Текст книги "Золотая медаль или детство. Как один отец тренировал дочь к Олимпиаде"

Папа. Мерсин. Удовольствие

Зимой 2011 года спортсмены начали подготовку к летнему чемпионату Европы в Барселоне. Нагрузки росли. Большой перерыв в тренировках и отсутствие соревнований замедлили мой прогресс. Внутри чувствовалась неуверенность в своих силах.

Команда моего тренера за это время выросла до 20 человек. Атлеты были разных возрастов, именно тогда я поймала себя на мысли, что самая «старая» из них – я. У меня был большой опыт за плечами, ко мне обращались за советами по технике бега, за помощью в написании тренировочного плана, силовой подготовки. Тренер М старался помочь всем, но его физически не хватало на такое количество подопечных. Когда в команду приходит новичок, его необходимо «поднимать» до уровня всей команды – на это нужно время: дополнительные тестовые, технические тренировки, отработка упражнений. Его учат всему, что опытные спортсмены могут выполнить с закрытыми глазами. Старым членам команды внимания уделяется мало. Как правило, мы тренировались отдельно от общей массы, готовясь к своим главным стартам. Меня съедал вопрос, который серьёзно мешал в подготовке: «Кто я без лёгкой атлетики? Кем я буду, когда закончу карьеру? Что ещё я умею делать?» Ответ не находился. Меня пугало отсутствие дальнейшего плана на жизнь. Лёгкая атлетика, тренеры, стадионы, болельщики были моей семьёй и домом. И я понятия не имела, как жить без них.

Поверьте, если бы профессию «спортсмен» не ограничивал возраст, то есть организм с определенного момента не начинал сдавать, то никто бы не заканчивал профессиональную карьеру по собственному желанию. Чем именитее спортсмен, тем адаптация к обычной жизни длится дольше и тяжелее. Быстро с этим чувством справляются единицы.

Зимой я сделала выбор. Поняла, что одной травмы мне достаточно, и дала себе слово: летом попрощаться с лёгкой атлетикой. Это был последний чемпионат России, к которому я решила готовиться. Каждодневные тренировки, боли в ногах, спине, выматывающие сборы, усталость от переездов воспринимались с доброй грустью: я понимала, что этого больше не повторится.

2011 год был особенным, и я не хотела заканчивать его в одиночку. Я намеревалась замкнуть в кольцо свою спортивную историю. Мы вместе начинали, вместе должны были и закончить.

Папа долго молчал на другом конце провода. Предложение быть моим вторым тренером его тронуло и огорчило одновременно. Ему было приятно вернуться, приятно, что я его позвала, но неприятно было знать, что Тренер М никуда не денется.

– Если я тебе нужен, я приеду. Доделаю тут дела и в конце недели буду в Сочи. Как отреагировал на это Тренер М? – опасаясь невыполнимых условий, он понизил голос.

– Он продвинутый, он не против.

– Хм, я был бы против. Конечно, я приеду, дочь.

– Пап, ещё кое-что. Сбор в Сочи заканчивается через две недели. Я списалась с турецкими спортсменами – они готовы помочь в организации сбора в Мерсине. Поедем только мы с тобой, я хочу, чтобы всё было как раньше.

– Тренер М точно не против? Последний месяц тренировок перед открытием летнего сезона – это важный месяц.

– Ты прав, это очень важный месяц. Поэтому я позвонила тебе. Ты со мной?

– Я всегда с тобой. Покупай билеты.

Мне нравилось тренироваться у Тренера М: он мыслил современно, читал зарубежные статьи, осваивал новые тренерские методики и согласился отпустить меня с отцом в Мерсин:

– А почему я должен быть против? Это твой первый тренер, ты же не на отдых едешь. Ты достаточно опытный спортсмен.

Папа прилетел через три дня, мы ввели его в курс дела. За пять лет он впервые вошёл на стадион в качестве тренера. С Тренером М он провёл много вечеров: спрашивал, уточнял, даже спорил. В Турцию мы полетели, не возвращаясь в Москву.

