Текст книги "Золотая медаль или детство. Как один отец тренировал дочь к Олимпиаде"

Ультиматум. Спаситель. Смена

⠀

Начался выпускной год. Я писала диплом и не подозревала, какой крутой поворот для меня приготовила судьба.

Всё началось весенним утром на мартовских сборах в Кисловодске. Я почувствовала, что отношение Тренера Б к моей персоне стало не спортивным: шуточки про беговые ягодицы и открытые купальники на тренировках, намёки на совместные ужины… Это настораживало. Тренер Б долго присматривался, а потом принялся активно ухаживать. Я отшучивалась в ответ, надеясь, что он найдёт пару за пределами стадиона.

После папы я привязалась и относилась к нему с огромным уважением. Он помог пробиться в сборную России на постоянной основе, я была довольна нашей общей работой. Но в личную жизнь пускать его не собиралась.

Моё искреннее желание строить спортивную карьеру с этим человеком оборвалось в один вечер: неподобающее поведение, склонение к интиму заставили меня зачеркнуть всё хорошее, что между нами было.

Это изнанка профессионального спорта, о которой не принято говорить. Невозможность общаться с кем-то на стороне из-за графика тренировок или географии спортивных сборов приводит к «эффекту необитаемого острова». Когда люди много времени проводят друг с другом, они притираются, привыкают, некоторые влюбляются. Но если ваш взгляд на ситуацию расходится с мнением тренера, тогда наступают неприятные для вас последствия. Так случилось и у меня.

Тренер Б позвонил в тот же вечер и намекнул, что не последний человек в Москомспорте, а всё, что у меня есть, – его заслуга. В лёгкой атлетике почти всё завязано на знакомствах. Если буду болтать или покину команду, он немедленно запустит процесс моего уничтожения как спортсмена.

Моя спортивная карьера была моей жизнью. Что мне делать дальше? Институт, общежитие, стипендия были в его власти, как и связи, которые могли бы на раз-два покончить с моим существованием в мегаполисе. И все контракты тогда зависели от него.

На следующий день, не дождавшись окончания сборов, я летела обратно в Москву. В самолёте меня трясло, подташнивало, одежда вымокла от стресса. Было страшно. Опять я один на один с проблемой, и неоткуда ждать помощи. Папе я ничего не сказала, я не могла ему сказать. Самый сильный и смелый человек в моей жизни, который мог бы решить эту проблему по-мужски, не должен был ничего знать из-за одного случая в школе.

…Седьмой класс, я дежурная. Должна следить за порядком на переменах: останавливать тех, кто носится, делать замечания или записывать выговор в дневник. Мне достался лестничный пролёт между первым и вторым этажом. Я была ответственным ребёнком, серьёзно относилась к заданиям взрослых и тщательно выполняла свои обязанности. Один из старшеклассников, игнорируя мои замечания, пробегал мимо лестницы уже в четвёртый раз. На пятый раз я прокричала ему: «Не бегай», в ответ услышала отборный мат. И наконец, в шестой раз, когда он намеренно выбрал мой дежурный пост, в два шага настигла его и схватила за руку, требуя дневник. Ну вы же понимаете, что старшеклассник стал ещё пуще орать и пытался вырваться? Рот я ему заклеить не могла – вцепилась в руку, повторяя: «Тут нельзя бегать. Школа не место для игр, давай свой дневник». Держала я его до самого звонка: начинался урок, а наш конфликт только разгорался. Тут нарушитель не придумал ничего умнее, как врезать ногой в грудь – ударить девушку, чтобы она от него отстала. Мои руки разжались, и я безропотно впечаталась в стену. «Мужской поступок» обездвижил меня на какое-то время. «Тварь!» – прилетело вишенкой на торт.

Я приходила в себя, лёжа на полу в позе эмбриона. Никого рядом не было, урок давно начался, а мне не хватало воздуха, чтобы встать. Болело что-то внутри, в груди, но, где именно, я не понимала. Меня нашла медсестра, которая как раз поднималась к себе. В несвойственной медикам панике она помогла мне встать и проводила в медпункт. В процессе осмотра задавала вопросы, приказала лежать и выбежала из кабинета. У меня по-прежнему что-то сдавливало грудь и не давало полноценно дышать.

Через две минуты в кабинет влетел папа.

