Текст книги "Одолевая дьявола"

Глава тринадцатая. Смерть придет на рассвете. Часть первая

Однако воплотиться в жизнь нашим намерениям не дали. Едва мы с Дайром спустились по широким каменным ступеням, ведущим в сад, как моя патронесса, словно не без умысла избрав самый неподходящий для этого момент, показалась в дверях. Точно неким шестым чувством ощутив ее появление, я бросила быстрый взгляд за спину, чтобы увидеть, как недовольно щурясь от ярких солнечных лучей, женщина мгновение или два оглядывала опустевший балкон, прежде чем ее взор переместился на наши фигуры. Понимание того, что столь многообещающая прогулка не состоится, наполнило душу разочарованием; всецело отдавшись приятной беседе, я, пусть и ненадолго, но все же сумела отодвинуть на задний план тот кошмар, в который превратилась моя жизнь за последние недели. И потому возвращение обратно в реальность получилось особенно болезненным. Кроме того, легкая укоризна, промелькнувшая во взгляде леди Коррив, вдруг напомнила о позабытых правилах приличия, которыми я столь явно пренебрегла, находясь в компании постороннего молодого человека безо всякого сопровождения.

Дайр любезно поприветствовал почтенную вдову, с которой, по всей видимости, был неплохо знаком: неодобрение во взгляде пожилой леди хоть не исчезло полностью, однако заметно смягчилось. Царственно улыбнувшись в ответ, она даже позволила втянуть себя в небольшой диалог, благодаря чему я сумела выяснить, что у них с Дайром имелся общий знакомый, который по состоянию здоровья вынужден был в свое время оставить королевский двор. Громогласно заверив, что у некого отца Уилуса все в порядке, юноша поспешил откланяться, сославшись на чрезвычайную загруженность. Бросив на прощание извиняющийся взгляд, Дайр растворился в гуще зелени, что лишний раз напомнило мне о несбывшихся планах приятного знакомства с садом.

Вопреки тайным опасениям, почтенная леди воздержалась от явного выказывания неодобрения легкомысленности моих поступков. Вместо этого она лишь лукаво погрозила мне морщинистым пальцем, пробормотав при этом себе под нос что-то о забавах молодости, после чего завела ничего не значащую беседу о преимуществах дворцовой жизни, которую затем продолжила уже в карете. Мои ответы ограничились лишь сдержанными репликами, которых оказалось достаточно для поддержания видимости разговора. Собеседницу это более чем устроило – ее разговорных талантов с лихвой хватило на нас двоих, потому мои мысли были как никогда далеки от темы беседы. Я с трудом заставляла себя кивать головой в такт пространным рассуждениям маркизы, надеясь, что взгляд не выдаст охватившую меня задумчивость.

Через несколько томительных минут наша поездка наконец-то подошла к концу. С облегчением распрощавшись с леди Коррив, я не забыла поблагодарить ее за проявленную доброту и заботу, чем заметно польстила вдове. Преисполнившись энтузиазмом, в ответ она даже пообещала и впредь брать меня с собой, после чего величаво покинула экипаж, опираясь на услужливо поданную руку слуги.

Я последовала ее примеру, с наслаждением ощутив под ногами ровную поверхность двора, залитого теплыми лучами дневного светила. Но желание задержаться здесь подольше растаяло без следа под прицелом жадных взглядов многочисленной прислуги, которая откровенно отлынивала от работы, увлеченная животрепещущим обсуждением последних новостей и сплетен. При моем приближении разговоры поутихли, но я успела перед этим раз или два расслышать собственное имя среди гула оживленных голосов. Старательно игнорируя столь пристальное внимание, я направилась во дворец, мимоходом успев отметить, как в толпе притихших девушек и юношей мелькнула знакомая рыжеволосая головка.

Это случайное открытие наполнило душу облегчением – раз Милуша находилась сейчас в окружении приятелей, очевидно, что в комнате меня ожидает столь необходимое и желанное одиночество, в чьей компании я отчаянно нуждалась с самого приезда во дворец.

Однако на деле все оказалось не так просто.

Спустя какое-то количество времени, изрядно поплутав и порядком утомившись, я все еще находилась в процессе поиска собственных покоев, уже не чая добраться до них без посторонней помощи. В голове все чаще мелькала позорная мысль вернуться к началу пути и обратиться за подсказкой к кому-нибудь. И только лишь упрямая гордость не дозволила сделать этого, заставив раз за разом, проклиная собственную память и неумение ориентироваться в пространстве, петлять по одинаковым в своей серости коридорам.

