. – Жить с таким человеком, как Грушин…

– Что ж с ним не так?..

– Все с ним не так! – горько констатировала девушка. – Грубый, скупой, жестокий.

– В чем же выражались все эти замечательные качества? Он ее бил?

– Об этом я ничего не знаю, – Оля покачала головой. – Она никогда не жаловалась на побои.

– А на что же она жаловалась?

Ольга помолчала: – Он совсем ее не замечал. Как если б она была мебелью. Ночью пользовался ею, отворачивался и засыпал.

– Вы в курсе, что в их спальне нашли трупы?

– Да, конечно, Маняша мне рассказала. Она очень боялась оставаться в той комнате, ее трясло от страха.

– Разве? – поднял брови майор. – Но после ремонта она продолжала там спать.

– Да. Ее муж настаивал. Она просила его, умоляла перенести спальню в другое место, но он и слышать не хотел.

– Непонятное упрямство. Ему совсем было плевать на ее чувства?

– Я не знаю, – прошептала Оля и снова заплакала. – Что же теперь будет?

– Она никогда не жаловалась, что ей кто-то угрожает? У нее были враги?

– Господи, да какие враги? Маняша была добрейшим человеком, мухи не обидела…

Виктор вспомнил первую встречу с Маней – несмотря на бьющую через край гламурность, она и на него произвела именно такое впечатление – простая и добрая. «Да, Оленька… Я бы хотела приехать, но не смогу, мой хороший… Никак не получится… Тут такое несчастье». Действительно – кому понадобилось убивать, да еще таким зверским образом, глуповатую и добродушную мадам Грушину?

Его отвлек телефонный звонок: – Мы тут просмотрели материалы видеонаблюдения, – объявил Зимин. – Интересная очень картина вырисовывается. Похоже, мы раскрыли дело.

– Замечательно, – обрадовался Виктор. – И кто же это?

– Имени не назову, но камера дает прекрасное изображение – лицо видно очень отчетливо.

– Чье лицо?

– Того, кто в одиннадцать часов вечера проник на территорию коттеджа, разбил стекло и залез в дом.

– То, что он залез в дом, не означает, что он убил Грушину, – буркнул майор и поперхнулся, заметив, как смертельно побледнела Оля. Он попрощался с Зиминым.

– Итак, продолжим… Горничная, да и другие работающие в доме, утверждают, что ни ссор, ни конфликтов между вашей сестрой и ее мужем не было.

– Не было. Какие могут быть конфликты между хозяином и собакой? Нет, не собакой. Между хозяином и канарейкой в клетке?

– Хорошо, поставлю вопрос по-другому. Он ее любил?

Ольга резко развернула от него инвалидную коляску и, крутя колеса тонюсенькими пальчиками, подъехала к окну. Нервно схватилась за голубую пластмассовую лейку и принялась поливать хиреющие на подоконнике фиалки.

– Откуда мне знать, любил ли Вадим Маняшу? – наконец проговорила она. – Он мне не исповедовался.

– А она – его?

– Да, любила, – ответ последовал незамедлительно. – Иначе бы она не вышла за него замуж.

– А силиконовые губы… и все остальное… это чья была идея?

– Да при чем тут Вадим? Вы разве не знаете, что Маняша принимала участие в реалити-шоу? Там без силикона никак нельзя, даже до кастинга не допустят. Так что Вадим клюнул… – Ольга осеклась.

– Грушин клюнул уже на готовый продукт, – пробормотал майор.

– Да как вы смеете? – гневно воскликнула Ольга. – Как вы смеете называть мою несчастную сестру – продуктом?!

– Простите, – смешался Виктор. – Просто оговорка.

– Убирайтесь! – тихо приказала Ольга. – Убирайтесь вон!

– Вам придется со мной поговорить.

– Попробуйте меня заставить, – с горечью усмехнулась Ольга. – Уходите!

На лестнице невыносимо воняло мусоропроводом и кошками. Майор по-дайверски задержал дыхание, кубарем скатился вниз и вылетел пулей из подъезда.