– Скорую вызвали? Где они? Он ей ребро сломал! – закричал он кому-то в коридоре и кинулся ко мне, не снимая куртки. – Что у тебя случилось?

– Ногой в грудь ударили, не могу вдохнуть глубоко, – прохрипела я.

Его лицо побагровело. Он сжал зубы и кулаки. Пообещав, что всё будет хорошо, вылетел из медпункта.

Со слов свидетелей, пока я лежала в медпункте и ждала скорую, отец с ноги открывал дверь в каждый кабинет, где шёл урок, и кричал на весь класс: «Где этот ублюдок?!» Не найдя виновника, он вламывался в соседний класс, и так – со всеми кабинетами школы. «Ублюдок» найден не был. Как выяснилось позже, учителя спрятали его в лаборантской за диваном и закрыли комнату на ключ. Спасибо им огромное за тот поступок. Иначе бы папу посадили.

В больнице мне сделали обследование и рентген. Подозрение на сломанное ребро, которое могло давить на лёгкое, не подтвердилось. Мне дали успокоительные и отпустили домой. Всё обошлось.

Вспоминая тот случай и личную неприязнь отца к Тренеру Б, я понимала, что не могу всё рассказать, и вынуждена решить этот конфликт своими силами. Знала, что, уходя от Тренера Б, должна быть готова к любым последствиям. После моего отъезда от него поступали то угрозы, то мольбы о примирении. После двух таких разговоров я перестала отвечать на звонки.

Как «экологично» выйти из ситуации в свою пользу? Я решилась на отчаянный шаг, который, казалось, был единственным. Пошла к руководству спортивной школы и всё рассказала. В первую встречу мне никто не поверил: в это невозможно было поверить, Тренер Б был примером для подражания. Но после очной ставки с ним в присутствии начальства мои слова больше не казались такими нелепыми. В итоге я сохранила за собой общежитие, стипендию, зарплату – всё, кроме института. В институте не к кому было идти, у меня не было связей. Защита диплома была через три месяца, и я знала, что он сделает всё, чтобы хоть как-то испортить мне жизнь.

Напомню, одновременно с этими событиями я лишилась тренера. Тренировалась сама, на вопросы тренеров на стадионе, почему не видно Тренера Б, врала, что он приболел. Никто не знал о случившемся, кроме нескольких лиц, которые пошли мне навстречу и сохранили за мной мои привилегии. Я читала статьи, смотрела протоколы соревнований, анализировала историю результатов, чтобы найти того, кто согласился бы меня тренировать. Сменить тренера – это не машину поменять. Мало того что вы должны сойтись характерами, понимать друг друга без слов, ещё есть сложность в организационных моментах: зарплата, жильё, смена спортивного клуба. Следующий год был олимпийским, и это могла быть моя первая Олимпиада.

Через месяц я нашла тренера, но был один затык: он тренировал только пацанов. Юноши показывали отличные результаты на российском и европейском поприще, тренер был молодой и амбициозный – мне это подходило. Мы проговорили четыре часа, я рассказала, что явилось причиной смены тренера в разгар летнего сезона. Он попросил дать ему пару дней «на подумать». А ещё через три часа позвонил и велел готовиться к тренировочным сборам в Сочи, самолёт вылетал на следующий день. Так я перешла к другому тренеру.

Тренировки отличались по нагрузке сильно: если Тренер Б заваливал упражнениями, базовой силовой нагрузкой, длинными дистанциями, то новый тренер, назовём его Тренер М, не делал ничего подобного. Конечно, базовые элементы повторялись, но основу тренировочного плана составляли упражнения с подручными материалами на технику бега. Технические беговые элементы оттачивались до автоматизма. В сравнении с моим прошлым опытом, по нагрузке тренировки были легче, при этом более результативны.

Оставался месяц до защиты диплома. Тренер Б отправил сообщение: «Я знаю, что у тебя защита 16-го числа». Опять пропал сон, появились панические атаки. Я накрутила себя до одури. Мозг проигрывал все возможные сценарии с разными исходами. Мне нужно было закончить институт в том году, потому что на учёбу не хватило бы времени в олимпийский сезон. Лекции, семинары, практика, написание диплома – всё это должно было остаться в 2007 году.

Сбор в Сочи с Тренером М прошёл на ура, у меня улучшились результаты и силовые показатели. Он видел то, чего другой тренер не замечал.