Наконец, удача все же улыбнулась мне, когда я уже совсем, было, отчаялась: в самом конце очередного ответвления вдруг мелькнула заветная дверь, при виде которой в первую секунду я подумала, что это обман зрения. К счастью, страхи не подтвердились, и комната оказалась вполне реальной, а главное, совершенно безлюдной. Наслаждаясь долгожданным покоем и тишиной, я без сил упала на кровать, даже не потрудившись переодеться. Мысли мои, точно отпущенные на волю рысаки, устремились к самому важному событию, что особняком стояло среди прочих событий этого утра.

Я никогда прежде не имела сомнений в том, что дьявол не позволит мне так легко ускользнуть от его бдительного взора. Но и в самом страшном сне не могла предположить, что ему станут доступны мои мысли. Как теперь, оглядываясь во времена своего пребывания в его логове, мучительно не краснеть, зная, что все мои страхи, сомнения и тайны уже тогда не представляли для него секрета?

Его заверения в спасительности близкого расстояния были слишком слабым утешением, чтобы я могла в них верить. Неужели одного того, что я находилась в абсолютной зависимости от его воли, было недостаточно, коль скоро он посягнул на последнее, что еще оставалось в относительной недосягаемости от его темной власти. И возможно ли было обуздать собственные мысли, чтобы впредь ни одна из них не смогла бы стать для дьявола лазейкой к моей душе? Огорченно вздохнув, я перевернулась на живот и подперла руками голову.

А вдруг уже слишком поздно для подобных метаний? Может статься, все это есть прямое следствие заключенного договора и, одновременно, первый знак грядущих неотвратимых изменений после соприкосновения с миром тьмы?

Эта внезапная мысль оставила после себя горькое послевкусие – до этого момента я еще никогда с такой ясностью не задумывалась, что ожидает меня в конце. Исход нашей с повелителем игры предопределен заранее – я могла сколь угодно храбриться в беседах с ним, но солгать самой себе было невозможно: для меня не существовало путей спасения. Мой противник был слишком умен и коварен, а мне недоставало ни опыта, ни умений, чтобы сражаться. Да и я не знала, возможно ли это – одолеть дьявола? И если да, то с помощью чего? Обычное оружие было бессильно – впрочем, едва ли физические методы борьбы могли хоть как-то помочь в схватке с самой первоосновой зла, его главным сосредоточением.

Вера могла бы стать надежным союзником, да вот только мне всегда недоставало смирения и добродетели. Посчитают ли надобным небеса помочь, коль в душе моей нет должного трепета перед религией и всем, что с ней связано?

Однако вопреки этим рассуждениям в речах священнослужителей всякий раз подчеркивалось, что Господь не оставляет детей своих в беде; что каждая просьба, каждая душа, что искренне взывает к нему, не остается без ответа. Точно в подтверждение этого в памяти моей ненароком всплыло недавнее воспоминание – черное и белое, две стихии, слившиеся воедино в яростном сражении. Разве одно то, что за меня уже однажды вступались светлые силы, не значило, что им небезразлична моя судьба? А раз так, то выход обязательно должен был существовать, главное – не отчаиваться и продолжать верить.

Этого радостного задора хватило ненадолго. Очень скоро мысли вновь вернулись к утреннему происшествию, отчего возбуждение схлынуло само по себе, и я принялась вспоминать все детали случившегося разговора, заново проживая каждую его минуту.

Интересно, а возможно ли было мне самой первой заговорить с Дьяволом?

Несмотря на весь ужас, который в первое мгновение внушила эта случайная идея, я не смогла от нее отмахнуться. Возможность вести беседы с повелителем ночи, при этом не наблюдая его перед глазами, казалась очень заманчивой.

Жалкие попытки справиться с искушением ни к чему не привели: предательская мысль уже прочно пустила корни, заманив меня в свои сети. Осознав, что дальнейшее сопротивление ни к чему не приведет, я сдалась и принялась действовать.

Набрав в легкие воздуха для храбрости, я закрыла глаза и неуверенно произнесла куда-то в пустоту:

– Вы меня слышите?

Однако господствующая в комнате тишина, потревоженная моим голосом, спустя мгновение уже вновь воцарилась в своих владениях, недовольным звоном отозвавшись в ушах.