Папа был на всех тренировках: помогал засекать отрезки, страховал на штанге, смотрел технику упражнений и отправлял все видео Тренеру М.

Он не спорил с тренировочным планом, не искал новых упражнений, не читал, как прежде, спортивную литературу. Теперь он был далёк от спорта. Был рядом только потому, что был мне нужен. Отец ушёл от мамы через три года после того, как мы перестали тренироваться вместе. У него уже была другая семья и другие дочери.

Мы разместились в одном номере, вечерами болтали о жизни, гуляли по городу, а день занимали тренировки. Только теперь на тренировку его будила я. Тренировочный месяц пролетел прекрасно, я вспоминаю о нём с теплотой в груди.

Тренировки набирали интенсивность, стартовал летний спортивный сезон. Первый сезон после перерыва, когда я бежала без оглядки на травму. Я не выигрывала у всех, как раньше, но уверенность в себе росла. Каждое соревнование, на котором я бежала, каждый выстрел, бег по дистанции, финиш, награждение были для меня чем-то новым. Теперь я не боялась никого. Мне было неважно, победой закончится этот бег или поражением. Удовольствие от процесса – вот что было значимо.

⠀

В июне я уехала в Брянск, чтобы продолжить подготовку к чемпионату России. Уехала одна – ещё одно смелое решение. Я тренировалась по собственному спортивному плану, стадион был полностью в моём распоряжении. Местные спортсмены приходили только вечером, утром было тихо и свободно. Мой хороший друг помогал мне на тренировках то советом, то секундомером. Когда он узнал о намерении «завязать» тем летом, создал все условия для последних тренировок. В Брянске я хорошо прибавила по времени и выиграла отбор на чемпионат России. Москва включила меня в команду.

Последний выстрел. Лихорадка. Орёл

Саранск славился своими спортивными сооружениями. Современный стадион с новым резиновым покрытием гостеприимно принимал спортсменов и их тренеров. В отличие от других чемпионатов России, в Мордовии трибуны трещали по швам. Бабушки, дедушки, дети, родители, школьники ёрзали на трибунах, требуя зрелищ.

Команда Москвы остановилась в отеле в семи минутах ходьбы от стадиона. На организационном собрании нам выдали номера, напомнили порядок выхода в финалы. В общем, всё как всегда.

В тот вечер у меня не было мандража, не было переживаний по поводу выступления или соперниц. Я в удовольствие разглядывала молодых спортсменов, которые приехали на свой первый чемпионат. Мысль, что в следующем году меня здесь не будет, погружала в воспоминания моих первых соревнований. Я сидела среди профессионалов своего дела: заслуженных мастеров спорта, мастеров спорта международного класса, заслуженных тренеров России. Это были сливки, богема лёгкой атлетики. Мне льстило, что я находилась среди них.

После собрания был ужин, озноб мелкой дрожью заставил тело насторожиться. Молясь, чтобы это не было температурой, побежала за градусником в ближайшую аптеку.

Ты можешь год готовиться к главному старту, но банальная простуда внесёт свои коррективы. Ночью я охрипла, горло сдавило, нос не дышал, болела голова. Тело то варилось в кипятке, то тряслось от холода, снились кошмары. Понимала: температура есть – я заболела. Не распакованный градусник лежал на тумбочке. Боялась увидеть приговор: с цифрами спорить бесполезно, психологически легче быть в неведении. Одно дело – 37,5, и совсем другое – 38,5. Увидев второе значение, точно не смогла бы настроиться на бег. Я оставила себе место для надежды попасть в финал.

На рассвете легче не стало. В Саранске – знойное лето, ни облачка, палящее солнце плавило всех, кто приближался к стадиону. Спортсмены спасались под козырьками крыш, зонтиками, палатками, что не особо помогало. Спортивная арена была поварским котлом, где мы медленно тушились до готовности.