Сидя в аэропорту за ноутбуком, я ожидала посадки: на компьютере было закачано много игр, и в одну из них я «рубилась», чтобы скоротать время.

Что-то заставило резко повернуть голову и оторваться от боя, в котором я побеждала. Мужчина средних лет заказывал себе кофе. Посмотрев на него пару секунд, я вернулась к поединку. В мгновение, забыв об этом, я громила армию терранов, предвкушая победу. За спиной незнакомый голос поинтересовался:

– Добрый день, извините, можно присесть?

Оглядев столики вокруг, поняла, что рядом со мной единственный свободный стул, и кивнула, не обращая внимания на пассажира.

Нарушая моё личное пространство и тишину, он влез с вопросом:

– Во что играете?

– Это «Старкрафт», вторая версия. стратегия, – неохотно ответила я, кинув взгляд на выход F, жалея, что посадка не начинается.

– Здорово. А вы спортом занимаетесь? Фигура у вас очень спортивная.

Посмотрев на свои широкие штаны и кофту оверсайз, я не поняла, как он догадался, что я спортсменка.

– Да, немного занимаюсь, – ответила я с интонацией «отвали», не желая продолжать диалог.

– Нашему институту нужны спортсмены, я часто тут в командировках бываю, в том числе встречаюсь с главными тренерами из разных видов спорта, предлагая выступать за наш институт. Поэтому я сразу на вас обратил внимание, когда вы регистрацию проходили. Вы же тоже в Москву летите?

– Да, вылет в 11:45.

Незнакомец был в деловом костюме светло-песочного цвета, на коленях лежал кожаный портфель, набитый бумагами, начищенные ботинки своим видом выказывали, что хозяин на работе. От него пахло папиным одеколоном. Узнав древесно-морские нотки с примесью мускатного ореха, я интуитивно расслабилась. Мужчина пригубил кофе и продолжил:

– Значит, на одном самолёте полетим. Меня зовут Дмитрий Владимирович, я посредник между нашим вузом и спортсменами, которые выступают за нас. Все вопросы с учёбой, стипендией, соревнованиями, сборами решаю я. Слышали когда-нибудь о таком университете, как наш? – он вытащил из портфеля брошюру с логотипом института и яркими фотографиями на обложке.

Мои глаза отказывались верить: на столе лежал буклет моего вуза. Я недоверчиво взглянула на Дмитрия Владимировича, пытаясь понять, в чём тут подвох. Но скрытого смысла не было, он занимался набором профессиональных спортсменов.

– Я отлично знаю ваш вуз, я там учусь и надеюсь, что мне дадут доучиться, – с вызовом я посмотрела ему в глаза, не боясь говорить прямо.

– Что значит «дадут»? А кто не даёт? Давайте поподробнее на этом месте, – он облокотился на стол, наклонившись в мою сторону.

Посадка была объявлена, и все пассажиры рейса 1221 поспешили занять очередь на автобус до самолёта. Мы сели рядом. Дмитрий Владимирович внимательно слушал историю, не перебивая. Когда я закончила, он протянул салфетку. Плакать при нём я не планировала, но отчаяние, в котором существовала долгое время, добило меня.

– Если всё, что вы говорите, правда, то этому человеку не место в нашем филиале. Позорище. Внешне интеллигентный, воспитанный. Никогда бы не подумал. Как же хорошо, что всё обошлось, вы молодец! Другие девушки на вашем месте растерялись бы. Вот что значит характер спортсмена, всегда такими восхищался.

– Дмитрий Владимирович, вот его последнее сообщение, – я протянула телефон, в котором Тренер Б напоминал о дате экзамена.

– Да пусть хоть сам лично явится, ты защитишься при любом исходе. Даже не переживай. Кто у тебя куратор дипломной работы? Я переговорю с ним.

Самолёт приземлился в аэропорту Домодедово, я почувствовала себя в безопасности: верила, что мне помогут.

Спустя две недели защита диплома состоялась, никаких подводных камней не всплыло. Я позвонила Дмитрию Владимировичу со словами благодарности, на что он пожелал удачи во взрослой жизни. Тренера Б я больше не слышала и не видела. На соревнованиях он перестал появляться.