Прождав так несколько секунд, я открыла глаза и недовольно поджала губы от разочарования: отчего-то эта несправедливая теория действовала только в отношении пожеланий мужчины, напрочь игнорируя мои собственные предпочтения! Я так устала от собственного бессилия в обычной жизни, что эта маленькая неудача неожиданно всколыхнула в душе целый вихрь негодования на жалкую себя, бесстыдницу-судьбу и самого дьявола.

Впрочем, долго предаваться унынию я не умела.

Убедившись, что внутренние сетования не приносят облегчения, я приняла сидячее положение и крепко призадумалась: что же было сделано не так?

– Ты просто неправильно начала, – внезапно послышался знакомый голос. Несмотря на то, что еще минуту назад я вполне была готова его услышать, сердце все равно привычно пропустило удар, после чего стремительно забилось с новой силой.

Вслед за краткой вспышкой испуга, я вдруг почувствовала прилив невольной радости – значит, я все сделала верно, и эта странная, необъяснимая связь действительно работает в обе стороны!

– Что вы имеете в виду? – все еще неуверенно, но уже без примеси страха осведомилась я, поднявшись с кровати и направляясь к окну. Непривычное нетерпение бурлило в крови, требуя дать ему выход.

– Ты неправильно ко мне обратилась, – в отличие от буйства чувств, клокочущих внутри меня, голос дьявола был как никогда спокоен и даже в некоторой степени апатичен – точно ему самому наша беседа не доставляла никакого интереса.

Выбросив из головы лишние сейчас размышления, я озадачилась прозвучавшим в моей голове ответом. Как же он желал, чтобы я его называла?

– Ваше дьявольское величество?

Моя робкая попытка сарказма осталась без внимания, потому как дьявол с ощутимым холодом в голосе пояснил:

– Один раз я уже говорил, как следует обращаться ко мне. Я не привык повторять дважды. Ну же, Аселайн, – равнодушный тон внезапно сменился страстным шепотом, от которого мой и без того частый пульс резко подскочил вверх, отдаваясь в ушах гулким ритмом. – Ты должна помнить.

С большим трудом я заставила себя вернуться к предмету разговора, отодвинув противоречивую реакцию собственного тела на второй план.

Вязкая путаница мыслей, возникающая всякий раз в присутствие дьявола, уже не казалась чем-то неестественным. Даже незримый, он полностью подавлял меня, с легкостью сметая на своем пути жалкие попытки сопротивления ему. Но в данную минуту мне не было необходимости копаться в воспоминаниях: наша первая с ним беседа, казалось, навечно врезалась в память, запечатлевшись от первого и до последнего слова.

Его имя не стало исключением: все это время оно хранилось где-то на краю сознания, точно дожидаясь часа, когда в нем возникнет необходимость.

И вот момент настал, однако я никак не могла на то решиться.

Хотя заветное имя жгло губы, словно стремясь поскорее обрести звучание, повиснув на мгновение легчайшим эхом в пространстве комнаты, чтобы в следующий миг раствориться в тишине.

– Дэриан…

Удивительно, но выговорить его, вопреки всем страхам, оказалось совсем несложно. Непривычное сочетание звуков оказалось неожиданно приятным; благородное звучание ласкало слух.

Голос удовлетворенно замолчал, пока я пыталась справиться с налетевшим волнением. Чтобы отвлечься от неотступных ощущений, круживших голову, я, особо не задумываясь о последствиях, ринулась в атаку:

– И вы даже оставите без внимания то обстоятельство, что я впервые назвала вас по имени? – я не смогла остановить поток безрассудных слов, рвущихся на свободу, одновременно с ужасом представляя недовольство дьявола.

Однако его ответ потряс меня совсем иным.

– Не впервые, – и голос вновь лениво замолчал, без сомнений, наслаждаясь произведенным эффектом.

Сказать, что я была озадачена, означало сильно преуменьшить охватившее меня замешательство. Порывшись в памяти и отчаявшись выудить из нее воспоминание, хотя бы отдаленно подтверждающее его слова, я с опаской продолжила разговор:

– Вы ошибаетесь. Я никогда даже в мыслях не называла вас по имени, и, не прикажи вы, никогда бы этого не сделала, – призналась я, рассудив, что мое признание едва ли станет для него новостью.

– Ты уже, – спокойно произнес незримый дьявол, и от его слов у меня подкосились ноги. – Называла меня так. В моем замке.