В жару или холод, снег или дождь спортсмен обязан показывать результат, вынуждать организм игнорировать опасность и выжимать из себя секунды, метры, максимально—результативные попытки. Побеждать соперников и подниматься на верхнюю ступень пьедестала. Этим отличается профессионал от любителя.

Ранним утром уличный термометр показывал 32 градуса, забег попался слабый, и, уверенно выиграв его, я обеспечила себе место в полуфинале. С гудящей головой и мокрая насквозь, добрела до номера и засунула градусник под мышку.

38,0! Не желая облегчать моё самочувствие, пикал будто бомба. Без аппетита я засунула в себя овощной салат и рухнула без ног отсыпаться, надеясь, что пару часов отдыха помогут найти силы на бег в полуфинале.

«Пожалуйста, я очень хочу в финал, хочу услышать свисток, команду, выстрел, я хочу бежать – остальное не важно», – сон, в котором умоляла невидимые фигуры пустить меня в финал, прервался звуком будильника. На часах 14:50, на улице 34 по Цельсию, а на градуснике 38,3.

Тело обмякло, категорически отказывалось одеваться и уж тем более разминаться к полуфиналу. Организм объявил забастовку.

День стремился к вечеру, на улицах появилась спасительная тень. Надев рюкзак, с трудом вытащила себя из гостиницы. Рядом со стадионом росло большое дерево. Сев под него и получив поистине леденящую – в моём состоянии – прохладу, искала остатки сил на борьбу.

Понимала, что здоровья не хватает. Разогревая суставы, морально готовилась сразу на бег, без классической разминки. За 15 мин до полуфинала переобула шиповки и в туманном обмороке поковыляла до старта.

– Женщины, первый полуфинал, снять тренировочные костюмы, встать по дорожкам, – судья, отработав свою коронную фразу, поднял руку вверх, давая судьям на финише понять, что первый забег собран и готов стартовать.

Я стояла на третьей дорожке, смутно представляя, как буду бежать. А бежать надо было очень быстро. Разыгрывалась путёвка в финал.

Свисток. Голос:

– На старт! Внимание! – эхом на весь стадион раздался хлопок, и участницы забега ринулись на финиш.

Не помню, как бежала. Но прибежала в тройке первых. Третье место в полуфинале означало только одно: надеяться, что остальные два забега пробегут хуже, и по результату я смогу зацепиться за восьмёрку сильнейших. Но этого не произошло.

Сидя за стадионом на разминочном поле, собирала свои вещи. Эмоций не было. Слёз, оттого что не удалось завершить спортивную карьеру как хотелось, тоже. Громко дохая, высмаркиваясь в платок, грезила о сне. Я не расстроилась: была реалистом и прекрасно понимала сложившуюся ситуацию. Подняв голову вверх, улыбнулась и поблагодарила за спортивную жизнь длиною в восемнадцать лет. Собрав вещи, я направилась к Тренеру М, чтобы попрощаться.

– Внимание! Женщины! Участницы полуфиналов на 100 метров Мехти-Заде Юна и Смирнова Маргарита, просьба подойти на финиш 100 метров для жеребьёвки! Внимание! Женщины! Участницы полуфиналов на 100 метров Мехти-Заде Юна и Смирнова Маргарита, просьба подойти на финиш 100 метров для жеребьёвки!

Динамики стадиона повторяли и повторяли наши фамилии. Это означало, что осталось одно место в финале, но участницу определит монетка. Наши результаты были одинаковыми, вплоть до сотых секунд. Требовалась жеребьёвка.

Не сговариваясь, мы одновременно подошли к судье. Тот, подустав от жары и насыщенного соревновательного дня, выдавил из себя улыбку:

– Девушки, у вас одинаковое время в полуфиналах, первые семь финалисток есть, осталось одно место по восьмой дорожке. Как будете решать, кто из вас? Монетка? Камень, ножницы, бумага? Ребусы? Загадки? – у судьи появилось ребячливое настроение, он пританцовывал, не обращая внимания на нашу озабоченность.