С Тренером М мы сработались, я снова научилась доверять наставнику, что сильно отразилось на результатах. На «России» я пересекла финиш второй, время было достойным, но чувствовалось, что следующий год будет тяжёлым. Соперницы дышали в затылок, на горизонте замаячили Олимпийские игры.

Победа. Не у дел. Танцы

Зимой выиграла «Россию» с отрывом в два метра. Последний год в молодёжном возрасте, достойных соперниц в моей категории не было – во всех соревнованиях я побеждала. А среди взрослых спортсменок в российском рейтинге занимала пятую строчку. Я была в отличной спортивной форме.

Олимпийские игры не входили в планы. Но после того как летом я легко выиграла молодёжное первенство России, Тренер М уговорил выступить на взрослой «России» и попробовать отобраться в команду на Олимпиаду. Мы купили билеты в Казань.

Конкуренция среди женщин на Олимпийские игры была плотной, в Казань в 2008 году приехали именитые и опытные спортсменки с регалиями. Чемпионки мира и прошлых Олимпиад. По сравнению с ними я была подростком.

Взрослый спорт – это другие законы выживания, условия тренировок, физические нагрузки. Кто доберется до взрослого спорта и сможет себя раскрыть, тому там понравится, но вначале никто не расстелет «красную дорожку» и не встретит с распростертыми объятиями. Дойдя до большого спорта, нужно начинать все сначала. Там другие правила, соперницы. Неважно, как успешно вы выступали до этого.

Помните, я говорила, что ни в коем случае не заставляйте детей соперничать с детьми старших возрастов: это может отразиться на психике и отношении к спорту в целом? Всё должно быть в своё время, не гоните лошадей.

Хоть результат и был конкурентным, но я не была готова к этой Олимпиаде психологически.

О намерении Тренера М заявить меня на «Россию» я узнала только за две недели до отбора. Моральное давление со стороны тренера, родителей, начальства, болельщиков было похоже на подстрекательство: со всех сторон мне внушали, что я смогу, надо только постараться прибавить в результате. Но прибавлять в том сезоне было нечем. Я побила свои личные рекорды на двух соревнованиях: показала самое быстрое время за всю свою спортивную карьеру! К отбору на Олимпийские игры подошла уставшей и без задора. Я хотела попасть на Олимпиаду и знала, что от меня потребуется, но силы бороться за медали закончились. Мне требовался эмоциональный перерыв, время на отдых, на моральный настрой.

Если бы мы придерживались изначального плана и не пытались прыгнуть выше головы, моя карьера могла сложиться иначе. И к следующей Олимпиаде я подошла бы с опытом, хорошим результатом и подготовленной во всех смыслах.

На чемпионате России в Казани я заняла четвёртое место, но это не самое смертельное, что тогда случилось. Смертельное было позже: меня включили в команду на Олимпийские игры в качестве запасной, собрали все документы, сделали аккредитацию и в день перед вылетом вычеркнули из списка участников.

Я не поехала на Олимпиаду. Чувствовала себя неудачницей, мне было стыдно перед тренером, родителями. Я летела в пропасть отчаяния, не успев ухватиться, захлёбывалась своей душевной драмой. Не могла поверить, что проиграла. Я разочаровалась в себе, потеряла веру в удачу, в людей, в спорт. Мне стали противны тренировки, спортивная одежда после чемпионата России не стиралась два месяца, валялась в той самой дорожной сумке, которую я со злостью закинула высоко на шкаф.

Мой молодой человек, с которым мы обсуждали свадьбу и семейную жизнь, расстался со мной на следующий день после отборочных и женился через четыре месяца. У меня пропало всякое желание выходить на улицу, убираться в комнате, общаться с людьми, встречаться с родными. Личная трагедия душила меня, словно удав: медленно, с каждым днём сдавливая всё сильнее. Тренер М звонил часто и приглашал обсудить планы на новый тренировочный год, мне ничего не хотелось.

Я поехала домой к родителям. Отчаяние тянуло к земле – я не сопротивлялась, лежала на полу и смотрела в стену. Просидев в своей комнате неделю, чередуя идиотский смех с истерикой, заставила себя выйти на улицу. Ушла днём, а вернулась за полночь. Боровичи – миниатюрный город, туда-обратно прошла его раз пятнадцать. Завершая прогулку, завернула на свой первый стадион – убедиться в безразличии, в котором жила.