… – Мамочка, мамочка! – всхлипывала Тони. – Я хочу к мамочке…

Ей было холодно и страшно – ее вновь оставили одну. Но сейчас она хотя бы могла плакать – когда с ней находился тот отвратительный человек – она боялась издать хоть какой-то звук – он сразу же начинал говорить с ней неприятным ласковым голосом: «Плохая девочка, я накажу тебя. Поставлю в угол на соль. Тебя когда-нибудь ставили голыми коленками на соль?» С Тони никогда не делали ничего подобного – ее вообще никогда не наказывали. Просто что-то менялось в голосе папа и мама, и Тони понимала: ее поведение оставляет желать лучшего.

В комнате, где держали девочку, было темно. Дневной свет робко проникал через крохотное круглое оконце под самым потолком. Когда же солнце садилось, комната погружалась в непроглядный мрак – в ней не было ни одной лампочки. Тони чувствовала себя, точно в могиле, сердечко ее немело от безысходной тоски и унылого ужаса.

Где-то капала вода – будто отмеривала секунды ее жизни. Иногда Тони принималась их считать, сбивалась и начинала вновь. От монотонности этого занятия она засыпала, потом просыпалась – иногда от голосов, иногда от ударов колокола. В последнем случае у нее начинала болеть голова – ей казалось, что тяжелый звон вбивает ей в голову гвозди – и она вновь начинала плакать, только слез уже не осталось и она просто хныкала.

Но больше одиночества Тони боялась, когда в комнату заходил тот человек. Он ласково разговаривал с нею, а когда она молча опускала голову, чтобы не встречаться с ним глазами, хватал ее за щеки и повторял: «Смотри мне в глаза, маленькая дрянь!». Наталкиваясь на его масленый взгляд, она опускала глаза и не отрываясь смотрела на кулон, видневшийся в распахнутом вороте его рубашки – буква «А» в руках летящего ангела. Тони было до дрожи страшно, так, что она боялась описаться. Ничего в этом человеке не было жуткого – встреть она его на улице – внимания б не обратила – но его вязкий голос пугал ее невозможно.

Еду ей приносила женщина – та двигалась тихо, никогда с Тони не разговаривала, только гладила ее по волосам. Она же приносила ей теплую воду, помогала умываться, ждала, пока девочка почистит зубы. Иногда женщина завязывала Тони глаза, и за руку вела куда-то, после чего Тони оказывалась в сырой душевой. Там женщина, не произнося ни слова, купала ее, мыла ей голову… А потом отводила обратно в страшную мрачную комнату, вновь гладила по голове и оставляла одну. Тони хотелось вцепиться в руку женщины и умолять не бросать ее, но она призывала всю свою детскую гордость и удерживалась от этого страстного желания – и девочка забиралась на жесткую кровать, накрывалась с головой одеялом и снова плакала. Только бы ее никто не услышал… Мама, мамочка… Папа… Где вы?.. Почему меня бросили?..

– Покажи с начала, – Виктор в который раз просматривал материалы видеонаблюдения. И в который раз удивлялся легкомыслию человека на экране: по виду он не был похож на гопника – средних лет мужчина, ничем не примечательный – такого увидишь в метро, скользнешь по нему глазами и не запомнишь.

– Ты показывал это Грушину? – поинтересовался майор у Зимина.

– А как же! И ему, и всей прислуге.

– И что?

– Садовник признал в нем хахаля горничной.

– Что-о? – Виктор вспомнил чопорную Августу Яковлевну. – Что за бред?

– Бред – не бред, а сама горничная отпирается, как партизанка на допросе.

– Ты ее отпустил?

– Я что, больной? Сидит в допросной. Хочешь пообщаться?

– Еще как!

… – Повторяю – как давно вы знаете этого человека?

– Я его не знаю, – губы горничной дрожали. – Нехорошо, молодые люди. Я вам в матери гожусь.

– Августа Яковлевна, – тяжело вздохнул майор, – поймите, наконец – этот человек – скорее всего – убийца. А вы свидетель. Угадайте-ка, кто будет следующим?

– Нет, нет! Этого не может быть! – горничная, наконец, разрыдалась. – Левушка такой добрый, такой хороший…

– Кто-кто? – у майора отвисла челюсть. – Как вы его назвали?

– Левушка… Он немного моложе меня, а полюбил. Вы не понимаете, какое это счастье для женщины моих лет?

– Ну, почему же не понимаем? Очень даже понимаем! – Виктор с готовностью кивнул. – Как фамилия Левушки? Или вы не знаете?