Я решила за нас обеих:

– Монетка, моя сторона – орёл, – я не узнала свой голос. Что-то внутри меня, не обращая внимания на болезнь, готово было биться за место в финале.

Соперница кивнула, уставившись на подкидывающего.

Судья достал из кармана сверкающие 10 рублей и большим пальцем руки с ногтя подбросил к небу. Взлетев высоко, червонец переливался золотом, вращаясь в воздухе, не испытывая притяжения Земли.

Закончив свой танец, монета спикировала судье в ладонь:

– Орёл! Юна, ты в финале! Иди готовься! – обернулся лично убедиться, что его услышали, но меня не было. В тот момент, когда монета взлетела, я поняла, к чему этот спектакль.

В голове, как на видеоплёнке, началась перемотка назад, кадр за кадром, высвечивая моменты жизни, когда я стояла перед выбором: Орёл или Овцы. Я смогла расшифровать послание, которое мне столько раз отправляли. Все испытания, которые я проходила, были посланы лишь для того, чтобы показать мою силу. Она есть в каждом из нас. Никому не позволяйте сомневаться в себе, посылайте неуверенных в загон. А сами взлетайте. Требуйте доказательств от соперников, что они чего-то могут, раз за разом, когда встречаетесь с ними. Не верьте рейтингам, результатам, слухам, пока лично не проверили конкурентов на прочность. Даже если вас вчера победили, завтра пусть докажут это заново.

В сложных моментах, в самых ответственных ситуациях мне показывали, кто я на самом деле. Надо было понять это раньше!

Я не стояла рядом с судьёй. Я знала, что монета выберет меня. Потому что орёл должен бежать в финале. Когда с вами разговаривает Вселенная, глупо притворяться, что вы её не слышите. Так же как глупо думать, что у неё нет на вас планов.

Я чувствовала, что температура не прошла, скорее наоборот. Всё та же ломота в теле; но ощущения изменились. За день я привыкла к изнуряющей слабости – обморочное состояние закрутило со мной роман. Я не знала, за счёт чего мне выступать в финале, всё топливо закончилось. Но я хотела бежать. Бежать в последний раз!

Когда нас выводили, увидела их. Папа и мама оживлённо махали и кричали мне что есть мочи. Они не приезжали на мои старты уже много лет. Про моё решение закончить сегодня не знал никто. Вселенная говорила не только со мной? Они приехали.

Моей финальной дорожкой была цифра восемь. От стартёра я стояла дальше всех.

Если закрывала глаза, тело ускользало из-под контроля, и я медленно проваливалась в сон. Дала обещание организму: «Я обязательно высплюсь и восстановлю твои силы, как только закончится мой финал. Но на последний бег нужен весь твой резерв».

Спортсменки лихорадочно выбегали с колодок, делали ускорения, советовались с тренерами по технике. По предварительным забегам было видно лидера, вторая и третья претендентка на место отставали на пару десятых.

У меня же было последнее время в финале. Я ни на что не надеялась, не претендовала. Я уже была счастлива: закончу свою карьеру в финале на чемпионате России, с сильнейшими, как и хотела. Острые взгляды обходили мою дорожку стороной: меня не боялись, я не представляла ни для кого угрозы.

До финала оставалось две минуты, судья обменивался информацией по рации: «Через минуту представляем финалисток».

Всё это время я сидела у своих колодок и смотрела, как оживлённо и эмоционально женщины готовятся к финалу. Я не сделала ни одного ускорения, ни одного пробного старта. Понимала: в обойме прячется последний патрон!