Необходимость уточнять, что за момент он имеет в виду, внезапно отпала: голову неожиданно наводнили образы неясных воспоминаний, все это время точно прятавшихся от меня за той тонкой гранью, что отделяет мир снов от мира реальности. Потому я и подумать не могла, что той кромешной ночью, когда я увидела дьявола рядом с собой, все происходило наяву.

Осознав, что именно это значило, я не выдержала и возмущенно воскликнула, забыв про приличия:

– Так то был не сон? Вы действительно находились в моей комнате?

Неизвестно, чего больше в этот момент было в моем голосе – ужаса или смущения.

– Я люблю смотреть, как ты спишь, – со странной задумчивостью подтвердил мой незримый собеседник. – Во сне выражение твоего лица преображается. Оковы дня осыпаются, обнажая истинную сущность невинной неиспорченной души твоей. О нет, не волнуйся, – он вдруг почувствовал мои невысказанные страхи и поспешил развеять их. – Я ни разу не касался тебя, – в голосе внезапно зазвучали хриплые низкие ноты сожаления, и от этого по моей коже пробежал странный холод, хотя в комнате было тепло: – Несмотря на то, что порой соблазн сделать это почти одерживал надо мной верх.

При всей напряженности момента, я успела почувствовать небольшую толику облегчения: все-таки, невозможно было отрицать – и я сама не раз имела возможность убедиться в этом – что даже самому дьяволу было не чуждо понятие чести.

Негромкий низкий смех, пропитанный примесью незнакомых мне эмоций, от которых повеяло чем-то темным и опасным… Последовавшие за ним слова подтвердили очередную перемену в настроении мужчины:

– Нет, вовсе не по той причине, которую ты успела себе вообразить, моя невинная девочка.

За сегодняшний день он уже второй раз называет меня так, но если утром это обращение вызвало во мне лишь панику, то сейчас я не могла растрачиваться на такую бесполезную вещь, как страх: слишком много других вопросов требовали объяснений. И пусть ответы могли быть нелицеприятны и жестоки, а разгадки – принести с собой немало новых горечей, я была намерена дойти до конца.

Нет, не любопытство гнало меня вперед; то была обреченная усталость, которая безмолвно подталкивала со спины, упреждая, что отступать больше было некуда.

– Тогда почему же?

Молчание, разбавленное гулкими ударами моего сердца и прерывистым дыханием. Свет солнечных лучей за окном, зелень сада. Звучащие в отдалении возбужденные голоса и детский смех.

Все это казалось таким далеким и ненастоящим. Реальность была здесь – в моей голове, в моем сердце. Натянутая точно тугая тетива, звенящая острым напряжением в предчувствии того, что предстояло сейчас услышать.

– Когда я решу по-настоящему прикоснуться к тебе, Аселайн, ты будешь помнить все от первого и до последнего мгновения. Я обещаю это.

Наступившая следом тишина показалась просто оглушительной. Словно сверху резко опустился непроницаемый кокон, поглотивший все остальные звуки мира, и только неистовое биение сердца отдавалось в висках со страшной силой, отчего мне казалось, что я сама превратилась в сдавленный пульсирующий в едином ритме сгусток из плоти и крови.

Попытка прислушаться к себе не увенчалась успехом. Шли мгновения, а я все никак не могла определиться, что же конкретно породили во мне последние слова дьявола: безотчетный страх, ужас, гнев, смятение или же предчувствие неотвратимости прозвучавшего полуобещания-полуугрозы. В том клубке тесно переплетенных между собой чувств, что бились сейчас внутри меня, невозможно было отличить одно от другого.

– Миледи? – робкий голос, ворвавшийся в мои размышления откуда-то извне, заставил резко обернуться, почувствовав себя точно застигнутой на месте преступления.

– Я стучала, но никто не ответил, – неуверенно пролепетала Милуша, глядя на мое перекошенное от испуга лицо. Заходить внутрь она не решилась и так и стояла, замерев на пороге, наблюдая за мной расширившимися от удивления глазами. Точно настороженная лань, готовая умчаться прочь от одного неверного движения.

– Вероятно, я слегка задумалась, – с натянутой улыбкой пояснила я, мысленно благодаря провидение за то, что девушка не зашла минутой раньше, когда беседа с дьяволом была в самом разгаре.