Как только мои кроссовки встали на потрёпанную беговую дорожку, через футбольное поле на противоположной стороне появилась девочка, которая, несмотря на ливень, тренировала прыжки с места. Она падала, поскальзывалась, детские ноги не выдерживали долгой нагрузки. Дождь намочил спортивный костюм, в кроссовках хлюпала вода, но её это не останавливало. Из кармана олимпийки торчал мятый тетрадный лист, на котором утром папа написал тренировку. Ей оставалось два подхода по двенадцать прыжков вперёд на двух ногах. Над головой собрались чёрные тучи. Дождь усилился, гремел гром, молния разорвала небо пополам. Большие лужи собрались в море. Ливень хлестал в глаза. Стадион затопило. Она взглянула на небо и крикнула: «Что-нибудь ещё? Смерчь? Ураган?»

Девочка боролась со всеми. Против стихии, против лени, против усталости. Она могла уйти, но осталась и доделала тренировку. И её наградили, ей подарили упорство – новое качество, за счёт которого она выиграет много сражений в жизни и в спорте.

Впервые почувствовала: я хочу вернуться.

Я предвкушаю стартовый мандраж, люблю нервное покалывание в ладонях и давление в висках, обожаю соревноваться, выступать на чемпионатах, тренироваться. Это всё померкло во мне, но не угасло окончательно.

Переживая личную трагедию расставания, я вела не совсем спортивный образ жизни. Клубы, друзья, новые знакомства, танцы до утра и после пары часов сна – тренировка. Тренер М понятия не имел, что происходило у меня внутри, не задавал вопросов и не вникал в мои проблемы.

Алкоголь я не любила. Внимание и реакцию замедляет, проблем не решает, а наутро становится хуже – какой смысл? Танцевать же готова была сутками. Танец был моим обезболивающим. Принимала его, не останавливаясь на сон.

Снова похудела до 48 кг. Питалась хорошо, а двигалась чересчур много, от чего только выиграла: согнала жир, а в скорости не потеряла. Физических сил хватало и на танцы, и на соревнования.

Пока голова была забита внутренними переживаниями, тело получило свободу: на меня не давили мораль, ответственность, рейтинги. Мне было всё равно: как, где, с кем я бегу и что за уровень чемпионата. На автомате выигрывала всё, что проводилось на беговых дорожках. На зимнем чемпионате Москвы по лёгкой атлетике показала самое быстрое время в мире в беге на 60 метров. Физическая форма была превосходной, чего не скажешь о моральном состоянии. Вот такой парадокс. Внутри ещё болело от разрыва и несостоявшейся поездки на Олимпиаду.

Пятка. Диагноз. Ведьма

В себя я пришла спустя год. Спортивные результаты продолжали идти в гору, я посетила все страны Евросоюза, везде показывала хорошие результаты и выигрывала много коммерческих стартов, получила предложение выступать за итальянский и испанский коммерческие спортивные клубы.

Внутренняя рана постепенно затягивалась: чувствовалась, но не кровоточила. Этот опыт нужно было пережить, чтобы двигаться дальше.

Двигаться дальше не вышло. Организм можно долго подвергать стрессу и физическим нагрузкам – долго, но не вечно. В один момент моя правая стопа решила выключиться и больше не участвовать в беге и в моей жизни. Это случилось на турнире в Финляндии, я выиграла его, но после финиша почувствовала, что в стопу кольнуло и продолжало колоть не переставая. Я захромала в отель и вызвала врача. Медицинский работник пожал плечами, назначил противовоспалительные, рекомендовал сделать снимок. Замотав стопу эластичным бинтом, я вернулась в Москву. Подключили знакомых врачей. После рентгеновских снимков, УЗИ, анализов доктора пожимали плечами.

Болела пятка: ходить она позволяла, а разминочный бег категорически запрещала. Я выпала из спортивной жизни на восемь месяцев. Это было несправедливо. Мои результаты, уровень физической подготовки до травмы позволяли выигрывать любые старты, где бы я ни появилась, а теперь спортивная форма таяла на глазах, и я была бессильна этому помешать.

За время реабилитации обратилась в шесть крупных центров спортивной медицины. Но всё, что мне выписывали, не помогало. Последним из них стал инновационный центр в Сокольниках.