«Сильному не надо, слабому не поможет», – единственное, что пришло мне на ум, когда я оправдывала своё состояние, чтобы не разминаться. «Момент икс» подкрадывался, атмосфера нагнеталась, все становились нервными и раздражёнными. Лидер сезона на 100 метров была сама не своя: до этого она никогда так быстро не бежала, груз ответственности и перспектива стать чемпионкой России были желанной мечтой и новым опытом.

Когда я повернулась в сторону родителей, они с упоением наблюдали за всем происходящим, думая, что моя нестандартная разминка – это часть подготовки. Рядом с отцом я увидела медиков. Они весело что-то обсуждали, держа в руках свои белые чемоданчики с красным крестом.

«Нашатырь, попроси у них нашатырь! Тебя сейчас вырубит, нашатырь срочно!» – я понятия не имела, откуда взялась такая мысль, но она дело говорила.

Перегнувшись через ограждение, я подозвала жестом маму. Та через секунду, обеспокоенная моим видом, стояла рядом:

– Милая, что с тобой? Ты вся горишь, что произошло? – мама поддалась панике и судорожно трогала мой лоб.

– Мам, – я отвела её руку в сторону и продолжила: – Видишь тех медиков? Быстро попроси у них нашатырь, сейчас начнётся представление финалисток, у меня пятнадцать секунд, двадцать максимум.

Обычно, перед тем как помочь, мама задавала десятки уточняющих вопросов. Но в тот вечер: десять секунд – и пузырёк в моих руках.

Я сделала два глубоких вдоха, ощущая, как голова просыпается ото сна, а тело заряжается у невидимого источника. Я кивнула маме и ушла на свою дорожку. Представление финалисток в беге на 100 метров было в разгаре.

Когда моей фамилией закончили объявлять состав финала, я заметила, что чувствую и смотрю на вещи по-другому. Я смогла рассмотреть цвет перьев воробья, даже крошечных, что были под его крыльями, когда птица пролетела передо мной. Настолько детально, как если бы его пустили в замедленном режиме с близкого расстояния. Он надолго «завис» передо мной – это была другая реальность, в которой люди могут замедлять время.

Из динамиков, что были установлены на колодках, громко приказали:

– На старт!

Теперь я видела не только «замедленных» воробьёв, но и слышала дыхание стартёра, который стоял за семь дорожек от меня. Слышала в его руке пистолет, что поднимался вверх, готовясь к выстрелу.

– Вни-ма-а-ание! – протянул он команду, дожидаясь, когда финалистки займут позицию высокого старта. Мне было отчётливо слышно, как его палец нажимает на спусковой крючок, как воспламеняется порох и срабатывает затвор, выдавливая звук, похожий на выстрел. Это было в одной реальности с воробьём.

Ювелирно среагировав на выстрел, я вылетела из колодок. Мысли отключились. Тело взяло на себя ответственность мгновенно. Ноги, руки бежали так, как их учили все эти годы. Как никогда, я ощущала свободу – свободу прибавлять в скорости, всё быстрее и быстрее. Заканчивался стартовый разбег, и на отметке 40 метров я была первой. Не понимала, где они – лидер, остальные? Что-то было не то: до финиша оставалось меньше 30 метров, но никто так и не решился составить мне компанию. Лишь в клетках, на финише, я услышала тяжёлое дыхание, хозяйка которого обогнала меня на девяносто девятом метре. На чемпионате России я стала второй официально и первой спустя полгода, когда результаты допинг-проб победителей и призёров России стали известны.

Допинг – любое запрещенное вещество, которое помогает спортсменам повышать результаты на соревнованиях. Список таких веществ каждый год утверждается Всемирным антидопинговым агентством. Спортсмен сдает мочу в два контейнера, «проба А» и «проба Б». «Пробу А» проверяют сразу, а «Б» замораживают, оставляя на хранение для спорных случаев. Если «проба А» оказывается положительной, проверяют «пробу Б». С 2014 года допинг—пробы хранятся до 10 лет в замороженном виде. Что дает право антидопинговому агентству в любой момент перепроверить результаты.