Августа продолжала рыдать, закрывая лицо отороченным кружевом белоснежным носовым платком.

– Имя? – каменным голосом повторил майор.

– Он хороший… Я не хочу, чтобы у него были неприятности…

– Имя, Августа Яковлевна! Или вы хотите провести ночь в камере предварительного… – майор не успел закончить фразу, как та выкрикнула:

– Рыков! Лев Петрович Рыков!

– А ну-ка выйдем! – схватив напарника за рукав кителя, Виктор выволок того из кабинета. – Это не папаша Рыков, видно невооруженным взглядом.

– Конечно, нет.

– Кто мог назваться его именем, как думаешь?.. Есть идеи?

– В голову приходит только одна.

– И мне тоже. Но Рыков-младший длинный, с меня ростом, если не выше, а тот, который на фото – среднего роста. Но ведь он не Пупкиным назвался, и поэтому – дуй сейчас же к Рыкову-старшему. Покажи фото подозреваемого, допроси по всей форме на предмет знакомства с горничной, четой Грушиных и алиби на момент убийства. У самого алиби проверить, о результатах доложить срочно. Ясно?

Виктор вернулся в кабинет, где продолжала всхлипывать Августа: – Он что-нибудь рассказывал о себе?

– Да, говорил, что вдовец, работает в Министерстве иностранных дел. Он очень акцентировал тот момент, что его жена умерла, и я считала это авансом.

– Как, по-вашему, сколько ему лет?

– Лет сорок. Сорок пять от силы.

– Да будет вам известно, уважаемая Августа Яковлевна – настоящему Льву Петровичу Рыкову шестьдесят пять лет.

– Что значит – настоящему?

– А то и значит. Вас подло обманули. И покрывать вам этого человека нет никакого смысла. Скорее всего, именно он убил вашу хозяйку. Вспоминайте все, что знаете о нем. Как вы с ним связывались?

– Созванивались. У меня есть номер его мобильного. Вот! – Августа продиктовала Глинскому номер. Виктор скинул его Жене «Пробей срочно!»

– Когда в последний раз виделись?

– Два дня назад. Мы ходили в кино.

– Августа Яковлевна! Нет ли у вас какой-нибудь вещи, которую он держал в руках?

Она сначала горько покачала головой, а потом встрепенулась: – Он мне цветы подарил! Они так красиво упакованы, что я не стала их разворачивать. Так, в бумаге, в вазу и поставила.

– Букет мы изымем.

– Как жаль…

– Августа Яковлевна, поверьте мне, цветы – это последнее, о чем вам следует сейчас сожалеть.

– Вы хотите сказать, что Левушка меня убьёт?

– Никакой он не Левушка.

– Для меня он – Левушка, – горько возразила горничная. – Все же не могу поверить…Он музыку любит, мы с ним на концерт ходили.

– Когда?

– За пару дней до убийства Марии Павловны.

– Кто покупал билеты?

– Левушка и покупал, – хлюпнула носом Августа Яковлевна.

– Куда ходили?

– В музыкальный центр на Арбате. «Венгерские танцы» и скрипичный концерт Брамса.

Виктора осенило: – Говорите, сам… Левушка покупал билеты? Лично или по Интернету?

– Я не знаю…

– Места, где вы сидели, можете вспомнить?

Женщина напряглась: – Где-то… где-то в середине.

– В середине чего?

– В середине зала…. Я не помню! – разрыдалась она.

– Может, покажете?..

Она помотала головой: – Нет, нет…. Не смогу. Вы разрушили мою жизнь…

– Я? – искренне удивился Виктор. – Вам не следовало быть такой доверчивой и впускать в свою жизнь малознакомых людей.

– Конечно! – с горечью воскликнула Августа. – Люди вообще доверчивы. Только одним это сходит с рук, а другим приходится расплачиваться!

– Что вы имеете в виду? – нахмурился майор.

Женщина насупилась и упрямо отвернулась, но Глинский не спускал с нее настороженного взгляда: – Августа Яковлевна, – с недвусмысленной угрозой произнес он. – Вы же не хотите, чтобы я привлек вас к уголовной ответственности за сокрытие фактов?

– Меня? Но я ничего не знаю!

– Знаете, знаете! Только говорить не хотите.

– Я знаю только, что жена Вадима Ивановича готовилась совершить убийство! – выпалила она и майор даже подскочил: – Что?