В далёком 2009 году оборудование там было космическим. Пациенты перемещались на специальных платформах от станции до станции, где каждая проводила своё исследование, данные собирались и анализировались в главном компьютере. Я ждала заключение у кабинета заведующего травматологией уже двадцать минут. Не ждала – отчаянно молилась. Это была последняя и самая дорогая клиника, куда мне посоветовали обратиться. Если в ней мне не помогут, я буду вынуждена закончить профессиональную карьеру. От мысли, что я не смогу больше бегать, подташнивало. Горечь подкатывала к горлу, я еле сдерживала слёзы.

В кабинет пригласила секретарь. Оказалось, что за дверью находилась огромная приёмная. Две девушки активно отвечали на звонки, собирали какие-то бумаги в отдельные папки. Подав мне знак, предупредили главного врача обо мне. Я вошла в святая святых: длинный лакированный стол отражал медали, дипломы, вперемешку с рентгеновскими снимками на стенах. Витринное окно, букеты в вазах, благодарности. Врач смотрел на меня из другой части кабинета, в руках была папка с моей фамилией. Он сразу перешёл к делу:

– Тебе сколько лет? – рявкнул он вместо приветствия.

– Двадцать три, – прошептала я, ожидая более мягкого тона.

– У тебя тут грыжа в 9 миллиметров, хрящи стёрты, как у семидесятилетней бабки, какой вид спорта? – его тон не смягчился.

– Лёгкая атлетика, спринт, сто метров, – будто стесняясь этого, я опустила глаза.

– Нет! Лёгкая атлетика – нет! Тут вообще без шансов, дорогая. С вашими нагрузками на сборах, соревнованиях ты и года не продержишься. Обрадовать тебя не могу. То, что вижу на снимках, – однозначный конец. Если продолжишь сопротивляться и вернёшься в большой спорт, через год ко мне приедешь в инвалидной коляске, и я тебе уже не помогу, процесс будет необратим. Тебе двадцать три, побегала, поигралась, и хватит, начинай взрослой жизнью жить. Любые физические нагрузки для тебя опасны, грыжа может увеличиться или того хуже. Операцию назначать не буду, ты молодая, попробуем полечить, но, если продолжишь бегать, операция тебе обеспечена.

Грубо, без прелюдий, его слова выкинули меня на обочину профессионального спорта как мусор.

Я села на пустую лавку в парке и стала выть – так громко, что каждый прохожий считал своим долгом мне помочь. Люди предлагали что угодно: вызвать скорую, милицию, такси. Я отрицательно качала головой, закрывала ладонями лицо и продолжала реветь на весь парк «Сокольники». Я рыдала у надгробия своей спортивной карьеры и не готова была проститься. Мне вынесли приговор, спорт стал опасен. Танцы – и те запретили.

Пятка оказалась вершиной айсберга. В шесть лет, помните, я упала на гимнастике с бревна? А сейчас выяснилось: произошло смещение шейных и грудных позвонков, на которое тогда никто не обратил внимания. Да, у меня возникали боли в грудном отделе позвоночника и в пояснице, спина болела, но родители только пожимали плечами, сетуя на растущий организм. Потом я привыкла. Привыкла жить с этим ощущением, а оно в свою очередь потянуло за собой адаптацию всего позвоночника: позвонки подстраивались под новые изгибы. Под действием физических нагрузок вылезали грыжи. Самая большая была в 9 миллиметров, потом 5 миллиметров и грыжи Шморля, несколько штук. Фоновая боль жила во мне постоянно, она стала частью меня в большом спорте. Я была с ней в отношениях с самого детства.

В рюкзаке лежала стопка диагнозов. От «понятия не имеем, что с вами» до «инвалидное кресло вам понадобится». Я сидела в кафе у дома и медленно водила ложкой по пенке капучино. Уютное местечко на три столика, с приятными людьми и вкусными завтраками. Прошла неделя, как я перестала общаться с врачами, Тренером М и со всем остальным миром. Нога болела, ходить давала, бегать – нет. Это была моя первая официальная травма, только, как её лечить, никто не знал.

Я не помню, как её нашла, точнее, я никого не искала, она сама мне написала. Связалась со мной «через людей». Я до сих пор не знаю, кто она: маг, медиум, ведьма, ясновидящая, лекарь, колдунья?