Как только пересекла финиш, осознала: именно так я и хотела попрощаться. Тренер М, папа и мама ликовали. Они были ошарашены техникой бега и результатом. Как футбольные фанаты обнимаются с незнакомцами, когда их клуб побеждает, так и моя команда поддержки, обняв за плечи друг друга, прыгала, скандируя: «Ю-на, Ю-на!»

Еле-еле дождавшись награждения, я поспешила домой, готовая к любым цифрам на градуснике, тот предательски показал 39,1.

На следующий день, лёжа на заднем кресле автомобиля, я смотрела на небо, смутно припоминая, что произошло. Температуру сбили до 38,8, родители погрузили меня в машину и повезли домой. Мама всю дорогу не отпускала мою руку, обнимала, гладила по голове, подбадривала. Через десять дней я поправилась. Старшие тренеры знали о перенесённой болезни, но всё равно решили: бежать в составе сборной России в Барселоне должна я.

Психиатр. Дом. Ребёнок

– Пожалуйста, скажи мне, что сегодня ты видишь? – женский ровный и спокойный голос психиатра «залез» в мою голову.

– Зелёную поляну, цветы, горы, – я щурилась, пытаясь рассмотреть в деталях весь пейзаж, совсем забыв, что нахожусь под гипнозом.

Это было не полное погружение: я понимала, что лежу на кушетке у психотерапевта-нарколога, но так же отчётливо я видела и живые картины, которые всплывали в сознании.

– Отлично, давай осмотримся получше, может, там есть какой-нибудь дом или замок, что-то напоминающее ночлег? – тот же тёплый голос задавал вопросы.

Я повернулась и вдалеке заметила бревенчатый одноэтажный чёрный дом. От старости его крыша покосилась набок. Крыльцо и лестница, что вели к двери, прогнили. Дом стоял в полном одиночестве на живописной, усыпанной цветами поляне. Солнце окрасило луг оранжевым цветом, хибара была лишней на этой картине: пугающей, портила впечатление. Похоже, что о доме давно забыли, надеясь, что он сам сгниёт там окончательно. Но нет! «Старичок» держался. Держался из последних сил.

– Да, я вижу дом, такие в деревнях строили, – ответив на её вопрос, я чего-то испугалась.

– Хорошо, опиши мне его.

– Его перекосило, краска облезла, крыша вот-вот обрушится. Окно разбито, на крыльце паутина.

– Достаточно, скажи, ты хочешь в него войти? Там есть вход?

– Нет, точнее, есть дверь, но я не могу зайти в неё, – мне стало жарко, словно я лежала в сауне, жадно вдыхала свежий воздух, которому неоткуда было взяться.

– Юна, всё хорошо, ты в безопасности, мы снова тут остановимся, если хочешь.

– Нет, сегодня я пообещала себе, что зайду в него, как бы страшно ни было! – температура у меня поднималась, я чувствовала, как спина и лицо становились мокрыми. – Может, помимо двери, есть ещё какой-то вход, незаметный с первого взгляда? – её ровный тембр вернул меня в состояние покоя.

Я обошла вокруг дома и заметила подвал.

– Да, тут есть подвал, мне заходить?

– Если хочешь, если чувствуешь, что ты готова, – психотерапевт оживилась, ведь дальше этого момента наши сессии не продвигались.

– Да. Я зайду через подвал.

В дом через подвал вела маленькая, ничем не примечательная дверца, размером с большую форточку. Впустив свет в нору, я, согнувшись, шла по узкому коридору, сбивая то локтем, то головой мелкий песок, который осыпался под ноги.

Наверх поднималась крутая лестница. Шаг за шагом, тяжело дыша и опасаясь неизвестности, я забралась в чью-то спальню.

В комнате с окном стояли кровать и комод, по размеру она была настолько мала, что там едва ли уместится человек.

– Что ты видишь? Опиши каждую деталь, – я услышала, как переворачиваются листы в её блокноте.