Не было сомнений, что в этом случае представшая перед ней сцена моего неестественного, чрезвычайно странного диалога с самой собой уже через час стала бы достоянием всего дворца. И то не стало бы виной этой смешной испуганной девочки – просто любовь к сплетням, привычка жить новостями и событиями, происходящими в жизни господ, прочно вошла в обиход всей прислуги, подчас восполняя серость и безликость их собственного существования.

Сердце понемногу начало усмирять свой бег, давящий узел в груди начал ослабевать, и первой мыслью, пришедшей в голову, оказался нехитрый вопрос: что же понадобилось Милуше здесь в этот час?

– Близится время обеда, – точно прочитав мои мысли, пояснила девушка. – Я могла бы помочь вам переодеться и проводить до тронного зала, где в это время обычно король принимает просителей.

– Это было бы весьма кстати, – моментально отозвалась я, припомнив свое долгое блуждание по коридорам. И только заметив, как радостно вспыхнули глаза служанки, запоздало осознала, что мой ответ был воспринят как согласие со всем предложенным, что не совсем соответствовало действительности.

Впрочем, как с удивлением отметила я несколько позже, при виде украшенного изящной вышивкой серебристого платья из воздушной струящейся ткани ничто во мне уже не воспротивилось идее, еще мгновение назад казавшейся столь немыслимой. Определенно, я уже стала постепенно привыкать к навязанному мне образу жизни, начиная находить в нем определенные преимущества. И в навязанном титуле.

На который, между тем, не имела никакого права.

Эта мысль нагрянула внезапно. Пока Милуша усердно затягивала корсаж, я вдруг отчетливо осознала, что все окружающее меня есть обман. И, прежде всего, в самом центре его находилась я сама, своими действиями и словами подпитывая сотворенную иллюзию и лишь усугубляя собственную незавидную участь. Но разве мне был предоставлен выбор?

– Миледи так красива! – восхищенно заулыбалась Милуша, со всех сторон оглядывая плоды трудов своих. Но мимолетное радостное предвкушение к этому моменту уже бесследно покинуло меня, поэтому, бросив равнодушный взгляд в сторону зеркала и не найдя ничего примечательного в собственном отражении, я двинулась к двери.

Пока мы направлялись в сторону тронного зала, попутно раскланиваясь с придворными, титулы которых понемногу начинали закрепляться в моей памяти, я старательно запоминала дорогу, не желая вновь оказаться в беспомощном состоянии, которое владело мной несколькими часами ранее.

Однако когда мы, наконец, достигли своей цели, оказалось, что можно было не торопиться: напыщенные стражники, перегородившие вход, красноречиво свидетельствовали о том, что король никого не принимает. Остановившись в просторном помещении перед тронным залом, которое также служило местом ожидания для множества придворных, я не стала отпускать Милушу, не желая оказаться в одиночестве среди напыщенных дам. Они особняком стояли в стороне и громко смеялись, обсуждая что-то увлекательное, в перерывах между беседой не забывая бросать на меня любопытные взгляды, из чего я сделала вывод, что популярность моей скромной персоны со времен прошедшего завтрака ничуть не уменьшилась.

Присев в одно из кресел, окруживших продолговатый массивный стол, я украдкой наблюдала за обитателями дворца, а терпеливо застывшая подле меня Милуша шепотом рассказывала мне о той или иной особе. Происходящее вокруг все больше представлялось мне неким импровизированным спектаклем, а все присутствующие здесь персоны – актерами, не подозревающими о том, насколько комично выглядят их персонажи.

Я старалась не подавать виду, как меня изумляли некоторые из ехидных характеристик, щедро отпускаемых моей маленькой спутницей. Интересно, догадываются ли господа о том, какими нелестными прозвищами награждают их собственные же слуги в разговорах друг с другом? И что в свою очередь рассказала обо мне самой эта маленькая девчушка, что сейчас так смешно морщит нос, повествуя про очередного повесу, промотавшего отцовское состояние и крайне нуждающегося в состоятельной невесте?

Увлекшись размышлениями, я не сразу поняла, что объект нашей беседы уже был мне знаком: франтоватый маркиз Вааррен, что сейчас с чрезмерно приторным выражением лица ворковал с одной из придворных дам, не вызвал у меня симпатии еще непосредственно в момент нашего с ним знакомства. Неудивительно, что только что услышанные факты не добавили ему очарования. Порадовавшись, что Корлетта Амская очень своевременно прервала наше общение с данным господином, невольно я переключилась мыслями на свою новую знакомую. Быстро пробежавшись взглядом по толпе, я не нашла маркизу, рассудив, что она, очевидно, присоединится к обеду позже.