– Убийство, – уже тише повторила горничная.

– С чего вы взяли?

– Я слышала, как она говорила по телефону.

– С кем?

– Понятия не имею. Но из сказанного было понятно, что эта финтифлюшка затеяла! – Августа уже не скрывала неприязни к хозяйке.

– Что конкретно вы слышали? – продолжал настаивать майор.

– Не могу вспомнить… Что-то про пистолет, который ей обещали и патроны… Да, она говорила, что больше ждать не может.

– Когда именно вы слышали разговор? В какой день, во сколько?

– Точно не скажу. Примерно за неделю до того, как ее убили.

– Она по сотовому разговаривала?

– По-моему, да.

…Виктор отпустил Августу. На всякий случай, оформил за ней наружку и отправился на Арбат. Как он ожидал, в концертном зале оказались камеры, и он смог легко определить, где сидела Августа и ее подозрительный кавалер – партер, ряд восьмой, места 16 и 17. Быстро определили, кто и когда приобрел эти билеты – через Интернет, с помощью платежной карты. Покупателем оказался Роман Горский, сорока двух лет, вдовец, проживающий в двухкомнатной квартире в спальном районе Жулебино и работающий агентом по недвижимости в одном из крупных московских агентств. Не теряя времени, Виктор выехал с опергруппой на захват.

…Дверь им открыл тот самый человек, которого запечатлели камеры с периметра коттеджа, и из концертного зала. Он, казалось, ничуть не удивился, увидав на пороге своей квартиры отряд служивых людей. С автоматами наперевес.

– Здравствуйте, Роман Геннадиевич, – с улыбкой поприветствовал его Виктор. – Я – майор Глинский из отдела убийств.

– Следователь по особо важным делам Сергеев, Следственный комитет, – раздалось из-за могучих фигур в бронежилетах. – Разрешите войти?

– Да, разумеется, – Горский сделал шаг в сторону, и группа ввалилась в квартиру. – Я вас ждал.

– Да неужели? – искренне изумился майор. – Что ж, надеюсь, мы не заставили вас ждать долго.

– Проходите, – хозяин провел их в комнату. – Только ноги вытирайте.

Почему бы и не вытереть? Виктор несколько раз шаркнул подошвами ботинок по коврику в прихожей и последовал за Горским. Группа захвата ручейком потянулась за ним. Они оказались в небольшой гостиной – два кресла, диван, журнальный стол и – шкафчик для икон в углу подле окна. Киот был высокий, резной, с подернутыми пылью стеклами.

– Итак, Горский Роман Геннадиевич? – для проформы повторил Глинский.

Мужчина покорно кивнул.

– Вы задержаны по подозрению в ограблении и убийстве Марии Павловны Грушиной, – объявил Сергеев. – Вы имеете право на адвоката и имеете право хранить молчание.

– Я знаю, – уронил Горский. – Адвокат – это хорошо.

– Хорошо? – удивился майор. – Так вам нужен адвокат или нет?

– Конечно, – Горский опустился в кресло. – Вы будете обыскивать квартиру?

– Непременно, – следователь протянул ему постановление. – Ознакомьтесь.

Тот равнодушно скользнул глазами по бумаге: – Ознакомился.

– Пригласите понятых, – приказал майор. Тем временем, озадаченный поведением подозреваемого, следователь поинтересовался: – Так вы признаетесь, что ограбили и убили Грушину?

– Признаю. Зачем же отрицать очевидное? Драгоценности и деньги в комоде, можете забрать.

Следователь выдвинул верхний ящик старенького комода. На дне, под аккуратно сложенным бельем и носками оказался желтый пакет из супермаркета, а в нем – завернутые в платок украшения Марии Грушиной и пачка денег – ровно сто двадцать тысяч.

– Не понимаю, – покачал головой Сергеев. – Зачем было ее убивать?

– Как – зачем? Я хотел ограбить дом, но тут появилась эта губастая блондинка.

– Позвольте, – вмешался майор, – что за нужда была раскурочивать стену?

– Там недавно нашли замурованные тела, – спокойно пояснил Горский. – Я решил – может, удастся обставить все так, словно убийца тех людей вернулся на место преступления?

– Что за глупость? – поразился следователь.

– Глупость, да, – вздохнул покорно Горский. – Теперь я понимаю.