– Тут очень тесно, стоят детская кроватка и комод.

– Это твоя комната? – ручка издала щелчок.

– Не уверена, я даже не знаю, чей это дом.

– Сможешь заглянуть под кровать или в комод, вдруг на стенах что-то есть? Осмотри комнату получше.

– Комната пустая. – Я открыла старинный комод и нашла там кинжал. – А нет, есть кинжал, как у восточных народов, заточенный, на саблю маленькую похож.

– Очень хорошо, бери его с собой и выходи из комнаты. Что ещё видишь?

– Длинный коридор, комнат больше нет. Вижу картину на стене, она старая, вся в пыли.

– Протри её. Что там нарисовано?

Рукавом кофты я смахнула пару слоёв пыли. Это была не картина, а фотография.

– Тут фотография военных, точнее, людей, одетых в военную форму.

– Ты узнаёшь на ней кого-то?

– Да, папа в центре, остальных не знаю. Людей много, они стоят у этого дома. Только дом новый.

– А ты там есть?

– Там ребёнок лет трёх стоит, лицо плохо видно, может, и я – непонятно.

– Хорошо, есть что-нибудь ещё в коридоре? Может, что-то странное или необычное?

– Есть, лестница на чердак, такая же крутая, какая была в подвале.

– Хочешь подняться наверх? – она перевернула ещё одну страницу в блокноте.

Я не поняла, откуда взялись слёзы и что явилось причиной моей истерики, но остановить её я не могла. Слёзы стекали, образуя солёные реки на моём лице. Подушка стала влажной, а рыдания только нарастали. Я не могла выйти из этого дома, я стояла как заворожённая и смотрела вверх, куда вела лестница. Я рыдала, но это было меньшей из моих проблем. Мне предстояло подняться на чердак. Интуиция говорила, что там я найду что-то важное. Но как только я подходила к лестнице, воздух переставал поступать в лёгкие, и я снова билась в истерике.

– Да, смогу, дайте минуту, я успокоюсь, – я взяла под контроль ситуацию, вдох и выдох стали длинными, а пульс замедлился.

Оказавшись на чердаке, я увидела сальную мебель и пирамиды из коробок. Под крышей пылились торшер, диван, пара стульев, шкаф для одежды, ковры, свёрнутые в рулоны, разбитая люстра, много детских вещей.

– Не упускай ни одного предмета, опиши мне всё, что видишь.

– Здесь много вещей из моего детства, похоже, они очень долго тут лежат. Окно, здесь есть окно!

– Выгляни в него, что там видно? – не отрываясь от записей, сказала врач.

– На зелёном лугу дети, много детей, они играют, смеются, некоторые купаются в речке. Мне было весело наблюдать за дошколятами: мальчик лет трёх осваивал ходьбу по упавшему стволу дерева, девочка, его ровесница, расчёсывала куклу и щурилась от летнего солнца, кто-то боялся воды и плескался у берега. Дети были одни, за ними никто не присматривал.

– Дети – это хорошо, спустись к ним, поиграй с ними, они наверняка тебе обрадуются, – уговаривала психиатр.

– Я не могу, мне нельзя.

– Почему? Кто тебе не разрешает?

– Никто, я просто знаю, что мне к ним нельзя, я не буду спускаться, – я отвернулась от окна, оказавшись снова в полумраке пыльной комнаты.

– Нам пора заканчивать, если ты не против, давай выходить из этого дома.

– Это не конец! Тут есть что-то ещё, я это чувствую, я должна найти это. Оно хорошо спрятано, – я стала поднимать вещи, двигать мебель, в надежде найти «то самое».

– Юна, открой форточку, выкидывай всё из окна, пусть чердак наполнится светом, уберись в комнате, – доктор оживилась, побуждая избавиться от хлама.

– Вот чёрт! Чёрт! Чёрт! – закричала я на весь кабинет.

– Всё хорошо, спокойно, я рядом, что ты видишь?