Тем временем монотонный гул голосов внезапно затих, с тем, чтобы в следующее мгновение вспыхнуть с новой силой.

Заинтересовавшись, в чем дело, я обернулась к двери, чтобы увидеть, как высокая худощавая женщина, облаченная в монашескую рясу, молчаливо прошествовала через всю комнату в окружении столь же высоких монахинь, одетых во все черное. Придворные быстро потеряли к происходящему интерес и вернулись к прежним занятиям, в то время как я продолжила с интересом наблюдать.

Не глядя ни на кого, процессия устремилась прямо в тронный зал мимо застывших у дверей стражников, которые, вопреки моим предположениям, не стали препятствовать и даже напротив: едва главная из монахинь поравнялась с ними, как в тот же миг двери перед ней были почтительно распахнуты.

Сопровождающие сестры неожиданно не стали продолжать путь, вместо этого оставшись покорно стоять в стороне, все так же не встречаясь взглядом ни с кем из присутствующих. На безучастных лицах было написано одинаковое кроткое смирение, и в течение всего того времени, пока они ожидали возвращения матушки, ни одна не промолвила и слова.

– Кто была эта женщина? – шепотом спросила я у Милуши, которая наблюдала эту картину одновременно со мной, однако судя по равнодушному ответу, удивления моего не разделяла:

– Это аббатиса Кроэльского монастыря.

Название показалось мне смутно знакомым. Покопавшись в памяти, я с трудом выудила оттуда поблекшее от времени воспоминание – несколько раз это название встречалось в хрониках, однако кроме того, что это был крупнейший женский монастырь, я не помнила. Решив, что уточнение вполне может подождать, я поспешила задать следующий вопрос:

– Почему стражники пропустили ее в отличие от всех остальных?

– Король высоко ценит ее заслуги, поэтому для него она желанный гость в любое время. Кроме того, поговаривают, Его Величество не раз прибегал к ее мудрым советам в особо щекотливых ситуациях, – все тем же шепотом пояснила девочка, и без перехода начала рассказывать про только что почтившую своим присутствием высокомерного вида графиню, которая невероятной худобой походила на слегка пересушенную рыбу, которую я успела заметить во время завтрака на королевском столе.

Судя по всему, сходство было подмечено не мной одной, ибо за глаза манерную леди величали «рыбиной» – как словоохотливые слуги, так и некоторые из придворных.

Это я узнала от все той же говорливой Милуши, которая, казалось, была в курсе всего, происходящего во дворце. Любовь к сплетням и слухам была настолько прочна, что они лились из нее рекой порой даже против ее собственной воли: я замечала это по иной раз округлившимся глазам, когда служанка сама вдруг понимала, что произнесла что-то лишнее.

Но бешеный поток скоро захватывал ее с прежней силой, и она продолжала вываливать гору совершенно ненужной мне информации, которую я, впрочем, слушала, точно занятную историю, рассказываемую странствующей путницей. Такие часто ходили из города в город, развлекая народ сказами да байками, собирая за свои выступления звонкие монеты.

Мне нечасто доводилось слышать их своими ушами – обычно те собирались на главной площади или в какой-нибудь таверне, куда путь мне был заказан. Лишь единожды я смогла увидеть странницу своими глазами, когда тетушке зачем-то срочно понадобилось попасть в старую харчевню на краю города, в котором мы прожили несколько лет.

Название харчевни прочно запечатлелось в памяти, хотя ни сам город, ни его обитателей я уже не помнила. Всему виной послужила кособокая вывеска, на которой красовался кривоватый рисунок. К сожалению, рука художника, вероятно, в тот момент была не слишком тверда. Или же сам художник – не слишком трезв. Иначе чем объяснить тот факт, что диковинные рыбины больше походили на раскормленных толстых свиней, шутки ради одетых в длинные накидки, удивительно смахивающие на рясы? За это невероятное сходство жители городка давно уже не пользовались старым названием харчевни «Три карася», заменив его сходным по звучанию аналогом, который моментально снискал всеобщую любовь.

Мои неторопливые размышления прервало появление статной седовласой служанки, которая с достоинством прошествовала через всю комнату и неторопливо склонилась предо мной:

– Ее Величество королева Марлен приглашает графиню Голдин на обеденную трапезу в свои личные покои.