Дом стоял в глухой деревне вместе с тремя заколоченными избами, которые не пощадило время. Её жилище нуждалось в сносе, но державшие крышу деревянные подпорки, видимо, вселяли в хозяйку надежду. Окна стояли на уровне колен, крыльцо разрушилось. Комнаты обогревались железной печкой на углях, которая красила копотью стены и потолок. Чёрный дом, чёрные коты, чёрный пол, чёрные узоры по углам, чёрные цветы в вазе. Я чувствовала, что совершаю ошибку, поддавшись уговорам и приехав к ней. Пока искали адрес, дважды сломалась машина, словно пыталась сказать: «А можно я вас тут подожду?»

Назовём её Шептунья. Никогда не умолкая, она бормотала себе под нос. Услышав мой рассказ и жалобы, сразу определила серьёзность травмы и начала лечение. Она много раз шептала над ногой, жгла свечи, танцевала, что-то пила, прикладывала какие-то тряпки, благо никого в жертву мы не приносили, но, по моим ощущениям, могли. Я жила у неё неделю, дважды в день она «работала» с моей ногой. Шевелиться мне запретила, только в туалет с помощью костылей, чтобы не «будить боль». Когда пришло время уезжать, я попыталась подняться на носочки и потянуться руками к потолку. Чуда не случилось! Ничего не прошло! От боли, которая с новой силой стрельнула мне в пятку, и неожиданности я упала на кровать. Она вошла в комнату и уставилась на меня:

– Ты что это делаешь?

– Хотела проверить: не прошло, болит так же.

– И будет болеть, ты ко мне зачем приехала? – прохрипела Шептунья.

– Чтобы нога дала бежать, выступать на соревнованиях.

– Ну и всё! Остальное меня не волнует.

– В смысле всё? У меня нога болит! Не проходит, как я бегать буду?

– Как-как! Встанешь и побежишь, как это всегда делала.

– Вы не поняли, я на носки подняться не могу без боли, а бег – это сложнее, чем на цыпочках стоять.

– Очень, очень много пустых разговоров, не люблю я это, тебе пора. Езжайте в светлое время, ночью духи не пустят.

Москва. Утро. Я поехала на стадион: мне было важно понять, доказать, что боль никуда не делась. Подчиниться, смириться с тем, что я сделала всё, что могла. Юна Мехти-Заде больше не выступит на спортивной арене, травма не даст тренироваться.

Начав бег по кругу, узнала привычный прострел в правой стопе, он то усиливался, то затихал – пользы от поездки к Шептунье не было. Я перебинтовала ногу и продолжила разминаться через боль и слёзы. Слёзы были не от боли, а от осознания, что больше не смогу выступать на соревнованиях. Что это конец. Вот так глупо закончить спортивную карьеру?! Взяв шиповки в руки, долго их разглядывала: эта обувь принесла мне много побед, она стоила отдельного внимания и преклонения, прежде чем я повешу её на гвоздь. Шнурки я завязывала медленно, растягивая и смакуя последние минуты в роли спортсмена. Решения я принимаю быстро и бесповоротно, но даю себе время насладиться обстановкой, декорациями – попрощаться, чтобы закрыть дверь на замок, а ключ выбросить на дно озера.

Подойдя к стартовой линии, со злостью взглянула на ногу. Я хотела усугубить травму: порвать сухожилия, проводить себя на пенсию, на больничную койку, чтобы больше никогда не возвращаться на стадион. Будучи уверенной в своём намерении, сделала мощный рывок с низкого старта на тридцать метров. Я не жалела ни ногу, ни себя. Отталкивалась со всех сил, не бежала – летела. И ничего. Ничего! Ничего не болело «от слова совсем»! Но как только я замедлилась, робкая, неуверенная боль напоминала о себе.

«Вот чудеса», – подумала я и от радости ускорилась снова. На максимальной скорости нога давала бежать, она была совершенно здоровой. Я позвонила Тренеру М и рассказала всё как есть: что впервые за девять месяцев могу бежать быстро и без боли. Подробности ему не были интересны, а вот новость, что я могу тренироваться, придала надежды на следующий сезон. Вскоре нога окончательно прошла и я вернулась к полноценным нагрузкам. Мысли о грыжах меня пугали, но я приняла решение продолжить бегать, пока бегается, а когда станет совсем невыносимо от боли, я уйду.