– В шкафу кто-то есть, я слышу его, там кто-то шевелится, я боюсь открывать дверь.

– Возьми в руку что-нибудь тяжёлое и приготовься защищаться. Кинжал, что ты нашла внизу, ещё у тебя?

Из заднего кармана джинсов я достала тот самый кинжал, подняв его над головой, потянула деревянную ручку шкафа на себя. Петли заржавели, дубовый шкаф не поддался с первого раза, дверца открылась с трудом.

– Чёрт! Чёрт! Тут ребёнок прячется, маленькая девочка. Она очень напугана.

– Помоги ей вылезти оттуда, протяни руку. Ты знаешь, кто она? Чей это ребёнок? – врач ожидала такого поворота и стала руководить мной.

Я смотрела в глаза испуганной малышке: короткие волосы, грязная футболка, испачканы руки, худая, она долго сидела в темноте, и ей было трудно привыкнуть к тусклому свету на чердаке. Протянув руку, я старалась улыбаться, хотя очень хотелось рыдать, мне было её так жалко, что она одна, голодная, не умытая, без родителей, без игрушек в страхе прячется в тёмном шкафу в старом доме. Малышка выпрыгнула из гардероба, проигнорировав мою ладонь. Она кинулась прямо на меня, ко мне в объятия, и обняла так крепко, как могла.

– Юна, спроси, как её зовут, кого она боится, от кого прячется. Кто она?

– Не нужно, я знаю, кто это. Это я.

– Отличная новость. Хватай её и выходите быстрее, дом может начать рушиться.

Так и произошло. На нас повалились прогнившие балки, пол под ногами превратился в острова, по которым мы добежали до лестницы. Посадив малышку Юну на шею, спустила нас на первый этаж, и мы выбежали на улицу. Дом за нами сравнялся с землёй. Не осталось ничего.

– Ты молодец! Ты справилась, ты её нашла. Юна, бери малышку в реальную жизнь и начинайте вместе взрослеть. Твоя задача – показать ей мир, который прошёл мимо, научить её всему, что умеешь сама. Люблю истории, которые хорошо заканчиваются, – врач закрыла блокнот и вывела меня из гипноза.

Я выплакала все детские слёзы, которые таились в моей душе. Я больше не чувствовала себя дикой кошкой, которая не знала, чего хочет. Я вернула себе себя: пустота заполнилась светом озорного, упрямого ребёнка, которому разрешалось всё.

Психиатра мне посоветовал наш спортивный врач. Как-то вечером на сборе мы болтали о жизни, и я поделилась страхом, что боюсь будущего без спорта, а заканчивать рано или поздно придётся. Он дал мне её телефон и добавил: «Не благодари».

После сеанса я позвонила отцу. Он был рад меня слышать, и полчаса мы болтали ни о чём, но потом я рассказала в мельчайших подробностях, что со мной произошло. Он долго молчал, а потом сказал:

– Дочь, прости меня, пожалуйста, я не специально, я ведь не знал, что так выйдет. Меня никто не учил воспитывать детей, я был уверен, что дисциплина и режим только помогут. Я не пускал тебя гулять, так как думал, что тебе нечего делать на улице со сверстниками. Шпана без присмотра родителей – чему они могут научить? Мой отец бил меня, мать прятала кроссовки, чтобы я не тренировался: они не верили в меня, мешали мне быть тем, кем я хотел, – папа выдержал паузу и продолжил: – Мне было важно, чтобы ты выбралась из маленького города и увидела большой мир. Нищета, наркоманы, алкоголики – вот что я видел, выходя за порог нашего дома. Когда я заметил, как ты бежишь в четыре года, я понял, что обязан тебе помочь. Меня не учили быть тренером, а как быть отцом – тем более. Я тобой очень горжусь и люблю тебя. Уверен, когда ты станешь мамой, ты это поймёшь и будешь мудрее меня. Я это знаю.