Несмотря на охватившее меня изумление, я успела подумать, означает ли это, что королева не присутствует на общем обеде? Было то исключением или обычным делом – несколько мгновений я раздумывала над этим внезапно заинтересовавшим меня вопросом, прежде чем не поймала на себе напряженный взгляд Милуши. Стараясь ничем не выдать истинных чувств, я степенно ответила, не выбирая слов:

– Благодарю за столь любезное приглашение. Не могу не полюбопытствовать – почему выбор Ее Величества пал на мою скромную персону?

По распахнувшимся в немом изумлении глазам своей служанки я поняла, что в очередной раз сказала что-то не так. Еще несколько недель назад и в страшном сне мне не могло присниться, что я когда-либо позволю себе подобные слова в отношении самой королевы, однако с того времени многое изменилось. В том числе и я сама – первые вестники перемен уже коснулись своим холодным крылом контуров моей души, незаметно перекраивая их на свой лад.

Ответ служанки прозвучал столь же невозмутимо и холодно, как и само приглашение:

– Ее светлость руководствовалась благим устремлением помочь графине поскорее освоиться во дворце.

Я коротко склонила голову в знак немого восхищения королевской милостью и, одновременно, благодарного согласия. Однако в следующее мгновение я вдруг ощутила, как моего рукава касается невесомая изящная ладонь.

Старая служанка с прежним невозмутимым видом покорно отошла в сторону, дабы оставить нас с только что подошедшей маркизе Амской вдвоем, но на морщинистом лице женщины я успела прочесть легкое недовольство возникшей заминкой. Острый взгляд цепких прищуренных глаз жег мне спину все то время, пока я приветствовала маркизу, которая, по всей видимости, случайным образом стала свидетельницей маленького диалога с королевской прислужницей.

– Первый день во дворце, а уже обедаете с самой королевой? – в восхищении моя собеседница качнула светловолосой головкой. – Ваш приезд произвел настоящий фурор.

Я только собралась произнести в ответ что-нибудь столь же легкомысленное и оживленное, как внезапно Корлетта придвинулась ближе и, не меняя шутливого выражения лица, пылко зашептала:

– Заклинаю вас, Аселайн, будьте осторожней с королевой! Тщательно обдумывайте слова, что собираетесь произнести, отмеряйте их с такой скупостью, точно каждое из них на вес золота! Не поддавайтесь на обаяние притворной маски, помните, кто находится перед вами!

Серьезный тон, с которым были произнесены столь неожиданные слова, никак не вязался с озорной улыбкой, не покидавшей лица Корлетты.

Я лишь успела одними губами прошептать ей «спасибо», прежде чем окончательно потерявшая терпение служанка, смерив настороженным взглядом прелестную маркизу, с поклоном предложила проводить меня до королевских покоев, взглядом намекая, что нельзя столь долго испытывать терпение хозяйки дворца.

Я постаралась придать лицу беспечное выражение, пока шла через толпу придворных, которые начали наполнять зал по мере приближения обеденного часа, но, очевидно, не для одной Корлетты это приглашение показалось чем-то диковинным. То и дело украдкой я ловила на себе взгляды, полные недовольства, изумления, а то и откровенной зависти. Поэтому когда комната осталась позади, я почувствовала мимолетное облегчение, на смену которому тут же пришло острое любопытство, вызванное предстоящей встречей. Впрочем, справедливости ради стоило признать, чувство это было изрядно сдобрено щепоткой страха.

Казалось, не прошло и мгновения, как я уже стояла перед величественными дверьми, за которыми начинались покои, находящиеся в безраздельной власти королевы.

Служанка, которая вела нас с Милушей по широкому коридору, с поклоном отворила предо мной тяжелую створку, одновременно легким покачиванием головы указывая сопровождающей меня девочке остаться снаружи. Та и не думала протестовать, со смиренным выражением лица приготовившись ожидать моего возвращения.

Просторное помещение, моментально оглушившее меня сладковатым иноземным ароматом, слегка отдающим душистыми специями, что я пробовала в замке дьявола; невиданные прежде чудные предметы обстановки, несколько больших портретов, висящих на стенах, непривычные цвета, запахи – все это еще сильнее заставило ощутить себя здесь чужой. И хотя желание подойти ближе, дотронуться до многих вещей рукой, дабы убедиться, что это не сон, в первую секунду взяло верх над остальными чувствами, скованность, овладевшая мной в следующий миг, остановила мгновенный порыв.